Кубики больницы Арчибальд Часть 3 глава 1⁠⁠

Иллюстратор

Еще при подъезде к особняку Гоха, Вудс понял, что это одно из самых красивых зданий, что он видел. Выполненное в форме ракушки, оно чем-то напоминало австралийский оперный театр в Сидее, при этом, сохранив определенную индивидуальность. Остановившись перед воротами, Вудс нажал на кнопку домофона.

Приятный женский голос, вежливо напомнив о времени, открыл решетку и пригласил внутрь. Вудс нажал на педаль, уловив легкое, еле ощутимое беспокойство, которому, собственно, и взяться было не откуда. Он посмотрел на огромный величественный дом. Разве что из-за этого величественного храма, построенного на самом краю высокого скалистого обрыва. Въехав на холм, Вудс увидел небольшую стоянку и одиноко стоявший старинный гоночный автомобиль, возле которого и припарковался.

Потом двери особняка открылись и показалась эффектная, но невысокая блондинка, медленно идущая к нему. Вудс закрыл дверь и пошел навстречу, разглядывая идеальную каменную кладку дорожки.

– Как у вас здесь красиво, – не выдержал он, когда, мило улыбаясь, девушка остановилась перед ним, – признаться, я не думал, что такое вообще возможно в частных владениях.

– И вам здрасте, – она снисходительно посмотрела на него – меня зовут Молли, очень рада, что Вы смогли оценить вкус мистера Гоха. Хотя, наверное, не сделать этого просто невозможно. Прошу следуйте за мной. Он как раз отошел от сна.

Она развернулась и пошла к особняку. Короткие желтые шорты, яркая желтая блузка, белые сапоги и идеально развивающиеся от легкого ветра волосы. Казалось, она тоже была частью этой пейзажной картины, добавляя в нее интимный колорит.

Усмехнувшись, Вудс пошел следом. Всё что пока происходило здесь, что он видел и что чувствовал, было таким необычным, даже можно сказать немного карикатурным. Впрочем, в доме, наверняка, он сможет куда сильнее ощутить ту возможную пропасть, о которой ходило столько рассказов.

Ведь Бейг Гох мало того, что обладал уникальностью, как человек, так еще и сумел сохранить эту уникальность среди художников, подавляя их своим собственным видением искусства.

Но это была лишь часть его истории. Впервые обратив на себя внимание странным готическим рисунком, Гох долгое время всячески сопротивлялся коммерциализации своего искусства, пытаясь выживать на немногочисленных заказных работах. Ведь главной страстью его было небо, а оно не часто пользовалось спросом у заказчиков.

Вудс прошел высокие стеклянные двери, оказавшись в огромном, насквозь просвечиваемом солнцем холле, выходившем прямиком к морю, и показывающим его через неимоверно высокую стеклянную стену. Вудс остановился: этот вид! Он был ни с чем не сравнимым! Он сделал несколько шагов вперед и встал у самого края стены.

Волны, они набрасывались на отвесные камни, словно пытаясь взобраться на самых верх, дотянуться и, в каждый раз, разочарованно отступали, оставляя каменный утес в спокойном равнодушии.

– Вдохновляет да?

Вудс обернулся. Перед ним стоял высокий худой мужчина, с черными, коротко подстриженными волосами. Затем он подошел поближе и посмотрел вниз, проследив за очередной, отпустившей камень волной.

– Это помогает мне творить, – тихо заметил он, словно не замечая определенное замешательство Вудса, – вдохновляет. Скалы, камни и бесконечная война противоположностей.

– Вы о камне и воде?

– Да. Именно о них, профессор Джеймс Вудс.

– Очень приятно, – Вудс протянул руку Стейту, и тот несколько надменно её пожал.

– Вы сказали у Вас ко мне дело?

– Да. Все именно так.

– Что ж, думаю, здесь Вы сможете задать все интересующие Вас вопросы, – Гох обвел рукой помещение, – признаться, я редко пускаю к себе гостей и еще реже вожу их дальше этой комнаты. Так что, прошу меня простить.

– Ничего. Уверен, у Вас на это вполне веские причины. К тому же, Вы абсолютно правы, указав, что здесь великолепный вид, хотя признаюсь, он немного меня пугает. Я знаете ли боюсь высоты.

– Серьезно? – спросил Гох, моментально изменившись в лице, улыбнувшись, – вот не думал, что профессор психологии сразу начнет мне рассказывать о своих страхах. Наверное, как и Вы, я серьезно поражен стереотипами о врачах.

Столь резкая смена настроения, немного удивила Вудса, но он постарался пока не думать об этом. Тем временем Гох, сделал небольшое движение и Молли, на секунду показавшись у стены, тут же снова скрылась.

– Две чашечки капучино, – улыбнулся художник и показал на два пуфика у окна, – согласны?

– Да. Признаться, с большим удовольствием.

– Тогда прошу. Я только недавно встал и еще ничего не пил. Молли прекрасно умеет готовить кофе и домашнее печенье. Вы любите печенье?

– Да, – потянул Вудс, располагаясь на пуфике, который тут же провалил его, – только его некому мне готовить.

– А у меня целая небольшая пекарня. Я обожаю вкус печенья по утрам. Он напоминает мне о детстве, – снова улыбнулся художник, – так что Вас привело ко мне?

– Стейт. Я бы хотел поговорить о нём. Насколько мне известно, Вы давно сотрудничаете с ним. Более того, я слышал, что Вы работаете по небольшой цене. Почти по той же самой, с которой начинали ваше сотрудничество.

Гох внимательно посмотрел на него. Его черный, с секунду назад играющий взгляд, снова обрел несколько холодные черты. Но это было недолго и, снова отпустив его, холод ушел куда-то в глубину, оставив легкие искры огня.

– Скажите доктор, в чем, по-Вашему, основной плюс художника перед фотоаппаратом?

– Перед фотоаппаратом?

– Да.

– Если честно, я плохо в этом разбираюсь. Но, наверное, в том, что художник видит мир иначе.

– Именно. Фотоаппарат, он не передает идеи. Даже при правильном ракурсе. Разве что в самых крайних случаях. Но и там, крайне сложно догадаться о подлинной сути. Другое дело картины. Они ведут себя совершенно иначе.

– Но я спросил не об этом.

– Об этом. Стейт увидел то, что я хотел донести. Ведь в чем дар художника? Он ведь не обязан доносить изображение в точности, ему главное зацепить зрителя. Вдохновить его. Он может нарисовать что угодно, но если человек помнит об этом, то задача выполнена. И здесь мы с ним полностью сошлись во взглядах. И он выбрал меня. Понимаете? Мы похожи.

– И поэтому Вы берете меньше денег?

– Да. У нас некий бартер: он рекламирует меня, я рекламирую его. Это стало привычным. К тому же, я порой задерживаю выход своих картин. В угоду новым заказчикам.

– А еще, Ваш первый рисунок, который ему понравился, было черное небо.

– Где было совсем мало звезд, – вспомнил Гох и принял чашку с кофе, на блюдце которого красовалось небольшое печенье. Точно такое же Молли протянула и Вудсу.

– Спасибо, – тоже поблагодарил Джеймс, принимая чашку, – но первое время с Вами работал Артуро Братти, верно? Не сам Стейт, верно?

– Да. Верно. Первое время было так.

– Вы знаете, что с ним стало?

– Я слышал об этом, но это мало меня касается, ведь основной мой клиент – это Стейт. Я знаю, что они больше не работают вместе.

– Не только он. У Стейта полностью исчезла вся его предыдущая команда. Ни пиарщик, ни редактор уже не помогают ему. Остались лишь Вы.

– Из Вас плохой детектив профессор. Вам надо лечить людей, а не ходить по домам с вопросами о прошлом. Хотите знать, почему я впустил вас? Стейт лично позвонил мне и попросил это сделать.

– И Вы его послушались?

– Да. Потому что он привычно предложил мне бартер, точнее, указал на некоторую возможность, которую я бы смог получить от нашей встречи, – Гох снова поднял руку, – и я снова ему благодарен за это.

– А все потому, что Ваши пристрастия схожи?

– Не уверен, признаться, как Вы правильно заметили, меня больше всего влекло лишь небо, – Гох задумался. – Но Стейт, с ним какой-то особый случай. Он помог мне или, можно сказать, привил мне желание видеть что-то другое. Ведь он часто просил совершенно другие иллюстрации к своим книгам.

– Да. Я видел их. Крайне мрачные творения.

– Как и сами книги, – с едкой усмешкой посмотрел на него Гох, принимая из рук Молли бумагу – но это не главное. Я хотел бы тоже у Вас кое-что спросить. Ведь три месяца назад Стейт прислал мне очередной заказ и попросил, как можно достоверно изобразить безумие, всеобъемлющую панику, страх, и главное, отчаяние, причем в одном единственном взгляде. Почти невыполнимо, верно?

– Это сложно.

– Вот потому я принял Вас. Уверен, Вы сможете оценить мое творение, – Гох перевернул листок, что скажете профессор, я хорошо изобразил Вас?