Первые. Глава 4.1⁠⁠

Первые. Пролог.

Первые. Глава 1.

Глава 4.1

Изделие вывезли на «Площадку 110» 9-го октября, за 25 дней до намеченного пуска. Начинался завершающий этап многолетней напряженной работы, в ходе которой на множестве различных заводов, расположенных по всей советской стране, изготавливались узлы и модули ракеты. Затем, спецрейсами МПС, их свозили на Байконур, чтобы здесь, в гигантском МИКе, собрать воедино. Сложность всего этого процесса в пояснениях не нуждается.

А ведь потом ещё надо провести положенные испытания, вывести комплекс на стартовую площадку, вертикализировать и снова испытать. Провести прожиг, что было недавней инициативой Королёва и вызывало некоторые опасения персонала. Люди привыкли к холодным испытаниям, а после прожига все 30 двигателей подлежали ревизии для перезарядки пусковых капсул.

Более того, при выявленных в каких-либо двигателях дефектах или отказах, они не только подлежали замене, так еще и всю сборку после этого нужно было подвергать повторному прожигу. НК-33, плод усилий КБ Кузнецова, пришедший на смену НК-15, использовавшихся в предыдущих двух полетах — позволял многократный запуск. Огромным успехом всей команды по подготовке полета и конструкторов явилось отсутствие подобных неполадок на предстартовых испытаниях. Система проверок начинала работать еще на заводе и дала свои результаты.

Ведь сроки поджимали все больше. Партия и страна ждала высадку к годовщине революции и Королев обещал это лично Брежневу, который вновь хотел удивить весь мир. Спешка и возбуждение на финише длинной дистанции достигли своего апогея.

Существовала еще одна коллизия. Инженерно-технический состав, создавший ракету, чем ближе к пуску, тем более оказывался изолированным от изделия. Пусковые операции производились военными, да в условиях строжайшей секретности, за несколькими кольцами оцепления. И при испытаниях ракет по старой системе такая практика нисколько не нравилась народу. Теперь же, после того, как Королёв протолкнул столько нововведений…

В феврале 1969-го первый испытательный пуск изделия 11А52 в ходе ЛКИ прошел неудачно. Через год, когда во втором пуске все системы отработали штатно, сотрудникам трудового коллектива было даже слегка обидно, что вместо полезного груза стоял габаритно-весовой макет.

Но люди верили: в себя, в свою страну, и, что было в этой ситуации важнейшим — в Королёва. Во многом именно это и помогало уже порядком уставшему, с подорванным здоровьем, Главному Конструктору. И когда, по завершении ЛКИ, было принято решение наконец приступить к реализации программы высадки, состоящей из нескольких пусков разных изделий, даже взрыв носителя с первым луноходом был воспринят всеми с рабочей деловитостью.

В итоге ракеты 8К82К, известные стране как «Протон», все же вывели сначала связной спутник и запустили его вокруг Луны. И со второй попытки, всего через неделю после первой — луноход с маячком наведения. И умная машина, мягко опустившись на Луну, уже неспешно фланирует вокруг будущего места посадки главного «виновника торжества», посылая на землю навигационные фото…

За Сергеем Павловичем стоял не только партком, но и личная воля Брежнева, поэтому перечить ему никто не смел. И Королёв пользовался полученными возможностями так, что несведущий человек мог бы назвать это бессовестным.

Но, главное, что это давало свои плоды. Короткое включение двигателей блока «А», несмотря на множество опасений, прошло без замечаний. Целую пару секунд, бесконечные 2000 миллисекунд, двигатели ракеты отработали на отлично, своим грохотом сообщив интересующимся о новом шаге Советской Лунной программы, и были отключены. Все причастные выдохнули с облегчением.

Сергей Павлович, изучив доклады испытателей, дал добро на подготовку к штатной заправке баков комплекса. Теперь до пуска оставалось меньше двух суток…

По регламенту, в случае отмены пуска приходилось сливать топливные компоненты и проводить весь цикл испытаний заново. При неблагоприятных обстоятельствах — даже с возвращением ракеты в МИК. А это время, время… Королёву и так пришлось во многом пойти на риск. Самым значительным был, конечно, отказ от доставки на Луну автоматического резервного корабля, позволяющий сэкономить на дорогущей ракете. Но потенциальной ценой риска была невозможность возвращения космонавта с лунной поверхности в случае неполадок с единственным лунным кораблем. А это — неизбежная гибель Леонова через 18 часов. Именно на столько был рассчитана автономность систем этого чуда инженерной мысли, именуемого ЛК, получившего от работников программы даже собственное имя — «Лунник». И по прошествии этих неполных суток, первого советского покорителя Луны ожидала бы медленная, мучительная смерть от удушья...

Это не могло не сказаться на состоянии и без того достаточно напряженного Сергея Павловича — он резко сдал. И настолько сильно, что его врач отправил «наверх» срочный доклад, минуя самого пациента. Рапорт дошел до Брежнева. Однако никакой реакции сверху не последовало, невозможно было понять, что творилось в голове у генсека. Быть может, он верил в Королёва, а может, просто некогда было думать еще и об этом. Масштаб зоны ответственности руководителя государства иногда даже трудно представить. И очень часто лидерам приходится играть «ва-банк». По циничной формуле «Цель оправдывает средства».

Самим же космонавтам в эти дни оставалось только ждать и продолжать готовиться к полёту, но это их уже не напрягало нисколько, даже «гражданского» Макарова, который вполне свыкся с усиленным режимом тренировок.

Чего не скажешь об ожидании. Оно напрягало всех. Разумеется, космонавт обязан терпеть, привыкать к ожиданию, переносить изолированность и вынужденное бездействие. Но всё равно, нет ничего хуже этого тупого бездействия, хоть это тоже часть подготовки.

Апофеоз ожидания и изолированности, как всегда, наступил за два часа до старта, после размещения экипажа в корабле на кончике ракеты.

Расположившись в ложементах в тесном командном отсеке, экипаж ничего оттуда не видит, заперт, ограничен, как мышь, пусть в очень технологичной и инженерно-продвинутой, но всё же — клетке. Информацию о происходящем космонавт получает лишь по радиоканалу из ЦУПа и по перемигиванию лампочек на приборной панели… Именно это оказывается едва ли не самой тяжелой особенностью работы — крайняя изолированность. Ведь на 12 километров в радиусе стартовой позиции произведена полная эвакуация персонала, нет никого, кроме тебя и твоего напарника.

Впрочем, Алексей и Олег к этому уже привыкли. Им самим это казалось немного странным, но эту изолированность они начали ощущать уже во время этапа подготовки к полету. Бортинженер — с того момента, когда в интересах дела ему ограничили выход из космического центра, разрешив лишь короткие свидания с семьей. Но понимая логичность и нормальность подобного, привыкнуть к этому он смог довольно быстро. Космонавт обязан быть психологически стоек.

У Леонова был другой повод для озабоченности. Доля командира экипажа всегда более тяжела. Да, ему тоже запретили покидать центр подготовки, и с родными он виделся даже реже, чем Макаров, но это всё было обыденное, простое, то, что легко мог понять любой.

Ему был непонятен последний разговор с Королёвым.

Тот пришёл в комнату командира экипажа сам, лично, вскоре после завтрака, буквально за полчаса до того, как космонавты должны были отправиться надевать скафандры.

- Ал…Алексей, — Королёв, едва только Леонов открыл дверь, буквально ввалился к нему в комнату и расположился на стуле. Вид у главного конструктора был неважный. — Я… Хочу… Сказать...

- Вызвали бы меня! Или послали кого-нибудь! Вам, может, воды?!

Королёв кивнул, и Леонов отскочил к графину, поднес старику стакан. Тот выпил его медленно, сглатывал шумно, словно проталкивая в горло жесткие куски. Еще не допив, Королёв нервно замотал головой в отрицании, стуча зубами о стекло.

- Да! Это… лишь я… Я могу сказать! Лишь вам! С глазу на глаз...

Он долго-долго переводил дыхание, хотя возможно, всего лишь минуту или две, но они всё тянулись и тянулись. Леонов уже задумался о том, чтобы вызвать врача, но Королёву наконец полегчало: он достал платок из внутреннего кармана серого пиджака, и утер обильно выступивший на лбу пот. Стало видно: рубашка под пиджаком у него промокла почти насквозь, на ней тут и там, почти везде, где можно было видеть, расплылись пятна пота.

- Алексей, Вы… как командир экипажа… коммунист… несёте… ответственность… перед страной и партией…

Он говорил с большим трудом.

- И ответственность эта… велика. Может случиться всё… буквально всё, что угодно…

Слова постепенно давались ему всё легче, но всё равно говорил он очень медленно. Теперь уже любому было бы понятно, что Королёв очень сильно сдал, словно человек, который на этом свете живет уже года на три дольше, чем должен был.

- Поэтому… я сам, специально… там есть красный ящик.

Леонов удивленно прищурился:

- Где? Что?

- В посадочном модуле… специальный ящик… красный… он небольшой, но вы его сразу найдёте…

- Что там? Что в ящике?

- Я… до этого не дойдёт. Надеюсь… я… - Королёв закашлялся и снова задышал тяжело, с надрывом. – …Там, в ящике… не забудьте…

Сергей Павлович встал со стула и, покачиваясь, двинулся к выходу. Леонов подошёл к нему, но Главный Конструктор посмотрел на него неприязненно и почти злобно, взмахнул рукой так, что это вышло у него повелительно, и вышел. Алексей, не понимая, в чём дело, пожал плечами и остался в комнате.

Он не видел, как старик шел, опираясь рукой на стену крашеного зелёной краской коридора. Кому-то стороннему, если бы он тут был, показалось бы, что Королёв тихо хмыкает из-за одышки. Но это было не так.

Главный Конструктор плакал.

Дойдя до служебной уборной персонала, он завалился туда, закрыл дверь на щеколду и тяжело привалился к стене. Слезы у него сами собой катились по щекам, а мысли едва не пробивали череп насквозь. Королёву пришлось не так уж и мало выполнить в жизни тяжких обязанностей, но эта была, наверное, самой тяжелой.

Все же, понемногу придя себя, приведя в порядок мысли и эмоции, он умылся и вышел из уборной. И скоро уже был в своём кабинете, готовясь к докладу лично Брежневу.

Конечно, в докладе Руководитель Программы не упомянул, что в красном ящике лежит его генеральский пистолет. Это решение было его единоличным, самостоятельно принятым и претворенным в жизнь. Имевшиеся полномочия и допуски позволяли это провернуть, и даже учесть этот перевес в программе полета, а приближающийся закат жизни оправдывал риск последствий утраты личного номерного ствола, а ответственность ученого не давала обречь Леонова на мучительную смерть. Отказ от резервного корабля был не просто рискованным предприятием. В нормальных условиях, первая высадка на Луну без второго аппарата на случай аварии первого — была бы просто недопустима…

***

Экипаж, меж тем, уже везли к стартовому столу. Новенький ЛАЗ-659Б был оснащен системой громкой связи, так что космонавты слушали переговоры дежурных офицеров и диспетчеров по подготовке полета еще в пути на «Площадку 110».

- Завершена заправка окислителя блока «Б». Температура топливной смеси, давление — в пределах нормы. «Заря».

- Подтверждаем заправку. «Десятый».

- Заправка блока «В» закончена. Все системы функционируют нормально. «Заря».

- Подтверждаем. «Десятый».

...Автобус остановился, не заглушая двигатель. Космонавты вышли.

Первым, что они увидели, была, конечно же, ракета… На всех фотографиях, на всех кинолентах, которые показывали допущенному к проекту люду, ракеты всегда были окрашены в оттенки зеленого, но на самом деле цвета у нее другие – белый и «шаровый» (т.е. серо-голубой, в который красят военные корабли). Так ее лучше видно в перископ с пунктов наблюдения. А зеленые оттенки — это просто особенность советских кинопленок.

Так она и стояла на своем стартовом столе: ослепительно белая, невыразимо величественная.

- Кррасота!

Макаров кивнул, не найдя слов, чтобы выразить охватившее его чувство.

Леонов продолжил:

- Давай. А то автобус не уедет.

- Что давать?

Вместо ответа, Алексей, как будто совсем не обращая внимания на присутствующих, подошел к колесу автобуса и встал, отвернувшись от людей. Олег знал об этой традиции. Ему это казалось немного глупым, но, как ни странно, люди в ЦУПе были суеверные, тем более, когда предстоит отправлять в полет совершенно уникальное изделие.

Поэтому бортинженер, подойдя к другому колесу, тоже отстыковал шланги, раскрыл клапан, расстегнул гермо-молнию и начал мочиться. Шло туговато. Хорошо хоть процесс, аналогичный расстегиванию ширинки в обычной жизни, был более длительным. Было время настроиться и привлечь достигнутое на тренировках умение управлять организмом в самых неподходящих условиях.

Закончив, он кивнул в сторону стоящих неподалёку чинов из госкомиссии, с которыми был и Королёв.

- Обязательно нужно было делать это при них?

- А ты как думаешь? Нужно, чтобы видели, как мы уважаем традиции, — Алексей, делая вид, что оправляет скафандр, говорил без злобы, хотя и немного раздраженно. — Традиции – традициями. И доля работы на публику.

Приведя себя в порядок, они совершенно спокойно доложили комиссии о том, что экипаж к полету готов, выслушали дежурные напутствия, увидели дежурные улыбки… Даже Главный Конструктор, и без того обычно строгий, был как-то особенно бесстрастен. Леонова это даже немного задело, появилось вдруг ощущение, словно и не было того недавнего разговора, или же он оказался не столь важным. Это чувство не отпускало космонавта во время фотографирования на фоне стартового сооружения, весь путь на лифте к вершине ракеты, всю процедуру погрузки в корабль, вплоть до момента, когда он наконец устроился в ложементе.

Располагаясь на своём месте, Алексей внезапно понял, что волнуется за двоих, причем неизвестно, за кого больше: за себя или за Сергея Павловича. Не выходил из головы и упомянутый Главным красный ящик. Он располагался совсем неподалёку, в посадочном модуле. Туда Леонов попадёт только пройдя через открытый космос, уже будучи уже на орбите Луны. Командир экипажа никак не мог отвлечься от мыслей об ящике, смутно догадываясь, ЧТО может быть внутри, ЧТО может пригодиться в случае, когда нештатная ситуация не будет иметь выхода.

Алексей ощутимо для самого себя нервничал. Но и понимал, что «первоходке» бортинженеру было еще более не по себе.

- Олег, ты в порядке?

В ответ Макаров слабо улыбнулся и кивнул, пытаясь не показать, что в ушах у него шумит кровь, а сердце колотится, едва не прошибая скафандр. Многое оказалось совсем не так, как ожидалось. Одно дело — ответить в кабинете у Королёва, мол, так и так, не допущу аварии даже в зародыше, заранее сделаю всё, чтобы её не произошло!

Совсем другое — сейчас, после всех инструкций, всей подготовки, меньше чем за час до вылета, ясно представлять себе все возможные аварийные ситуации…

Неполадки на старте, даже возможный взрыв первой ступени, пугали не гибелью. «Система аварийного спасения» почти со стопроцентной гарантией позволяла оторвать капсулу с экипажем от огненного шара гибнущей ракеты. И затем унести ее на безопасное расстояние.

Гораздо хуже были бы последствия аварии на пути к Луне, что привело бы к отмене высадки, или на ее орбите, или при возвращении, в ходе полу-ручного двойного нырка в атмосферу Земли. И совсем плохо было бы при невозможности вернуть с поверхности Луны посадочный модуль. КАК Я СМОГУ ЕГО БРОСИТЬ?

Самое страшное было осознавать, сколь мало может воздействовать на все подобные ситуации он, бортинженер корабля. Он отгонял от себя мысли об отчаяньи и мучениях, которым подвергнется оставшийся в одиночестве Леонов. А если бы Олег знал, что лежит в красном ящике, наверное, ему стало бы еще тяжелее. Когда ты один сомневаешься в гарантированном успехе, еще куда ни шло. А когда в нем не уверен сам Руководитель Программы…