Про раскрытие убийства⁠⁠

Намерение изложить эту историю возникло у меня после прочтения комментариев к посту пикабушника @nik.rasov https://pikabu.ru/story/ushki_na_makushke_5736252. Вкратце: там некоторые комментаторы высказали сомнение в том, что по раскрытию убийства бабки, банчившей водкой на дому, были задействованы значительные силы и средства — мол, так в жизни не бывает. Судя по количеству плюсов, которые этим комментариям были поставлены, граждане представляют себе организацию работы правоохранительных органов следующим образом: сидит начальник райотдела, перед ним отчет, в отчете графа «Раскрыто убийств, в том числе:» и дальше подграфы - «Депутатов», «Предпринимателей с доходом свыше 10 тыс. долларов США в месяц», «Лиц, осуществляющих незаконную торговлю алкоголем», и тому подобными. И начальник райотдела как бы знает, что если у него в графе про бабок, торгующих водкой, появится 3 нераскрытых убийства, то ему за это ничего не будет, ведь эта графа не оценивается, а значит такие убийства можно и не раскрывать.

Так вот, такое представление — полная лажа. Дело в том, что в отчетности есть только количество совершенных убийств и процент их раскрываемости. Кого убили, как и за что — дело даже не десятое, а двадцатое. «Палка» она и есть «палка», и каждое раскрытие убийства повышает процент раскрываемости. А вот за низкий процент раскрываемости убийств руководитель может получить по полной программе, вплоть до дисциплинарного взыскания с последующим сносом с должности.

Более того, что в 90-е годы, что сейчас наличие на территории нераскрытого убийства всегда головная боль милиции/полиции. По этим делам постоянно проводятся так называемые «заслушивания» в вышестоящих инстанциях. Правда на этих заслушиваниях редко кого слушают, там в основном сношают мозги нижестоящим исполнителям в особо циничных и извращенных формах с целью принудить их к раскрытию убийств, тем самым повысив общий процент раскрываемости. При этом по результатам таких заслушиваний большие начальники для работы по раскрытию даже самых колхозанских убийств запросто могут дать команду привлечь силы как оперативно-поисковых, так и оперативно-технических подразделений.

Конечно, бывают и так называемые «резонансные» преступления, но по ним, как правило, работает не «земля», а парни с «убойных» отделов под контролем высокого руководства. Низовое звено («землю») это не касается, там другая проблема — держать процент раскрываемости не ниже уровня аналогичного периода прошлого года. Вот так и функционирует система на самом деле. Так что те, кто писал в том посте комментарии о том, что по убийству какой-то бабки никто не стал бы серьезно работать, либо дилетанты, либо дезинформаторы.

В связи с изложенным, сегодняшняя история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры будет о том, как мы общими силами упорно раскрывали зависшее убийство гражданина с вобщем-то невысоким социальным статусом.

Дело было в первой половине 90-х годов, в период моей работы следователем прокуратуры сельского района в глубокой провинции за Уралом. В сентябре месяце в лесном массиве был обнаружен труп мужчины с внешними признаками насильственной смерти — рубленой раной волосистой части головы. Труп находился на не слишком большом отдалении от автотрассы, идущей из областного центра по нашему сельскому району. Изначально было очевидно, что потерпевшего мочканули где-то в городе, причем судя по расположению раны — топором по голове сзади, а тело сбросили в лесок на территории нашего многострадального сельского района.

Работа по установлению личности потерпевшего свелась, как обычно и бывает в подобных случаях, к сверке по без вести пропавшим, и сразу принесла результат. Действительно, в областном центре разыскивался как без вести пропавший Телефункин Борис, около сорока лет от роду, местный житель, работающий слесарем на заводе по производству противотанковых ежей (ЗПТЕ). В милицию обратилась его жена — Телефункина Людмила, которая сообщила, что накануне вечером около десяти часов они поругались с мужем на почве его пристрастия к алкоголю, и он ушел из квартиры, хлопнув дверью. Спустя несколько минут она тоже вышла на улицу, с целью догнать и вернуть мужа, но уже его не обнаружила и вернулась домой. Больше Бориса никто живым не видел.

Следователь прокуратуры, работавший по этому делу изначально, и опера уголовного розыска несколько дней плотно беседовали с Людмилой Телефункиной. Ей было чуть менее сорока, и она работала на том же ЗПТЕ нормировщицей. Она упорно придерживалась своей версии, и эту версию подтверждала её дочь Лиза, тринадцати лет. В их квартире сразу же был произведен осмотр, но ничего подозрительного в виде окровавленного топора и тому подобного обнаружено не было.

Были приняты меры к изучению семьи Телефункиных. В целом это была совершенно заурядная семья, муж и жена работали, дочь училась в школе. Борис выпивал, конечно, и сильно выпивал, но особых ссор и конфликтов в семье в общем-то никто не замечал. За женой и дочерью Бориса устанавливалось наружное наблюдение, а также в отношении них применялись некоторые оперативно-технические приемчики, но значимого результата получено так и не было. Как не было и каких-то других зацепок по этому делу, в связи с чем следствие по делу зашло в тупик, несмотря на несколько заслушиваний в прокуратуре области.

В декабре же начали «подбивать бабки» по проценту раскрываемости убийств за истекающий год, при этом дело об убийстве Телефункина признали вполне перспективным для раскрытия. Для этого районное руководство предприняло все необходимые меры, а именно передало уголовное дело мне, как самому молодому и еще не растерявшему энтузиазм следователю. Оперативное сопровождение поручили оперуполномоченному ОУР нашего райотдела Георгию Половинкину, которого мы запросто называли Жорой. Он тоже был относительно молодым, работал года три и совсем недавно был переведен в «тяжкие», то есть был закреплен за линией раскрытия тяжких преступлений против личности. Мы с Жорой съездили в область на «заслушку», получили там добрые напутствия от руководящих в виде «Да такие убийства надо в дежурные сутки вообще-то раскрывать», а также «Об исполнении доложить к тридцать второму мартобря!» и принялись за работу.

Первым делом мы с Жорой сели крепко подумать об планировании наших действий. Изначально было ясно, что причина убийства кроется где-то в семье, потому что никакого интереса для организованной преступности и тому подобного погибший не представлял. Также было понятно, что к убийству каким-то образом причастна жена убиенного Людмила, так как на это указывали все обстоятельства исчезновения Бориса до его обнаружения в лесу в трупном виде. Еще было очевидно, что дочь Бориса — Лиза — что-то знает, или точнее, должна знать, потому что она в тот вечер была дома. Но не говорит, поскольку допрашивать её, как малолетнюю, было можно только в присутствии законного представителя — матери.

Однако несмотря на то, что вроде бы все было ясно, понятно и очевидно, мы никак не могли придумать, как бы разбить круговую оборону матери и дочери Телефункиных. Мы с Жорой побеседовали с ними обоими, но уже изложенная версия четко отлетала у них от зубов, и на все наши каверзные вопросы они только делали непонимающие глаза. Выход был только один: надо было идти на риск.

Риск заключался в том, чтобы задержать Людмилу Телефункину в качестве подозреваемой по статье 122 УПК РСФСР на 72 часа, а за это время разговорить её дочь и получить какие-то доказательства, на которых потом можно будет строить обвинение. Не сразу, но прокурор района согласился с таким вариантом и дал добро на эту авантюру.

В 7 утра мы с Жорой на служебной «Ниве» уголовного розыска уже стояли под адресом Телефункиных. Когда Людмила вышла из дома, то пригласили её в автомобиль, и сразу же поехали в райотдел. Там я объявил Телефункиной, что она задержана в качестве подозреваемой в убийстве своего мужа Бориса, составил соответствующий протокол, допросил её (она свою вину отрицала), и мы спровадили её в подвал, то есть в ИВС. Кстати, во время задержания Людмила была явно ошарашена, но какого-то возмущения этим фактом не высказывала, что еще раз наводило на мысль о её причастности.

Мы же с Жорой сразу после этого погнали в школу, где училась дочь Телефункиных Лиза. Мы вызвали её прямо с урока и тоже привезли в райотдел, куда пришла учительница из средней школы нашего райцентра — допрос малолетней необходимо было проводить с участием если не законного представителя, то педагога. Учительница сидела и активно скучала, а мы с Жорой беседовали с Лизой.

Беседа в общей сложности длилась около пяти часов и носила очень доброжелательный характер, мы даже успели все вместе порешать задачки по алгебре и попить чаю со сникерсами. Мы упирали в основном на то, что Лиза должна помочь матери, потому что та уже в тюрьме, и проведет там долгие годы, если мы не сможем доказать, что на самом деле Бориса убила не она, а кто-то другой. В итоге Лиза сказала, что и в правду не знает, кто совершил убийство, потому что в тот вечер оставалась дома. Но зато она поведала кое-что другое, тоже достаточно важное.

Оказалось (впрочем, ожидаемо), что в вечер убийства Людмила выходила на улицу не на пять минут. В общей сложности её не было дома около трех часов, и вернулась она уже за полночь. Утром она сказала Лизе, что пойдет заявлять в милицию об исчезновении Бориса, и строго-настрого запретила говорить, что она отсутствовала длительное время. По поводу того, кто на самом деле убил её отца, Лиза говорила, что не знает, но у нее есть подозрение. Дело в том, что в течение года до убийства несколько раз, приходя домой в неурочное время, она заставала дома, помимо матери, еще и мужчину. Опознать его она не сможет, так как внешность толком не запомнила, но зато запомнила его имя — Анатолий, так к нему обращалась мать. Еще по некоторым обрывкам разговоров Лиза догадалась, что Анатолий работает на том же заводе ЗПТЕ, где и мать с отцом. Об этом Анатолии мать тоже запретила ей говорить.

Конечно, это был далеко не фейерверк, то есть не полный расклад, но уже кое-что. Мы отвезли Лизу к её тетке, а сами стали думать, что и как делать дальше. Решили искать Анатолия на заводе.

На следующий день мы с Жорой выдвинулись прямо с утра на завод. В то время ЗПТЕ уже еле дышал на ладан, так как в начале 90-х внезапно выяснилось, что Родине больше не нужны противотанковые ежи в прежних неимоверных количествах. Но все-таки завод еще был жив, и в нем имелся отдел кадров, в котором нам дали список Анатолиев, которые там работали на протяжении последних пяти лет. В списке было человек пятьдесят, но мы понимали, что далеко не каждый Анатолий, работавший на ЗПТЕ,мог быть тем самым Анатолием. Наш Анатолий должен был иметь в своем распоряжении транспортное средство, чтобы вывезти труп из города в лес. Пробив всех Анатолиев по учетам ГИБДД, мы отобрали из них восемь тех, на ком числились автомобили либо мотоциклы с коляской.

Потом уголовный розыск собирал этих восемь Анатолиев по городу и привозил в райотдел, где с ними беседовали по поводу их транспортных средств, а также наличия алиби на тот сентябрьский вечер. Четверо сказали, что были знакомы с покойным Телефункиным и его женой, так как работали вместе. Толковое алиби выдвинули только трое, остальные просто заявили, что не помнят таких давних событий. Но особенно нас заинтересовал один Анатолий, по фамилии Алкательский, возрастом около сорока, работавший на ЗПТЕ наладчиком, у которого имелся мотоцикл «Урал» с коляской. Дело в том, что он жил по той же улице, что и Телефункины, но через три дома дальше.

Держался Алкательский вполне спокойно, и чтобы его немного разогреть, мы упомянули, что Людмила Телефункина задержана по подозрению в убийстве. Причем нам показалось, что на его это сообщение явно произвело впечатление, потому что при последующих ответах на вопросы он стал задумываться, хотя до этого отвечал без запинки. Но при всем при этом никаких доказательств на него у нас не было, и поэтому уже в десять часов вечера мы отпустили его домой.

После этого мы с Жорой и бутылкой водки сели обсудить ситуацию и пришли к закономерному выводу, что мы оба — лохи ушастые, и нам рано доверили такое важное дело, как раскрытие неочевидного умышленного убийства. Потому что только в тот момент до нас дошло, что надо было сразу ехать и осматривать коляску мотоцикла Алкательского на предмет выявления следов крови: у убиенного была серьезная рана и с нее должно было хоть что-то накапать. Исправляться мы решили на следующее утро.

С этой целью в шесть утра я и Жора были уже по месту жительства Алкательского и позвонили в его квартиру. Дверь нам открыла заплаканная женщина, которая на наш вопрос пояснила, что Анатолия нет дома, так как его буквально недавно увезла «скорая помощь». Со слов женщины (а это была жена Алкательского) оказалось, что придя накануне вечером домой, Анатолий очень нервничал, ни с кем из домашних не хотел разговаривать, только высказывался в том духе, что он совершил непоправимое, надо выбирать — наказать себя самому или ждать наказания, на вопросы не отвечал, всю ночь не ложился спать, сидел на кухне. Под утро жена услышала в кухне звук падения тела. Она прибежала туда и увидела, что муж корчится на полу, а на столе стоит пустая бутылочка уксусной эссенции. Жена стала поднимать Анатолия, пыталась оказать ему какую-то помощь, но отмахивался от нее. После этого она вызвала «скорую».

Тут же мы с Жорой поехали в больницу скорой медицинской помощи, где меня пустили в реанимацию, а Жору почему-то нет. Я подошел к кровати, на которой лежал Алкательский, и сказал ему: «Зачем вы это сделали? Лучше бы признались в убийстве, отсидели бы своих семь-восемь лет, и всего делов». Он же, хоть и дышал с трудом, что-то мычал и показывал пальцем на горло. Присутствовавший при этом доктор объяснил, что у Анатолия сильный ожог полости рта, пищевода и верхних дыхательных путей (если я ничего не путаю), поэтому говорить он сейчас вряд ли сможет. Перспективы дальнейшей жизни Анатолия доктор рисовал как 50/50.

Между тем шли последние сутки срока задержания Людмилы Телефункиной, и мы решили идти напролом, поскольку терять особо было уже нечего. В больницу мы по телефону вызвали еще одного опера с уголовного розыска, чтобы покараулить Алкательского на всякий случай. Я поехал на ИВС, а Жора отправился искать ключи от гаража Алкательского, чтобы получить доступ к мотоциклу и осмотреть его. Хоть и мы не особо надеялись на удачу, но в следственном кабинете ИВС я по оговоренному с Жорой плану блефанул и заявил Людмиле, что Анатолий колонулся и признался в убийстве её мужа. Услышав это, Телефункина тут же высказала желание рассказать, как все было на самом деле.

Оказалось, что Анатолий был её любовником на протяжении ряда лет. Но в последнее время её муж Борис начал о чем-то догадываться. В тот самый вечер муж пришел домой поддатый, они действительно разругались, он предъявлял её претензии на почве ревности, хлопнул дверью и ушел из квартиры, сообщив, что не даст ей спокойной жизни. Она же позвонила Анатолию и попросила его придти, благо, что он жил поблизости. Сама же она вышла его встретить на улицу, чтобы поговорить не дома. Анатолий приехал к ней на своем мотоцикле. Она рассказала ему о том, что муж настроен очень решительно, тогда Алкательский захотел сам поговорить с ним и расставить все точки. Поскольку у Телефункина была одна дорога — на дачу, то Людмила с Анатолием поехали на мотоцикле в ту сторону. На лесной дороге, ведущей к дачному кооперативу, они нагнали идущего пешком Бориса. Анатолий остановил мотоцикл, взял из коляски лежавший там топор (пояснив, что на всякий случай) и пошел к нему. Как именно произошло убийство, она не видела, слышала только, как мужики сначала громко ругались минут десять, а потом Борис упал и все стихло. Анатолий подогнал мотоцикл к телу, погрузил его в коляску и поехал в лес, но в другую сторону от дачного кооператива. Там он выбросил труп в лесу, и они вернулись в город, договорившись, что встречи приостановят до тех пор, пока все не стихнет.

Я допросил Людмилу в качестве подозреваемой и предложил ей подтвердить свои показания на «выводке», то есть на месте событий. Она согласилась. Потом мы с уголовным розыском и понятыми делали «выводку», потом я наскоро предъявил ей обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 190 УК РСФСР - недонесение об известном совершенном преступлении, предусмотренном статьей 103 - умышленное убийство (да, была в старом уголовном кодексе такая волшебная статья), потом избрал ей меру пресечения в виде подписки о невыезде. Уже после этого, глубоким вечером ко мне в кабинет зашел Жора и сказал, что он звонил опер из больницы: Алкательский умер.

Дальше была обычная рутина предварительного следствия. Единственное, что заслуживает внимания, так это тот факт, что в коляске мотоцикла Алкательского удалось обнаружить следы крови, происхождение которых от Телефункина судебно-биологической экспертизой не исключалось.

После этого уголовное дело по обвинению Людмилы Телефункиной ушло в суд, где ей за недонесение дали что-то условно-символическое. Больше я об этой семье ничего не слышал.