Северный ветер. Глава 11⁠⁠

Серый рассвет, словно разбавленное молоко, растекался по небу. Подержанный седан Петра, устало вздыхая подвеской, катил по разбитой дороге, ведущей прочь из Москвы. Петр, не отрываясь, смотрел на дорогу, вцепившись в руль побелевшими пальцами. Ольга, сидевшая рядом, молча смотрела в окно, на мелькающие мимо серые, однообразные пейзажи.

Они ехали уже больше суток, почти без остановок, стараясь как можно быстрее добраться до Озерков, где жили родители Петра. Москва осталась позади, словно страшный сон.

Выезд из столицы запомнился надолго. На первом же блокпосту, перегородившем выезд из города, их встретили напряженные, хмурые военные.

– Документы! – не столько попросил, сколько потребовал один из них, молодой парень с резкими, не по возрасту жесткими чертами лица и автоматом наперевес. – Куда направляетесь?

Петр, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно, протянул ему паспорта – свой и Ольги.

– К родителям, – ответил он. – В Озерки. Они там живут… одни… Пожилые люди, помощь нужна.

Военный, не глядя на него, принялся внимательно, придирчиво изучать документы. Его палец, облаченный в грубую тактическую перчатку, медленно, словно нарочно растягивая время, скользил по страницам паспортов. Петр непроизвольно задержал дыхание, чувствуя, как нарастает внутреннее напряжение.

Из-за спины молодого военного выглянул другой, постарше, с нашивками сержанта на рукаве. Он окинул цепким, оценивающим взглядом машину, потом перевел взгляд на Петра, словно пытаясь прочесть его мысли.

— Давно из Москвы? — спросил он, с хрипотцой в голосе, выдававшей в нем заядлого курильщика.

— Два дня как, — ответил Пётр, стараясь не выдать волнения.

— Что там, как обстановка? – снова спросил сержант, не сводя с Петра пронзительного взгляда.

— Слухи всякие ходят, – осторожно, стараясь не сказать лишнего, ответил Пётр. – Говорят, что города закрывают. Что с продуктами перебои…

— Слухи, – хмыкнул сержант, криво усмехнувшись. – Знаем мы эти слухи… То-то у нас тут каждый второй из Москвы.

– Машину к осмотру! – резко скомандовал молодой военный, возвращая им документы.

Петр вышел из машины, открыл багажник. Военный, не церемонясь, принялся методично, придирчиво перетряхивать вещи, заглядывая под коврики, ощупывая запасное колесо. Петр стоял рядом, стараясь не смотреть на военных, но краем уха ловил обрывки их разговоров:

— ...говорят, в Твери комендантский час...

— ...в Прибалтике неспокойно... Опасаются, что австралийцы туда сунутся. Вроде как, даже запросили у наших помощи, на всякий случай.

— ...да ну, ерунда все это… Не может такого быть…

— ...сам слышал по рации… приказ был…

Эти обрывки фраз, словно осколки битого стекла, впивались в сознание Петра, усиливая и без того гнетущее чувство тревоги и неопределенности.

Военный, наконец, закончил осмотр, захлопнул багажник.

– Счастливого пути, – буркнул он, не глядя на Петра. – И… не задерживайтесь в дороге. Совет вам.

Петр молча кивнул, сел за руль, завел машину. Они медленно тронулись дальше.

Ольга, все это время сидевшая молча, словно окаменев, лишь крепче сжимала в руках свою сумочку, да так, что побелели костяшки пальцев.

Чем дальше они удалялись от Москвы, тем более пустынной и мрачной становилась картина за окном. Поля, еще недавно колосившиеся, теперь стояли запущенными, заросшими бурьяном. Попадались брошенные на обочинах машины – с разбитыми стеклами, спущенными шинами, словно остовы погибших животных.

Петр старался не думать о том, что все это значит, гнал машину вперед, к цели. Он повторял про себя, как мантру: "Главное – добраться до родителей. Главное – чтобы с ними все было в порядке."

В Озерки они добрались только к вечеру. Городок, обычно тихий и сонный, встретил их звенящей пустотой. Лишь редкие прохожие, с тревожными, испуганными лицами, спешили по своим делам, стараясь не смотреть по сторонам.

Дом родителей стоял на окраине, у самого берега моря. Петр свернул на знакомую с детства улицу. Вот и знакомый, немного покосившийся от времени забор, за которым виднелся добротный, бревенчатый дом с резными наличниками, старый, запущенный сад.

Он остановил машину у калитки, заглушил мотор. Тишина. Только слышно, как шумит прибой, набегая на песчаный берег.

– Приехали, – тихо сказал он Ольге, словно боясь нарушить эту тишину.

Они вышли из машины. На крыльце, словно ожидая их, стояли родители Петра. Мать, увидев их, всплеснула руками и бросилась к калитке.

– Петенька! Оленька! – воскликнула она, задыхаясь от волнения и радости. – Добрались! Слава Богу, добрались!

Она принялась обнимать и целовать сначала сына, потом невестку, не в силах сдержать слез.

– Мама, мы так волновались за вас! – сказал Петр, крепко обнимая ее, вдыхая такой родной, знакомый с детства запах ее волос. – Как вы тут? Что у вас происходит?

– Да все хорошо, сынок, все хорошо, – зачастила она, стараясь говорить бодрым, веселым голосом, но Петр видел, как дрожат ее руки, как она то и дело украдкой смахивает слезы, навернувшиеся на глаза. – Тихо у нас… пока тихо… Вот только… вестей от Максима нет, совсем никаких…

Петр промолчал. Он не знал, что сказать.

Отец Петра, высокий, седой, с глубокими морщинами на лице, но все еще крепкий и подтянутый мужчина. – Петр! – воскликнул он, увидев сына. – Приехал! Ну, наконец-то! Дождались!

Они обнялись, крепко, по-мужски, и Петр почувствовал, как напряжены плечи отца, как он вздрагивает, словно от озноба.

– Ну, пойдемте, пойдемте скорее в дом, – заторопилась мать, стараясь скрыть свое волнение за суетливыми движениями. – Я вам сейчас ужин разогрею. Вы, небось, голодные с дороги, как волки.

Они вошли в дом. В комнатах было тепло, уютно и пахло так, как пахнет только в родительском доме: свежетопленной печкой, яблочным пирогом с корицей, сушеными травами, развешанными под потолком, и еще чем-то неуловимо родным, знакомым с самого детства.

Они сели за большой, круглый стол, покрытый вязаной скатертью. Мать, суетясь, расставляла тарелки, наливала в чашки горячий, ароматный чай с мятой и душицей. Ольга, молча, помогала ей, стараясь не смотреть на свекровь, чтобы не выдать своего волнения.

– Ну, рассказывайте, сынок, рассказывайте, – сказал отец, когда все, наконец, уселись за стол. – Как вы там, в Москве? Что нового?

Петр и Ольга, переглянувшись, принялись рассказывать о ситуации в столице, стараясь не сгущать краски и не вдаваться в излишние подробности, чтобы не пугать родителей. Они говорили о блокпостах на выезде из города, о напряженных лицах военных, о пустых полках в магазинах, о тревожных слухах, которые ходят по Москве.

– А у нас тут… вроде бы, тихо пока, – сказал отец, внимательно выслушав их рассказ и постучав костяшками пальцев по деревянной столешнице, словно отгоняя злых духов. – Живем потихоньку, как жили. Вот только… – Он замялся, не решаясь продолжить.

– Что такое? – с тревогой в голосе спросил Петр, чувствуя, как внутри у него все сжимается от нехорошего предчувствия.

– Да с братом твоим связи нет, – повторила мать, и голос ее предательски дрогнул. – Совсем никакой. С тех пор, как он ушел в рейс… ни весточки. Сердце у меня не на месте, места себе не нахожу. Каждый день жду звонка…

– Мы тоже переживаем, мама, – тихо сказала Ольга, бережно накрывая своей ладонью руку свекрови. – Но мы надеемся, что с ним все в порядке. Верим, что скоро он выйдет на связь.

– Конечно, конечно, все будет хорошо, – поспешно, но как-то неуверенно сказал отец, хотя в его глазах Петр заметил тень сомнения и глубокой тревоги. – Он же у нас моряк, парень крепкий, закаленный. Он справится, обязательно справится.

Они еще долго сидели за столом, разговаривая о самых простых, будничных вещах, стараясь не касаться тревожных тем, словно боялись спугнуть то хрупкое, призрачное спокойствие, которое царило в доме. Вспоминали детство Петра и Максима, смешные истории, летние поездки на море. Петр смотрел на родителей, на их родные, изрезанные морщинами лица, и ему становилось немного спокойнее на душе. Он был дома, рядом с самыми близкими людьми. И это было сейчас самое главное. Но где-то в глубине души, словно червячок, точило беспокойство. Что-то было не так. Что-то неуловимо изменилось в этом тихом, привычном с детства мире.

Потом мать, словно опомнившись, спохватилась:

– Ой, Петенька, я же совсем забыла! Тебе тут… повестка приходила. Утром, еще до вашего приезда. Из военкомата.

– Повестка? – удивился Петр, нахмурившись. – Какая еще повестка? Зачем?

– Не знаю, сынок, – растерянно ответила мать, пожимая плечами. – Сказали, срочно явиться. Ты же у нас тут, в Озерках, все еще прописан, вот на наш адрес и прислали.

– Наверное, на сверку данных, – предположил отец, стараясь говорить спокойно – Мало ли… Всякое бывает. Время сейчас такое… неспокойное.

– В любом случае, надо сходить, узнать, в чем дело, – сказал Петр, чувствуя, как внутри него поднимается глухая, сосущая волна тревоги.

На следующее утро, плотно позавтракав, тепло попрощавшись с родителями и Ольгой и пообещав им вернуться как можно скорее, Петр отправился в военкомат. Здание военкомата, старое, одноэтажное, с облупившейся краской на стенах и покосившимся крыльцом, стояло в самом центре Озерков, рядом с площадью, где когда-то проходили праздничные демонстрации.

Внутри было сумрачно, тихо и пахло пылью, старыми бумагами и чем-то еще – неуловимым, казенным, от чего становилось неуютно. Лишь за одним из столов, заваленных папками и бумагами, сидел пожилой мужчина в потертой военной форме.

– Здравствуйте, – сказал Петр, подходя к столу. – Мне повестка приходила…

– Фамилия? – не поднимая головы от бумаг, хриплым, прокуренным голосом спросил мужчина.

– Орлов, Петр Сергеевич, – ответил Петр.

Мужчина принялся неспешно, словно делая ему одолжение, рыться в бумагах, лежащих на столе в полном беспорядке.

– Так, Орлов… Орлов… – бормотал он себе под нос. – Ага, вот, нашел. Значит, так, Орлов. Слушай мою команду, боец. Завтра, к восьми утра, с вещами. Мобилизация.

Петр на мгновение опешил, словно не веря своим ушам.

– Мобилизация? – переспросил он, запинаясь. – Но… в связи с чем? Как мобилизация?

– В связи с чрезвычайным положением, – ответил мужчина. – Эпидемия. Нестабильность в мире. Австралия, вон, что творит… Многие европейские страны опасаются вторжения. Дошли слухи, что от некоторых стран, особенно из Восточной Европы, поступают запросы на превентивное размещение наших войск. На всякий случай, как говорится, чтобы не повторилась история с американцами.

– Но я… – начал было Петр.

– Вы, Орлов, военнообязанный, младший сержант запаса, – перебил его мужчина. – Ваша военно-учетная специальность востребована. Приказ есть приказ.

Он небрежно протянул Петру листок бумаги.

– Вот, распишитесь в получении.

Петр, словно марионетка, взял листок, дрожащей рукой поставил подпись.

– Завтра, к восьми, с вещами, – повторил мужчина, зевнув и прикрыв рот ладонью. – Там вас встретят и все объяснят. Не вы первый, не вы последний.

Петр вышел из военкомата, словно в тумане, словно оглушенный ударом по голове. Мобилизация… Это слово, как молот, било по вискам, отдавалось гулкой болью в груди. Он-то думал, что это его не коснется, что он давно уже гражданский человек…

Он медленно, шатаясь, пошел по улице, не разбирая дороги, не замечая редких прохожих. В голове был рой мыслей, словно взбесившийся улей. Он вспоминал свою срочную службу: учебку в Коврове, стрельбы на полигоне, бесконечные марш-броски в полной выкладке, армейские будни. Служил он в мотострелковых войсках, был водителем-механиком БМП. Не самая мирная специальность, как оказалось.

Что теперь будет? Как же родители, Ольга? Как им жить дальше, без него? Кто их защитит, если что случится? От этих мыслей на душе скребли кошки, а в груди росла глухая, сосущая пустота. Но в глубине души Петр понимал: приказ есть приказ. И, как бы ни было страшно, как бы ни хотелось остаться дома, с семьей, он должен его выполнить. Он – мужчина, он – солдат, он – защитник. И это не просто слова.