Малиновая помада⁠⁠

Вспорхнула стайка воробьёв прям из-под ног и растворилась в голых ветвях. Больше — ни звука. Только тёплый воздух отчётливо выделялся на фоне минусовой температуры.

Небрежно помада горит на губах малиновым; смазана поцелуем. Тебе не страшно, когда целуют; страшно, когда целуешь. Шарф на шее — прячешь нос от холодного воздуха. Он пахнет духами, а ещё — руками. Знаешь, но вслух не скажешь, чьими; не скажешь, но определишь, где какой палец прикасался к твоему шарфу. Небрежно горит помада на губах малиновым; ты не касалась краёв фужера, не делала простое шампанское розовым

касаниями своей помады.

Ты была искренней, ты была опьянённой собственной искренностью. Ты была настоящей, но недостаточно смелой, чтоб это принять. И это спугнуло тебя, словно стайку воробьёв.

Шагами лёгкими звучала улица пустая, ломалась тишина, как тонкий лёд ломается на лужах. Лёг иней на газоны у домов; сверкал, как голые лодыжки. Зима пришла, но, правда, пока в осенней куртке. Вы, верно, встретились на повороте; вы не могли не встретиться. Я понимаю кое-что во встречах: когда хоть как-то можно разминуться, а когда без шансов. Шагами лёгкими звучала улица пустая, но не понятно,

в каком направлении.

Ветвями вверх тянулся призрак спиленного этой осенью каштана; в траве валялась кожура осиротевшая. И каждую минуту разрушается чьё-то одиночество; а чьё-то — появляется.

Меня держала за руки прихожая, перебирая пальцы, словно клавиши рояля. И ночь всю напролёт шептала: «я не полюблю»; а к утру смогла. Закрыл глаза мне поцелуй гостиной. Исполненная нежностью легла тень на обои. Открыв глаза, мне кажется, её увидеть я успел, но не тебя. И я тогда почувствовал то, что обычно чувствует стакан мартини, в который кубик льда бросают. На улице стою. Дышу — и слава богу. На вдохе вроде осень, а на выдохе —

уже зима.