Подселенец⁠⁠

Мой приятель Сергей держал небольшой продуктовый магазинчик в нашем микрорайоне. Такой, знаете, классический магазин, коих было полно в девяностых, где можно было купить все — от сигарет до крыла самолета. Я, возвращаясь поздно с работы, часто заскакивал к нему. Мы не были закадычными друзьями, скорее, просто два мужика, коротающие вечер за разговором ни о чем.

Но в последнее время я стал замечать, что с Сергеем что-то не так. Он похудел, осунулся, стал бледным. Глаза краснючие, словно он неделями не спал. Он стал дерганым, постоянно озирался, а на вопросы отвечал односложно, глядя куда-то сквозь меня. Он выглядел как человек, которого медленно, но верно пожирает изнутри какая-то страшная болезнь. Или что-то похуже.

Однажды октябрьским вечером я увидел, как он закрывает свой магазин. Я притормозил.

— Серег, садись, подброшу.

Он молча кивнул и залез в машину. В салоне повисло долгое молчание. Пока я не выдержал.

— Слушай, что с тобой происходит? На тебе лица совсем нет.

Сергей снова долго молчал, глядя на мелькающие фонари. А потом его словно прорвало. Слова полились из него сбивчивым, отчаянным потоком.

— Понимаешь, Кирилл... с Ленкой беда. С женой моей. Уже год как.

— Заболела что ли? — осторожно спросил я.

Он горько усмехнулся.

— Если бы! В ней... кто-то сидит.

И он рассказал. Рассказал, как его цветущая, жизнерадостная жена начала стремительно угасать. Сначала появилась слабость и апатия. А потом начался настоящий ад. Она стала говорить чужими голосами. То хриплым старческим басом утверждала, что она — его прадед, то визгливым женским фальцетом — что она ведьма, которую его предок сосвета сжил.

Эта тварь, что поселилась в Елене, изводила их. Она требовала то одного, то другого.

— Я старый священник! Ваши предки мою землю отняли, меня в болоте утопили! Выделите мне место на своей родовой земле, и я уйду!

Они, доведенные до отчаяния, поехали в его родную деревню под Старицей. Отгородили кусок огорода, поставили крест. Помолились. Попросили прощения. На пару дней стало тихо. Соседи в деревне даже божились, что видели у их забора расплывчатую фигуру в чем-то похожем на рясу. Но потом все вернулось, только стало еще хуже.

— Ты представляешь, — шептал Сергей, и его руки в этот момент мелко дрожали, — я просыпаюсь ночью... а она по стене ползет! Как паук. Волосы вниз висят, глаза закатила... И шепчет, шепчет тарабарщину какую-то на непонятном языке.

Они объездили всех, кого смогли найти. Бабок-ведуний, каких-то городских экстрасенсов, даже в местный монастырь возили. Помогало. На день. На два. А потом тварь возвращалась. И становилась еще злее, еще наглее. Она заставляла Елену биться головой о стены, смеялась над их слезами, меняла личины каждый день, требуя то иконы жечь, то, наоборот, ставить ей свечи как святой.

Никто не мог понять, что это за мразь.

Перед тем, как мы расстались он сказал, что в одном паблике, где он просил помощи, ему дали адрес. Какая-то деревня в сотне километров от города. Якобы там живет старец. Нелюдимый, суровый мужик, про которого говорят, что он бесов видит так же ясно, как мы — солнечный свет. Это был их последний шанс.

***

Сергей позвонил мне, когда они уже были там. Его голос в трубке срывался.

— Он велел привезти ее. Мы здесь. Кирилл, мне страшно.

Я не буду пересказывать все, что он мне потом поведал. Расскажу лишь кульминацию.

Старец на первый взгляд оказался сухоньким, сутулым старичком в старом тулупе с пронзительными, ледяными глазами. Завел их в свою избу. Посадил Елену на лавку напротив себя и просто смотрел на нее не говоря ни слова. Наверное с час, не сводя глаз, смотрел.

И вдруг Елена задергалась. Ее голова с силой мотнулась назад, так, что захрустели позвонки, и из горла полился низкий, рокочущий смех.

— Ну что, брыдлый ведун, решил силушкой со мной помериться? — пророкотал голос, от которого Сергей вжался в угол комнаты. — Я старше твоего Бога! Я тот, кому вы поклонялись в этих лесах, когда еще по пещерам прятались!

Старец даже не шелохнулся.

— Имя свое назови, нечистый.

— У меня много имен! — взвыла тварь устами Елены. — Сегодня я — Азазель!

Старец медленно перекрестился.

— Врешь. Азазель — князь, он не станет в бабьем теле ютиться. Кто ты?

Существо зашипело и изогнулось.

— Я — дух этого места! Я — святой отшельник, убиенный разбойниками!

— Врешь, — спокойно повторил старец. — Святые души у Господа. А ты — грязь! Я спрошу в последний раз. Кто ты?

Елена-тварь вдруг замолчала, а потом хихикнула тоненько, заискивающе.

— Я... Я из Оптиной пустыни... Я святой дух из усыпальницы...

И в этот момент лицо старца окаменело. Он подался вперед, и его тихий голос хлестанул Елену, словно кнут.

— Из Оптиной пустыни, говоришь?! Ты, погань, смеешь имя святого места всуе называть? Ты смеешь его именем прикрываться?

Он скинул тулуп и встал во весь свой истинный рост. С виду неказистый старик оказался настолько высоким, что комната, казалось, утонула в его тени. Он поднял руку со старым медным крестом.

— Я знаю, кто ты. Ты не бес и уж тем более — не дьявол. Ты — лярва. Мелкая, завистливая тварь, которую напустили на эту семью из черной злобы. Ты паразит, питающийся чужим страхом. Именем того, чье имя ты осмелился произнести, я изгоняю тебя! Вон!

Елена завизжала и от этого крика, сказал Сергей, зазвенели стекла в окне. Тело ее выгнулось дугой так, что захрустели кости. Она начала рвать какой-то дымящейся черной жижей, этот «дымок», словно живой, метнулся в печную трубу и исчез.

Елена обмякла и рухнула на пол.

***

Позже старец рассказал, что это сделала двоюродная сестра Сергея. Из зависти. За то, что они смогли заработать на квартиру, а она так и прозябала в нищете. Заплатила какому-то заезжему колдуну, и тот напустил на них эту дрянь — лярву, злого духа, который цепляется к жертве и медленно высасывает из нее жизнь, притворяясь кем угодно.

Елена поправилась. Шрамы на ее душе, конечно, остались. Но они живы. Они вместе. А я с тех пор, проезжая мимо магазинчика Сергея, смотрю на теплый свет в его окошках и думаю о том, какая тонкая грань отделяет наш привычный мир от бездны, что кишит тварями, у которых тысячи имен.