Некрасов глазами Чуковского⁠⁠

Ах, этот Некрасов! Он был такой душка!

Вы не поверите, но умирать — было перманентное его состояние.

«Он был всегда какой-то умирающий», — выразился о нем Лев Толстой.

Да уж. И не насмешки, не корысти ради, и не волею пославшей его жены он так сказал. И не потому, что Некрасов был болен, а потому, что такой был у него темперамент. Когда через тридцать лет Некрасову и вправду пришлось умирать, его талант, словно осенние цветы, воспрянул и расцвел, будто он только и ждал этой минуты. Он сумел пробрать всех до самых печëнок! Полтора долгих года он только и делал, что изливал свои предсмертные вопли в панихидах над собственным гробом. Кошмарелло! Ужас! Можете себе представить?! Даже клопы вешались и дохли от тоски!

Мастер надгробных рыданий, виртуоз-причитальщик, он был словно создан для кладбищенских плачей. Рыдать он умел лучше всех, лучше Пушкина, лучше Лермонтова. Плакала ли Дарья по Прокле или безымянная старуха по Савве, или Орина по Ванюшке, или Матрена по Демушке, он неподражаемо голосил вместе с ними, подвывал их надгробному вою:

Уумер, Касьяновна, уумер, сердечная,

Уумер и в землю зарыт…

Гениалиссимус суицидальных тенденций! Кто, кроме Некрасова, мог бы написать эти строки? Кто мог бы создать это протяжное, троекратное у — для передачи сиротского воя?

Это "умер", дважды стоящее в начале стихов, снова повторяется с тем же эффектом в стихотворении «Мороз Красный Нос»:

Умер, не дожил ты веку.

Умер и в землю зарыт.

Господи! Кажется он намекает, что пора идти топиться! Ни один поэт не мог произнести это противное, никому не нужное "умер" с таким пронзительным, хватающим за сердце выражением.

Тэ-экс. Вернемся к нашим баранам. В чем таки тут секрет? Как нас цепляет (или пытается цеплять) Некрасов? Обратимся к профессионалам:

«Тайна ритмики Некрасова заключается в том, что он берет самый энергический, порывистый размер, анапест, богатый восходящими, словно в трубы трубящими звуками и на протяжении строки преобразует его в изнемогающий, расслабленный дактиль. Строка, начавшаяся так задорно и громко, с каждым слогом, чем ближе к концу, вянет, никнет, замирает и падает. Именно эта постепенность ее умирания, эти градации в понижении тона и вызывают в нас то щемящее чувство, которое неотделимо от некрасовской ритмики. Теперь это ритм всеобщий, но когда лет восемьдесят назад он послышался в поэзии Некрасова, то была новинка неслыханная, и нужна была вся лютая его ипохондрия, чтобы эту новинку создать. Поразительное его пристрастие к дактилическим окончаниям и рифмам объясняется — если не вполне, то отчасти — именно тем, что эти окончания в русской речи дают впечатление изматывающего душу нытья.»

Ну вот. Что и требовалось доказать. Берём на вооружение и вперёд - лабать рэпчики по мотивам Некрасова. Что касается меня, то мне не заходит этот ипохондрик. Бодрячком, пацанчики, бодрячком!

Соловко Е. В. по мотивам воспоминаний К. И. Чуковского о Некрасове.