Рай⁠⁠

Пыль. Она была везде. Втиралась в поры кожи, скрипела на зубах, лежала серым саваном на руинах того, что когда-то звалось городами. Макс провел ладонью по холодному камню обвалившегося фасада, ощущая шершавую память цивилизации. Цивилизации, которая сама себя сожрала в ядерном пожаре. Остались пыль, руины и они трое.

Он оглянулся. Лиза прижимала к груди спящего Петьку, семилетний комочек грязи и костей в слишком большом, выцветшем пальто. Ее глаза, огромные в исхудавшем лице, метались по пустынной улице, вылавливая каждый шорох, скрежет железа на ветру, шелест сухого бурьяна, пробивающегося сквозь трещины асфальта. Страх был их постоянным спутником, едким, как дым от костра из ядовитого дерева. Он сковал их плечи, впился когтями в спины, заставлял каждую ночь дрожать под новым, ненадежным кровом.

- Двигайся,- прохрипел Максим, голос сорванный, как и все в этом мире. - Солнце садится.

Они шли. Не к чему, а от... От голода, который грыз кишки тонкой, острой пилой, от мутантов, чьи тени уже сгущались в воображении с наступлением сумерек, от других выживших, таких же отчаявшихся и опасных, как дикие псы. Охота сегодня была пустой. Только пару тощих крыс, которых Лиза с отвращением, но методично разделала на жалкие порции, чтобы кости не просвечивали сквозь кожу еще сильнее. Рацион выживания.

Петька проснулся, хныкнул. Не от боли, а от бессознательного страха темноты, сгущающейся в развалинах. Макс взял его на руки. Легкий, как пушинка, как будто ветер вот-вот унесет. Эта легкость страшнее любого мутанта.

- Пап, а там кто-то был? - Петька показал пальцем на черный провал подъезда, где когда-то звенели лифты и пахло жареным луком.

- Призраки, сынок, - ответил Максим, прижимая его ближе. - Только призраки.

Он соврал. Вчера в таком же провале они наткнулись на что-то… влажное, дышащее хрипло, с множеством бледных, шевелящихся щупалец вместо лица. Выстрел из старого револьвера последним патроном лишь отшвырнул тварь во тьму, сопровождая их бегство жутким визгом. Призраки были милосерднее.

Они нашли ночлег на втором этаже полуразрушенного здания, похожего на школу или больницу. Класс? Палата? Теперь - просто коробка с дырявой крышей, пропускающей холодные звезды. Звезды, которые равнодушно смотрели на гибель Земли. Максим зажег крошечный очаг из сухих щепок в жестяной банке. Пламя плясало, отбрасывая гигантские, дрожащие тени на стены, испещренные бессмысленными граффити и темными подтеками.

Лиза разогревала крысятину. Запах жареного мяса, некогда такой вожделенный, теперь вызывал тошноту. Но есть было надо. Молча, как автоматы, они жевали жесткие, волокнистые куски. Петька плакал тихо, но ел. Выживание это инстинкт, сильнее отвращения, сильнее страха. Сильнее морали? Макс не был уверен. Он помнил, как месяц назад они нашли запасы у мертвеца - банки тушенки, чистую воду. Лиза хотела оставить что-то, из уважения. Он забрал все. Уважение умерло вместе с городами. Остался голый, животный расчет - Петька должен есть. Лиза должна быть сильной. Он должен вести их.

- Почему они на нас охотятся? - спросила вдруг Лиза, глядя в пламя. Голос ее был плоским, без интонаций. Усталость выжгла все. - Мутанты. Они же… тоже выживают. Как мы.

Макс бросил в огонь щепку. Она вспыхнула ярко и быстро сгорела.

- Не знаю. Может, чувствуют страх. Может, ненавидят за то, что мы еще похожи на людей. На тех, кто все это сделал.

Он поймал себя на мысли, что завидует иногда их простоте. Ешь, размножайся, убивай. Никаких вопросов «зачем?». Никаких воспоминаний о парках, книгах, музыке. О запахе свежескошенной травы. О Лизе в белом платье… Он резко встряхнулся. Воспоминания это роскошь. Они разъедают душу, как ржавчина.

Ночь принесла звуки. Не ветер, не скрип металла, что-то тяжелое, влажное шаркало внизу, в темноте первого этажа. Потом тихое чавканье и запах, гнилостный, как разлагающаяся плоть, смешанная с химической горечью. Мутант, или мутанты, очень близко.

Сердце Макса колотилось, как молоток по наковальне. Он схватил револьвер. Пустой. Остался только длинный, зазубренный нож - жалкое оружие против того, что копошилось внизу. Лиза прижала Петьку к себе, зажав ему рот рукой. Глаза ее в свете умирающего костра были огромными черными дырами страха. Петька не плакал, он замер, как кролик перед удавом. Опыт научил его тишине.

Шарканье приближалось, чавканье стало громче, нетерпеливее. Что-то тяжело вздохнуло у самого входа в их укрытие - дверной проем без двери, заваленный обломками. Макс встал, поставив Лизу и Петьку за спину. Нож в его руке дрожал. Не от страха, а больше от бессилия и ярости на этот проклятый мир, на мертвых генералов, на самого себя за то, что не смог защитить их лучше. За то, что вел их через этот ад день за днем, без цели, без надежды. Только бы не видеть, как твари рвут его ребенка... Только бы Лиза не закричала...

Тень заполнила проем. Огромная, бесформенная, колышущаяся. Пара тускло светящихся точек - глаз уставилась на них из темноты. Запах гнили и химии ударил в нос, заставляя давиться. Макс напрягся, готовясь к прыжку в пасть этого кошмара. Пусть умрет, кусая.

Но тень замерла, чавканье прекратилось. Только тяжелое, хриплое дыхание, как работа неисправного кузнечного меха. Светящиеся точки скользнули по Максу, по Лизе, задержались на Петьке... И вдруг тень отступила. Словно не найдя чего-то, или поняв что-то. С шарканьем и хлюпаньем она поползла обратно, вниз, во тьму. Ее дыхание, а потом и само присутствие, растаяли, как кошмар на рассвете.

Они стояли, не шевелясь, долгие минуты. Дрожь пробегала по Лизе волнами. Петька тихонько всхлипывал. Максим опустил нож. Рука онемела. Он почувствовал не облегчение, а новую, леденящую пустоту. Почему? Почему оно ушло? Что спасло их? Запах безысходности? Вид обреченных, не стоящих усилий? Или... в этой твари, порожденной радиоактивным адом, оставалась капля того, что когда-то было человеком? Капля жалости? Мысли были тягучими, как смола. Усталость навалилась тяжелой плитой.

Костер погас. Рассвет был еще далеко, но чернота ночи начала чуть сереть по краям. Пора. Всегда пора. Оставаться тут равно смерти.

- Идем,  сказал Макс, его голос был как шелест сухих листьев. Он помог Лизе подняться. Она держала Петьку, который снова задремал, истощенный страхом и голодом. Максим взвалил на плечи их жалкий узел - тряпье, пустые банки, нож.

Они выбрались из здания. Утро было холодным, серым. Туман стлался по развалинам, превращая мир в призрачное кладбище. Они пошли вдоль разрушенной дороги, не зная куда. Просто от. От этого места, от ночного кошмара, от самих себя. От мысли, что они последние крохи человечества, обреченные скитаться по скелету мира, пока пыль не сравняет их с руинами.

На стене уходящего в туман здания кто-то когда-то вывел краской надпись, теперь облупившуюся и жуткую: «ЗДЕСЬ БЫЛ РАЙ». Макс усмехнулся. Коротко, беззвучно. Рай. Кости. Пыль. И трое. Идущие в серый рассвет. В неизвестность. В следующий шаг.