Некуда бежать. Глава 2. Окончание⁠⁠

Ссылка на предыдущие главы:

• Некуда бежать. Пролог

• Некуда бежать. Глава 1. Начало

• Некуда бежать. Глава 1. Окончание

• Некуда бежать. Глава 2. Начало

Настойчивая, режущая ухо трель будильника, вырывает его из сна без сновидений. Виктор спит чутко — пережитки военных лет дают о себе знать. Глаза открываются сразу же, а рука тянется к смартфону, спеша заглушить раздражающее пиликание. Выключив сигнал, Виктор поднимается с дивана. Быстро, по-солдатски одевается в неброский спортивный костюм. Бросает короткий взгляд в большое окно. За стеклом закатное солнце окрашивает улицу вечерним багрянцем. Пора приступать к работе.

Виктор пружинистым шагом пересекает комнату, туфли дожидаются его в прихожей перед входной дверью. Компанию блестящим красавцам составляют сильно поношенные кроссовки на толстой мягкой подошве. На них и падает сейчас выбор. Зашнуровав обувь, Виктор выходит во двор своего небольшого дома. На подъездной дорожке, под навесом, стоит его верная «Тойота». Минуту спустя включается двигатель, автоматические ворота открываются без единого скрипа. Виктор выезжает на улицу, включает фары и направляется к дому Сидяевых. Ему хочется побыстрее закончить дело.

Не доезжая несколько домов до нужного, Виктор останавливает машину на обочине. Закуривает, лезет в бардачок. Там, под листом страхования ОСАГО, лежит «ПБ» – бесшумный пистолет с интегрированным массивным глушителем. Советская разработка шестидесятых годов прошлого века, предназначавшаяся для вооружения армейских разведывательных групп, а так же персонала канувшего в лету КГБ. Виктор купил его лет пятнадцать назад, через бывшего военного приятеля, который после войны в Чечне быстро и круто поднялся по карьерной лестнице. Чистое оружие без серийного заводского номера. Восьмизарядный магазин под патроны пистолета Макарова делает эту машинку простой и дешевой в эксплуатации. И очень надежной, чему Виктор придает особое значение.

Он достает пистолет, кладет на колени. Щелчком отправляет окурок в открытое окно, закуривает вторую сигарету. Кашляет, прикрыв рот кулаком. Докуривает в несколько глубоких затяжек, одна рука ложиться на рукоять оружия, а пальцы второй тянут за ручку открывания двери. Виктор выходит из машины, засовывает пистолет в карман, озирается. На улице никого нет. Вечер воскресенья сельские жители предпочитают проводить дома.

Виктор шагает вдоль дороги, его кроссовки оставляют в придорожной пыли нечеткие, размытые следы, которые тотчас же сглаживает октябрьский ветер. По обе стороны виднеются дома: где-то старые покосившиеся избы, где-то современные хоромы. Цель Виктора же прячется за высоким забором, к которому он сейчас и подходит. Нечего было думать, чтобы перелезть через такое ограждение, да и через парадный вход хозяева вряд ли пустят незваного гостя.

Сумерки сгущаются, и в соседних домах загораются окна. Первый этаж коттеджа Сидяевых скрыт от глаз Виктора, но второй остается темным, будто нежилым. Может случиться, что хозяев просто-напросто нет дома. И куда они ушли, или уехали? И надолго ли? Виктор тихо ругается под нос. Ему очень не хочется откладывать работу на потом.

В одном конце улицы слышится шум мотора. Виктор прижимается спиной к забору, замирает, почти растворившись в густой тени. Мимо проезжает машина, мигает на прощание стоп сигналами и скрывается за поворотом. На улицу вновь опускается вечерняя тишина, лишь где-то вдалеке лает собака. Виктор закуривает, пряча огонек сигареты в ладони. Придется ждать, думается ему, хотя бы до полуночи. Но перед этим нужно убедиться наверняка, что дом пуст.

Виктор размахивается и бьет кулаком по тонкой ограде. Лист металла возмущенно звенит и гудит, вибрируя. Звук становится все тише и тише, пока не затухает окончательно. Ничего. Ни шагов, ни голосов. Дома определенно никого нет. Виктор достает смартфон, на секунду зажигает экран, бросает взгляд на часы. Половина седьмого. Быстро темнеет, через полчаса ночь надежно скроет его от посторонних глаз. Если таковые и появятся на этой глухой улице.

Полпачки сигарет спустя, Виктор вновь ловит краем уха звук приближающегося автомобиля. По неровному асфальту прыгают блики фар, и из темноты выползает большой белый внедорожник. Проезжает мимо Виктора и сворачивает к воротам дома. Открывается водительская дверь, и в конусе света появляется мужчина. Виктор достает пистолет и начинает красться вдоль забора, пока хозяин дома гремит связкой ключей, открывая ворота. Виктор замирает за несколько шагов от бока машины, стараясь не попасть в область видимости зеркала заднего вида. Водительская дверь все еще открыта, и он четко видит на переднем пассажирском сиденье женский силуэт, освещенный мягким светом салонного светильника.

«Вот все и в сборе», – думает Виктор, наблюдая как Сидяев возвращается за руль.

Дверь машины закрывается, и Виктор приходит в движение. За мгновение преодолевает расстояние до автомобиля, тянет на себя ручку задней двери. Еще секунда — и он уже в салоне. Сидяев начинает поворачивать голову, желая посмотреть на того, кто посмел вторгнуться сюда без приглашения, и упирается щекой в холодный ствол пистолета.

– Тихо сидим, – говорит Виктор. – Даже и не пытайся рыпнуться или заорать, шмара. Отстрелю ему башку нахер.

Сидяева, побелевшая лицом, застывает в полоборота, из приоткрытого рта не вырывается ни звука. Глаза женщины делаются неестественно большими, придавая ее лицу комичное и глупое выражение.

– Зачем... – начинает было ее муж, но тут же получает тычок стволом в зубы.

– Я вроде бы сказал молчать, – от спокойного голоса Виктора по спинам супругов бегут мурашки. – Ты уже все сказал сегодня утром. Давай, заезжай внутрь. И не вздумай чудить.

Сидяев сглатывает тугой липкий ком и кивает. Трогает машину с места, въезжает в створ ворот, сворачивает направо и останавливается у огромного крыльца. Выключает двигатель и только сейчас начинает понимать, что это конец. Он не видит лица Виктора, но узнает его голос, а если друг и помощник Куприянова решает таким образом заявиться в гости, то вряд ли для того, чтобы испить чаю с баранками. Сидяева накрывает волна холодной паники.

Виктор вылезает из салона, не сводя глаз со своих жертв.

– Наружу. Медленно, – бросает он Сидяевым.

Супруги выходят из машины. Виктор достает из кармана моток липкой ленты и бросает Сидяеву. Тот стоит не шелохшувшись и завороженно глядит на поблескивающий в лунном свете ствол пистолета.

– Подними, – командует Виктор. – Свяжи своей суке руки за спиной. И рот заклей.

Сидяев не двигается. Виктор опускает оружие и стреляет. Едва слышно хлопает глушитель, лязгает затвор. Пуля попадает в мощеную плиткой дорожку рядом с ногой Сидяева. Взмывается фонтанчик керамических осколков и пыли.

– Я не хочу, – скулит Сидяев, чувствуя что вот-вот обмочится.

– Раньше надо было думать, – говорит Виктор. – Не того человека вы решили шантажировать. Ничего личного. Документы где? – спрашивает он жену хозяина.

– Какие документы? – шелестит губами та.

– Ты прекрасно знаешь какие.

– У меня ничего нет, я не брала... Видела кое-какие бумаги, но я ведь никому. Я жить хочу.

– Никому кроме мужа, да? – ухмыляется Виктор.

Сидяева переводит взгляд на замершего статуей супруга.

– Ты что наделал? – ее голос едва слышен. – Ты нормальный вообще?

– Все, заткнись, – говорит Виктор. – Я понимаю, что у вас сейчас семейные неурядицы, но до развода вы все равно не доживете. Долго и счастливо и в один день. Как в сказке, короче. – он смотрит на Сидяева. – Даже не шантаж. Бессмысленный блеф. Давай, вяжи ее.

Сидяев, дрожа, наклоняется. Его пальцы смыкаются на рулоне ленты. В ту же секунду он бросается в сторону Виктора, как бык, не поднимая головы. Виктор делает скользящий, почти что изящный шаг в сторону и коротко замахивается. Рукоять пистолета опускается Сидяеву на затылок, и тот оседает на дорожку. Его жена коротко вскрикивает и зажимает рот руками.

– Вот же, – вздыхает Виктор и смотрит на женщину. – Все всегда приходится делать самому.

Он подходит к женщине, и та рефлекторно отступает на шаг.

– Сейчас ты сделаешь все, что я скажу, – произносит Виктор. – Иначе я сломаю тебе обе руки. Мы друг друга поняли, красавица?

Не убирая ладоней ото рта, Сидяева кивает. И начинает рыдать.

*****

На улицах поселка еще попадаются редкие прохожие. На мгновение возникают в свете фар или или уличных фонарей и тут же бесследно растворяются в ночи. В темноте все они кажутся одинаковыми куклами – серые, ничего не выражающие лица, темная бесформенная одежда. Словно ожившие мертвецы из дешевых фильмов ужасов. Иногда дорогу перебегает всякая живность. Кошки со светящимися глазами. Собаки, лающие вслед машине. Попадается даже деловитый еж, который вразвалку семенит по своим, несомненно важным, делам.

Время близится к полуночи, когда «Тойота» Виктора останавливается напротив ворот детского сада. Он моргает дальним светом и откидывается на спинку кресла, слушая урчание двигателя. В зубах дымится сигарета, штанины запачканы пеплом. Виктор надеется, что старый хрен не спит. Сигналить и привлекать к себе излишнее внимание ему сейчас очень не хочется.

На дороге, ведущей от корпуса детсада к воротам, показывается темная фигура. Она медленно приближается, и в свете фар Виктор видит мужчину лет шестидесяти. Лицо, на котором легко читается давняя и крепкая дружба с зеленым змием, прорезают глубокие морщины, большой нос переливается всеми оттенками сизого и красного. Мешковатая одежда висит на нем как на вешалке, частично скрывая болезненную худобу. Мужчина подходит к воротам и замирает, щурясь от света, бьющего сквозь толстые прутья.

Виктор открывает окно, высовывает голову наружу.

– Открывай, старый, – говорит он. – Дело есть.

Лязгает замок и створки расходятся в стороны. Затем открывается дверь машины, и худой мужчина плюхается в пассажирское кресло. Виктор морщится от запаха многодневного перегара, пота и гнилых зубов.

– Вечер добрый, Витя, – говорит старик.

– Был бы добрый, Коля, я бы сюда не приехал, – отвечает Виктор. – Сто лет твою пропитую рожу не видел, да еще бы столько не видеть. Вот ни капли бы не расстроился.

– Вам, молодым, все бы ерничать. А я вот всю жизнь работаю за копейки, все здоровье здесь оставил.

– Знаю я, где ты его оставил, – ухмыляется Виктор. – На дне бутылки. А насчет копеек... – он тянется к бардачку и выуживает оттуда тонкую пачку тысячных купюр. Бросает на колени собеседнику. – На, держи. Все равно же все пропьешь.

– Сколько сегодня? – спрашивает Николай, торопливо запихивая деньги в карман.

– Двое.

– Ну, поехали тогда.

Машина трогается и тихо катится по дорожке. Огибает здание детского сада и замирает у заднего входа. Над дверью тускло светит засиженная мухами лампочка, едва разгоняя окружающий мрак. Фары «Тойоты» гаснут, двигатель замолкает. Виктор выходит на улицу и подходит к багажнику. Открывает его. Внутри, скорчившись в неудобных позах, лежат супруги Сидяевы. Они сдавленно мычат сквозь клейкую ленту, залепившую им рты. Руки из надежно замотаны за спиной той же лентой. Виктор рывком вытаскивает мужчину из багажника, ставит на ноги.

– Ба, знакомые все лица, – говорит подошедший Николай. – Их будут искать?

– А как же, – отвечает Виктор. – Но не уверен, что очень уж тщательно. Давай, вытаскивай ее. Силы-то еще не все пропил?

Николай наклоняется и, громко крякнув, тянет женщину на себя. Вскоре она тоже стоит на ногах, извиваясь и дергаясь.

– Прыткая, – замечает Николай, встряхивая ее.

– Ты сам себе работу усложняешь, – говорит Виктор. – Я не знаю, куда ты их всех деваешь, но с трупами мороки меньше. Но тебе же живые нужны.

– Да, живые. От дохлых избавляйся сам.

– А может ты старый садюга, Коля? – прищуривается Виктор. – Сам их мочишь? Да еще и пытаешь при этом?

Мутный взгляд Николая тотчас проясняется. И Виктора пробирает дрожь. В глазах старого сторожа блестит сталь, решимость и безжалостность. А больше всего сбивает с толку то, что вместе со всем этим там же таится еще кое-что. Первобытный страх, граничащий с ужасом. Морщины на лице Николая становятся глубже, резко вычерчивая темные дорожки на тонкой сальной коже. Губы сжимаются и бледнеют.

– Это не твое дело, – выдыхает старик.

– Я пошутил, – поспешно отвечает Виктор со всей серьезностью.

– Давай, веди его в мою комнату. И уматывай.

Сторож разворачивается ко входу в здание и тащит мычащую женщину за собой. Виктор идет следом, подталкивая Сидяева в спину. Сегодня, впервые за много лет, эта работа перестает приносить ему удовольствие.

*****

Когда звук мотора растворяется в холодной октябрьской ночи, Николай закрывает ворота и запирает их. Мимо детского сада проходит стайка подростков, что-то громко обсуждая и не обращая на сторожа ни малейшего внимания. Сейчас наступило новое время, и молодежь уже не лазает по ночам на территорию распивать дешевый портвейн, или самогон. Сейчас их интересуют только гаджеты, социальные сети и модные шмотки. Ну и девчонки. Хотя, судя по нелепым прическам с длинными челками, этих ребят девушки не заботят.

– Педерасты, – в сердцах сплевывает старик под ноги, вкладывая в одно емкое слово все свое мнение о современных молодых людях.

Он достает пачку дешевых сигарет, закуривает и бредет обратно. У него еще есть незавершенное дело. Дойдя до задней двери детсада, Николай останавливается и смотрит в темноту. В лунном свете маячат кривые яблони с почти облетевшей листвой. В одном месте сад переходит в заросшее нечто с высокой сорной травой и уродливыми кустами. И там царит непроницаемая чернота. Как чернильное пятно на белом листе бумаги.

Николай витиевато ругается, выбрасывает окурок и открывает дверь. За коротким коридорчиком есть еще одна, миновав которую, он оказывается в родной сторожке. Простая комната со старым диваном, обшарпанным столом и парой табуреток. На столе ютится старый пузатый телевизор, чудом переживший большинство своих собратьев по всему миру. В углу громко тарахтит советского еще производства холодильник, на котором стоит китайская микроволновка. Рядом висит полка со скромным набором посуды — ложки, стакан, пара тарелок. Ложки и тарелки остаются на месте, а стакан, мановением руки старика, быстро перекочевывает на стол. Николай открывает дверцу холодильника, осматривает содержимое. Три бутылки водки, одна из которых почата. Открытая банка маринованных огурцов. Кусок сала, завернутый в полиэтилен. Покрывшийся уже плесенью ломоть сыра. Изобилие, как оно есть.

Старик достает початую бутылку, подходит к столу, водка с плеском льется в стакан. Осушив его до дна и занюхав грязным рукавом, Николай наливает еще. Убирает бутылку в холодильник, поворачивается к дивану, на котором сидят супруги. Сидят тихо, выпрямив спины и не шевелясь. Они боятся. Боятся старого сторожа, которого раньше никогда не воспринимали всерьез. Николай подходит к ним и двумя движениями срывает клейкую ленту с их губ.

– Слушай, я не знаю что ты собрался делать, но не наживай себе проблем, – говорит Сидяев. – Скажи, чего ты хочешь? Денег? У меня есть деньги.

– Тихо, тихо, – чуть шевеля губами, произносит Николай. Он берет стакан и подносит ко рту мужчины. – Выпей вот. Поможет.

– Да пошел ты в жопу! – срывается на фальцет Сидяев, пытаясь вскочить на ноги. – Старый псих!

Николай толкает его в грудь, и мужчина заваливается на диван.

– Я два раза не предлагаю, – говорит сторож и поворачивается к женщине. – Будешь?

Та лишь обреченно кивает. Страх сковывает ее сильнее, чем липкая лента, обмотавшая кисти рук. Николай подносит стакан к ее губам, наклоняет. Сидяева делает несколько судорожных глотков, давится, кашляет.

– Вот и хорошо, – говорит сторож.

Сидяев дергается как рыба на льду, и Николай помогает ему сесть. Вновь заклеивает рот — сначала ему, потом — его жене. Берет их за руки чуть повыше локтя, поднимает. Чуть подталкивает к двери.

– Пошли, – говорит он. – На улицу.

Сидяев мычит, из его глаз текут слезы. Супруга его держится не в пример лучше. Выдают ее только бледность, да осоловелый взгляд, хотя последнее можно списать на добрую дозу крепкого алкоголя. Подталкивая их в спины, Николай выводит пленников на улицу. Ветер, гуляющий по округе весь день и вечер, сменился теперь полным штилем. Нигде нет ни малейшего движения, а тишина стоит такая, будто уши плотно набиты ватой.

– Туда, – указывает сторож на темный подлесок.

Тут уже сдает и Сидяева. Она падает на колени, сбивая их об асфальт. Пошатывается и уже начинает падать лицом вниз, но Николай ловит ее и ставит на ноги.

– Без истерик, бабонька, – говорит он уже чуть заплетающимся языком.

Троица пересекает подлесок и выходит на залитую светом нарастающей луны поляну. Черное строение посередине выглядит так, будто его сюда вклеил неумелый монтажер. Николай ставит супругов лицом к стене, достает ключ, подходит к одной из двух дверей. Рука его дрожит, и у него далеко не сразу получается попасть в замочную скважину. А когда попадает — тут же замирает, чувствуя как по спине струится холодный пот.

– Я не знаю, что там, – голос его дрожит. – Но, надеюсь, для вас все закончится быстро. – он вновь срывает ленту с их губ. – Оно любит, когда кричат.

Старик быстро поворачивает ключ на три оборота, замок щелкает, открываясь. Распахнув дверь, Николай еле сдерживается, чтобы не зажать нос рукой, настолько смрадный запах бьет изнутри. Он ловко заталкивает верещащих Сидяевых за порог, закрывает и запирает дверь.

Сначала стоит полная тишина. Потом, прямо за стеной, слышится какая-то возня. Короткий вскрик женщины, доносящийся будто бы издалека, из-под земли, перерастает в дикий визг. Визжит и мужчина, тонко, как поросенок. Два крика сливаются в один и тут же обрываются, сменяясь бульканьем, хрустом и звуком рвущейся ткани. Николай пятится, не сводя глаз с двери, разворачивается, бежит, спотыкаясь. Влетает в сторожку, заперев трясущимися руками обе двери. Подходит к холодильнику и достает бутылку водки. Прикладывается прямо к горлышку, кадык на сухой тонкой шее ходит ходуном. Выпивает, шумно выдыхает. Отшвыривает пустую бутылку и достает вторую. Сейчас ему срочно нужно напиться.