«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» Ин. 15:13⁠⁠

– Мать-настояте... – сестра Анна осеклась, нервно теребя подол и спешно подбирая мне иное обращение.

У меня дёрнулся левый уголок рта. Да. Теперь мне не приличествует это звание. А какое вообще приличествует? Как следует именовать человека, чья голова с застывшей безобразной маской смерти завтра покатится с эшафота?

О да, смерть не красит. Грязного бедняка, умершего на пороге богадельни, и именитого вельможу, испустившего дух на шёлковых простынях, – она уродует одинаково.

Да и жизнь не красит. Испещряет морщинами лица, украшает гнилью зубы, делает дряблыми тела.

А знаете, что украшает саму жизнь?
Нет, не благость. Не ежедневные коленопреклонения. Не добрые дела и не обеты.
Жизнь украшают деньги.

Несметные богатства, завещанные обители тем самым бледным вельможей в благодарность за болеутоляющие настойки опиума и душеспасительные беседы. Эти кусочки редкого металла очень украсят жизнь моим милым Розалин и Эбби.

Плоды моего греха уже почти созрели, налились соком молодости, и их не сорвут грязные лапы солдат и не вкусят сальные рты. Они не столкнутся с унижениями бедности.
Не познают дрянной пищи, тяжелой работы и срамных болезней.

Мои девочки никогда не узнают своей настоящей матери и не понесут клеймо моего преступления.

Людской суд приговорил меня к позорной смерти.

Mon Seigneur, я иду на суд Твой без тени раскаяния.
Ибо я принесла в жертву свою бессмертную душу во имя своих детей.
Разве не жертвенности Ты учил нас?

– Агнес. Зовите меня по имени, сестра Анна.