Лисья тропа. Глава 4. Север. Часть 21⁠⁠

- Весь в заботах, как я погляжу, - подойдя к нам поближе, заметил Лихо, оглядел меня, будто впервые видит, и ухмыльнулся. - Кому в этот раз будешь помогать?

- Корчмарке.

- Беате что ли? – он добро улыбнулся и мерно кивнул, бросив строгий взгляд на Светика. - Ну, раз уж у тебя других забот нет, значит, помогай. Каждый должен быть при деле. И ты тоже не шатайся праздно по улицам. Кажется, я отдал приказ идти к северным воротам, а не красоваться перед молодухами.

Юный ратник недовольно сморщился, бросил на меня обозленный взгляд и, резко развернувшись, отправился прочь.

- А ты постой еще немного, если не боишься к земле примерзнуть, - Лихо ловко покинул седло, выпрямился передо мной, став на полголовы выше, и вздернул нос. - Как ты догадался про рубахи?

- Хочешь обвинить в чем-то – не говори кривыми фразами, - я спокойно поглядела прямо в глаза воеводы, стараясь не слишком задирать голову, и продолжила ждать, когда тот либо позволит пройти, либо продолжит разговор.

- О чем ты? – Лихо уверенно ответил на мой взгляд, но уже через мгновение отвел глаза в сторону, будто кони заинтересовали его больше. - Мне обвинять тебя не в чем. Я тебя, как облупленного знаю. Не первый день у меня на службе. Не первый раз выручаешь, оставаясь в тени. Думаешь, я не помню нашей последней остановки до прибытия в Дарагост? Не помню, как ты увел меня из зала и отдал свою постель, чтобы другие не увидали меня по утру с больной головой? – он ухмыльнулся и заложил большие пальцы за пояс. - Или, может, твое согласие отправиться с нами на Север должно было показаться мне подозрительным? Учитывая, что ни языка их не знаешь, ни их обычаев. Ты тут по сторонам глядишь, как малый ребенок – все тебе интересно, все вызывает восторг, - воевода отрицательно мотнул головой и добродушно улыбнулся. - У меня нет причин тебя в чем-то подозревать или винить. Ты помогаешь больше любого конюха, что у нас был или что я знавал за свои зимы. Но все же ни у кого не хватило ума придумать такую хитрость с рубашками. А ты сразу угадал.

- Не сразу, - я отрицательно мотнула головой и едва заметно выдохнула.

- И все же скорее, чем они успели отравиться или отравить кого.

Мне оставалось лишь согласно кивнуть и улыбнуться.

Воевода был прав. Догадка пришла скоро. Но не отправь меня Светлые Боги на Юг, эти полярники просто подавились бы своими рубахами, так и не дав никому возможности понять, что же их привело в город. Хотя все равно от этого мало толку. Пленников эти знания не разговорили, а только лишили последней одежды. А по итогу каждый остался при своем – полярники при знании, северяне при вопросах.

- Тот старик говорил, что ты был его учеником. А девица проговорилась, что он лекарь, - нарушил молчание Лихо. - Может, они и научили тебя тому, как смачивать одежду в ядах?

- Только рассказывали истории, - я снова отрицательно мотнула головой и, крепче сжав рукоятки ведер, ловко обошла воеводу.

- Уходишь от разговора?

- Нет времени стоять на месте, - не сбавляя шага, ответила я. - Хочешь говорить – иди со мной.

За спиной послышалась тишина, в следующее же мгновение сменившаяся шуршанием, а после раздался мерный цокот шести пар копыт – четыре подкованных и две мягких поступи – Дажденка с братцем и Леонир последовали за мной.

- Ты столько времени тратишь, помогая другим, и ничего не берешь за это, - отвлекаясь от более сложных вопросов, заметил Лихо. - Зачем тебе это?

- Ради помощи.

- Но можно что-то получать в благодарность.

- Иногда слов и взгляда бывает достаточно.

- А как же еда, кров, одежда, деньги? Ты мог попросить у Харальда место в отряде, многие ведь знают, что ты справишься, а пригласил разделить с собой трапезу. Ты мог остаться у Сурона при его корчме, жить в удовольствие, получить дом, семью, а после и его хозяйство, а отказался от всего, чтобы продолжить путь с нашим отрядом, где тебе не светит даже встать бок о бок со Светиком. Зачем тебе это?

- Мы берем столько, сколького достойны. Ты – воевода, ты достоин большего. Я – конюх, мне хватит и малого, - я перелила первую порцию воды и снова бросила ведро в колодец.

- Не скромничай, - Лихо сложил руки на груди и расставил ноги шире, будто кто-то собрался на него нападать. - Есть ведь у тебя желания. Не одними же лошадьми ты живешь.

- Кто знает, - я уклончиво пожала плечами, наполнила ведра, ловко и крепко схватилась за ручки и направилась обратно к корчме, прицокнув коням, чтоб те не отставали.

- И тут ты ушел от разговора, - воевода, не унимался, следуя за мной по пятам. - И все же, как ты догадался?

- Ты рубашку выжимал, вот и пришло на ум.

- Всего-то?

- Всего, - я улыбнулась, поставила ведро на землю, похлопала калечной рукой воеводу по плечу и добавила. - Иногда хватает простой подсказки, чтобы увидеть мир в ином свете.

- А иногда и жизни не хватит, чтобы найти ответ, - продолжил Лихо, не в силах пошевелиться от такого поворота событий.

Мы много общались. И иногда удавалось собирать предложения больше пяти слов в ряд, чтобы поддержать беседу с воеводой. Но чаще все же говорил он. Делился переживаниями, рассказывал истории из новых походов, передавал слова других, будто мне это может быть интересно, но чаще просто молчал и глядел куда-то ввысь, словно оставил там что-то важное и ценное.

Молчания иногда достаточно, чтобы мы могли сидеть рядом на одной лавке и смотреть в одну точку, изучая ее весь вечер, пока Солнце не спрячется за горизонтом.

Но сейчас его смутило и удивило то, как я использовала его же слова против него. Как смогла спокойно ответить и уйти, не оставив ему ни единой попытки, чтобы продолжить разговор.

Если когда-нибудь у меня выйдет все рассказать, не кривя душой и не пряча под рубахой столько тайн, то я обязательно расскажу и те истории, что мне достались от старого лекаря, живущего в Степи. Уж там-то ему есть, чему поучиться.

А пока на Лихо возлагалась большая ответственность и честь – защитить город, помочь северным воинам, стать для них поддержкой и опорой в бою с самой страшной и опасной силой, что сметает на своем пути все живое. На меня же – помощь мирному люду, что не сможет встать на свою защиту сам, что уже натерпелся достаточно страха и потерь, что однажды получил шанс на спасение, но снова может стать жертвой и расстаться даже с жизнью.

Наши дороги снова разошлись. Хоть мы и остались в стенах одного города. Пока…

Кухня встретила меня печальной тишиной. Не шипели даже горшки на печи и не слышалось шагов в большом зале, будто все замерли, притаившись и надеясь, что никто не заметит их. Мое появление только больше распалило беспокойство в глазах помощников Беаты, а бабушка Хильда непроизвольно потянулась за трубкой, но, наткнувшись на строгий взгляд корчмарки, тут же вернула руки на стол:

- Тебя где носило? Неужели вода до ближайшей деревни пересохла?

- Воины, - только и ответила я на ее ехидное замечание и перелила содержимое ведер в бочку.

Стоило еще пару раз прогуляться до колодца, чтобы хоть немного помочь корчмарке и работникам в обеденное время. Но судя по беспокойным взглядам, всем было не до гостей и готовки.

- Сейчас у тебя есть дела и поважнее, чем беседы с твоим отрядом.

Я вопросительно вздернула головой и выпрямилась, ожидая продолжения:

- Беата изъявила желание помочь нам в размещении беженцев, - бабушка Хильда сейчас больше походила на мудрую матрону, которая старалась выделить каждого за его заслуги, не умоляя свою значимость в принятии решения. - Она готова перевезти еду и своих людей к конюшне, чтобы помочь с готовкой и обеспечением тепла. Но нужны руки, чтобы перегрузить продукты в телеги и нужно место, чтобы расположить там все поодаль от жилых стойл.

- Там есть времянка, - заметила я, обернувшись уже к корчмарке. - Внутри все можно расчистить, во дворе уже стоят столы и лавки. Чем не кухня?

Беата удивленно поглядела на меня, перевела взгляд на старушку и улыбнулась:

- А ты внимательный, конюх. Все приметил прежде, чем прийти за помощью. Нам времянка подойдет. Может, найдется там место и для утвари?

Я лишь пожала плечами.

- Ну, это лучше, чем хранить снедь и посуду под открытым небом, - заметила пожилая северянка и хлопнула раскрытыми ладонями по столу. - Раз все согласны, то нечего время терять. Пусть каждый займется своим делом, - она обернулась к Беате. - Ты гостей обедом кормить будешь?

- Да, - будто очнувшись ото сна, корчмарка резко подскочила и принялась снимать горшки с печи. - Как только все здесь закончится, мы начнем собирать все необходимое для перевозки. Нужны лошади для телеги и помощь с переноской. Но для начала было бы хорошо расчистить место, куда мы все повезем.

Я согласно кивнула, оглядела кухню, то, как все вернулись к своим делам, и улыбнулась:

- Все будет сделано.

- Тогда пошли дальше, - бабушка Хильда довольно встала из-за стола, вытащила заветную трубку и на ходу принялась ее набивать. - Нам еще много нужно успеть. Тебе стоит отправиться в конюшню, убрать все лишнее, чтобы после не отвлекаться. А я пойду по остальным. Мне тут многие должны. Так что парочку одеял и люлек я как-нибудь найду.

Я последовала за старушкой, ловко спустившейся с высокого крыльца и бросившей на меня хитрый взгляд:

- Тебе лучше вернуться в конюшню. Раз ты уже приметила, где можно расположить Беату и ее людей, чтоб никто им не мешал, то тебе все карты в руки. И уведи уже своих коней, а то на нас все вокруг глядят, как на чужаков. Как только управлюсь – вернусь к тебе, тогда и займемся перевозками. А пока расходимся. Тебе еще нужно получить согласие Хальвдана на размещение беженцев. И если ты думаешь, что у Харальда все выйдет, то это еще ничего не значит. Уж поверь старой няньке. Я его с первых зим знаю – такого упрямого засранца на всем свете не сыщешь.

Ее последние слова вызвали улыбку на моем лице. Не удивительно, что старую северянку недолюбливали – у нее всегда находился ответ и замечание, и чаще всего они были настолько колки и точны, что даже самый суровый муж оказывался в роли нашкодившего котенка.

Мне оставалось лишь кивнуть на распоряжения бабушки Хильды, развернуться к ней спиной, погладить коней и отправиться обратно к конюшне – старый домик требовал много внимания и больше чем одной пары рук. Но мне было ради чего стараться. И стоило приложить все усилия и желание, чтобы выполнить свои обещания.

Старая дверь открылась слишком легко, обнажая пыльное нутро времянки, в которой не было ни света, ни человека несколько зим подряд. Здесь царила тишина и темнота, где могли спрятаться пара-тройка полярников и их кони. Если бы сильно постарались.

Но мне же достались только старые инструменты, подопревшие от долгого лежания мешки (все еще влажные с нижней стороны) и слой пыли высотой в указательный палец. Здесь есть, где развернуться. И тело начинало приятно покалывать в предвкушении предстоящей работы.

У меня снова появлялось время освободить себя от тяжких дум и насладиться благим делом, которое принесет пользу и добро не только мне, но и другим.

За спиной фыркнул Леонир и сдвинул крепкий стол подальше от входа, освобождая пространство для того, чтобы вытащить на свет все, что многие зимы хранилось внутри неказистого и старого домика.

Его нужно убрать, почистить, выветрить и наполнить теплом. Прокалить изнутри, отмыть небольшое окошко и найти полки внутрь, чтобы расставить на них горшки и еду. На все это уйдет целый день, которого у меня нет. Оттого сейчас даже простая помощь от коней, тягавших в зубах грабли, лопаты, вилы, казалась бесценной и важной.

Мы погрузились в уборку с головой. возвращаясь друг к другу лишь чтобы выпить воды или стереть пот с лица, а после вернуться в душное и темное помещение, где с каждым разом становилось все свободней и светлей.

В былые времена здесь, видать, тоже была кухня. Небольшая печь в дальнем углу упиралась толстой трубой в крышу, которую сложно рассмотреть снаружи из-за веток и прочего мусора, набросанного за зиму озорным ветром и мальчишками. В другом углу стояла широкая лавка, больше походящая на постель. У окна нашелся забросанный старыми ведрами и мисками стол, а у печи еще и полка, на которой встретилась даже парочка целых горшков.

Видать, здесь прежде и жил конюх, что отвечал за здоровье и состояние коней. Вот только было это слишком давно. И после него сменилось не одно поколение тех, кто не пожелал жить так близко со своими подопечными. Все другие оставили конюшню лошадям, предпочитая приходить сюда только ради службы.

И новые отряды, что оказались под началом Харальда и конунга, не знали о том, зачем здесь этот домик. Даже старая Хильда ни словом не обмолвилась о его истории. Значит, это было задолго до нее. А после домик превратился в хранилище ненужных вещей и инструментов, крепко держащийся на четырех стенах, и ждущий своего нового хозяина.

Вскоре мы завалили двор обломанными и целыми инструментами, грязной, расколотой и поцарапанной посудой, перекошенными лавками и столом, который оказалось не так-то просто вынести из дому, сохранив ему родную форму.

Работы стало еще больше – теперь, кроме чистки дома внутри, уборки пыли и грязи, мытья стен и печи, нужно перебрать и то, что мы оттуда вынесли. Что-то могло послужить топливом, что-то можно вернуть на полки после приведения в нормальный вид, а что-то подходило для переплавки. И на это тоже требовалось очень много времени.

- Не стоим на месте, - ухмыльнувшись заметила я сама себе и, подхватив ведра, направилась к дворовому колодцу.

Теперь стало ясно, почему его расположили так близко. Все это было не только для коней, но и ради удобства того, кто здесь жил прежде. Кухня стояла в пятидесяти шагах отсюда, до колодца можно бегать в любое время – даже в ночи не заблудишься. А дальше большой и просторный луг, ограда, за которой видно прочий город, живущий своей жизнью, и детвора, постоянно пытающаяся заглянуть через нее, чтобы рассмотреть, что же тут творится.

Я улыбнулась очередной паре любопытных глаз, порылась в кошеле и достала половину сладкой булки, припрятанную про запас – она еще была достаточно свежей, чтобы поделиться ею с кем-то. Мальчонка не доставал до верхушки ограды даже руками, а подтянуться ему не хватало сил. Оттого он прижался к доскам, стараясь разглядеть то, что происходит на конунговом дворе в широкую щель, едва не просовывая в нее нос. Во всех землях – от Юга до Заполярья – дети оставались детьми. Они были все также любопытны и искренне благодарны за любое проявление ласки и добра.

Этот малец не стал исключением, отойдя от первого испуга и сомнений, он схватил половину булки, отбежал на пару шагов от ограды, остановился, внимательно меня оглядел и громко, четко произнес:

- Дилто, - после чего припустил в два раза быстрее, будто за ним погнались волки или грозный мужик с палкой наперевес.

Я улыбнулась ему, его благодарности на все еще чужом и сложном для меня языке. Почувствовала на затылке теплое дыхание и, не оглядываясь выпрямилась.

Ведра легли в ладони, будто ручки вырезаны именно под них. Снова плечи слегка опустились, а локти присогнулись для удобства. Работа и люди, нуждающиеся в защите, не будут ждать. И чем больше я успею к тому моменту, как Харальд решится держать совет в чертогах конунга, тем больше у меня шанс перетянуть всех на сторону согласия.

Горка старья росла скорее, чем ряды полезного. Но это означало лишь одно – очень скоро я смогу показать убранное, проветренное и готовое для кухни помещение, где Беата сможет обеспечить пришлых едой и теплой улыбкой.

Мне не известна история этой крепкой женщины, заправлявшей славной и знаменитой на весь город корчмой, но в ее глазах не только горели огоньки, но и тлели угли давно ушедшей радости. Кто вылил на них воду? Кто попробовал затушить их? Этого никто не рассказывал, да и зачем такое знать пришлому конюху, лишь одну ночь переночевавшему в стойле при корчме? И все же напряжение, царившее на кухне в момент моего возвращения, не давало мне покоя. Было в нем что-то беспокойное, давно позабытое, но вновь всплывшее в памяти сильной, пережившей тяжелое горе женщины.

Домик задышал новой жизнью – отмытое от грязи, дождей и мелких мошек окно впустило внутрь лучи света, выявляя углы, где мне стоило еще раз пройтись с метлой и тряпками, чтобы прогнать последний многоногих жителей и пыль, не желающую покидать привычные места. А ветер, счастливо ворвавшийся внутрь, принялся наводить свои порядки, выгоняя на улицу затхлость, запах старой ткани, подгнившего дерева и ржавчины, пытающейся ухватиться и спрятался в досках, рядом стоящих ухватах и топоре, ручках ведер и обруче бочонка. Они хозяйничали здесь не одну зиму, и они не понимали почему сейчас их гонят отсюда вместо того, чтобы просить разрешения переночевать.

Я улыбнулась своим мыслям, вынесла очередное ведро с грязной водой и вылила его за домом, где когда-то старый конюх выращивал небольшой огородик. Маленькие холмики все еще сохранили форму, напоминая, что здесь располагались грядки и парочка досок, чтобы разделить одни насаждения от других. Но сейчас все это больше походило на курганы с погребенными в них мелкими зверьками. Видать, к ним так и относились – за домом почти не нашлось следов, здесь никто не ходил, лишь едва заметная тропка из детских босых ножек, была протоптана на достойном расстоянии – они ходили сюда поглядеть, возможно, даже оставить угощение тем, кто (как они считали) покоился здесь.

Слишком загадочным все казалось вокруг. Особенно для тех, кто только начинал свой путь в этом мире. Кто верил всему на слово и слушал истории разинув рот. Кто-то ляпнул, не подумав, просто, чтоб отстали, или чтобы напугать, а дети уже поверили и ходили к крохотным курганам, чтобы дождаться, когда разойдется земля и оттуда выглянут глазки давно усопших зверей.

В моей деревне тоже любили пугать и рассказывать небылицы вперемешку со страшилками, чтобы детвора плохо спала, но и за порог по ночи боялась ходить. Оттого сейчас оставалось лишь улыбаться едва заметным следам, оставленным легкими ножками.

Если бы Магда пожелала, то смогла бы использовать эти грядки под простые овощи, что позволят быстрее готовить и раньше начинать использовать свежие продукты, с таким трудом достающиеся в эту пора на рынке. Морковь, свекла, репа – все они могли расти здесь, на этой давно отдохнувшей почве, давая неплохой и ранний урожай, за счет тени от старого домика. Но для этого нужно время, силы и желание. а есть ли они у самых занятых женщин конунгова двора, когда на их совести не один десяток воинов и домочадцев, едящих по три раза в день в больших компаниях?

- И долго ты тут уже стоишь, холмики разглядываешь? – скрипучий и язвительный голос оборвал мои размышления, заставил резко вылить остатки воды из ведра и развернуться лицом к старой гостье. - Я уже столько дел переделала, стольких обошла, а ты все стоишь и стоишь на месте.

Бабушка Хильда хитро улыбнулась, помахала передо мной плотно набитой котомкой и мотнула головой:

- Пойдем, перекусим, пока Солнце в раздумьях, куда дальше держать путь, - она хорошенько оглядела меня, мои руки, рубаху, посеревшую и намокшую за то время, что я возилась с домом. - Тебе нужен отдых. Все равно пока Хальвдан не дал своего разрешения.

Я улыбнулась старушке, надеясь, что все решится в нашу пользу, покорно кивнула и последовала за ней, походя похлопав Перунчика по боку, давая понять, что и ему с Леониром стоит отдохнуть.

Коньки удивленно окинули взглядом горы хлама, все еще требовавшие нашего внимания, меня, бабушку Хильду и все же отправились к поилке, наполненной чистой водой. Им тоже требовался отдых – пусть весеннее северное Солнце не было столь ласково, сколь и в наших землях, пусть Ветер все еще был прохладен, пусть Земля к зениту не успевала прогреться, но работа, что мы успели проделать, давала о себе знать.

И если уж у меня ломило плечи от постоянного переноса мусора, ведер, размахивания тряпками и метлой, то как устали кони, неподготовленные к такому труду. Им стоило сейчас отдыхать, следить за тишиной на лугу, поглядывать на конюшню, набираться сил на случай, если кто-то решится оседлать их перед боем, восстанавливаться и наслаждаться свободой и свежими порывами ветра после долгого заключения в стойле. Но никак не тягать все вместе со мной, думая, что только в этом и есть смысл.

- Хватит витать в своих думах, - строго заметила бабушка Хильда, расчистила часть стола, развязала котомку и разложила на тряпице хлеб, небольшой кругляш сыра и миску с репой. - Лучше садись и перекуси. Уверена, что с обеда ты ничего не ела.

Я добродушно улыбнулась заботливой старушке, кивнула и с интересом оглянулась на Солнце. Она права – день уже направился к своему окончанию. Хотя мы и не заметили, как пролетело это время. В заботах и уборке я снова потерялась. Снова позабыла о вопросах, о том, зачем Боги привели меня сюда, о травах для Леонира и полярниках, что могут сейчас подбираться к стенам.

Старушка задумчиво уставилась на распахнутую дверь, на завалы, устроенные перед входом и ухмыльнулась:

- Хорошо потрудилась. Но конца еще не видно.

Мне оставалось лишь согласно кивнуть на ее слова, протянуть руку, чтобы забрать репу и вытащить нож. Угощение оказалось крепким и недоступным старым зубам северянки. Отчего я отложила ее обратно в миску, нарезала хлеб и сыр, поставила их перед старушкой, а сама принялась за крепкий овощ.

Зима сказалась на нем не лучшим образом – уже чувствовался запах земли, да и темные пятна напоминали, что храниться ему осталось не больше пары дней. Рядом с миской выросла небольшая горка прогорклых и темнеющих внутри кругляшей, которые стоило убрать в сторону.

Бабушка Хильда с интересом глядела на меня, на то, как орудую ножом, как осторожно и тонко срезаю каждый слой, чтобы оставить больше толку от еды и меньше выкинуть. Она просто глядела, молча жуя и не одаривая меня своими колкими замечаниями. Будто впервые видела меня или внимательно думала – чем еще меня озадачить.

- Сколько же тебе пришлось пережить, - задумчиво заметила она, когда репа была разделена на кучки – съедобные и не съедобные. - Что ты с таким трепетом и аккуратностью относишься к еде?

Я лишь отрицательно мотнула ей в ответ. Боги редко одаривали меня испытаниями. Даже помогли найти новый дом в Степи после падения в реку, привели к Лиху и под его начало, позволили найти дело по душе, кров и пропитание. Да, не все мне давалось легко. Не было изобилия или того, что казалось привычным за столами конунгов, князей и зажиточный гостей в Северной роще. Но и то, что имелось, приносило радость и благодарность Светлым Богам день изо дня.

- Так откуда ж тогда в тебе такая бережливость?

- Старый лекарь учил внимательности и осторожности. Кто знает, когда в следующий раз тебе повезет поесть и выпить?

Бабушка Хильда улыбнулась моим словам и одобрительно кивнула:

- А этот старик дело говорит. Хоть по тебе тоже можно сказать, что ты недоедаешь и недопиваешь.

Я улыбнулась старушке и ее колкостям, вернувшимся вместе со словами. Она становилась привычной северянкой, способной любого заставить замолкнуть, а вдобавок еще и покраснеть от стыда.

- К чему же он тебя готовил? Не просто так ведь обычно учат такому, особенно своих потомков.

Мне оставалось лишь молча улыбнуться, оглядеть горку непригодных для еды обрезков, аккуратно собрать их в ладонь и отправиться обратно за дом.

- И куда ты посреди еды направилась? Никакого уважения к старшим.

- Вернусь, - только и ответила я, скрываясь за стеной старой времянки.

Если это нельзя есть и не годится в корм коням, а скота под рукой нет, все равно не стоит выбрасывать все без толку. Всегда найдется польза.

Все в этом мире гниет и дает свое благо для земли. Горькая и старая репа – не исключение. Она придаст почве крепость и грубость, а урожай на ней станет лучше и сочнее. Если когда-нибудь будет принято решение вскопать этот небольшой клочок земли.

- Слишком предприимчива для своих зим, - задумчиво протянула бабушка Хильда и одобрительно кивнула. - Слишком хороша для этих краев и этих людей.

Я улыбнулась старой северянке и придвинула миску с репой в середину стола, чтобы та могла полакомиться горьковатым овощем, дающим силы, пользу и приятный сок, хорошо разбавляющий тот хмель, что хранился в кувшине, припасенном старушкой на потом.

- А ты все примечаешь, - бабашка Хильда хитро улыбнулась, обнажила кувшин и достала кружку из котомки. - Все видишь, даже если не показывать. Ну, раз пошло такое дело, то почему б не выпить, - она добродушно расположилась на лавке, сдвинула в сторону остатки хлеба и сыра, наполнила кружку и сделала глубокий глоток. - Зря не пьешь. Это помогает быстрее работать и меньше думать.

- Мне не нужно, - отрицательно мотнув головой, ответила я и продолжила ждать рассказов северянки.

- А вот мне иногда нужно, - старушка хитро улыбнулась, еще раз оглядела кучки мусора и вздохнула. - К вечеру принесут одеяла, перины, теплые вещи и какую-то простую снедь. Нужно к этому времени разобрать все твои завалы, завезти Беату и помочь ей приготовить приветственный ужин. Тогда нашим маленьким воякам останется только запустить пришлых в город и провести сюда, чтобы они смогли почувствовать себя в безопасности хотя бы на одну ночь, - она сделала еще один большой глоток, ловко подцепила кругляш репы и принялась задумчиво им хрустеть. - Так что нечего нам сидеть и думы думать. Нужно разобрать двор, перевезти Беату и быть готовыми к тому, что начнется потом.

- А что начнется?

- Ты когда-нибудь видела толпу испуганных людей на самой грани? Когда им дают последний шанс спастись и тростинка одна, а рук, готовых уцепиться за нее не меньше десятка? Я такое видела и знаю, что может случиться всякое. Это тебе не кони и не тупой скот. Это люди, которые хотят выжить любой ценой. Будь готова, что придется применять силу, чтобы успокоить некоторых из них, а кому-то потребуется крепкое словцо.

Я спокойно кивнула. Если и в спокойные дни среди людей царил раздор, то в моменты опасности может случиться все, что угодно. Потому остается только верить в разумность тех, кому откроются ворота, в умение северных воинов вести за собой народ и свою силу, на всякий случай.

- Твоя молчаливость даже на пользу нам послужит, - заметила старушка и уставилась куда-то в небо. - Пусть ты и мала для юнца, но твое угрюмое лицо всех будет отпугивать. А когда мирный народ боится, он слушается.

- Меня можно испугаться?

- А ты не знала? - северянка усмехнулась моему вопросу и снова наполнила кружку. - Что ж, раз ты не ешь, то и не сиди на месте. Работать надо.

Она окинула горы мусора спокойным и любопытным взглядом и подперла подбородок рукой:

- Что ты хочешь делать с этим хламом?

- Что-то пригодится, а что-то нужно выбросить, - пожав плечами, ответила я и встала из-за стола.

Тут не о чем думать. Мы определили уже три горки: в одну составляли и складывало то, от чего еще возможен прок, во вторую то, что можно отнести кузнецу с пользой для его ремесла, а третья – самая большая – хранила в себе разбитую память последних конюхов, живших в этом неказистом домике. Здесь встречались не только черепки разбитой посуды, не пережившей зимы и холода, не только сломанные ручки лопат и вил, иногда попадались и клочки свитков, но прочитать там что-то оказалось так же сложно, как и разглядеть крышу, не расчистив ее.

Мне предстояло еще так много, а Солнце неумолимо приближалось к Горизонту, чтобы завершить наш и свой день.

Старушка продолжала сидеть за столом, опустошая вместительный кувшин с хмелем и рассказывая истории из жизни. Причем, чаще чужой, но не своей.

Она избегала воспоминаний о том, как оказалась в городе, и почему теперь живет одна. Где те, кого можно назвать своей семьей, и были ли они когда-нибудь?

Зато ей хватало сил и задора делиться рассказами о нынешнем конунге во времена, когда его отец правил городом крепкой рукой. Хватало смелости судить о том, каким он вырос и как воспитал сыновей. И не было никаких преград перед ней. Даже если бы Хальвдан встал за ее спиной.