Тень бога огня⁠⁠

— Я не могу справиться. Мне плохо. Я хочу умереть.
— Попробуйте представить, что он просто уехал. Далеко-далеко.

Что ж. Это было совсем просто — в последнее время Юст уезжал очень часто.

— Принимайте таблетки по необходимости. Больше трёх в день не стоит, иначе эффект станет слишком сильным.

***

Всю ночь мне снился один сон — такой настойчивый и настоящий, что я долго не могла прийти в себя. Вертела в руках блистер с таблетками, жевала их, как драже, — пока не поверила, что это правда. Всё выглядело таким подробным и ярким, что казалось, будто это случилось совсем недавно — часов десять назад.

— Что такое, Янка?
— В глаз что-то попало…
— Давай быстрей на вокзал, в туалете умоешься. Успеваем.

На вокзале — полутёмном и грязном — я юркнула в вонючий клозет и кое-как умылась. Глаз опух и слезился, цвета и контуры смазались. Я полуощупью выбралась в зал — не было ни толпы, ни охранников, — добрела до Юста.
— Мне почему-то кажется, всё чёрно-белое…
— Так бывает, Янчик. Если не пройдёт, зайди завтра к врачу, ладно?
Во рту стоял ржавый привкус. Я сглотнула.
— Ладно.
— Пошли. Поезд уже объявили.

Ветер на перроне ерошил волосы. Юст натянул капюшон, застегнул куртку под горло, почти скрыв лицо. Я спохватилась:
— Ты даже чемодан с собой не взял!
— Мне много вещей не надо, — засмеялся он.
— А реквизит?
— Там выдадут. Янчик, ну ты чего такая? Из-за глаза?
— Из-за того, что ты уезжаешь!
Юст коротко обнял и принялся рыться в рюкзаке, ища паспорт.

...Поезд налетел громадой тьмы и тусклых бусинок окон. Ветер усилился; пахнуло дошираковым душком вагонов.
— Стоянка три минуты, провожающие, не заходим! — донеслось сквозь скрип и гул.
— Куда они торопится? Ты ведь один садишься…
— Ну… Поезд же по расписанию ходит. Ты не скучай тут. Ладно?..
Юст ещё раз быстро прижал меня к себе и вскочил в вагон. Состав засвистел, трогаясь.
— Янка! Ну не плачь! Ну поехали со мной, Ян!
— Нет, нет… У меня ещё тут дела…

Юст махнул и скрылся в тамбуре. Я побежала вдоль вагона, высматривая его в окнах. Закрытые двери купе, сдвинутые шторы... Окна летели мимо, но Юста не было. В нос и в рот, мешая дышать, бил ветер; я точно так же не могла дышать, когда смотрела на его трюки.

Почему-то это казалось очень важным — увидеть его ещё раз, сейчас, сейчас...

Поезд всё ускорялся, и у меня уже не хватало сил бежать вровень.
— Юст! — в изнеможении останавливаясь, позвала я. Никто не ответил.

Я несколько раз вдохнула, давя боль под грудью, и зашагала к вокзалу. Уже дома, опустошённая, замёрзшая, обнаружила, что с глазом совсем плохо: мир окончательно потерял цвета.

***

Если меня спросят, какое на вкус безумие, — я скажу, что это кофе на том кастинге в фаер-шоу, где я увидела Юста. Тёмный зал и ослепительная сцена, брызги пламени, рыжие бабочки от его металлического факела и восторженный «а-ах», разносящийся по рядам.

Там было дофига девчонок. Все — в обтягивающих цветных трико, с ярким макияжем и умением глотать огонь. Куда мне, боящейся зажигалки, попавшей сюда, лишь бы переждать дождь.

Поклонившись, Юст посмотрел прямо на меня; я вздрогнула и облилась кофе.

***

23:47 «Привет! Я дома, всё нормально. Как соседи? Надеюсь, детей нет поблизости. Звони, как будет связь».
00:00 «Ты не взял щётку — только что обнаружила».
01:35 «Ложусь спать. Пожалуйста, напиши или позвони, как проснёшься».
09:01 «Привет! Как спалось? Такая пустая кровать без тебя».
16:49 «Беспокоюсь. Я помню, ты говорил, что связь никакая. Но как будет возможность, напиши сразу же».
18:05 «Сидела в очереди к офтальмологу, чистила галерею и наткнулась на фотки из Праги. Как же было круто! Когда поедем утрясать с жильём, заедем ещё раз в Карлштейн, ладно?»
22:17 «Ложусь. Глаза слипаются: офтальмолог отправил к другому врачу, тот выписал антидепрессанты, от них ужас как клонит в сон. Приезжай скорей».

Я проснулась от того, что пошёл дождь. Капли забарабанили по подоконнику, во дворе жутко закричали вороны. Окошко календаря показывало субботу; значит, можно валяться до полудня, потом заказать плов, включить фильм, а потом…
— Юст, — я пошарила по кровати в поисках его руки. — А давай съездим в планетарий сегодня?
И только нащупав холодную пустую подушку, вспомнила, что он уехал.

Заправить постель, расчесаться; в пустой, гулкой квартире рутина погружала в матрицу. Я посмотрела на себя в зеркало над раковиной и вспомнила про таблетки; мир по-прежнему оставался чёрно-белым, как та открытка с Карловым мостом, после которой мы стали копить на переезд.

В пластмассовом стакане стояли щётки — и как теперь определить, какая его? Юст всегда выбирал красную, я — зелёную. Теперь обе — одинаковый монохром. Я взяла щётку наугад.

12:07 «Тоска без тебя. Я знаю, не надо так часто отвлекать, но ничего не могу с собой поделать. Попробую позвонить вечером, ок?»
15:34 «Наберу в девять, как вернусь от мамы».

***

У него уже была девушка; я спряталась за декорациями, видела, как она помогала ему переодеться после номера, наливала чай. Эффектная, под стать ему самому: мелкие кудри, стрелки, как у Клеопатры, изящно рваные джинсы поверх трико. Я не могла ответить себе, зачем смотрела, как они целуются, зачем пошла за ними через чёрный ход, перебежками следовала до подъезда.

Всю осень я ходила в универ, делая крюк, чтобы оказаться у его дома. В конце ноября усилия были вознаграждены: мы встретились. Вместе дошли до метро, поболтали, нашлись ВК. И попрощались. Разумеется, «привет, я Яна» было совершенно недостаточно.

***

Гудки ввинчивались в уши. Первый, второй, пятый. «Абонент недоступен. Оставьте сообщение после сигнала».

— Юст, привет! С мамой совершенно невозможно. Я просто в ярости! Ужасно это говорить, но, блин… Меня это дико бесит. Я понимаю, что вы не нашли общий язык, что ты ей особо не нравишься… Но ты только уехал — а она меня уже убеждает, что ты уехал навсегда, сбежал от меня, просто нашёл повод порвать без скандала, поэтому не отвечаешь. Юст, скажи, что это не так. Позвони, пожалуйста. Или напиши. Хоть слово.

01:15 «Привет, Янка! Выбрось из головы эту ерунду. Я тебя люблю! В Карлштейн обязательно съездим. Добрался нормально, но территория закрытая, сигнал глушат, не мог ответить. Не скучай! Маме привет ;)»

Я проглотила сообщение, схватила телефон, сжала обеими руками, так, что попала на кнопку блокировки. Экран погас, я в панике включила снова, несколько раз промахнувшись с клавишей. Сообщение Юста осталось ровно таким же. Я перечитала строчки ещё раз, потом ещё — до тех пор, пока не выучила наизусть. Руки дрожали.

Я выдохнула — впервые с его отъезда, — хотела тут же позвонить маме, но плюнула, прижала телефон к щеке и затихла, думая о Юсте, вспоминая стриженые волосы, рубцы на пальцах, простуду на губе — он подхватил пару дней назад, сказал: не буду тебя целовать, пока у меня эта дрянь, — но мне всё равно передалось: зреет в углу рта…

Следующим утром я уже помнила, что одна. Запив таблетку, первым же делом набрала Юста. «Оставьте сообщение после сигнала».

— Юст, а знаешь что… Давай забудем про всё, и ты вернёшься. Давай забудем про этот дурацкий переезд. Если ради этого тебе приходится так уезжать из-за работы… Возвращайся в «Соловья», а? Твои зрители по-любому скучают. И не будем никуда копить, а будем просто жить. Давай забудем про всё, и ты вернёшься.

Положив трубку, пробралась по тёмному коридору в ванную; прежде чем включить воду, долго смотрела на щётки. А потом вдруг на секунду поверила, что Юст никогда не придёт. Схватила телефон, чтобы перечитать сообщение. Его не было. Диалог обрывался на позапрошлой неделе.

— Опять ВК тупит, — сообщила я потолку и перезагрузила страницу.

***

Я научилась рисовать стрелки; изучила историю фаер-шоу, чтобы его впечатлить; долго выбирала, что надеть на первую официальную встречу, чтобы выглядеть не хуже Клеопатры.

Оказалось, я старалась почти зря; не в том смысле, что я не смогла зацепить Юста. А в том, что его девушка погибла месяц назад: несчастный случай на шоу. Юст сказал мне об этом сразу. Как и о том, что не сможет встречаться ни с кем — ни завтра, ни через год.

Через два года он всё же смог. Мы впервые поцеловались, возвращаясь из травмпункта после представления; впервые поехали к нему домой.

— Может быть, ты бросишь театр? — неосторожно спросила я.
Юст покачал головой. Он никогда не был многословен; с ним я тоже сделалась куда сдержанней. В хорошем настроении мама шутила, что я стала тенью Бога Огня. В плохом — ругалась и просила меня порвать с ним.

А он и вправду был для меня почти богом — с той первой встречи. То, что для меня всегда было яростным и смертоносным, в его руках оборачивалось послушным и мягким.

***

— Мама, хватит! Хватит, я сказала! Ты хочешь, чтобы мы вообще перестали разговаривать? Ни слова больше про него! Всё!

Вместе с удалённым сообщением мессенджер сожрал всю историю диалога. Было обидно за фотографии, за самое начало с нашими приколами и признаниями, за Юстовы каверы, которые он удалил даже со своего ноутбука. Но больше всего было обидно за билеты: он скинул обратные заранее, чтобы я знала, когда встречать. Я не удосужилась скачать, а теперь всё стёрлось.

Я точно помнила дату — через девять дней, — помнила номер поезда. А вагон забыла. Решила, что встану посередине и буду смотреть в обе стороны. Прибежала на вокзал за час до поезда. Не помнила, как слонялась по пустому залу, как жевала резиновый пирожок, заедая таблетку, как бессмысленно листала ленту. В последние дни я вообще очень много ела, очень много читала новостей.

Стоило диктору объявить поезд, как я выскочила на перрон. В лицо бил ледяной ветер, но щёки горели, и гудело в голове. Свист прибывающего состава разрезал пустой, вязкий воздух, громада локомотива, мерцая, тяжело подкатила к платформе, потянулись, замедляясь, вагоны… На меня, стуча по голове, снова посыпались бусины окон.

Первый вагон… второй… пятый… Ноги ослабели. Монохромный мир бельмом затягивал всё вокруг; холод забирался под воротник и в рукава, казалось, онемели мысли.

Поезд встал. Открылись, выпуская пар, двери. Выскочили на платформу проводники.
— Юст! Юст! — позвала я, оглядываясь. — Юстик!
— Стоянка три минуты!

Мелькали лица, спины, чемоданы, пакеты.
Юста не было.

***

В какой-то момент страх потерять его стал сильнее страха огня. Я ездила на представления, носила в сумке гель от ожогов, наливала Юсту зелёный чай в перерывах между номерами. А он пробовал всё более опасные трюки. Руководство не разрешало ему исполнять «человека-свечу» на сцене, но Юст делал это по вечерам на площадях, собирая толпы зрителей. После того, как он заработал пятьдесят тысяч за вечер, сказал:
— Надо в Москву. Если уж тут получилось полсотни за вечер, представь, сколько я соберу у ВДНХ!

***

Я набирала его онемевшими пальцами, изо всех сил вслушиваясь, ловя знакомую мелодию. Люди врезались друг в друга, спешили, смеялись... Гудки и голос на том конце сливались в белый шум.
— Алло! Алло! Юст! Я на вокзале, на платформе… В каком ты вагоне? Ты где? Алло!

Проводники впрыгнули в вагоны и затянули лестницы; поезд заскрипел и тронулся, разгоняя вонь. Толпа редела, провожающие махали руками, приехавшие, обнимаясь со встречающими, ныряли в переход. Платформа пустела. Пустело и кололо в груди.
— Юст! — в отчаянии закричала я, уже не стесняясь, и побежала вдоль поезда. — Ну Юст же! Ну где ты?!

Между рельсов искрился схваченный инеем гравий. Влага блестела на шпалах, индевея на глазах.

— Девушка! Девушка, вы что?!
Я вдруг увидела перед собой шпалы — совсем близко.
— Вы что такое делаете?!
— Нет, нет… Всё в порядке… Он… опаздывает…

***

Отговаривать его от поездки в Москву было бесполезно — я понимала это. Единственное, что я могла сделать, — поехать с ним. Но ему не нужна была просто помощница. Ему нужна была партнёрша.

— Нет, Юст.
— Но парное выступление соберёт куда больше! Я же не прошу тебя делать огненный выдох. Вообще никаких трюков! Просто поднесёшь реквизит, улыбнёшься и красиво уйдёшь.

Я представила себя в круге огня рядом с ним — и вздрогнула, едва сдержав крик, хотя мы всего лишь сидели в кухне, и рядом не было ни пои, ни вееров.

***

Я побрела к вокзалу, чувствуя, как колет в глазах. Голову схватило ледяным обручем; острый мороз разогнал даже туман в голове.

У самых дверей я обернулась, всё ещё надеясь, что Юст приехал — просто опоздал, просто почему-то задержался, но уже спешит ко мне, домой… Тоска нахлынула с такой силой, что мне показалось — мир сейчас лопнет, сдавит меня в крохотную горошину. Я полезла в карман, нащупала блистер… Пустой.

Запрокинула голову, глядя в холодное небо. Слёзы замерзали на ресницах.

...После пронзительно-белых фонарей платформы вокзал показался особенно тёмным. Высоко-высоко, под облупившейся лепниной светила запылённая лампа.

Зазвонил телефон.

Я схватила, не глядя.
— Юст?
— Это я, — ответила мама. — Яночка, приезжай ко мне. Девять дней… Надо справить.

Я нащупала отбой и сунула телефон в задний карман. Украдут? Пусть. Не жалко. Уже ничего не жалко.

«Выход в город», разобрала я расплывающиеся, мерцающие буквы. Толкнула неподъёмную дверь.

Город оглушил; он вспыхивал, шумел, двигался, не замирая ни на миг. Я стояла на ступенях, боясь сойти. Город мог затянуть меня, заставить забыть Юста… Заставить вспомнить.

— Нахрен мне город, в котором больше не встретить тебя.

Я всегда боялась, что когда-нибудь эта песня окажется обо мне.

***

Юст звонил каждый вечер. Уверял, что у него не появилось ни травм, ни партнёрш. Вернулся через месяц, заработав около пятисот тысяч.
— Поеду весной, сразу, как всё растает, — возбуждённо говорил он, глотая чай. — Ещё пара поездок, и Чехия у нас в кармане. Но, конечно, тяжело без партнёрши…

Он больше ни разу не просил меня прямо. Но ронял намёки тут и там; случайно забывал пои, красочно описывал новые номера, предлагал купить искусственный камин… Молчал, вздыхая. В конце концов я записалась на курсы — самые азы. Но не просто подавальщицы реквизита, а настоящей актрисы театра огня.

На Новый год Юст подарил мне кольцо. Я пообещала, что весной поеду в Москву с ним вместе. А на праздниках он всё-таки исполнил в «Соловье» «человека-свечу» — хотя клялся начальству, что не станет. Он впервые сделал это в закрытом помещении; конечно, у них не было подготовлено ничего на крайний случай.

***

Поздно вечером, вернувшись от мамы, я долго стояла перед зеркалом, вглядываясь в пустоту за плечом.
Пахло куревом от соседей. Тикали часы.

— Яна...

Я вскинула голову так резко, что защемило шею. Прислушалась, словно пёс; сердце едва не захлебнулось в ударах. Коротко, лающе засмеялась, заметив отражение: запавшие глаза, выступившие скулы. А потом увидела позади Юста.

Поймав мой взгляд, он улыбнулся, потёрся о щёку своей небритой щекой.
— Юстик…
— Пока, Янка.
Поцеловал в уголок губ с созревшей простудой.
Растворился.

Я перевела взгляд на стаканчик с щётками и вдруг поняла, что могу легко их различить. Взяла красную, покачала в ладонях, медленно открыла ящик, удивляясь, почему такие мокрые руки.

Щётка легла на дерево с глухим, мягким стуком. Я задвинула ящик и в последний раз бросила взгляд на зеркало. Лампочка, моргавшая три недели, с треском перегорела, и ванная погрузилась во тьму. Я нащупала на полке свечку, хранившуюся как раз на такой случай. Зажгла. Проверила расписание фаер-курсов. Первое занятие — послезавтра.