Марусе снится ветер⁠⁠

Сон обволакивал неспешные мысли. Я погружался в цветочную рощу и впитывал холодный чернозём, прогуливаясь призраком на вересковых полях.

Вдали, посреди сиреневого всплеска, виднелась она. Давно забытая: не мёртвая, и не родившаяся — та, что приходит без приглашения и уходит, чуть сердце начинает кипеть как…

Чай. Меланхолия и ты. Одиночество осязаемо — я чувствую его рукой. Голос…

— Саша, вставай.

Шёпот выпустил в явь. Стоило коснуться пола, в ногах заплясали искры. Голова — сахарная вата — сминалась в плотный шар, возвращая способность мыслить и говорить. На кровати в общей комнате, в отличие от сна, было душно и темно. Среди мрака проявилось лицо. Я узнал Лизу — свою напарницу — такую же неопытную и слегка смущенную.

— Мне страшно.

Вкрадчивость её взгляда давила крепче голоса. Небрежная линия лунного света рассекала огромные испуганные глаза сильнее, чем милая шепелявость растапливала ледяные слова. Ком в горле не позволил ничего ответить, я просто поднёс палец к губам и выдохнул негромкое “Шшш”.

Она переняла движение и тоже постаралась зашипеть, невольно разбудив соседа с верхней полки. Тот повернулся с бока на бок, зевнул, и вновь по-младенчески засопел.

Все вожатые спали. Лагерь погрузился в непривычную тишину. Только мы с Лизой наблюдали, и молча соглашались с каждым беззвучным вопросом, заданным друг другу.

"Что-то случилось?" — спросил я глазами.

Она медленно кивнула, — "Случилось"

Наш немой алфавит освежился новыми жестами, прямо как в тот день.

Когда мы впервые встретились, она много улыбалась и совсем не моргала. Это показалось мне странным, пока я не понял, что она моргает одновременно со мной. Но, что было ещё причудливее, я решил нарочно не моргать, пока не увижу, как моргает она.

Но и она захотела сделать так же. Мы встретились глазами, и без слов договорились моргнуть по очереди. Я зажмурился, а потом приоткрыл веки, как после сна в летнюю ночь. Она улыбнулась и захлопала ресницами.

Так началась наша безмолвная дружба. Так закончились обыкновенные дни.

Я оделся и вышел на крыльцо. Вожатский домик находился между столовой и зданием администрации, а несколько детских корпусов разместились вокруг асфальтированной площадки, откуда разбегались нацарапанные мелом олени.

Лагерь окружал лес. Тени деревьев жили своей жизнью, и ветвистые когти, ближе к закату, брали россыпь деревянных домов в зловещие объятия.

Лиза была взволнована. Она не знала, как лучше начать. Посмотрела по сторонам и резко выпалила:

— У нас пропал ребёнок, — неуклюже переступила с ноги на ногу. — Зашла детей проверить, а там кровать одна пустая. Потом смотрю в окно, девочка вдоль забора идёт в одном лишь сарафане. Выбежала на улицу, а её и след простыл.

Я не знал, что ответить. Ни разу не сталкивался с пропажами детей, особенно на третий день работы. Такими темпами, наша первая в жизни смена обещала стать последней.

— А чья это кровать, ты не запомнила?

— Нет, я испугалась и сразу к тебе.

"Нечего придумывать, — считывала Лиза с моих глаз. — Только искать"

Мы прошли по периметру вдоль высокого деревянного забора. Недалеко от медпункта зияла дыра. Возле неё дети часто шутили, мол, вот-вот выбегут, однако многие боялись всерьёз покидать лагерь. Лес не выглядел дружелюбным.

— Должен признаться, — я предпринял попытку разбавить напряжение, — никогда не прогуливался с девушкой при луне.

— Спасибо за откровение, — она сильно нервничала. — А я никогда не теряла детей посреди ночи.

— Значит, место прогулкам все же находилось?

— Ты не думаешь, — строго посмотрела на меня, — что сейчас малость не время расспрашивать меня о личной жизни?

— Я просто поддерживаю разговор. Это ведь нормально, когда взрослые люди просто общаются вслух.

— А нашего тайного языка тебе не хватает? У меня, например ни с кем такого не случалось, чтобы я кого-то понимала по одному лишь взгляду.

— А на что это для тебя похоже? — мы прошли мимо медпункта.

— Даже не знаю, — мне удалось её чуть отвлечь. — Когда мы впервые встретились, то я будто знала тебя. Знала наперёд все, что ты скажешь и сделаешь. Как воспоминания о том, чего никогда не было. Как чувство дежавю, что начинает сбываться ежесекундно. Я просто знала, что ты произнесешь угрюмое "Привет", а я смущённо кивну. Но ты не здороваешься, а я всё равно киваю. Смотришь на меня, будто твой призрачный "привет" был лишь мимолетной мыслью, на которую я неожиданно ответила. И это продолжается: ты думаешь — я отвечаю. Диалог на ином уровне.

Словно во сне.

За зданием в заборе показалась брешь. А в ней блеснуло платье. Или же белая дымка, разливающаяся по лесу во время полной луны?

— Ты видела? — я подбежал и заглянул в дыру. — Здесь кто-то есть.

Я шагнул за ограждение, и заметил след — отпечаток голой детской стопы. Впереди, за кромкой деревьев, виднелся туман.

— Ты правда хочешь туда пойти? — задрожала Лиза. — Там ведь не видно ничего.

Я достал фонарик и двинулся вглубь леса.

"Подожди пока здесь, — обернувшись, шепнул на "личном" наречии. — Скоро вернусь"

Она осталась по ту сторону изгороди. Я утонул в хвойной прохладе.

Туман обтекал меня как живой водопад, ни одна капля которого не смела намочить голову. Будто им что-то управляло.

Когда дымка расступилась, я увидел согнутый, словно в поклоне, дуб. На нем сидела беловолосая девочка и умудрялась совсем не раскачивать ногами.

— Привет, — прозвучал тоненький слабый голос. — А я видела тебя.

— А я тебя нет, — меня слегка передёрнуло. — Ты ведь не из моего отряда, верно?

— Я не из лагеря. Просто появилась там три дня назад, — она покраснела и усмехнулась в бледную ладошку. — Не знаю как это произошло.

Девочка из сна посреди верескового поля. Я узнал эти серые глаза и белые косички. Даже платье то самое — из кружевных гипнотизирующих узоров. Таких же, как на пелёнке, в которой я буду выносить Марусю из роддома.

— Ты даже знаешь моё имя? — она прервала поток мыслей. — Вспомнил что-то из грядущего?

— Это было похоже на дежавю, — дыхание стало заметно тяжелее, я вытер со лба пот, и слегка припал к дереву. — Ты случайно не привидение?

— Не знаю. Но ты ведь заметил, как я на тебя похожа? Глаза точно твои. А вот волосы мамины.

Ее идеально прямая прическа не требовала вмешательства, но девочка всё равно провела по ней деревянным гребнем.

— Это мне друг подарил. Он часто благодарит ветер за то, что тот принёс меня.

— Твой друг тоже тебя видит?

— Да. Ему больше тысячи лет, — она оставила гребень и потянулась, зажав руки в замок. — Он показывает мне фокусы. Настоящие чудеса, прямо как…

Ты. Меланхолия и я. Одиночества больше нет. Только родство душ и тайный язык, который способны понять лишь мы, и наша маленькая…

— Саша, проснись.

Лиза вновь вытащила меня из омута. Я спал возле скрюченного дерева и провожал глазами полную луну, затягиваемую облаками. Тумана больше не было.

Как и Маруси.

— Ты исчез на пять минут, и я начала волноваться, — шёпотом говорила она, будто боясь кого-то разбудить. — Мне было так страшно, никогда бы без причины сюда не пришла.

Ее белые прямые волосы спадали мне на лицо. Едва уловимый запах мёда и вереска намертво застыл в подсознании.

— Ты меня так не пугай больше, — тихонько продолжала она. — Несмотря на возраст, сердце у меня очень слабое, — глядишь, выпрыгнет.

Лиза протянула руку и помогла встать. Тепло ладони возвращало к жизни и разогревало сознание. Лес провожал нас скрюченными ветками и душистой травой. Дождя не было, но на кроссовках оседала роса, будто недавний туман обратился в воду.

Вернувшись в корпус, пришлось ещё раз всё перепроверить: как оказалось, никто из детей никуда не пропадал. Одна кровать в комнате девочек оказалась лишней, о чем мы с Лизой благополучно забыли.

— Хорошо, что все так закончилось, — усмехнулась она. — Прости, что разбудила. Я испугалась сильно, и даже напридумывала всякого. Со мной такое бывает.

— Ничего страшного, — спросонок я еле стоял на ногах. — Завтра мы уже и помнить не будем.

— А я бы не хотела забывать, — её глаза сверкнули в темноте. — Мне нравятся внезапные прогулки, но не по таким волнующим поводам.

Слово "волнуюсь" стало для Лизы родным. Её хрупкое сердце могло не выдержать навестивших меня ночных видений, поэтому я удерживал взгляд непроницаемым. На "личном" наречии повисла тишина. Мы говорили только вслух, как нормальные люди.

— Может, выпьем завтра по чашечке кофе? — предложил я. — Если хочешь, конечно.

— Прекрасно, — она безуспешно вчитывалась в зеркало души. — Но я больше чай люблю.

— На самом деле я тоже. Просто на чашечку чая редко когда приглашают.

— Так значит, завтра вечером?

По глазам считывалось безусловное "да". Мы договорились и пожелали друг другу спокойной ночи. Перед тем как разойтись, я окликнул:

— Прости за странный вопрос, — я неловко заговорил через весь коридор, — но если бы у тебя появилась дочь, как бы ты её назвала?

Лиза усмехнулась в бледную ладошку, в точности как Маруся:

— Ложись спать, Саш. Завтра поболтаем.

Так и поступил. Кровать оказалась мягче обычного, снов не предвиделось. Только бескрайняя темнота и безмолвие.

Утро наступило быстро: птицы завели летнюю пластинку, солнце раскрасило рубленые домики в яркие цвета, а в траве застрекотали кузнечики.

Я встал раньше всех и принял холодный душ. Ночная прогулка засела в голове, словно длинный сон, некоторые отрывки которого выглядели живее реальности.

Надел тонкие штаны, белую рубашку навыпуск и темно-красный вожатский галстук. Заварил чай и, размешивая сахар, прошёлся по коридору. Дверь на улицу была приоткрыта, туфли Лизы отсутствовали. Неужели ей тоже захотелось раньше всех встретить рассвет?

Я ступил на скрипучие тёмные доски, что назывались крыльцом. Она услышала, но не обернулась — так и сидела на ступеньках, зачарованно глядя вдаль.

Рядом с Лизой было тепло. Лучи солнца касались наших лиц, приятный шелест травы успокаивал неугомонные мысли.

А потом я увидел оленя.

Он, как ни в чём ни бывало, щипал траву и поглядывал на сородичей — их было семеро: ровно столько, сколько и рисунков на асфальте. Дети в первый же день нарисовали зверей на площадке, а сегодня они живые бродили по лагерю.

— Это просто… — Лиза не могла подобрать слов. — Чудо…

На рога самого маленького олененка упал причудливый листик. Я посмотрел выше, и осознал, что все листья на деревьях окрасились в розовый цвет. Лагерь мимолетно превратился в место, где ночью стихает ветер, а утром расцветает сакура.

— Скажи, что тоже это видишь.

К крыльцу подошёл олененок, и Лиза погладила его по наэлектризованной шерстке. Засмеялась. Заплакала.

Она рассказывала мне, что единственный мультфильм, на котором она плакала, был "Бэмби". Раскат воспоминаний вызвал оглушительный водопад эмоций.

Ее слезы, стекающие по румяным щекам, напомнили мне Марусю. Чудеса были сотворены для нее: лесной дух оживлял нарисованных зверей и окрашивал листья берёз в цвета клубничного йогурта.

Идиллия длилась недолго. Олени услышали шорох со стороны администрации и бросились в лес. Яркий солнечный свет выжег из листьев весь розовый оттенок. На площадь вышли воспитательницы.

Мы с Лизой переглянулись: любой некто, приходящий извне, бессознательно разрушал чудеса. Увидев невероятное, человеческий мозг пытался уложить это в логику привычного мира, и магия ускользала.

Лиза просто наблюдала, не впутывая тихую красоту в громкие причинно-следственные связи.

Мы пили чай и молчали. Иногда переглядывались. Иногда смотрели вдаль. Где-то среди деревьев за нами наблюдали, как за будущими родителями. Лиза положила голову мне на плечо, а я не мог набраться смелости повторить вчерашний вопрос.

"Пусть так, — думал я, — Пусть всё идёт своим чередом. Если я видел нашу будущую дочь, значит судьба уже расписана, и мне остаётся лишь довериться ей"

Начался подъём. Мы вернулись к обязанностям вожатых. Дети вели себя, как обычно, за исключением самых маленьких, которые, каким-то образом достали несколько коробков спичек и целый день баловались, выделывая "спичкострелы" и "дракончиков". Прямо как я в детстве.

Час за часом, день клонился к вечеру, а поднятая кроссовками пыль, постепенно оседала на асфальте. Рисунки мелом повторились, но вместо оленей теперь красовались красно-желтые огни с лисьими глазами. Детская фантазия за один день переменилась с нежного спокойствия до пламенного бунтарства.

Я подумал, что если лесной дух сумел оживить оленей, то и огонь сотворить не составит труда. Живое пламя, что перекинется на здания — такие деревянные домики быстро сгорят, не успеешь и вдох лишний сделать.

Пришлось сказать ребятам, чтобы они стёрли рисунки, и нарисовали что-нибудь доброе, на что те закапризничали, и даже позвали воспитательниц:

— Да ладно вам, — разводили руками те, — пусть детки рисуют.

Сначала я пытался настоять, но только потом осознал, как глупо выгляжу.

“Ты правда хотел их стереть? Они ведь такие милые”

После отбоя мы прогуливались с Лизой по площади и рассматривали глазастых демонов. Пили чай и обсуждали, как прошёл день:

— Сегодня было интересно, и в то же время утомительно. Я только и делала, что забирала спички у мальчишек. Потом ещё игры, песни, танцы… Даже не знаю, на сколько меня хватит.

— Да, работка ещё та. Если вовремя не погрустить с кем-то, так и с ума сойти можно.

Незаметно для себя, мы пришли к тому самому месту. Дыра в заборе стала чуть больше. Оттуда ручьём выливался туман, приглашающий в лес — к неизведанному.

— Слушай, — я неуверенно начал отходить в сторону, — кажется, я там забыл кое-что в прошлый раз. Туда-обратно, ладно? Мигом вернусь.

— Хорошо, — на удивление быстро согласилась Лиза. — Смотри не усни только.

Я прошёл сквозь забор и уже знакомым маршрутом вышел к "поклоняющемуся" древу. Маруси на нем не было, зато нашлось нечто другое. На изогнутом стволе лежал гребень для волос, которым ещё вчера расчесывалась девочка.

— Можешь забрать, если нравится, — послышался голос из-за спины.

Я обернулся и увидел её — белые прямые волосы, платье до колен, и добрые серые глаза.

— Отдам, как только родишься.

Она выглядела грустной и полупрозрачной.

— Уже понял, кто я такая. А понял ли, кто такой ты?

Маруся стояла посреди тумана и еле сдерживала слезы:

— Ты мой несбывшийся отец, — с тоской говорила она. — Мне хочется, чтобы все было так, как должно быть. Но увы, я просто игрушка, попавшая сюда из другой песочницы.

Я не ожидал подобных откровений, и, кажется, снова поплыл сознанием.

— Что это значит? — обнажил свою жалкую беспомощность.

— Это всё ветер, — продолжала Маруся. — Он меня случайно сюда занёс. Бог — лишь малый ребёнок, играющий нами, словно куклами, в детском лагере. Он переиграл миллионы сценариев, и не намерен останавливаться. Ты не должен был меня видеть, а я не должна была здесь появляться. Есть вещи ему неподвластные.

— Такие, как ветер?

— Да. Если бы не он, ты бы продолжал жить ту жизнь, которую должен был. Тебе была уготована счастливая судьба, а теперь все изменилось. Мне… Прости, мне нужно ещё успеть попрощаться с мамой.

— Значит, я больше тебя не увижу?

Глаза Маруси заслезились. Дальше она шептала беззвучно — говорила взглядом, оказавшимся сильнее слов.

"Знай, что где-то есть мир, где мы с тобой живы и счастливы…"

— Постой! — крикнул я, но видение рассеялось.

Время замерло. Я простоял целую минуту, не в силах сделать и шага. Присутствия Маруси больше не ощущалось. Ни здесь, ни где-либо ещё.

Онемение прошло, как только лесной дух в полной мере вновь почувствовал себя одиноким. И одиночество это стало ещё невыносимее, чем вечность, проведённая наедине с лесом. Его боль ощущали деревья, трава, даже асфальт перенял его неумолимую тоску, прожигая дыру из фантазий в реальность.

Я почуял запах гари, и поспешил в лагерь. Лизы на месте не было. Только дым, стоящий над одним из детских корпусов.

К моему приходу, рядом с горящим зданием собралась целая толпа детей и взрослых. Один из мальчиков кричал, что-то невразумительное:

— Лиза! Лиза забежала туда и не вернулась!

Дом разваливался на глазах. С крыши осыпалась кровля, а изнутри обдавало демоническим жаром. Сруб сгорал подобно спичке в темноте — быстро и ярко.

Схватка с судьбой, как она есть. Дорога в огонь — как символ неизбежного.

Под крики детей и вожатых, я мигом рванул в горящий дом. Стены пылали, детские поделки и рисунки утопали в огне, превращаясь в пепел. Раскалённые искры бродили по воздуху. Горячее смешение всего на свете обернулось вокруг меня колючей проволокой, и не давала пройти дальше.

— Лиза! — кричал я. — Отзовись!

Ни звука. Развилка между комнатами мальчиков и девочек намекала, что выбрав один путь, другой уже будет отрезан — мне просто-напросто не хватит воздуха. Я сделал свой выбор и рванул в комнату девочек.

Заметил её на полу возле кровати, из-за которой мы и оказались ночью одни, блуждающие ночью по лагерю. Лиза лежала без сознания с вытянутой рукой, едва касаясь края свисающего одеяла. Огонь, словно клюв огнекрылого ворона, почти ухватил её за волосы, но я оказался быстрее.

Из последних сил вынес её на улицу, под взгляды сотен взволнованных людей. Упал на колени, судорожно втягивая холодный воздух.

— Прости, — сложив руки на груди, дрожащими голосом проговорила она, — мне показалось, там кто-то есть.

Она запрокинула голову к небу:

— У неё были мои волосы, — на губах показались миллиметры уставшей улыбки, — и твои глаза.

В мгновение ока, жизнь изменила траекторию.

Я больше не слышал стук её сердца.

*

Утренний рассвет разгорался свечой. Сердце горело пламенем. Долгое прощание оставляло след.

Время не тронуло дубовые ворота детского лагеря. Они так и остались входом в неизведанное, обрамленными мифическими узорами: жар-птицами, рунами, и лесными духами.

— Мне снился ветер, — послышался родной детский голос.

Я присел на корточки и рукавом вытер её прозрачные слезы.

— Он пытался унести меня, — продолжала девочка, — но кто-то удержал. Кажется, это был ты. Точно. Ты держал меня за руку и приговаривал, что никто не вправе изменить наш путь.

"Ни Бог, ни даже ветер"

— Наверное, я там выглядел как настоящий супергерой, да?

Маруся тихонько засмеялась:

— По-обычному выглядел. Как сейчас, например.

— Эх, а я надеялся хоть в твоих снах побыть в прикольном плаще. Да уж.

— Не переживай, этой ночью обязательно представлю тебя в образе Супермена.

— Но только после того, как позвонишь и расскажешь, как прошёл твой день, идёт?

— Идёт, — бодро ответила она, оставляя слезы позади, — но ты тоже не забывай.

— Кстати, насчёт этого, — я достал из кармана памятный деревянный гребень и протянул Марусе. — Ты забыла в бардачке.

Она взяла расческу, и тепло меня обняла.

— Не выношу прощаний, — вкрадчиво прошептала на ухо. — Три недели это так долго.

— Тебе кажется, — ответил я, припомнив знакомство с её матерью. — Я был здесь будто вчера.

— Я тоже будто была здесь. Наверное, в прошлой жизни?

У меня не нашлось ответа. Марусе придётся найти его самой — понять, кто она есть, и куда ей двигаться дальше.

Я проводил дочь за ворота и вернулся к машине.

Беловолосая девушка — та, с которой мне по пути, — задумчиво разглядывала листья на деревьях, и, кажется, предавалась воспоминаниям.

— Ну как она? — спросила Лиза, усаживаясь за руль.

— Мечтает, — я устроился рядом. — Грустит.

— Значит, всё как обычно?

Ключ зажигания, щелчок. Слабое гудение мотора.

— Кажется, ей приснился тот самый день, когда ты чуть не умерла.

Лиза заговорила без слов, одним лишь взглядом:

"Правда? Не помню, чтобы мы ей хоть что-то про это рассказывали"

"А ещё она неосознанно переходит на "личное" наречие”, — иронично добавил я

— Взрослеет, — засмеялась она уже вслух.

Машина тронулась. Мы пересекли огромную лужу, в которой отражались величественные кроны деревьев. Лес отныне не казался зловещим, а перекрёстки дорог посреди густого тумана остались в прошлом.

— Как думаешь, она вспомнит его? — спросила Лиза, выруливая на просеку.

— Ты про лагерь или про её волшебного друга?

— Наверное, и то и другое.

Мне было трудно ответить, но одно я знал точно: никто и ничто не управляет её судьбой. Она сама решит, кому можно довериться, а кого лучше избегать; что считать чудом, а что — простым стечением обстоятельств.

— Маруся справится, — уверенно произнес я, взглядом провожая лагерь. — Впереди у неё целое лето…

Впереди целая жизнь.


Автор: Александр Пудов
Оригинальная публикация ВК