Розетка.⁠⁠

У Кольки Звездина был выходной.

Он, по своему обыкновению, шарахался по дому слегка поддатым, и вдруг приключилась с ним жажда деятельности. Нет, вы не подумайте будто Колька алкоголик какой – у него выходной, да к тому же вечер субботы, а значит, он имеет законное право проводить личный досуг как ему заблагорассудится. И вдруг он решил по хозяйству чего-нибудь полезное сделать, а память ему услужливо и выложила, что супружница его, Валька, давеча ворчала, собираясь ехать к маме, что будто видела как искрит розетка, когда она штепсель утюга из неё вынимает.

Колька подставил под антресоли в прихожей табуретку, на которой сидел за столом только что, выпивая, и встал на неё ногами, обутыми в тапки, выполненные в виде зайцев.

Громыхая какими-то одному ему известными железяками, незлобно матерясь и потея мохнатыми подмышками, вытащил из пыльных глубин антресолей ободранный чемодан. Кряхтя, слез с табурета, водрузил на него чемодан. Икнув, подергал замки. Открыл крышку и так стоял несколько минут, видимо, любуясь содержимым, вспоминая о чём-то своём, разглядывал и улыбался как ребёнок, обнаруживший под кроватью старые игрушки.

В кармашки поднятой крышки чемодана были вставлены разные отвёртки, кусачки, мотки разноцветной изоленты и другая полезная при ремонтах мелочь, а само тело чемодана было наполнено доверху разнокалиберными ключами, пассатижами и щипцами, плоскогубцами и бокорезами. Колька извлёк из карманчика небольшую отвёртку, и насвистывая "Прощание славянки", направился в залу, к розетке за диваном. Валька всегда гладила бельё при включенном телевизоре, и эта розетка была её любимой, она так сама говорила – любимая. Ну, раз любимая – значит, надо починить.

Колька присел на корточки, втиснувшись толстыми ляжками между диваном и телевизором, открутил маленький винтик декоративной крышки розетки, взял его губами чтоб не потерялся, одновременно с чем вынужденно прекративши насвистывать мелодию.

Разглядывая провода посидел примерно полминуты и решил вдруг, что перед таким важным и ответственным делом необходимо "накатить" ещё, иначе дело не будет спориться, да и вообще не по-людски это – работать в субботу трезвым. Не поднимаясь, стал пятиться назад, и так задом вперёд вылез из тесного промежутка, отчего телевизор покачнулся на узкой опоре, недовольно скрипнув пластмассой.

Выпив на кухне самогона из крохотной стопочки, Колька вернулся к розетке в благодушном и умиротворённом настроении, похрустывая пережёвываемым маринованным огурцом, держа его насаженным на вилку.

Колька поправил спадающие "трикушки", засунул в рот остатки огурца и принялся протискиваться к розетке, но теперь уже не на корточках, а на четвереньках, всем своим толстым задом как бы восклицая: знай наших!

– Так, ну и что у нас здесь? – с этими словами он принялся ковырять в розетке вилкой, по хмельной глупости думая, что это отвёртка. Тут его и звездорахнуло.

Повинуясь действию электрических синусоид, Колькин организм моментально и одновременно сократил все свои мышцы, а сам он, издав оглушающий пиликающий всхлип, дёрнулся так, что огромный телевизор, получив "под дых" мощной ягодичной мышцей, качнулся уже второй за этот вечер раз, но с большей амплитудой, не устоял на опоре и рухнул ещё не пришедшему в себя Кольке на голову, ударив по темени.

Оглушённый и обиженный, зато теперь уже абсолютно трезвый Колька сидел на полу, отряхивая с кучерявой шевелюры осколки пластика, вздыхал, сокрушённо мотая головой, и все его мысли были заняты размышлениями о Вальке и о её будущей реакции на его объяснения про коварные замыслы заморских капиталистов, специально изобретающих дорогущие самовзрывающиеся плазменные панели.

Логически проанализировав создавшуюся ситуацию, Колька решил оставить всё как есть до прихода супруги. Постоял, скорбно вздыхая над осколками телевизора, да и отправился на кухню, допивать самогон:

– Не мой день, – изрёк он с такой интонацией, что если бы рядом были свидетели случившемуся, то и они бы сразу закивали головами соглашаясь, и вздыхали, да уж, не твой сегодня день, Колюня, ох, не твой.

Долго ковыряя в банке оплавленной вилкой, Колька достал огурец покрупнее. Плеснул самогона в свою любимую субботнюю стопку. Могуче выдохнул из груди воздух, как учили отцы, и опрокинул стопку в рот, но проглотить не успел: самогон фонтаном извёргся из Колькиного рта. Удивлённо глянув на мокрую от самогона скатерть, он наполнил стопку ещё раз. Поднёс её ко рту, пригубил осторожно, попробовал хлебнуть и в ту же секунду его вырвало прямо на стол, разметав по скатерти непереварившийся ужин вперемешку с самогоном и огурцами.

Колька поставил стопку на стол, положил рядом с ней вилку с нанизанным на неё огурцом. Постоял так с минуту, взял со стола графинчик с самогоном, поднял его на уровень глаз, всматриваясь пристально долго глядел, причём было ясно что смотрит он недобро, прищурясь и поигрывая желваками. И вдруг взял да и вылил из графина всё прямо в раковину.

Несколько минут спустя крышка розетки была привинчена на место, а сам Колька, вооруженный веником и совком, сметал осколки с ковра, насвистывая "Прощание славянки".