Рубль⁠⁠

Софья Андреевна прикрыла глаза и, борясь с подступающим раздражением, несколько раз глубоко вдохнула. Разгладила страницу учебника «Méthode néel».

— Давай, Агафья, попробуем ещё.

Кухарка, раскрасневшаяся от усердия, вытерла рукавом вспотевший лоб и согласно кивнула.

— Итак, будь внимательна. «Le chat at-tra-pe les sou-ris», — громко по слогам прочитала Софья Андреевна.

— Кошка..., — кухарка вопросительно посмотрела на графиню.

— Кот.

— Кот ловит...

— Умница. Кого ловит кот?

— Мышь?

— Прекрасно, только «les souris» это не одна «мышь», а...?

— Мыши, — догадалась (или вспомнила?) Агафья. — Кот ловит мышей!

— Превосходно.

Во дворе заскрипели полозья, послышались громкие голоса и смех.

— Барин приехал, — выглянула в окно кухарка.

Хлопнула входная дверь и в гостиную вошёл Лев Николаевич. Сбросил тяжёлый овчинный тулуп и, стащив с головы треух, опустился на стул.

— Вернулся, — сообщил он и, ухмыльнувшись, добавил, — Занятная поездка вышла.

Агафья, встав на колени, помогла графу стащить валенки и, подобрав брошенную одежду, унесла в прихожую.

— Не поверишь, — глаза Льва Николаевича искрились весельем, — кто меня из города вёз. Фабрикант!

Закончив сегодня дела в Туле, Толстой нанял лихача, пообещавшего домчать до усадьбы «прытко и не тряско». Граф укрыл ноги медвежьей полостью, надвинул на глаза шапку, и собрался было вздремнуть, да вспомнил, что не договорился с возчиком о деньгах. Тот же, на вопрос о цене, небрежно отмахнулся, сказав, что будет рад любой оплате и «авось не обеднеет».

— Лошади у него, Сонечка, уж поверь, на загляденье, — продолжал Лев Николаевич. — Сани новые, ладные. Вот я и попенял, мол, с таким подходом недолго по миру пойти. А мужик отвечает, что дело в удовольствии, а не в деньгах, коих «куры не клюют».

Толстой страдальчески изогнул брови и затрясся от душившего его смеха.

— Поведал, что извозом занимается в часы досуга исключительно «для душевной радости». Доходы же получает от собственного кирпичного завода и недавно открытой мануфактуры под Рязанью. Имеет несколько лавок в городе, — граф смахнул выступившие слёзы, — да ещё кое-что по мелочи.

Прыснула и Софья Андреевна.

— Как же, спрашиваю, один со всем справляешься? А он давай объяснять, мол, для того управляющие наняты. И говорит настолько убедительно, что невольно веришь. Почём да где песок с глиной берёт, сколько времени на доставку уходит, каких хлопот клеймо именное стоит. Цифрами так и сыплет, нигде не запнётся. Слова правильные, подлец, знает. Проценты, акцизы, казённая палата, земельный налог, где только нахватался?

— Ну а ты?

— Рубль, — Толстой поднял палец, — дал. Хотя, признаюсь, за такое мастерство и двух не жалко. И обязательно напишу Чехову, это же как нарочно для его пера сюжет. Уж он, как никто другой, подобного господина публике представит. Помнишь, недавно читали «Пересолил»? Вот ей богу возьму и подробно напишу. А взамен рубль потраченный потребую!

Бесшумно ступая, вошла кухарка, неся на вытянутых руках закипевший самовар.

— Слышала, Агаша, — спросила Софья Андреевна, — какой весельчак Льва Николаевича до усадьбы довёз?

— Как же, — откликнулась та. — Из окна видела. Фрол Емельянов. По молодости извозчиком пробавлялся, а потом так в гору пошёл, что диву даёшься.

— Разбогател? — ахнул Толстой.

— Миллионщик, — пожала плечами кухарка. — Порой, как блажь накатит, лошадок в сани запряжёт, да народ катает. Одни говорят, что сдуру, другие — что от широты души.

— Вот оно как, — нахмурился граф.

Встал, прошёлся по гостиной. Открыл-закрыл кран самовара, задумчиво потеребил край скатерти и заметил лежащий на столе учебник.

— Чьё это?

— Видишь ли, — смутилась Софья Андреевна, — кавалер нашей Агафьи...

— Жених, — шепнула кухарка.

— Агафьин жених, что телеграфистом на станции служит, большой мастер вставить в речь словечко-другое на французском. Вот и она решила не ударить в грязь лицом. Учит язык.

— Comte, voulez-vous du thé? (Граф, желаете чаю?) — озорно блеснула глазами Агафья.

Толстой от неожиданности закашлялся.

— Сбылась мечта господ социалистов. Фабриканты извозом промышляют, а кухарки по-французски изъясняются, — и Лев Николаевич, ни на кого не глядя, вышел из гостиной.

— Расстроился, — вздохнула Софья Андреевна.

— Ещё бы, целый рубль заплатил, — согласилась кухарка. — Un rouble!