Лисья тропа. Глава 4. Север. Часть 7⁠⁠

Только сейчас я поняла, что с того момента, как приволокла беспамятного брата обратно в деревню, к нашему дому, закончилось не только детство. Закончилась я, какой могла быть в большой и счастливой семье. Эти волки не просто подарили озеро горестей для нашей семьи. Они перевернули мою жизнь, а не жизнь брата, получившего всю заботу, тепло и любовь.

Мне же пришлось стать сильным, способным помощником, готовым поддержать отца в кузне, помочь по хозяйству матери, принести еще деревяшек брату для его резьбы. Пришлось стать той, кто будет отстаивать славное имя рода и карать обидчиков, неспособных понимать, что красота не в здоровых ногах или в теле.

Это научило меня быть сильней, крепче, опасней для окружающих. Заставило стать угрюмой со стороны, нелюдимой, неприветливой, но в сердце отзывчивой и судящей по делам, а не словам. Те волки стали первым шагом к конюху, идущему сейчас по улице, шлепая босыми ногами по все еще холодной земле.

После степняки приложили руку к тому, что сейчас видят окружающие. Они стерли мои страхи и сомнения, подарили вторую жизнь, позволили утвердиться в том, кто я есть для других и кем хочу стать. Вот только я и сама не знала в тот момент, кем же я буду.

Но свободная и вольная от чужих суждений Арила показала мне мир ярких возможностей. Она открыла для меня дверь в удивительную Саррунду с ее ярмарками, криками, воришками и торгом. Эта юркая красавица рассказала и показала, что можно жить счастливо, общаясь, делясь с другими своими чувствами и умея искренне радоваться тому, что приходит нам в руки.

Гадар же напоминал каждый раз, что есть и другая сторона пиалы. Что не стоит забывать, как веско бывает мнение окружающих. Как важно учитывать, что они думают, как говорят, что делают. Он учил быть осторожной не только в пути, где нас может подстерегать опасность. Муштровал меня не только, как юного воина, способного стать преемником его боевых знаний. Старик учил, что вся жизнь – это ратное поле. И не стоит недооценивать даже самых слабых. Сила не всегда в делах, чаще она в словах, что мы можем опрометчиво бросить кому-то в лицо.

Но главное, чему научила моя южная семья – не стоит открывать себя настоящего даже тем, кто вызывает доверие словами и поступками. Лучше казаться тем, кого хотят в тебе видеть, чтобы достичь желаемого, а не оказаться развернутым спиной к воротам, а лицом в неизвестность.

После и они ушли, создав меня новую, собрав из того, что осталось после падения в бурный поток. Они подарили мне так много, а в уплату взяли самую малость. Но мне же пришлось стать другой, снова такой, какой меня видят, а не такой, какая я есть.

Славгород не был тем местом, где меня приняли бы, как девицу. Моя калечность сделала бы меня слабой, неуместной в любом доме. Меня не приняли бы в семью, какой бы славной и доброй она ни оказалась. Мне не позволили бы сесть рядом со здоровыми и стать хорошей женой, хозяйкой, матерью. Потому что я с изъяном, с большой дырой в руке, которую получила по своей же глупости. И эта глупость делала меня более ущербной, чем ошибки, выраженные на теле.

Может, оттого мне и понравилось тогда замечание путника, согласившегося, что из меня выйдет отличный молодец? Может, это и стало главной песчинкой на весах в сторону выбора этой стези? Может, потому я и сейчас, ловко управляясь с ведрами, воротом колодца, ледяной водой и разливом ее по кадкам, представляюсь всем Лисом, дружинным конюхом?

Было ли необходимостью становиться кем-то другим и хранить тайну себя настоящей? Или все же это просто выбор, который я сделала без чужой подсказки?

Может, это и есть те вопросы, ответы на которые, мне суждено найти в Северных краях?

Глаза непроизвольно шарили по углам, стенам, улочкам и телам людей, выискивая изъяны, калечные конечности, морщины или седину в волосах. Я непроизвольно искала немощных, пока тело поглощено работой, полезным трудом, благодаря которому на еще один день смогу остаться в теплом стойле среди принимающих меня такой, какая есть. Искала тех, кто рвался на глаза в Южном городе и скромно, но настойчиво жалился на свою жизнь в Славгороде, пока ноги несли меня в корчму, чтобы быть полезной.

Я искала то, что сможет дать мне ответ, не задавая вопросов. Мне просто хотелось найти хотя бы еще одного старика, кроме бабушки Хильды. Хотелось найти калеку, благодаря которому я не буду казаться такой ущербной.

Но на улицах встречались лишь здоровые мужи и женщины, чьи зимы не стали длиннее и холодней. Будто в этом городе никто не старел, в нем не было места для преклонных зим и седины в волосах.

- Хватит уже молча гонять одну и ту же думу, - голос старушки вырвал меня из моих мыслей так резко, что я едва успела развернуться, чтобы принять слова в лицо. - Хочешь спросить – спрашивай. Иначе я не смогу тебе помочь.

- А должна? – вытерев шею рукавом, уточнила я.

Женщина прищурила глаза, будто так могла изучить каждый волосок в моем конском хвосте или разглядеть каждую полоску в глазах. Она рассматривала меня так внимательно и так долго, что мне стало не по себе, от этого. В нашу первую встречу и то мне досталось меньше. А ее грубые и жесткие слова сейчас я приняла бы за радость.

- Не должна, - бабушка Хильда рассмеялась так внезапно, что я за мгновение успела сгруппироваться, будто мне может что-то угрожать. - Успокойся, нет тут опасности ни для тебя, ни для нас всех. Пока нет, - она похлопала по лавке и приглашающе кивнула. - Вот это задачка. Впервые такое встречаю – человеку от меня ничего не надо. Даже за сделанное уже не просит платы. Тут подобное давно не встречалось, я уже и позабыла как это – дело от души, от сердца, а не от разума.

Я присела рядом со старушкой и откинулась на стену. Ноги и руки приятно гудели, даря особую негу и блаженство от понимания, что день идет не зря, что тело мое приносит пользу, а заветы Гадара не умирают во мне и моих делах.

- Молчишь, - вздохнула моя собеседница и одобрительно кивнула. - Молчи, если не знаешь, как начать. А то уже уши болят от слов. Никто не может просто сесть рядом и помолчать немного. Будто есть свободные уши, в них нужно вылить все и даже больше. Чтобы в своей голове стало легче. Мне, конечно, нравится слушать и советовать. Но зимы уже не те, долго держать в себе не могу все – начинает ускользать, будто тонкая нитка.

Я с любопытством глянула на старушку и приподняла бровь. Она была действительно настолько бледной, будто прозрачной, отчего казалась ненастоящей, духом, берегиней, охраняющей от плохого и дарящей благо. Но видели ее все, а не только те, кто в этом нуждался.

Да и слова ее – колкие, острые, насмешливые – не вязались с тем, как нас берегут наши хранители. И потому не оставалось сомнений, что рядом сидит пожилая женщина, а не берегиня с седыми волосами и пустой трубкой в руках.

- Хорошо, - она добродушно кивнула и принялась снова набивать трубку. - Тогда я тебе что-нибудь расскажу, - старушка оглядела меня, бросила беглый взгляд на крыльцо и улыбнулась. - Если хочешь еще что-то спросить, малышка, спрашивай, а не прячься. Если позвать или дать кому-то работу, то тем более тебе не стоять за дверью надо, а красоваться перед нами.

Из-за двери снова показалась Анна, хитро улыбнулась и ловко спустилась к нам:

- Беата зовет обедать, пока в корчме тихо. Присоединитесь к нам?

- А почему бы и нет? – усмехнулась старушка и бодро вскочила с лавки, будто ее кто-то иголкой в зад кольнул. - Обед – это святое. Его пропускать нельзя, да и хозяйку обижать – страшный грех.

Я улыбнулась поведению бабушки Хильды и тому, как бодро скачет эта милая старушка. Как в ней сочетались и мерная советчица, знающая все, что происходит в мире, и уставшая старушка, прозрачная, будто дух, и бойкая озорная бабуся, готовая бежать вперед молоди ради своего интереса? Она нравилась мне любой, но последняя все же рисовала улыбку на моем лице больше других.

- А тебя, Лис, ждет отряд, - будто случайно вспомнив, заметила Анна и улыбнулась. - Спрашивали, куда их конюх делся.

Я спокойно кивнула и направилась внутрь, зная, что настало время для серьезных разговоров. Сейчас начнется то, ради чего мы и прошли этот путь.

Лихо глядел на меня так серьезно, будто вспомнил вечер в корчме Сурона и теперь готов распрощаться со мной в это же мгновение. Но беспокойство в его глазах и едва уловимый азарт говорили об обратном. Даже если память вернулась от хмеля, ему и без того было, что сказать своему конюху.

Стол пустовал, не все остались дожидаться меня или решения воеводы. А, может, он уже все сказал и отправил ратников готовиться. Осталась только я, занятая своими делами, вместо того, чтобы быть рядом с отрядом.

- Садись, - спокойно произнес Лихо и кивнул на лавку.

- Постою, - отрезала я, отрицательно мотнув головой и одернув жилетку, будто от этого стану выше.

- Как знаешь, - воевода пожал плечами и бросил косой беглый взгляд в сторону северян. - Но разговор нам предстоит долгий.

Я кивнула и продолжила стоять, ожидая, о чем пойдет речь.

- Конунг пригласил нас в свои казармы и распространяет свое гостеприимство на наших коней. Поэтому сегодня мы покидаем владения доброжелательной Беаты, чтобы расположиться в стенах того, кто поддерживает весь город и защищает его ценой своей жизни. Нам предоставят место в казармах и конюшне. Поэтому тебе следует собрать и снарядить наших коней для короткой дороги. А ты, - он помолчал немного, обернулся к Вардану, кивнул и продолжил. - Можешь расположиться с нами в казармах, думаю, тебе там место найдется.

- Лучше стойло мне и Перунчику, - отрицательно мотнув головой, ответила я.

- Ночи еще холодные, чтобы спать на сене, - заметил северянин и бросил многозначительный взгляд на мои босые ноги.

- А его норов греет, - язвительно заметил Светик и снова погрузился в изучение дальней стены, будто у него других дел не было.

- Светик, - воевода окликнул ратника и обернулся к нему лицом. - А ты чего здесь расселся? У тебя все собрано? Ты Крамца снарядил уже? Вычистил?

- С чего бы я конем занимался? – возмущенно скрестил руки на груди воин. - У нас для того конюх есть.

- Это еще заслужить надо, чтоб за тебя конюх работал. Так что ступай к тем, кто старше и перенимай опыт, а не сиди и уши грей.

Лавка резко проскрежетала по полу от того, как Светик недовольно вскочил и направился к лестнице с возмущенным выражением лица. Вот уж кому не нравилось, что ему не давали свободу и не относились, как к старшим.

Этот поход на Север никак не помогал ему стать взрослее, стать достойней, чтобы остаться в отряде, а не распрощаться со званием дружинника Славгорода. Он сам противился этому. Сам не желал слушать воеводу и советы тех, кто был опытней и мудрей, кто мог научить большему.

Я добродушно улыбнулась ему вслед и обернулась обратно к Лиху, ожидая продолжения разговора.

- У вас найдется свободное стойло для конюха и его коня? – поинтересовался воевода у Вардана и, получив молчаливый кивок, вернулся ко мне. - Хорошо, будет тебе стойло. Собирай вещи, снаряжение, готовь коней, скоро выступаем.

- И это весь твой долгий разговор? – ухмыльнувшись, поинтересовался Вардан. - Тогда ясно, чего он остался стоять. Дольше садился и вставал бы, чем ты беседы вел. Ладно, иди, конюх, по своим делам. А мы тут договорим до конца и к тебе присоединимся.

- Уходишь? – Анна заглянула в конюшню, оставаясь все еще во дворе.

- Приказ, - выводя Крамца, утвердительно кивнула я и, оставив его у привязи, вернулась к тем, кто еще оставался по стойлам.

- Так скоро? Даже не поешь перед уходом?

Я отрицательно мотнула головой и продолжила сборы. Мне нечего сказать северной красавице, когда сама не знала, что ждет наш отряд дальше. Мы отправляемся в расположение конунга. Это решение принято неспроста, как и то, что «лихая» дружина сопровождала посла.

Если они добрались до Славгорода целыми втроем, то и обратная дорога не стала бы для них испытанием. Так отчего же князь решил дать им провожатых? Почему решил отправить с ними отряд, пусть и молодой, но очень сильный? Были куда большие причины, чем простое желание выказать свое уважение и заботу об отношениях с северным конунгом.

- Жаль, - коротко и тихо вздохнула Анна. - Но, надеюсь, ты про нас не быстро забудешь. И заглянешь на огонек. Вечером будет вкусное, горячее угощение. Нам привезли отменную рыбу, Беата уже что-то придумала, но никому не говорит. А мы, как-никак, не отплатили за твою работу сполна.

- Приду, - ободряюще улыбнувшись, спокойно ответила я. - Иди, тебя Беата ждет.

Снова девица неловко прятала глаза и мяла в руках полотенце, не зная, как со мной разговаривать. А я снова понимала, что не стоит даже руки ее касаться, чтобы ненароком не подарить ей ложную надежду или веру. Оттого, видать, мы походили со стороны на влюбленную пару, не знающую еще ничего о себе и друг друге.

А ведь прошла одна лишь ночь, откуда в девице смогло зародиться это чувство? Отчего так быстро ее взгляд перестал быть прямым при мне, а слова больше походили на лепет? Ей и хотелось почувствовать жар моих рук, и было страшно от одной мысли. Будто лишь прикоснись я к ней, как она потеряет всякие силы.

Но и мне было боязно. Анна нравилась всем в корчме. Ее бойкий норов, ее ловкие жесты, ее смелый и колкий язык – корчмарке можно гордиться своей помощницей. Что к этому времени еще никто не смог ее обмануть и заманить в свои объятия, заставив после собирать слезы с щек. Коснись я ее, скажи что, не подумав, или просто взгляни иначе и уже не объяснишь, что относишься к ней, как к сестре.

И оттого еще более странно мне было понимать, что чужой середняк, лишь прошлым вечером шагнувший на порог ее корчмы, вдруг показался ей таким привлекательным, что она не стала острить, колоть словами или грубить ему. А наоборот, стала тянуться к нему, будто славному и знатному молодцу.

- Уже покидаете лучшие стойла в городе? – ехидно поинтересовался Биорн, вошедший во двор со стороны колодца.

У него не было в руках ведер, не было и чего-то иного полезного для работы. Лишь палочка в зубах и праздный вид, говорящий об одном – сегодня он к работе еще не приступал.

Как у такого разгильдяя все могло быть в порядке? Отчего стойла прибраны, снаряжение развешано и вычищено, да и кони вели себя спокойно, отдыхая от трудного дня?

Этот конюх казался мне загадкой, которую не так-то просто разгадать. Как ему удается ничего не делать, но держать все в чистоте и порядке, когда я в своей конюшне только и делаю, что провожу время с ее жителями?

Для меня каждый конь был братцем, товарищем, уважаемым существом, к которому нужно относиться подобающе. О нем нужно не только заботиться, его нужно любить, чтобы иметь возможность или право подойти, погладить, надеть сбрую и подвести к хозяину. За ним нужно ухаживать, угощать, разговаривать с ним. Тогда-то, если сердце твое чисто, и удастся стать настоящим конюхом.

Биорн же только бахвалился и злился на окружающих. Будто такие чувства и делали его славным конюхом.

Хотя если подумать, то я и не видела ни разу, чтоб он кого-то заводил или выводил из стойла сам.

- Какая жалость, - с насмешкой произнес Биорн и направился к лавке, где, усевшись, подставил лицо Северному Солнцу. - А я-то думал, что вы у нас тут задержитесь.

- Откуда в тебе столько желчи? – возмущенно поинтересовалась Анна и резко дернула полотенце, опустив руки со сжатыми кулаками вниз. - Чем тебе середняки не угодили?

- Ничем. А вот этот, - он кивнул на меня и слегка поджал губы. - Видать, из той породы, что отбирает у честного народа работу и заработок.

- Что-то не вижу я, чтоб ты по конюшне особо хлопотал. Особенно сегодня. Как с завтрака убежал, так и не появлялся до сих пор. А он, - Анна кивнула на меня. - Уже и тут все сделал, и нам помочь удосужился. Чего от тебя ну никак не дождешься.

- Дураки всегда до работы охочи, а умные делают раз, но хорошо.

Я улыбнулась на его замечание, спокойно, но неопределенно кивнула и остановила Анну прежде, чем та снова начала что-то говорить в мою защиту, будто у меня самой не найдется, что ответить:

- Дураки охочи до слов, прочие – до дела.

Глаза конюха резко сощурились, а желваки заиграли так, что видно это было и с того места, где мы стояли.

- Анна, ты бы своего молодца научила уму-разуму. Чтоб знал, как говорить со старшими. А то, как погляжу, смелости у него нет, все за твоей спиной прячется, а вот наглости на десятерых хватит.

- Это скорее ты сейчас о себе сказал, - сдерживая смех, заметила девица и, одернув фартук, добавила. - Не буду больше никого задерживать. Беата все же ждет. А ты, - она улыбнулась мне. - Береги себя и заходи в гости, - и побежала в корчму, ловко перепрыгивая ступени.

Мы остались вдвоем посреди большого двора, где уже сделана главная работа – кони выведены и снаряжены к пути до следующего пристанища. Мне же оставалось лишь дождаться приказа Лиха и отправиться вслед за отрядом, чтобы понять, зачем Светлые боги начали этот путь для меня.

- Ты, как я посмотрю, охоч до девичьих сердец, а не только до чужого заработка, - разорвал тишину Биорн и продолжил сидеть на лавке. - Тебе, как и любому середняку, одного мало. Тебе всего подавай, да побольше, чтоб остальным не досталось.

Я спокойно пожала плечами на его слова и улыбнулась, припомнив Урдана и его яростные тирады против меня и отряда. Видать, многие северяне не любили наш народ за что-то свое, неточное, что они сами и не знают. А, может, все дело в том, кто им чаще встречался. Хотя пройдохи есть в любом народе. Уж мне ли этого не знать.

Конюх встал и прошелся вдоль снаряженных скакунов, спокойно ждущих своих хозяев.

- Больно спокойные и какие-то хилые у тебя лошади, - скривился Биорн и попробовал схватить Дажденку за морду.

Кобылка от такого нахальства удивленно захлопала ушами, а после извернулась так, что едва не укусила наглеца за пальцы:

- А эта с характером. Видать, главная тут.

- У нас нет главных, - подойдя к Дажденке и перекинув через ее спину сумки, уточнил Лихо. - Мы все равны друг перед другом. Все братья, а не подчиненные.

Воевода спокойно оглядел остальных коней, удовлетворенно кивнул и обернулся ко мне:

- Хорошо справился, конюх, все готовы к дороге?

Я молча и уверенно кивнула.

- А сам собрался?

И снова ответом воеводе был лишь утвердительный кивок. У меня не так много скарба, чтоб собирать его до полудня. Оттого мои пожитки уже покоились в старой холщовой торбе, привязанной к седлу.

- Отлично. Тогда, - Лихо ловко вскочил на Дажденку и скомандовал. - По коням. Хватит уже тянуть, у нас есть и другие дела, кроме просиживания штанов по лавкам.

Будто только и ожидая команды, воины радостно подошли к скакунам, заняли свои места в строю и последовали за воеводой.

- А ты чего застыл? – замыкая отряд, поинтересовался Милозар. - Как потом дорогу найдешь?

- Иду, - я уверено кивнула, похлопала Перунчика по боку и последовала за отрядом, бросив прощальный взгляд на корчму.

Мы вернемся сюда. И не раз. Оттого прощаться с Анной или Беатой никто и не собирался. Да и Биорн мог ожидать продолжения нашего разговора, готовя более веские и колкие слова для срединного конюха, забравшего его работу.

Хотя сейчас он был одним из немногих, кто вздохнул спокойно и удовлетворенно оттого, что в корчме стало на целый отряд меньше. И пусть корчмарка потеряет в заработке, зато честь конюха теперь восстановлена. И он может снова брать плату за уход, чистку и выгул пришлых лошадей, рассчитывая на вознаграждение и похвалу.

Нам же предстояло не только дойти и разместиться при доме конунга, но еще и выяснить, для чего наш отряд держат здесь. Почему мы все еще не собираемся в обратный путь? И что нас ждет теперь, когда мы стали ближе к тому, кто правит и защищает этот город?

- Сам здесь управишься? – погладив свою кобылку и оглядев отряд, поинтересовался у меня Лихо.

Я молча кивнула и перехватила вожжи Дажденки, зная, что и без того она никуда не уйдет.

- И хорошо, - воевода довольно кивнул мне в ответ и обернулся к воинам. - Все, братцы, оставляйте коней и следуйте за Варданом, он покажет нам, где мы будем спать.

- А есть? – раздалось из толпы.

- Где будем есть, узнаем позже. Сейчас главная задача разместиться, познакомиться с воинами конунга и не потерять лица перед северянами.

- Ну, это мы запросто, - улыбнувшись так широко, что и борода не могла скрыть, ответил Бородум.

Остальные радостно загомонили, поддерживая соратника. Разместиться, чтобы освободиться от лишних вещей, надеть куртку со знаком славгородской дружины и сдружиться с другими – это они могли. И справиться с такой задачей им только в радость, молодая кровь, да задор от начавшихся действий начинает разогревать дух.

Несмотря на то, что путь до города был долог, одного спокойного вечера оказалось достаточно, чтобы заскучать. К тому же единственное нападение, пережитое еще до входа в корчму Сурона, уже позабылось, заставляя мышцы тосковать по ратному делу, по мечу, по бойкой скачке и приливу крови, что бывает лишь в запале сражения.

Я окинула большой двор, ворота, за которыми таились новые стойла и новые кони, спины удаляющегося отряда, проведшего меня так далеко, и улыбнулась. Светлые боги порадовали нас новой недолгой остановкой, чтобы перевести дух и сделать благо, о котором мы еще сами ничего не знаем.

Все вокруг гудело и звенело от какого-то странного, подозрительного затишья. Весь город ненароком поглядывал в сторону стен и более далекого Севера, где была другая жизнь, а может смерть… кто знает, есть ли там люди, еще более суровые, более угрюмые и крепкие, чем те, кто живет здесь.

- Справишься один? – тихо поинтересовался Исилдур, встретивший нас у ворот, оторвавшись от рассматривания спин славгородских воинов. - В чужой конюшне и среди чужих скакунов и тебе, и им будет неловко.

Я отрицательно мотнула головой и погладила Перунчика:

- Иди, знакомься.

Конек ткнулся в мое плечо мордой, махнул хвостом, будто разгоняя ветер, и направился к воротам так важно, что Исилдур едва удержал спокойное выражение лица.

За жеребцом последовала и Дажденка, стараясь то ли его перегнать, то ли показать, что в отряде главная она, то ли просто не желая расставаться с братцем даже не мгновение. Остальные продолжили ждать команды – идти ли им внутрь или конюх займется ими прямо во дворе.

- И так всегда? – набрав достаточно воздуха, уточнил северянин, все еще не отойдя от удивления.

Я молча кивнула и похлопала его по плечу:

- Иди, мы справимся сами.

- Вижу, но теперь мне хочется остаться не ради помощи, а чтоб глянуть, что будет дальше, - Исилдур улыбнулся и мотнул головой, будто желая смахнуть наваждение. - Позволишь?

Он и прежде не походил на сурового северянина, к которым я привыкла еще в Славгороде. Не было в нем той угрюмой нотки, привлекавшей меня, не было молчаливости или спокойного взгляда, осторожно изучающего каждый твой жест. Он больше походил на благодушного и расторопного южанина, ищущего общения и торга в любом прохожем.

Мы знали друг друга меньше дня, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы узнать о нем все, что требуется. Исилдур не секретничал, не прятался за бородой и наносной суровостью, много и подробно рассказывал о жизни в городе, делился знаниями и добродушно хлопал соседей по плечам, будто те были его братьями, а не чужаками со Срединных земель.

Его ничто не смущало и не останавливало. Ему достаточно знать, что я помогла остановить воришку, а отряд, пришедший со мной – славгородская дружина. И более ему не нужно было расспросов, чтобы сесть с нами за один стол и разделить пиво из одного кувшина.

И потому я не удивилась его просьбе, а лишь одобрительно кивнула, махнув в сторону, предлагая просто не мешать мне.

- Мешаться под ногами не буду, - поняв меня верно, ответил Исилдур и прошелся до лавки, поставленной у привязи, видать, для уставших путников. - Просто погляжу, как ты управляешься, а после провожу в общий зал.

- Общий зал? – уточнила я, начав снимать снаряжение с коней в ожидании, когда вернутся Дажденка с Перунчиком.

- Конечно, - утвердительно кивнул Исилдур. - К вечеру будем держать совет. Каждый приглашен на него. И ты, судя по всему, тоже, раз пришел с середняками.

Я отрицательно мотнула головой, улыбнулась и продолжила работу, больше не обращая внимания на северянина, с интересом глядевшего на меня и моих братцев.

Зачем мне присутствовать на совете, где будут решаться вопросы, не имеющие никакого отношения к конюху? Да и зачем кому-то меня туда звать? Кого может волновать мое мнение? Да и что я могу сказать дельного воинам, лучше всех знающих ради чего мы сюда пришли?

Здесь было просторней, чем в Славгороде. И больше стойл, и больше света, и даже крыша оказалась выше на пару локтей. Отчего создавалось ощущение, что входишь не в конюшню, а в небесный зал, где принимают лошадей на последний постой.

А кроме света внутри царило еще и море покоя, в котором можно плавать, как по воде. Эти кони, и знакомые мне с похода, и новые, еще не представленные, ждали своего выхода. Тяжелое дыхание говорило о недавней прогулке, где каждому досталось и галопа, и жара. Они отдыхали, отчего не желали видеть никого рядом. Но и не прогоняли меня, даже ощущая чужака за денником.

Мы знакомились молча. Каждый раз, когда новый конь занимал свое стойло мы ощущали присутствие друг друга и запоминали, как пахнем, как дышим, как идем. Они делали вид, что не обращают внимания ни на меня, ни на пришлых коней, в то время, как за всем наблюдали со свойственной северянам осторожностью.

Они были крупнее наших скакунов, плотнее сложены и шерстистей. Сказывался суровый климат и условия, в которых им приходилось преодолевать не одну версту в любую сторону. Оттого прежде, чем начать думать попусту, они предпочитали узнать все о том, кто может быть опасен. А может и не быть.

И я, видать, в них никакого чувства опасности не вызывала. Отчего очень скоро первые и самые уверенные в себе стали подходить к деннику, выглядывать из-за него и смотреть на меня в упор, будто требуя объяснений, кто я и зачем сюда пришла.

Я улыбнулась, покопалась в своей тощей торбе и нашла остаток хлеба, врученный мне еще в корчме Сурона. Он уже подсох и больше походил на большой сухарь, чем белый кус ароматного и вкусного угощения.

И пусть мне было уже сложно его разрезать без размачивания в воде или молоке, а вот моим новым знакомцам такое лакомство будет по душе.

Кони, как и везде, были разные. Одни более любопытные, смелые, прыткие, общительные. Другие не торопились знакомиться, подходить ближе и брать что-то с чужой ладони, несмотря на хлебный аромат. Они все были боевыми конями и отлично знали, что врага от друга отличить не так-то просто. Но мои молчаливость и любовь к ним делали свое дело – даже самые опасливые принимали небольшой дар и удалялись, чтобы разгрызть его в гордом одиночестве.

- А ты ловко находишь общий язык со скотиной, - заметил Исилдур, не усидевший на одном месте. - Как у тебя это выходит?

Я пожала плечами, вышла во двор и стряхнула крошки с ладоней.

- Мы, конечно, тоже с ними ладим, - продолжил рассуждения северянин, следуя за мной. - Общаемся, снаряжаем друг друга, но мы столько зим уже рядом. Пообтерлись, привыкли уже. А ты – чужак. Не ожидал, что они тебя так быстро примут.

- У него дар, - заметил Лихо, уже давно тихо наблюдавший за нами с угла конюшни, и улыбнулся, оглядев проделанную работу. - Южанин, сосватавший мне этого конюха, сказал, что он – заговариватель лошадей. И пока ему удается поддерживать это имя. Вот и сейчас, как погляжу, все на месте, все довольны, а ты, - он повернулся ко мне и усмехнулся. - Снова отдал последнее тем, кто под твоей опекой, позабыв о себе?

- На ужин у меня заработано, - спокойно заметила я и вскинула голову. - Что-то еще нужно?

Лихо хмыкнул моей разговорчивости, поглядел на Солнце, давно уже перешагнувшее зенит и направившее свои стопы к Горизонту, намекая на исход дня, и вернул все внимание обратно мне:

- Пока не нужно. Обустройся здесь, что надо – проси у местных, тебе все дадут. А вечером можешь быть свободен, до завтра ты нам не потребуешься.

Я улыбнулась и, бросив многозначительный взгляд на Исилдура, отправилась прочь – знакомиться с местными девицами и обустроиться в свободном стойле рядом с братцем.

- А он не будет на совете? – послышался тихий вопрос за спиной.

- Конюху там делать нечего, даже если он пришел с отрядом воинов, - спокойно ответил Лихо. - А нам не стоит стоять. Еще многое нужно решить до наступления вечера. И я буду благодарен тебе за помощь…