Командировка в Выгорьевск ч.5 Секрет бабы Люды
Неприятности начались с самого начала. Сперва нужно было забрать бабу Люду, но она, при виде милицейской Нивы заартачилась и начала категорически отпираться от своих слов насчет обещания показать заветное место в лесу.
- Это чё это? Эт меня как преступницу какую на вашей тарантайке с мигалкой повезут? Да стыда на весь поселок не оберёсси! И с животиной этой не поеду! Хоть режь меня, а не поеду. Вон, сидит, болоховоз, зенки растопырил свои! Того и гляди в морду лица мне вопьется!
Угрюмый Волк страдальчески вздохнул с заднего сидения и вылез на твердую землю, с явным намерением повлиять на бабу Люду на физическом плане:
-Ты, Людмила Федоровна, не блажи на всю округу. Сейчас капитан пересядет назад, а тебя на почетное место впереди. Кота в багажник. И поедешь ты не как преступница, а как важная свидетельница. Про то всенепременно сообщим через Информбюро. Дело видишь какого масштаба? Из самой Москвы следователя не просто так прислали. Это я тебе как исполняющий обязанности начальника полиции говорю.
В доказательство серьезности намерений он забрал с рук Шурочкина ощерившегося на бабку Кефира и осторожно пересадил его назад. Баба Люда оценила обстановку и соизволила-таки усесться на место Шурочкина, который сложившись пополам разместился сзади вместе с Волком.
Через несколько минут она уже освоилась и по-командирски указывала Бадыкову дорогу.
- Эх, Данька… - с причмокиванием сообщала баба Люда – а вот хрен бы вы что узнали. Спасибо скажи, что капитан из Москвы приехал. А то бы…
- Гражданка Петрова! – одернул ее Волк. – Это вы сейчас в чем признаетесь сотрудникам полиции при исполнении? В сознательном сокрытии улик?
- Хе! – ухмыльнулась баба Люда и подмигнула Шурочкину. – Вот еще чего! Я добровольно сотрудничаю. Сейчас прямо на месте и укажу, где я видела в последний раз пропавшую.
Шурочкин не успел возмутиться, потому как вспомнил свое обещание, данное накануне, что место захоронения баба Люда покажет только ему. Сзади ему легонько царапал шею когтистой лапой Кефир.
- Тпрууу, стоп, Зорька! Стоять! – скомандовала бабка на развилке лесной дороги. – Все, приехали. Высаживай меня, капитан!
Шурочкин галантно распахнул дверцу и подал руку бабе Люде.
- А вы сидите! – назидательно сказала через плечо она Волку и Бадыкову. – Разговор будет токмо с московским капитаном. Пошли, милай, вон туда вот. Через сосенки.
Шурочкин с бабкой сошли с укатанной дороги на мягкий зеленый мох. Пахло сосновой корой, мокрой землей и чем-то дымно-грибным.
Они шли по пружинящему мху, Шурочкин рефлекторно отбрасывал от лица паутину, которая попадалась на пути. Баба Люда перла вперед как танк, попутно рассуждая о жизни в Выгорьевске и о том, какие же мужики сволочи.
- … Дык вот и говорю, думаешь, они от радости что ли пьют? Нет, не от радости. Все от того, что делать нечего. А чего им тута делать? Ну, вот хоть лесопилка эта. Три часа руками помахают, не упашутся, а потом чего делать? Думаешь, к жене-детям? Неее, а зачем им напрягаться? Вот и ходят ко мне, останканиваются. – она обернулась на Шурочкина – Ты идешь там, не?
- Иду. – подтвердил Шурочкин, улавливая боковым зрением движение слева. Что- то небольшое скоро, но скрытно следовало за ними по веткам деревьев. Белка?
- Долго еще? – спросил Шурочкин.
- Так, а всё, пришли. – развела руками бабка, кивая на две сросшиеся приметные сосны.
- Куда пришли? Где труп? – не понял Шурочкин.
- Так тут он, ты мох- то в сторонку откинь, откинь. – посоветовала бабка, отходя в сторону.
Шурочкин наклонился, ухватился за плотный моховой пласт и потянул на себя. Перед ним открылась глубокая темная яма, с редкими перекрестьями веток сверху на которых и покоился моховой покров. Из ямы пахнуло гнилью и горелыми головешками.
Шурочкин достал телефон и посветил, но слабый телефонный фонарик не доставал до дна, где неприятной грудой лежало бесформенное противно поблескивающее нечто. Капитан обернулся к бабке.
- Это вы сами такую яму выкопали? – спросил он, не веря в физические возможности бабы Люды.
- Сама, сама, - с готовностью закивала она. – Я все сама. Уж сколько лет сама тут со всем управляюсь.
Глубоко посаженные глаза с редкими ресницами сощурились и смотрели на капитана с плохо скрываемым презрением.
- Вот чего ты приперся, а? Без тебя так все хорошо было. Мне до следующего полнолуния всего три дня осталось.
Бабка медленно подступала к Шурочкину.
- Погодите, Людмила Федоровна. Я не понимаю.
- И нечего тебе понимать. Посмотрел на Таську? Там она лежит, мертвая, не сомневайся. Все, как писано было в статье этой. Сожгли на площади. Давай, рыженький, смотри мне в глаза. По-доброму разойдемся. А то, если по-доброму не хочешь, то в яму прыгай к ней. Тут хорошо лежать, покойно. Через годок-другой грибы через тебя прорастут, промеж жил и костей твоих. Вода телесная в землю лесную уйдет. А там и сам лесом станешь. Места у нас такие, особые. - бабка приближалась, вкрадчивый ее голос переходил в сиплый шепот. – Если по - хорошшему, то и ладно. Не с руки мне тебя губить за зря. Мне –то от тебя ничего не надо. Вернешшшься в Москву свою, начальству доложишь, что Поросссенко во всем виноват. Туда ему и дорога, бестолочи. Возомнил из себя, понимаешшшь. Они у меня тут все по струнке ходят, а этот… Слабею, слабею, оттого и силу Тассськину забрать понадобилось. Только одна ведьма должна быть в деревне. Такое правило. Понимаешшшь?
Бабкино лицо оказалось совсем близко, а спиной Шурочкин почувствовал твердую и мокрую сосну. Как так получилось, он не понимал, слышал и осознавал только бабкин шепот и видел ее слившиеся в один большой и голый, совсем безресничный глаз. Если бы не сосна за спиной, то горячие ватные ноги давно бы уже соскользнули в яму, унося Шурочкина на ее омерзительное содержимое. А бабка продолжала шептать:
- Так, что, милай, договорились? Поедешь в Москву добровольно?
- Меееее, - заблеял Шурочкин, перед глазами которого встал покойный майор Семен Николаевич в майке и форменных штанах с Кефиром на руках, как раз за спиной ставшей очень страшной бабки.
- Держись, СанСаныч, не слушай ее, гадину! Это она меня погубила! И Волка с Бадыковым своей силой держит и поселок весь! – строго сказал майор.
- Эээ, да ты уже готовенький. Ишь, какой слабенький оказался, а еще капитан! – причмокнула бабка. - Ну давай, смотри мне в глаза, не отрывайся. Поросенко во всем виноват, понимаешь? Он, сволочь, хотел землю Таськину под себя подмять. Он и подельники его, менты, ее запугали, а там и вовсе расправились. Понял?
- Дыыыаааа – выдавил из себя чужим голосом Шурочкин. – За чтоооо?
-Ишь ты, любознательный какой! – ухмыльнулась бабка. – Ладно уж, скажу, раз так. Все равно не вспомнишь ничего к вечеру. Таська кровная моя. А нам на роду написано только у кровников силу брать. Я уж двести тридцатый годок живу, а все потому что силу по крови забираю. Хорошо сейчас жить, привольно. Вода сама из крана бежит, тепло от батареи, телевизор, кино всякое. Вот и живу. И дальше жить буду, сто лет, двести, как захочу. Вот они все у меня в руке. Все под мою дудку пляшут. А Таська слабая была, слабая. Проку от нее немного…Ну да ладно. Смотри мне в глаза!
Бабка щелкнула пальцами перед его носом, и Шурочкин мягко осел на землю.
- Вот и хорошо, вот и ладно.
Она ловко подхватила моховой пласт, укрывавший яму и вернула его на место.
- Посиди тут, поспи пока. А я пойду. Парни мои меня на тарантайке с огоньками довезут. Прощевай, рыженький.
Бабка отряхнула руки и пошла назад, не оборачиваясь. Шурочкин остался сидеть тряпичной куклой под сосной. Перед ним остался стоять майор, который укоризненно качал головой.
- Не виновааат я, товаааарищ майоооор! – силился объяснить Шурочкин, который пытался не терять связи с реальностью. – Это гипнооооз.
- Я тебя не виню, она тут весь поселок загипнотизировала. И меня… А я Таську любил, с детства любил… - и майор заплакал, утирая слезы краем майки.
Как только спина бабки в синей куртке скрылась из виду, с ветки спрыгнул Кефир. Он осторожно обошел вокруг сосны, обнюхал бесчувственного Шурочкина, поставил ему на грудь передние лапы и пребольно укусил за нос. А потом еще и еще раз. В голове Шурочкина стало проясняться, а майор присел рядом и потряс его за плечи.
- Не спи, Саныч, не спи, нельзя спать, а то забудешь все. Сейчас Волк с Данькой вернутся, потащат тебя на поезд, ты спящим притворись. А главное, Кефиру верь. Он тебя не предаст!
Шурочкин старался не спать, кот кусал его за пальцы, за уши, царапал за шею. В голове вертелось: Поросенко не виноват, не виноват, ведьма всех загипнотизировала, весь поселок, она виновата. Штаны намокли, но Шурочкина это совсем не волновало. Единственное, что еще связывало его с реальностью был звук. Где-то высоко стрекотали сороки и дробно стучали дятлы. Шурочкин пытался поднять руку и погладить кота. Кому еще, в конце концов можно доверять, как не начальнику полиции и полицейскому коту? Гипноз ведьмы был как яд змеи, который медленно распространился по телу и постепенно отключал все функции. Шурочкин это знал точно, в детстве его кусала змея. Он лежал такой же беспомощный и жалкий в лесу на земле и ждал помощь. В тот раз помощь пришла в виде соседа, а сейчас вокруг суетился, мурчал и тормошил его грязный полосатый кот.
Послышались приближающиеся голоса, из-за деревьев показались Волк в серой куртке и Бадыков с сигаретой в зубах. Шурочкин закрыл глаза.
- Вот он, проверь. Спит или нет. – скомандовал Волк, стараясь не приближаться к яме.
- Спит, точно спит. – подтвердил Бадыков.
- Тащи его теперь. – недовольно буркнул Волк. – За ноги бери.
Матерясь и спотыкаясь, они потащили тяжелое и вялое тело Шурочкина к машине. На месте усадили его на переднее сидение, а Волк пристегнул ремнем, подергав для надежности.
- Все, вези его на станцию. Она сказала, что все сделано прочно. Давай. – приказал Волк.
Машина покатилась по трясучей дороге. Шурочкин отчаянно старался не заснуть. Он думал о бабке, о погибшей из-за какой-то непонятной силы гражданке Плотвиной, о ее дочери, которая наверняка теперь в опасности, об оставшемся в лесу Кефире и о майоре, утирающем слезы майкой.
Дальнейшие события Шурочкин помнил плохо, Бадыков затащил его в поезд, устроил на нижней полке, предварительно засунув его, Шурочкина сумку в багажное отделение и присовокупив к ней пакет с провизией.
- Вот тебе, капитан, хорошей дороги. Не забудь про меня, в Москве-то! Бадыков Данияр Тимурович. Не забудь.
Поезд тронулся, над Шурочкиным склонилось лицо майора.
- Ну все, можешь спать, молодец, капитан, не подвел!
Майор растаял под набирающие амплитуду качания поезда, а ритмичные поездные стуки слились с сердцебиением самого Шурочкина. Последнее, что он помнил, был его собственный вопрос: « Зачем???»