Вечная глупость и вечная тайна. Глава сорок вторая⁠⁠

Глава сорок вторая. Жизнь с народом и падение.


Стресс на работе, постоянное употребление пива, пусть и не в очень больших количествах, общение с психически больными друзьями, одиночество, тоска по сыну, сексуальная неудовлетворенность породили в моем мозгу совершенно бредовые и нездоровые грезы, которые постепенно оформились в мысли, а потом преобразовались во вполне конкретные желания, а затем я совершил множество совершенно неадекватных поступков.

В феврале на день святого Валентина, менеджер принесла на наш участок несколько билетов на концерт джазовой певицы из Намибии. Никто особенно не горел желанием идти на этот концерт, кроме меня, но Ирина уговорила пойти Оксану, ту самую, которая плохо себя вела на рождественском корпоративе, у которой было пятеро детей, которых она иногда брала с собой на работу. Она же привела тогда работать в прачечную свою подругу Ольгу, которая жила у неё, потому что жить ей было особенно негде. Эта Ольга тоже решилась пойти на концерт. Приглашали еще Алишера, но он сказал, что его мама очень боится заражения венерическими заболеваниями. Меня пораньше отправили домой после работы, чтобы я переоделся в свой костюм и вернулся на работу за билетом. На работе мне сказали, что билеты у Оксаны, она живет рядом и я должен идти к ней.

И вот я поднялся на пятый этаж очень неухоженного дома Московского форштадта. В квартире из крохотной кухни и комнаты был жуткий бардак и холод. Лежбища заваленные различными тряпками, перекошенные и ободранные шкаф и секция были до отказа забиты разным негодным барахлом, на ободранных обоях были наклеены вырезки из газет и журналов. На кухне стоял диван и ванна, но была и газовая плита. Дома была только самая младшая дочка хозяйки, которой было лет семь. Она пыталась включить полуразобранный ноутбук и тут же попросила у меня помочь ей в этом. Я посмотрел на билет и увидел, что концерт начнется еще не скоро и пришлось мне сначала включить неисправный ноутбук, а потом еще и поиграть с ребенком, отгоняя при этом огромную псину, которая норовила обмусолить мои парадные брюки. Я попросил ключи от туалета на лестничной клетке, но хозяйка квартиры сказала, что они утеряны и я могу сходить в подворотню, а заодно выгулять собаку и купить пива, чтобы ждать было не так скучно...

И была же у меня в тот момент мысль о том, чтобы направиться домой или на тот концерт, выйдя из этой кошмарной квартиры, но я не знал, куда деть собаку, и это на мой взгляд было как-то невежливо. Я дошел до магазина, купил пива, не самого плохого, и достаточно много, чтобы хватило на пару часов. Оксана пригласила на концерт еще свою соседку, молодую и веселую девицу. В квартире было не только не прибрано, но еще и совсем не топлено и очень сильно накурено. Мне стало тоскливо в этой обстановке, и я налег на пиво, чтобы относятся к этому кошмару проще, подавляя в себе желание убежать оттуда и больше там не появляться. Самое удивительное было то, что я чувствовал себя виноватым, из-за того, что хотел оттуда убежать.

В клуб, где должен был состояться концерт мы прибыли уже достаточно веселые и там была Татьяна, которая начала шутить по поводу того, что скоро я женюсь на Оксане. Представление все не начиналось, я купил пиво с наценкой, а потом еще и угостил трех своих спутниц. Я заговорил с Оксаной о музыке, она сказала, что джаз ей совсем не нравится, что лучше советской эстрады восьмидесятых ничего нет и лучше нам пойти в другой клуб, где крутят подобное. Я на такое, конечно, пойти не мог, хотелось все-таки дождаться представления, а не идти в какой-то вертеп, слушать отвратительное низкопробное забытое старье. Однако Оксана настаивала, а её подруги готовы были пойти за ней куда угодно. И тут я сказал, что если им так уж хочется уйти из клуба, где все дорого, то можно поехать ко мне домой, купить побольше пива, и слушать там все, что угодно, а так же поужинать. И они ужасно обрадовались моему предложению.

Три дамы заныли, выйдя на улицу, где было прохладно, а одеты они были очень легко и я покорно усадил их в такси. Потом около дома мы зашли в круглосуточный магазин, в котором незаконно по ночам продавали алкоголь. Дамы просили водки или хотя бы крепленого вина, но тут я проявил твердость характера и взял только пива. Всю ночь я жарил для гостей мясо, замаринованное в свежевыжатом лимонном соке и подавал его с яблочным соусом. Все прочие продукты, что были у меня в холодильнике тоже были поедены. Дамы по очереди помылись, посетовав на то, что живут без удобств. Из-за музыки возникли споры, я вел себя нетерпимо, проклинал русскую эстрадную музыку и особенно блатной шансон, поклонницей которого была Оксана. В итоге решили не включать музыку, и проболтали всю ночь до утра.

Я узнал, что Оксана, как и я с Красной Двины, но училась в той школе, в которой училась моя сестра и жила в том, доме, где жил один из моих друзей детства. Хотя ранее её родители жили в элитном доме в центре, но после развала империи зла как-то начали спиваться, потеряв работу и пришлось им сначала переехать в рабочий район и квартиру в которой было в два раза меньше комнат, а потом и вовсе на далекую окраину в однокомнатную хибару.

Мне трудно понять почему рассказ этой совершенно чуждой мне женщины вызвал во мне какое-то скорее сочувствие её не заладившейся с самого начала жизни. Меня раздражали её хамские манеры, её примитивные мелочные хитрости, как она пыталась ко всем подлизаться и надавить на жалость и тут же попытки начать строго руководить. И до чего же были нелепы её наряды, напоминавшие мне наряды Веры! А её пристрастия в плане кино меня совсем шокировали, она будто и не знала о том, что восьмидесятые годы давно кончились. И мне было непонятно, как можно много раз смотреть такую ерунду, как "Три мушкетера" с Боярским, или приключения Анжелики. Впрочем она еще посмотрела очень много российских сериалов про бандитов. Казалось бы, мне следовало впредь поменьше общаться с ней, потому что все в ней меня раздражало, но у меня вместо этого появилось желание помочь ей, показать, что можно жить иначе, что мир намного интереснее. Да, это был абсурд, но похоть, одиночество, алкоголь побудили меня принять её приглашение на следующие выходные и снова зайти в её жуткую квартиру, конечно, я тогда был навеселе, и потом я с отвращением вспоминал этот визит, но потом опять оказался там...

Во время второго визита в ужасный вертеп, набитый соседями алкоголиками, детьми, родственниками, подругами я познакомился с мужем Оксаны Сергеем. Это был весьма мягкий мужик сорока лет, в результате какой-то врачебной ошибки несколько лет назад он стал инвалидом второй группы, получил пенсию в двести евро, очень сильно запил, развелся и переехал к своей маме, но постоянно приходил на съемную квартиру к бывшей жене и детям, чтобы прибраться в квартире, приготовить что-то поесть и проследить за тем, чтобы дети не совсем забросили учебу, помочь им сделать уроки. А раньше он служил в пограничных войсках, потом работал в полиции и неплохо там зарабатывал, продвигался по службе, но после женитьбы начал загуливать, появились долги, разные проступки на службе, а потом и вовсе должностные преступления, о которых он рассказывать не хотел. После увольнения из полиции ему пришлось освоить профессию плиточника и часто уезжать в продолжительные командировки, во время которых его жена скучать не хотела. Его мать признала только старшего внука, а остальных четырех не хотела видеть. По этой причине старший сын Оксаны жил с бабушкой, а не с ней, но она получала за него деньги из алиментного фонда, пособие и различную помощь от социальной службы.

Как-то раз я увидел, что соседи вынесли в разобранном виде двухэтажную кровать. Не долго думая, я скрутил доски скотчем и повез на автобусе к Оксане, а то детям негде было спать. Потом еще пришлось одолжить ей деньги на поролон, который постелили вместо матрасов. Далее я привез им лишний стол, который в разобранном виде стоял у меня на балконе. Все эти визиты на выходных сопровождались возлияниями и знакомствами с разными мутными личностями, да еще и то и дело приходилось покупать продукты детям, которым вечно нечего было есть. Их отец, конечно, старался что-то им приготовить, но денег у него было очень мало и он покупал просроченные продукты на базаре, да и готовил он это в нетрезвом состоянии, и получалось не всегда съедобно.

Потеряв чувство реальности я предложил Оксане попробовать пожить вместе, хотя и вполне понимал, что это едва ли возможно, что она вообще ни с кем жить не способна и вполне отдавал себе отчет в том, что она меня раздражает. Однако в голове моей засела мысль о том, что если я буду жить с женщиной, то мне будет легче перетерпеть несколько лет работы в прачечной, пока не получу вторую группу инвалидности. Она сказала мне, что она любит какого-то уголовника, который скоро выйдет из мест лишения свободы. После этого разговора я испытал какое-то облегчение, осознав, что избежал жуткой трагедии и на радостях в следующие выходные пригласил Алишера и Алексея, мы смотрели фильм "Зеленый слоник", и еще пару фильмов в этом стиле, а потом пили пиво и записывали видео, которое потом выложили в интернете. И тут мне позвонила Оксана и начала меня ругать, из-за того, что я не приехал к ней и смею тратить деньги на каких-то друзей. Я только усмехнулся её упрекам, вежливо напомнил, что я свободный человек.

На работе меня все, кому не лень постоянно расспрашивали о положении на моем личном фронте. Я старался относиться к этому с юмором, говорил, что никто со мной жить не хочет, даже Оксана, а искать кого-то в интернете мне как-то лень. И все в один голос рекомендовали мне начать ухаживать за её подругой Ольгой, говорили, что ей как раз жить негде, и ничего, что она похожа на цыганку, ничего, что у неё растут усы, которые она часто забывает побрить поутру и вместо передних зубов торчат гнилые обломки, зато она работящая, много в жизни страдала, и будет ценить даже такого жениха, как я. Я как-то скептически отнесся к этой идее, потому что знал, что эта Ольга совсем не образована, а точнее дикое создание, которое хоть и способно двенадцать часов складывать простыни и пододеяльники, но постоянно думает только о том, как бы выпить чего-то покрепче и побольше. А одевалась она и вовсе в стиле старух.

Страдания этой Ольги начались с раннего детства, сначала умерла её мать, отец начал выпивать и регулярно порол её с братом, даже если они вели себя прилично. Потом умер и отец и она училась в каком-то интернате, а потом в швейном училище. А потом какой-то мужик увез её из Даугавпилса в Ригу и она с ним жила больше десяти лет. Он её постоянно колотил, проигрывал деньги, а её отправлял резать вербу ранней весной, добывать березовый кленовый сок, собирать ландыши в начале лета, а потом она собирала ягоды и грибы. А порой она разводила спирт и продавала, пока точку не накрывала полиция. Не знаю, почему все считали, что она похожа на цыганку, волосы у неё были хоть и черными, но прямыми, а глаза слегка раскосыми. В отличии от большинства женщин работавших в прачечной телосложение у неё было спортивным. Меня убеждали в том, что если я буду на неё положительно влиять, то она изменится.

Прошло некоторое время, я вышел в отпуск, хотя меня по-прежнему вызывали на работу гладить на прессе разный эксклюзив и заменять прогульщиц. Я получал зарплату вместе с отпускными. Потом у меня прихватило спину и я вышел на больничный, но все-равно выходил на работу, получая зарплату и больничный. Я даже начал, было, выбираться из долгов, в которые влез, но тут опять оказался в клоповнике Оксаны. Просто шли с работы вместе как-то зашли в забегаловку, выпили пива, и я оказался у неё в гостях, к ним пришла еще одна подруга, потом мы почему-то поехали ко мне с детьми и Сергеем и там кошмарно напились, заперлись в кухне и устроили пьяную оргию, в процессе которой я согласился жениться на Ольге и даже обещал оплатить ей протезирование передних зубов.

После праздника мне, конечно, стало очень плохо. Пришлось долго убирать квартиру и вспоминать, на что же я потратил крупную сумму своих денег. Оказалось, что я одолжил Оксане сотню евро на новый телефон, она обещала отдать с зарплаты, но я был уверен в том, что ничего она не отдаст. На работе все поздравляли меня едва ли не со свадьбой, мне было мерзко оттого, что я почувствовал какое-то нездоровое влечение к этой Ольге. Она одновременно вызывала во мне и отвращение, и жалость, и похоть. С тоской я думал о том, что если она все-таки припрется ко мне жить, то я вряд ли её прогоню и в то же время я испытывал отвращение к ней и к себе самому за то, что меня к ней тянет. Она сказала, что переедет ко мне, когда освободиться возлюбленный Оксаны, точной даты не назвала.

Мне становилось хуже и хуже, лекарства уже не действовали, на работе мне было все труднее общаться с рубенсовскими женщинами, подавлять свое раздражение, и запертое во мне оно разрушало меня изнутри. Постоянно я чувствовал неприятное ощущение в груди в горле, трудно было заснуть, а потом проснуться, не смотря на увеличение дозы снотворных антидепрессантов. Тупая боль была уже не только в ступнях и ладонях, она гуляла по позвоночнику. К врачу я ходил только раз в месяц и не всегда попадал к своему. Перемена одного препарата на другой ничего не давала. Правда, стоило мне после работы выпить литра четыре пива, и я расслаблялся и мог заснуть, а утром пойти на работу и как-то дотерпеть до конца рабочего дня. Я старался экономить деньги, соблюдать норму, подсчитывал, во сколько мне обходится это обезболивающее, урезал свою порцию пищи.

Один раз Ольга приехала ко мне на выходные вместе с Оксаной и тремя её младшими детьми, потом приехали только дети, пришлось их накормить и им у меня очень понравилось. И они стали приезжать ко мне каждую пятницу. Общение с детьми меня не тяготило, даже как-то отвлекало меня от страданий. Я показывал им комедии абсурда, которые нельзя было увидеть по телевизору и прочие фильмы в стиле арт-хаус, рассказывал им о Норвегии и Швеции. А они просто были рады тому, что можно было помыться, поспать в тишине и тепле. Они рассказали, что их мама много куда пыталась их пристроить, даже в какую-то секту. Конечно, мне вскоре надоело тратить деньги на них, да и хотелось побыть одному на выходных, но прогонять голодных детей было как-то жаль.

На работе меня упрекали в том, что я привел Алишера, который проработал столько времени и так ничему и не научился, даже мыть полы и пылесосить. В его смене работала женщина необъятных размеров, ужасно голосистая и властная. За работой она постоянно болтала на всю прачечную. И ей как-то раз поручил обучить Алишера запускать бельё в гладилку. Простые простыни вместе с опытными работниками запустить он мог, но запускать синтетические скатерти да еще и круглые с ним никто не рисковал. И тут эта необъятная строгая женщина начала ему подробно объяснять, что ему делать, чтобы помочь ей запустить эти скатерти. Алишер не особенно слушал её и думал, вероятно, как бы куда-то улизнуть, а когда они начали запускать, он совершал необдуманные хаотические движения и сморщенные скатерти пришлось перестирывать, а потом гладить опять.

- Дайте мне пистолет! - вопила необъятная женщина, стуча огромным кулаком по жестяному корпусу гладилки. - Я хочу его уничтожить! Уберите его с моих глаз, пока он еще цел!

После этого Алишер побежал в туалет и через час меня попросили его оттуда вытащить. Потом его слегка пожалела Ирина и отправила его к прессу гладить салфетки. Работа пошла своим чередом, необъятная женщина продолжила свой концерт дружески подкалывая коллег, сетуя на то, что её муж разбрасывает грязные носки по всей квартире, вспоминая, какое прекрасное пшеничное пиво снял с производства завод, название которого она забыла. Под конец рабочего дня она начала спрашивать, сколько ещё работаем. Оксана крикнула, что до полуночи.

- За такие слова я тебе твой поганый язык обрежу! - выкрикнула Необъятная, шутливо грозя Оксане ножницами, которые лежали на корпусе гладилки, для того, чтобы резать ленточки, которые были необходимы для работы этого ретро устройства.

Алишер это услышал, выглядывая из своего укрытия около пресса. Когда я на следующий день пришел на работу, Ирина рассказала, что Алишер написал на Необъятную докладную директору. Я сначала подумал, что это шутка, но она сказала, что все серьезно, что он очень напуган и думает, что вчера случилось убийство. Меня удивило то, что она говорила это осуждая Необъятную и сочувствуя Алишеру. У меня же это вызвало гнев обращенный против профессионального историка и поэта. Я побежал к нему и строго велел ему немедленно забрать его донос и извиниться. Он начал уверять меня в том, что ничего он не писал, потом начал хвастаться, что написал этот бред не только на русском, но и на латышском и забирать не будет, ибо он действительно видел, как Необъятная гонялась по помещению за Оксаной с ножом, а потом зарезала её и потому он требует, чтобы директор уволил женщину - маньяка.

У меня было такое чувство, что Алишер мой сын и я за него в ответе перед всеми, что он меня опозорил. Я сказал, что Оксана жива и невредима, и совершенно не в курсе того, что вчера её убивали, предложил поговорить с ней по телефону, но он тупо твердил о том, как видел сверкающий нож, предсмертные судороги и лужу крови. Мне оставалось только порекомендовать ему обратиться к психиатру, но тут он сказал, что делать этого не будет, а то у него отберут водительские права и разрешение на владение огнестрельным оружием. Гнев мой сменился на презрение. Я сказал, что он не только неадекватный, больной человек, не желающий лечиться, но и подлец, который выставил себя полным идиотом и потому поставил себя вне общества, вне коллектива и больше я с ним общаться не намерен, если у него такие понятия о том, что допустимо, а что нет. Эту свою позицию я изложил другим коллегам, которые или украдкой посмеивались над Алишером, или говорили, что работать с ним как-то небезопасно, если у него такие видения.

Конечно, никто особенно не сочувствовал этой Необъятной особе, работать с ней было не очень комфортно, но в отличии от той же Татьяны у неё были какие-то границы, с ней можно было как-то более или мнее мирно уживаться. Да, она могла подбить смену смыться пораньше, не догладив какой-то заказ, а потом за это отдувалась та женщина, которая стирала и не умела орать и вообще плохо ладила с людьми. Конечно, Необъятная многих донимала насмешками и часто говорила глупости. К примеру, услышав, что у меня были еврейские предки, она сказала, что я должен это скрывать, потому что они не только пьют кровь православных младенцев, но не могут хоронить женщин не имевших сексуального опыта, что если еврейки умирают девственницами, то их родные нанимают за деньги мужчину, чтобы он при всей общине совокуплялся с трупом. И нечто подобное она выдавала постоянно, пытаясь при этом со всеми дружить. Но в данной ситуации меня особенно не интересовал её моральный и интеллектуальный уровень. Дело было в том, насколько по идиотски ведет себя мой приятель.

Во время обеда Алишер, поняв, что только у некоторых он вызвал брезгливое сочувствие, а остальные его начали просто игнорировать, решил дать заднюю и пошел извиняться. Сказал, что заберет заявление, если Необъятная не будет во время работы брать в руки ножницы и повышать голос. Его речь вызвала улыбки и смешки, в прощении ему было отказано, как и в дальнейшем общении. Он принялся торговаться, выдвигая более мягкие требования, рассказывал о своих слабых нервах, пока я вежливо не попросил его замолчать и не позориться. И часть коллектива высоко оценила мое объективное отношение к своему другу. Я сказал, что очень в нем разочаровался и не мог себе представить, что он на такое способен. Конечно, что он чудак это сразу видно и это забавно, если только пьешь с ним пиво после работы раз в месяц, но работать вместе с ним совсем неприятно.

После этого случая я сократил до минимума общение с Алишером, находил разные причины для того, чтобы отказаться пить с ним пиво, да и он, не смотря на то, что у него были свои деньги, вечно просил, чтобы я его угостил. Не знаю, что творилось в его голове, но он стал мне навязываться, едва ли не каждый день звонил мне и нес всякую чушь пока я просто не обрывал разговор. А потом ещё коллеги нашли в Ю-тюбе мой канал и послушали его поэтические излияния. Кто-то хохотал над ним, кто-то возмущался его вольнодумством и экстремизмом, а некоторые сказали, что он явно психически болен, потому взять с него нечего и относиться к нему надо снисходительно.

Игорь Николаевич перестал выходить в социальную сеть, его телефон не работал, Алексей появлялся очень редко, с Алишером я общаться практически перестал. У моей сестры родилась дочка, с мужчиной у неё отношения совсем не заладились, потому моя мама вышла на досрочную пенсию и уехала в Ирландию. Общаться мне стало совсем не с кем, и я даже радовался, если на выходных ко мне в гости приезжали младшие дети Оксаны. С удивлением я заметил, что наступила весна и я уже в принципе мог уволиться из прачечной, и отдохнуть на пособии, а потом найти новую работу, но я ограничился выходом на больничный на месяц, лег в отделение психиатрической больницы санаторного типа. Все это было абсолютно бесплатно, сносное питание, двухместные палаты, разные обследования, групповые терапии, можно было ненадолго съездить домой или выйти в город погулять. Я там неплохо отдохнул, печатал свои произведения, смотрел фильмы, болтал с другими пациентами. Пробовал новые препараты и врачи постоянно подробно расспрашивали о производимом ими эффекте. В итоге мне поставили новый психиатрический диагноз, более серьезный и я уже мог получить третью группу инвалидности по части психиатрии а не неврологии.

Возвращение в прачечную из больницы было очень неприятным, но я решил отработать как можно больше, потому что понимал, что впереди ещё много новых диагнозов и вторая группа инвалидности, а размер пенсии при второй группе зависит от стажа за последние пять лет работы перед получением группы. Я вполне отдавал себе отчет в том, что работа в прачечной очень быстро ухудшает мое состояние, но к тому времени я понял, что вряд ли у меня получится найти работу, где в коллективе меня никто не будет донимать. До меня дошло, что клевать ближних свойственно большинству людей, клевать без причины, клевать, повинуясь инстинкту доминирования, который происходит от инстинкта самосохранения, клевать ради удовольствия, клевать от скуки, клевать, чтобы самого не клюнули. Тут я вспомнил своего друга Доктора, который когда-то говорил мне о том, что можно не только отдыхать от недоброжелателей на работе, выходя на больничный или на пособие, но можно и получить инвалидность и окончательно оградить себя от общения с пролетариатом, меркантильными предпринимателями и строгими руководителями и надзирателями.

У меня, ранее была надежда не то, что у меня получится зарабатывать деньги литературой или живописью, но до меня медленно дошло, что книгопечатание отмирает, а чтобы мои тексты кто-то заметил на просторах интернета, нужна реклама, которая стоит денег. Живопись уже не очень популярна, как вид искусства, язык живописи понимают единицы и главное то, что рисунок почему-то перестал приносить мне удовольствие, то есть если я и брался что-то рисовать, то делал это через силу.

С момента моего возвращения в Латвию мы с мамой начали ездить на дачу оставшуюся в наследство от деда. Шесть соток и дом были основательно запущены. Под конец жизни дед уже мало что соображал и маме пришлось заплатить около тысячи евро разных долгов дачному кооперативу, причем электричество было отключено и подключить его стоило пятьсот евро, ручной насос для воды тоже был кем-то украден. В свое время дед навозил на телеге из леса торфа и чернозема из мелиорационных канав на телеге, потому трава росла раза в три лучше и быстрее, чем у соседей, а по правилам кооператива она должна была быть выкошена, иначе полагался штраф. На участке валялось много всякого ненужного барахла. Сливовые деревья вокруг дома разрослись и перестали плодоносить. Дом был из четырех маленьких комнат - двух спален, гостиной и кухни, была еще терраса, но дед превратил её в некий предбанник, заваленный разным барахлом. Печка была только чугунная на кухне, оконные рамы серьезно прогнили.

Сначала я не хотел ездить на дачу, где прошла значительная часть моего детства, но со временем как-то втянулся и захотел её обустроить для жизни. Траву сначала косили обычной косой, а потом я за пятьсот евро подключил электричество и мама купила триммер. Со временем я закопал ненужное барахло и спилил деревья, которые не плодоносили, посадил новые кусты смородины и даже вскопал несколько грядок и посеял там овощи. От спицы я провел трубу в дом и купил электрический насос, так что в доме появилась вода, хотя и не питьевая, так, как спица была забита только на десять метров а местность была болотистая. Нужно было купить фильтр. Я планировал поставить в доме нормальную печку и вставить новые окна, чтобы после выхода на пенсию там можно было жить постоянно, а квартиру в городе сдавать. До города каждый час ходил автобус, а инвалидам второй группы полагался бесплатный проезд по всей Латвии. Но тогда я ездил на дачу на велосипеде, тридцать километров, да еще и с багажом.

В ту весну на центральном рынке появились табачные листья из Болгарии в пластиковых банках за смешную цену. Цена была низкой по той причине, что это не считалось табачным изделием, а сырьем, потому акцизный налог за него не платили. Сначала я молол этот табак только для себя, чтобы курить его в трубке, но быстро понял, что если купить гильзы и машинку для их забивки, то можно с прибылью продавать сигареты на работе по цене ниже, чем в магазине. И вместо того, чтобы отдыхать после работы я пил пиво молол табак и забивал им сигареты до тех пор, пока не валился спать. Мои сигареты начали пользоваться спросом, но Оксана норовила взять у меня все, а деньги обещала отдать потом.

Вообще общение с Оксаной начало меня тяготить, мало того, что она часто отправляла ко мне детей, бесплатно курила мои сигареты, была должна мне уже крупную сумму, так еще и постоянно просила, чтобы я привез ей чего-то поесть или опять дал денег в долг и её просьбы уже становились требованиями. В то же время она и Ольга все чаще прогуливали и отпрашивались. Один раз она похвасталась, что на детей получает порядка семисот евро в месяц от государства, да ещё и забирает зарплату Ольги и тратит на свое усмотрение. Она то и дело покупала новые телефоны за большие деньги и быстро их теряла или ломала, делала с получки маникюр за сотню евро, для чего отпрашивалась с работы и конечно, отправляла крупные суммы своему заключенному жениху, в то время, как её детям есть было нечего, да и одеты они были во всякое тряпье. И самое неприятное было то, что меня начали упрекать в её прогулах, даже отправляли искать её и Ольгу.

Как-то совсем не хотелось мне идти на празднование дня рождения Ольги, которую на работе называли моей невестой и все торопили её с переселением ко мне. Из квартиры пьяные соседи алкоголики вынесли ванну, и устанавливали бойлер. Я не мог понять, зачем Оксане горячая вода, если нет ни душевой, ни места, куда её поставить в тесной кухне, к тому же ей в ближайшее время должны были выделить муниципальную квартиру со всеми удобствами. Чувствовал я там себя неловко, глядя на друзей женщины, с которой мне предлагали жить вместе. Чтобы скрасить эту неловкость я более активно общался с этими нелепыми и бестолковыми людьми и хлестал пиво. Иногда на столе появлялось какое-то блюдо, но оно моментально съедалось и не только людьми. Ольге подарили кошку, которая вместе с псом таскала еду со стола. Съесть все украденное пес уже не мог, потому он копченую курицу утащил на диван и завернул её в одеяло. Никто собаку, конечно, гулять не выводил, и она гадила на пол. Кошка пыталась делать это в лоток, но пес быстро этот лоток разрыл и опрокинул.

Я пил только пиво, но рассудок в той атмосфере у меня отключился быстро. Очнулся уже ночью, на кровати в комнате. На кухне еще пили и галдели. Было темно, и рядом со мной кто-то лежал и это была женщина. В том, что это Ольга я засомневался только в последний момент. Вдруг вспомнил, что на ней платье было, а я с этой особы стянул джинсы. После этого я пошел искать Ольгу, чтобы предложить ей поехать ко мне вдвоем. Уезжать она отказалась, и я лег на какую-то раскладушку с ней. Мне было приятно совокупляться с этой падшей женщиной в этом бардаке и я себя за это ненавидел и презирал. То и дело хотелось себя просто убить за то, что я находился в том месте и не решался уйти.

Утром мне стало совсем дурно, когда я увидел, что животные загадили весь пол, а люди справляли нужду в ведро, по той причине, что ключи от туалета были утеряны в суматохе праздника. В кухне уже сидели какие-то бритые уголовники и я без оглядки пошел оттуда, решив там больше не появляться. Домой я шел пешком, погода была солнечная, дул теплый ветер, а мне хотелось себя как-то наказать, за то, как я провел вечер и ночь. Пару дней я мучился физически от остаточной интоксикации, а потом начались мучения моральные и они не проходили. Как-то раз меня попросили передать Оксане какой-то пакет по пути с работы. Мне открыл дверь устрашающего вида мужик, заговоривший со мной на блатном жаргоне. Оксана звала меня внутрь, сида на столе в нижнем белье. На диване сидели какие-то мужики, а Ольга благополучно дремала на полу под столом.

На работе меня призывали поскорее забрать Ольгу к себе, чтобы она прекратила пьянствовать и прогуливать. А я только отшучивался, говоря, что нет у меня друзей, которые помогли бы мне в похищении невесты. Раз в две недели ко мне приезжали дети Оксаны, когда я не был на даче и они проболтались о том, что Ольга регулярно встречается с каким-то мужчиной, который ради неё даже ушел от жены. И тут я даже как-то обрадовался, ведь это была прекрасная причина прекратить то, что еще и не началось и избежать множества проблем. И я знал, что коллектив мог и не одобрить, если бы я послал этих двух подруг куда подальше, а это было бы чревато неприятностями для меня. Мне оставалось только объясниться с ней и лучше публично.

(Продолжение в комментарии)