Вечная глупость и вечная тайна. Глава тридцать четвертая⁠⁠

Глава тридцать четвертая. Норвежское королевство.


В Норвегии я был встречен очень радостно, Олег и его сыновья меня даже приобняли, а потом повезли в деревню Намно, которая находилась между Флисой и Киркинэром, как раз на границе двух коммун. Мои двоюродные братья – старший Дима и младший Павел, уже год, как ходили в норвежские школы, где их уровнем знаний были очень довольны, только Павел совсем плохо знал английский. В Латвии у них были большие проблемы с успеваемостью, латышский учить они категорически отказывались, а в Норвегии они довольно быстро и с удовольствием осваивали язык. Димон дружил в основном с афганцами, а Пашке больше по душе было общаться с норвежцами.

В столицу мы не заезжали, объехали её по окружной дороге, ехали через туннели, мимо скал, лесов, обработанных полей, лугов, где лежа щипали траву лошади. Домик, который снимал Олег выглядел не очень презентабельно, но хозяин, сдававший его едва погашал налог на недвижимость платой за его аренду. Владеть лишней недвижимостью в Норвегии было весьма накладно. На первом полуподвальном этаже был гараж, одна комната, и мастерская с подсобным помещением. На втором этаже была большая гостиная, кухня, две спальни и ванная совмещенная с туалетом. Вокруг были поля и леса, недалеко был соседний домик, но в нем давно никто не жил, до других соседей и шоссе было далеко.

Я сразу заметил, что отношение Олега ко мне несколько изменилось, в его голосе иногда проявлялись повелительные нотки и он стал менее деликатным. Его жена, Валентина, была человеком простым, и этой своей простотой она гордилась. В честь моего приезда решили выпить, и я понял, что если откажусь пить с ними водку из Латвии, то они вряд ли к этому отнесутся либерально. После того, как хорошенько выпили, меня основательно расспросили, почему я не хотел работать в Ирландии. Я сомневаюсь, что в мои ответы кто-то поверил. Все они пообещали мне, что я у них скучать не буду, что работу для меня они всегда найдут, и уже на следующий день мы пошли красить дом, который находился по соседству.

Помочь покрасить дом пришел и бывший сослуживец, а ныне коллега Олега Александр, манерами он очень напоминал Ренату Литвинову, слишком много было в нем женственного. Павел и Димон обращались к нему не очень уважительно. За покраской Дима спросил его, нужно ли заканчивать какое-то театральное училище для того, чтобы сниматься в порнографии, он признался, что любит порно, а театр ненавидит. Саня раздул щеки от возмущения, начал что-то пыхтеть о нравственности, о том, что в жизни не следует искать легких путей зарабатывания денег. На это Дима сказал, что не собирается всю жизнь опрокидывать мусорные контейнеры и при этом на всем экономить, что ему нужно много, легко и сразу.

Работа по покраске дома шла очень медленно, Олег и Саня часто ложились на траву чтобы покурить и смотрели, кто и где не домазал. Хозяева дома – сестра шефа Олега и её муж лесник, вышли и очень доброжелательно побеседовали с лежащими работниками на очень доступном английском. Хотя сроки выполнения работы сильно затянулись. Они еще не ушли, когда Олег и Саня начали довольно резко их критиковать и всех норвежцев заодно. Они говорили о том, что скандинавы – это слабый, изнеженный зажравшийся народ, что в Латвии и тем паче в России они бы не выжили и дня. Насколько я понял, Олег очень сожалел о том, что взялся красить этот дом и вынужден просить всех о помощи и подгонять. Обещали за покраску этого не очень большого дома шесть тысяч крон, краску и макловицы купили хозяева, попросив красить только макловицами и не использовать никакие караскапульты, которым в Норвегии не доверяли.

Я прикинул, что один мог бы максимум за неделю покрасить этот дом, если бы работал с утра до вечера и без утомительных перекуров, которые сопровождались разговорами о сверхспособностях советских людей. К сожалению, дома красить там доверяли только уже хорошо знакомым людям. Олег рассказал, как в офис к его начальнику Сигбьёрну зашли двое поляков и дали ему свою визитку, в которой напротив их телефонного номера указывались расценки на покраску домов. Сигбьёрн повертел в руках эту визитку, и бросил её в мусорное ведро, а потом вздохнул и сказал, что ему надо много чего покрасить.

В понедельник Олег взял меня с собой на работу, чтобы я помогал ему катать и опрокидывать контейнеры. За работой он рассказал мне о том, как он работал в этой деревне, когда только переехал из столицы. Работал он поначалу с Игорем – бывшим культуристом, великаном, который, когда служил в советской армии охранял мавзолей Ленина. Человек это был очень эксцентричный и непослушный. Сколько ему ни объяснял маленький пухлый Сигбьёрн, что контейнеры нужно спокойно катить к машине по одному опрокидывать их с помощью подъемного стола, а потом катить обратно, Игорь бежал к контейнерам, поднимал их высоко над землей, подбегал с ними к машине и вытряхивал без помощи подъемного стола, а потом швырял их в сторону дома, прыгал в машину и уезжал, пугая пожилых норвежцев до смерти. Норвежцам было как-то неловко называть этого богатыря по имени, потому что оно на их языке означало слово «Вчера», правда ударение они делали на последний слог.

Осенью, когда этот Игорь и Олег помогали отцу Сигбьёрна на его ферме убирать урожай картофеля. Игорь до Норвегии жил в Англии, да и в столице он какое-то время посещал курсы норвежского, потому он достаточно бойко говорил с Бьёрном, рассказывал ему всякие небылицы, к примеру о том, как он из воздушного ружья выстрелил лосю в глаз, а потом, воспользовавшись шоковым состоянием животного, подбежал и перерезал ему глотку. Старый фермер терпеливо все это выслушивал, изредка улыбаясь. Бьёрн был разведен, жил один, но регулярно ездил в выходные на танцы и после этого в его доме ненадолго появлялась женщина. Игорь по этому поводу постоянно похабно шутил и громко хохотал над своими шутками, а Бьёрн на это реагировал очень спокойно, совсем не хвастался своими похождениями, наоборот, сожалел о том, что в очередной раз длительных отношений не получилось.

Один раз Бьёрн спросил у Игоря, что у него с ногтями, и тот ответил, что это после работы с бетоном. Он рассказал, как строил крупнейший аквапарк в странах Балтии в Юрмале и заявил, что если на ферме нужно что-то отлить из бетона, то он это в два счета по дешевке сделает. Бьёрн думал не очень долго и предложил Игорю отлить из бетона стену в своем зернохранилище, тут же взял блокнот и спросил сколько нужно купить бруса и доски для опалубки. Игорь снисходительно покачал головой и сказал, что не стоит тратиться на материал, обещал сколотить опалубку из каких-то поддонов, которых видел много на свалке. И вот, он начал сколачивать опалубку из того, что попадало под руки с обеда, когда кончалась работа на мусорной машине и до позднего вечера.

Олег в этом участие принимать отказался, чуя что-то неладное. И он нашел подтверждение своим опасениям, когда увидел, что Игорь вместо арматурного каркаса просто напихал в опалубку тонкие металлические прутики, которые привез со свалки. Да и выглядела эта опалубка как-то ненадежно. А рядом с этой опалубкой в хранилище было очень много недавно убранной пшеницы. Наконец настал момент заливки, приехал бетоновоз и полилось в хлипкую опалубку порядка пяти кубов бетона. Норвежский фермер доверчиво наблюдал, как льется бетон вместе со своим другом из Латвии. И вдруг раздался треск, опалубка вмиг развалилась, а жидкий бетон смешался с зерном, которое Бьёрн должен был сдать в определенный срок заказчику или заплатить штраф за невыполнение заказа.

Глаза латвийского богатыря были полны ужаса, а пожилой норвежец молча зашагал в свой любимый трактор и умчался на нем неизвестно куда. Что делать дальше Игорь не знал, и потому пошел домой и лег спать. И только на следующий день он взял выданный ему Бьёрном отбойный молоток и принялся долбить застывший бетон, перемешанный с пшеницей. Он разделся по пояс демонстрировал Бьёрну и его соседям, приехавшим посмотреть, что случилось, свою мускулатуру. Вручную вытаскивал он выдолбленные глыбы бетона из хранилища, таскал их в машину. И после этого, Игорь получил от Бьерна деньги за уборку соломы, за сортировку картофеля, за постройку на ферме сарайчика из пена-блоков. При этом он остался обиженным на Бьёрна за то, что тот совсем ничего не заплатил ему за строительство опалубки и ликвидацию последствий аварии. А при встрече со стариком он сказал ему, что во всем был виноват некачественный норвежский бетон.

Как-то раз этот Игорь, выгружал мусорную машину на свалке и, выезжая из ангара с поднятой задней частью кузова зацепился ей за верх ворот. Машина была серьезно повреждена, но он опустил эту заднюю крышку, поставил машину на стоянку, как будто ничего не случилось. Сигбьёрн утром обнаружил, что машина повреждена, и спросил у Игоря, он ли это сделал. И этот человек похожий на гору, сказал, что машину на свалке выгружал не он, а его напарник, Олег. Мой дядя не хотел быть стукачом и ничего не сказал. Сигбьёрн был поражен таким наглым враньем и сказал, что бояться тут нечего, что никакого штрафа не будет, что отпираться бесполезно, что он знает, кто в тот вечер выгружал машину. Тут Игорь начал напирать на своего начальника, изрыгая норвежские, английские и русские ругательства вперемешку, размахивая руками, брызгая слюной. С таким поведением норвежский руководитель столкнулся впервые. Он попросил Игоря успокоиться и сказал, что на свалке есть видеокамеры, что он просмотрел записи и видел, что в машине сидел именно он. Но этот аргумент не усмирил разбушевавшегося хранителя мумии вождя пролетариата.

С тех пор Сигбьёрн в дискуссии с Игорем не вступал, даже начал смеяться над похабными шутками своего агрессивного подчиненного, и пару раз сам пошутил на тему секса. Однако он начал осторожно спрашивать Игоря, о том, не хочет ли он вернуться работать в столицу, говорил, что там есть бесплатные курсы норвежского, что там есть проститутки, которых тот то ли в шутку, то ли серьезно требовал привезти, выразительно показывая, что он с ними хочет сделать. Однако Игорь переводил разговор на другую тему, молчал, или говорил, что не знает.

Тогда Сигбьёрн обратился к Герд, пожилой женщине, которая всем заправляла в коммуне. Я не знаю о её официальной должности, но вела себя эта офицерская вдова, как очень большая начальница очень близкая к народу. Очень часто приезжала она к Олегу в гости без приглашения, входила в дом без стука, как там было принято, и дотошно проверяла, как у него идут дела. У неё был очень строгий взгляд и при общении с ней чувствовалось, что у неё железная воля. Она и пришла допрашивать Игоря, но он продолжал вилять. Она строго напрямую спрашивала его, хочет он работать в Сулере или в Осло, а он отвечал, что его жена беременна, что у нее внутрематочное давление и потому ей нельзя летать на самолете. Но Герд еще раз, но уже более строго повторила вопрос и ему пришлось под её напором честно признаться, что ему больше нравиться в столице. После чего его благополучно перевели обратно в Осло.

После рассказа о своем бывшем коллеге, Олег начал рассказывать мне о тех, у кого он забирал мусор. Он знал о них ужасно много. К примеру, он показал мне дом, где сначала контейнер был наполнен большими подгузниками, это значило, что кто-то стал совсем старым, потом подгузники исчезли, контейнер наполнился разным барахлом, что свидетельствовало о том, что человек умер, и наконец в контейнере появились маленькие подгузники, что свидетельствовало о том, что у новых хозяев дома родился маленький ребенок. Он показал мне одинокий маленький домик глубоко в лесу, и сказал, что там живет одинокий мужик, который очень много курит, пьет и увлекается порнографией, а иногда и играется в игрушки для взрослых. Были одинокие домики очень высоко в горах, где в контейнерах были только шишки и хвоя, и для того, чтобы их забрать надо было ехать пять километров только в одну сторону.

У меня с самого начала работы разбегались глаза, когда я смотрел на норвежский мусор. Я поражался тому, как много хороших, часто совсем новых вещей могут выбрасывать люди, обувь, одежда, посуда, бытовая техника. Иногда вещи были не распакованы. И уж совсем много было продуктов питания, они часто были в упаковках. И уж совсем я возмутился, когда увидел в мусоре банки пива. Пиво было в банках, которые можно было сдать за деньги, потому они были сложены в мешок и помещены в большой ящик на раме машины. А потом в этот ящик отправились и некоторые предметы одежды и обуви. Мусор из магазина не был зажеван, досмотрен, когда мы заехали в лес и многие упаковки продуктов питания тоже отправились в ящик. Срок годности этих продуктов еще не истек, они не были распакованы и их поедание я мог понять.

Однако я не понял своих родственников, когда принял участие в спасении овощей и фруктов из большого супермаркета. Полный контейнер различных плодов не первой свежести Олег вывалил в ковш, но не зажевал в бункер, тут же помчался домой, где лопатой из ковша вывалил все в тачку, а вечером мы все это мыли, перебирали, вырезали подгнившие места. Мне это все показалось омерзительным, но я не подал виду, не желая обижать семью, которая меня великодушно приняла. Я мог еще понять, когда мусорщики в Осло, забирали ящики с желтыми бананами, которые служащие магазина ставили для них в сторонке, дело в том, что норвежцы ели только зеленые бананы, а если они желтели, то их просто выбрасывали. Однако есть перезрелые бананы, да еще и с молоком, мне совсем не хотелось.

Олег мне похвастался, что на еду тратит очень мало, да и то старается в магазин ездить в Швецию, до которой было всего пятьдесят километров и там все намного дешевле. Тратить деньги на одежду и обувь ему тоже казалось каким-то абсурдом. Так же он рассказал, как зимой они экономили на электричестве, почти не включали электрообогреватели, топили печку в гостиной и там все вместе спали, но печка была железной, тепло совсем не держала, и к утру в комнате температура падала до нуля. Я не знал точно, сколько они зарабатывали, но знал, что больше ста крон в час. Валентина работала санитаром в доме престарелых, к тому же она подрабатывала уборкой домов, за что тоже платили не так уж и мало. Как я понял, они жили в постоянном страхе того, что их уволят, что им придется вернуться в Латвию, где нет работы, или платят слишком мало. Вот они и решили накопить очень много денег, чтобы хватило дожить до конца кризиса.

Хотя часто приходившая к ним Герд, говорила им о том, что нечестно зарабатывать большие деньги в Норвегии, а тратить их в Латвии, что это вредит норвежской экономике. Она озвучила лозунг – «Заработал сам, и дай возможность заработать согражданам!». Они её, конечно, боялись, но продолжали переводить деньги в Латвию. Они понимали, что в Норвегии жить лучше, но постоянно хныкали по покинутой родине, строили планы возвращения в далеком будущем. К норвежцам они относились враждебно, с какой-то завистью и презрением. Они считали себя и умнее, и красивее, и сильнее скандинавов, постоянно повторяли, что все у них не так, как у людей. Если Валентина хотя бы пыталась учить норвежский, то Олег сказал, что учить этот язык не будет, что Сигбьёрн в знак уважения к нему должен выучить русский.

В один день, когда я помогал Олегу на его работе, я увидел человека, которого все в городке Киркинэр называли Помощник. Это был уже седой мужик, который всегда ждал, пока приедет мусорная машина. И помогал мусорщику подкатывать к машине контейнеры и даже умел их опрокидывать. Иногда он преследовал мусорщика, пока тот не забирал все контейнеры, что были на его маршруте в этом городе. Потом он шел заниматься другими делами – помогал продавцам раскладывать товары в супермаркетах, кому-то он выгуливал собак, у кого-то чистил сад от опавших яблок. Весь день он был занят каким-то полезным делом, всегда этот человек выглядел опрятно, от его одежды сильно пахло стиральным порошком. Олег рассказал мне, как Сигбьёрн пытался взять его на работу, но тот, как на него ни давили отказывался. Даже форменную куртку, что ему пытался подарить шеф мусорщиков, он выбросил, ругаясь. Родители Помощника были очень богатыми землевладельцами, и он с детства не знал никакой нужды, но хотел всем помогать и бескорыстно. У него был брат, похожий на него, но его все-таки устроили на постоянную работу в автомойку. Один раз Помощник залез к Олегу в машину и рассказал, что вечером родители привезут ему женщину, громко посмеялся и пошел работать дальше.

Интересна была и история жизни Сигбьёрна. Он был последним из четырех детей Бьёрна. Его старший брат Свен-Туре стал директором мусорной компании, одна сестра Анита, была замужем за лесником и работала рекламным менеджером в местной газете, другая сестра содержала небольшой магазин и общежитие в Клёфте, где в свое время жил Олег и еще занималась прокатом автомобильных прицепов. Как последыша Бьёрн баловал Сигбьёрна с детства, когда он был совсем мелким, он купил ему автомобиль и давал деньги, чтобы тот мог нанять себе водителя и тому подобное. Но вскоре случилось ужасное любимый сын своего отца на дискотеке ударил охранника и за это отсидел год в тюрьме, в одиночной камере, после чего его сразу забрали служить в армию. А потом он перебрался в столицу, устроился там водителем и впал там в депрессию, располнел, очень плохо питался сухомяткой и очень много спал. Однако семья решила за него взяться. Брат взял его на работу в свою компанию, а отец как раз в то время начал передавать ему ферму, готовясь уйти на заслуженную пенсию. И вдобавок его еще и женили на дочери одой из подруг отца.

Все выходные мы с Олегом заготавливали дрова на зиму. Сигбьёрн разрешил ему выпилить все деревья вокруг своих полей. В основном это была невысокая ольха и осина, собственно, для этого Олег купил дорогую бензопилу. Нужно было еще брать прицеп на прокат, чтобы перевезти бревна к дому. На то, чтобы их распилить и поколоть понадобилось много и бензина, и сил. Я пытался объяснить Олегу, что до зимы в сарае дрова вряд ли смогут высохнуть настолько, что ими можно будет топить. Потом я решил, что нечего мне его расстраивать, и навлекать на себя его гнев, пусть его разочарует кто-то другой. Наконец я понимал, что обогревать большой дом железной печкой, которая моментально раскаляется так, что становится невыносимо душно, а потом моментально остывает неразумно. Да и стоило ли тратить столько денег на пилу, бензин, аренду прицепа, чтобы неизвестно сколько сэкономить на электрическом отоплении? Но это было совсем не мое дело. Мне велели молча колоть дрова, и я колол.

Пока пилили мне под очки залетела маленькая щепка и попала на роговицу. Пришлось очень долго объяснять своему дяде и его жене, что пинцетом такое вытащить не получится, что придется ехать к окулисту. Таким несчастным я никогда Олега не видел, у меня было такое ощущение, что он разрыдается, когда он вез меня в частный медицинский центр. Там доктор поляк закапал мне в глаз столько новокаина, что я ничего не почувствовал, когда он вытаскивал щепку. Когда мне в Латвии снимали с роговицы стальные соринки всегда было очень больно, а через минут десять после процедуры боль становилась совсем невыносимой. В Норвегии и после процедуры было совсем не больно, только ночью я один раз закапал в глаз после того, как появилось неприятное ощущение. У Олега отлегло от сердца, когда доктор Томаш попросил только двести крон.

Герд поначалу ко мне отнеслась не очень доброжелательно из-за моей бороды, прически и одежды. Узнав, что я еще балуюсь на досуге рисованием и что-то пишу, она решила, что я городской неженка, совершенно не приспособленный для тяжелой работы. Тем не менее, начинался сезон уборки картофеля, а Сигбьёрн в том году взял много полей в аренду и засеял их картофелем, купил новую картофелеуборочную машину, но работать в ней было особенно не кому. Можно было нанять городских студентов, но они брали двести крон в час и требовали обеспечить их жильем и питанием на время работы. Заезжие поляки брали меньше студентов, но он почему-то не очень хотел иметь с ними дело. Герд была в доме престарелых старшей медсестрой, и она на время освободила Валентину от основной работы. Жена Сигбьёрна работала на двух работах и могла ему помогать только вечером, и ей не очень хотелось это делать. В общем в последний момент мне сказали выходить на работу.

Как же я был счастлив после того, как получил, хоть и временную, но работу в Норвегии. Работа эта оказалась нелегкой надо было стоять внутри уборочной машины на трясущемся решетчатом полу у конвейерной ленты и убирать с неё посторонние предметы – камни, куски ботвы, комья земли, мелкий картофель. Работали по двенадцать часов в день, торопились убрать все, пока не было дождей. А если дождь все-таки начинался, то потом еще долго после того, как он прошел надо было ждать, пока земля просохнет. Иначе всю ленту заваливало комьями земли, и мы не успевали их с неё сбрасывать, а иногда весь механизм хитрой машины полностью засорялся липкой жижей, которую приходилось долго выковыривать оттуда, снимая все защитные кожухи. Мне платили сто крон в час, и я так много никогда в жизни не зарабатывал.

Во время работы нас кормили в основном пиццей, но пару раз для нас варили баранину с капустой. К нашему удивлению, бульон и листья капусты они выбрасывали. Мы сначала взяли и съели и капусту и выпили бульон, но не учли, что баранина очень жирная и этот жир очень медленно переваривается. В общем нам стало нехорошо после плотного мясного обеда, но не смотря на тяжесть в животе, мы все-равно работали, не упускать же такие деньжищи, и не показывать же, что мы слабаки. Убранная машиной картошка сгружалась в бурты у краю поля – некие пирамиды, края которых были выложены кубами из соломы. На ночь эти пирамиды надо было накрывать сначала сеном, и сверху затянуть пластиком, который сверху закладывался разными тяжелыми предметами. А утром, когда была хорошая погода, пластик надо было убирать, чтобы картофель не прел и сушился. Бьёрн рассказал, как поляки один раз плохо закрыли бурт и картофель померз, потому что были заморозки. И для него это была катастрофа, потому что он не смог выполнить заказ и вместо того, чтобы заработать, он еще и заплатил штраф заказчику.

Во время уборки часто неожиданно приезжали проверяющие с фабрики, заказавшей картофель, смотрели сколько в среднем в картофеле посторонних предметов, и забирали экземпляры на анализ в лабораторию. Да, фермеров в Норвегии государство поддерживает, продает им топливо за половину цены, к примеру, дает льготные кредиты на покупку техники, однако фермером там быть не так уж и просто, как я успел заметить, к производимым продуктам там очень жесткие требования и если их не выполнять, то разорение неминуемо.

Месяц пролетел как-то совсем быстро. Я получил за месяц работы внушительную сумму, на которую можно было перезимовать в Латвии, куда меня и перевезли родственники всей семьей, отправившиеся в отпуск на родину. Я совсем не понимал, зачем они ехали в Ригу и не разделял их радости по этому поводу. Радовало меня только одно – Сигбьёрн сказал, что ждет меня в следующем году, чтобы я помогал ему убирать картофель. Он планировал взять еще больше полей и все засеять картофелем, чтобы побыстрее окупить уборочную машину. Так же он сказал, что нужно будет еще покрасить пару домов.

Ехали мы сначала на Стокгольм, а оттуда на пароме до Риги. Машина была основательно загружена разной одеждой, обувью, так же я вез два велосипеда – один был мой, а другой я нашел на свалке и привел в более или менее рабочее состояние. Это был старинный гоночный итальянский велосипед, о котором я в юности только мечтал. Сам я кататься на нем не собирался, думал кому-то продать, как и два других своих старых велосипеда. Была середина октября, а меня в Норвегии ждали только в середине лета, картофельных денег могло просто не хватить до этого времени. А в Латвии один безработный какое-то время жил в палатке, которую поставил напротив кабинета министров. Этот тракторист голодал требуя, чтобы ему дали хоть какую-то работу. Его примеру последовало еще пару безработных, но в итоге их куда-то пристроил тогдашний мэр Риги Ушаков.

В ту зиму я не особенно пытался искать работу, зная, что ничего путного мне найти не удастся. Иногда меня вызывала Людмила, чтобы я за крохотное вознаграждение позировал её ученикам. Зашел я один раз и в рекрутинговое испанское агентство, которое набирало людей на сбор апельсинов около Валенсии. Для того, чтобы туда доехать, снять комнату, и дожить до первой зарплаты нужно было всего пятьсот евро. Ехать мне было как-то страшно, я вспоминал рассказы одного своего одноклассника, который очень неудачно съездил в Испанию с негражданским паспортом, и потом очень долго и мучительно возвращался в Латвию, не заработав ничего. Правда я тогда не учел, что этот одноклассник был небольшого ума человек и ехал он туда в то время, когда Евросоюза еще толком и не было. Я предложил Алишеру поехать вместе, все-таки он немного знал испанский, и не раз бывал там, если верить его словам. В ответ на мое предложение, поэт понес бессвязную пафосную дичь и в итоге наотрез отказался. В частности Олег, с которым я часто созванивался по скайпу отговорил меня ехать в Испанию, сказав, что я могу приехать в Норвегию раньше, чтобы собирать клубнику.

Многие вещи, что я привез из Норвегии, я подарил Алишеру. Среди этих вещей был и чемодан, набитый игрушками для взрослых, некоторые из них были не распакованы. Он ранее мне хвастался, что у него есть знакомый в секс-шопе, потому я попросил продать эти игрушки своему знакомому оптом. Алишер с радостью чемодан взял, обещал мне за него много денег, но в итоге я не получил ничего. Много привезенных вещей я просто роздал знакомым, многие просто запихал в антресоли. Два велосипеда я продал знакомому художнику, не очень выгодно, как-то неудобно было брать с человека слишком много. Третий лишний велосипед я заочно продал своему двоюродному брату Диме. Мы договорились, что летом, когда он будет возвращаться из Риги на пароме, мы встретимся в Стокгольме и поедем вдвоем на велосипедах до самой деревни Намно. А я до этого поеду в шведскую столицу на велосипеде вдоль побережья Балтийского моря. Денег на путешествие у меня не оставалось, потому я собирался в пути жить на те деньги, которые выручу со сбора тары на обочине дороги. Затея была сомнительной, но она мне нравилась. С полными карманами денег на велосипеде многие могут путешествовать, а вот без денег – это путешествие для настоящих экстремалов.