Кое-что о бывшем⁠⁠

Глафира сплюнула под ноги, высморкалась и вытащила телефон. От страха хотелось в туалет и першило в горле. Услышав знакомое покашливание, она сморщилась от отвращения и хрипло бухнула:

— Коля, всё. Я хочу развестись.

В спину будто вогнали кол, который давил в поясницу и мешал согнуться.

— Я развожусь, — сухо повторила она и зубами сдёрнула с губы чешуйку шелушащейся кожи.

— Нет, — наконец ответил муж. — Нет.

— Мне всё равно, что ты скажешь. Я не счастлива рядом с тобой. Я не хочу больше.

— Я занят. Обсудим вечером.

Глафира зажмурилась.

— Я не приду вечером.

— Придёшь. Я встречу тебя после работы, — отчеканил Николай.

— Нет, — хрипло ответила она. — Завтра заеду забрать вещи. Всё.

— Я не дам тебе развод, Глаша.

— Развод, Коля, — прошептала Глафира и сбросила вызов. Убрав телефон, она ощутила такое утомление и свободу, будто на плечи упала вся усталость девяти лет брака. Зашла в забегаловку и стала мучительно выбирать из стандартного меню. Эспрессо нельзя — вредно сердцу. В латте — много сахара. В капучино — тем более.

— Ты знаешь, что в эту бурду кладут? Молотые злаковые и картон. Кофе надо молоть дома. У тебя турка в шкафу плесневеет.

Она вздрогнула. В зеркалах над столиками отражался лишь хоровод испуганных Глафир. Никакого Николая. Медленно выдохнув, она вернулась к витрине. В глазах рябило.

— Бамбл карамель, — попросила дрогнувшим голосом и достала из тайного отделения синюю двухтысячную. Пока готовили кофе, уселась за столик и высыпала на поцарапанную лакировку купюры и мелочь. Совсем мало осталось.

Кофе подействовал, как алкоголь: ударил в голову. Она смело окликнула баристу:

— От вас можно позвонить? Телефон разрядился.

...Локтем прижимая сумку к боку, обжигаясь мелкими глотками, Глаша цеплялась за трубку. Антон ответил сразу — и узнал её тоже сразу, как будто это был тот самый вечер, а не пасмурный полдень девять лет спустя.

— Привет! Ты как?

Бабочки, о которых Глафира думала, что они давно почили, вспорхнули, и всё внутри затянуло сладким узлом. И вдруг храбрость ушла, и кофе перестал взрывать внутри горячие пузырьки. Она сдавленно пробормотала:

— Ты был прав, Антон. Я развожусь.

Жалость к себе накрыла, выкачала силы. Глаша привалилась к стене; от соли защипало ранку на губе.

— Где ты? — без лишних слов спросил он.

— Кофейня, — всхлипнула она. — На проспекте Шарова…

— Возьми себе что-нибудь. Поешь как следует. И жди. Скоро буду. Жди. Обещаешь?

— Да, — прошептала она.

— Скоро буду, — повторил Антон и добавил вдруг сорвавшимся голосом: — Глашка…

***

...Когда они впервые выбрались на свидание, она уже заканчивала университет.

— Хочешь, сходим куда-нибудь?..

— С ребятами?

— Не. Только мы.

В трубке повисла тишина. Антон нервно сосчитал до трёх и сглотнул.

— Ты как? Не хочешь?

— Хочу, — после паузы ответила Глаша. — Только сейчас соберусь быстренько...

Она сбежала с крыльца в коротком, ужасном оранжевом платье в красный цветочек.

— Может, ты ждала, что мы пойдём в какой-то клуб? — неловко спросил он, оглядывая её ноги. — А я в парк какой-то тебя веду…

— Клуб? Смеёшься? Никогда не была и не планирую, — отрезала Глаша.

— Спустимся к пляжу? Там попрохладней, — предложил Антон, когда впереди замаячила решётка парка. Глафира кивнула. У реки он жестом фокусника вытянул из рюкзака плед и расстелил его на сухом песке.

— Класс! Ещё бы бутерброды сюда.

— Ну, бутербродов у меня нет, но зато…

Орехи были солёными, запить было нечем. И к тому же сильно раззадоривали аппетит.

— Как тебе вообще? — неловко спросил Антон, стряхивая с пледа крупинки соли и пыль. — Хотела бы сюда ещё прийти?

— Да, было бы здорово, — рассеянно откликнулась Глафира, глядя на дальний берег...

***

...Она болтала в бумажном стакане остатки рафа-грильяжа, когда вдруг опомнилась — схватила пудреницу, кое-как замаскировала тени под глазами и облупившийся нос, стянула с волос краб — скрученный пучок рассыпался по плечам. Стараясь унять нервы, принялась ходить по кофейне, поминутно оглядываясь, в каждом втором узнавая мужа.

— Глашка! Ты как? В норме?

Глафира вздрогнула, круто обернулась.

— Я… я…

— Давай отойдём, Глаш. — Антон осторожно отвёл её в сторону, усадил за столик. — Поела? Хочешь что-то ещё?

— Я поела уже… Антон… Антон, что мне делать?

На щеках и подбородке виднелась двухдневная щетина. Давно-давно она не видела мужское лицо так близко. Мужа вблизи при свете она не видела никогда.

— У тебя руки ледяные. Мёрзнешь?

— Нервничаю.

— Я тоже, — усмехнулся Антон. — Годы радиомолчания, и — «я развожусь»!

— А ты знал. Ты ещё тогда знал, что так всё и будет...

— И ты знала. — Антон пожал плечами, но тут же мягко, встревоженно добавил: — Не о том сейчас, Глашка...

Муж никогда её так не называл.

— Антон… Ты можешь побыть со мной? Се… сегодня?

— Ты же знаешь.

— Спасибо… Я боюсь его видеть, Антон. Я боюсь его.

Он стиснул её руки.

— Тебе не обязательно с ним встречаться.

— Как? Мне нужно забрать вещи… и развод…

— Вещи не проблема.

— Да ладно — вещи! Что у меня там — хламиды эти ниже колена,
шерстяные подштанники… Антон, мне они не нужны! Но развод! Я должна уговорить его… как? Как?

— Есть вариант, — ответил Антон, ещё крепче сжимая её руку.

— Какой? — горько хихикнула Глафира, почти пьяная от кофе, страха и ледяного сквозняка.

— Идём, — ответил он и повёл её за собой — молча, до самого выхода из метро у высокой башни на юге столицы. Заговорил, только когда за ними захлопнулась тяжёлая, с выдавленным узором дверь.

***

Ему казалось, всё стабильно шло к началу отношений, когда у неё появился Николай. Иногда Антон почти верил, что он тоже маг — объяснить Глашино «преображение» иначе не получалось.
Они перестали видеться. На письма Глафира отвечала формально и кратко. Когда с последней встречи прошло одиннадцать месяцев, выдержка полетела к чертям.

Красная баночка от бальзама лежала на своём месте. Краткий вдох — полчаса. Вдох поглубже — сутки. Он не дыша отвернул крышку. Это было большим искушением — забыть Глафиру. Если мазнуть по запястьям, сотрётся целый год, а если как следует намазать руки — жирно и щедро, так, что лёгкий запах шампанского сгустится в сладкий и душный аромат, — Глашка изгладится из памяти без следа.

***

— Глашка, — прошептал Антон близко-близко. — Если захочешь, я тебе всё расскажу. Но ты можешь просто оставить всё это мне. А утром он исчезнет из твоей жизни навсегда.

— Ты хочешь убить его?..

— Почти, — прошептал он и поцеловал её в волосы.

— Нет. Не надо, — вздохнула Глафира, стягивая перчатки. — Антоша… Не надо. Я утром поеду домо... к нему... и разберусь во всём. Я скажу ему, что...

Антон вдруг отстранился и включил свет. Глафира увидела в зеркале рядом с ним уставшую старуху — никакие гирлянды, лампочки и надежды больше не сглаживали возраст. Он стоял рядом — в длинном плаще и джинсах. С подола капало, браслет на запястье перекрутился, а в глазах стояла такая же усталость.

— Ты же знаешь, разговоры не помогут. — Голос у него стал сухой и скучный.

— Я договорюсь с ним… уговорю…

— Нет. Ты помнишь, в который раз приходишь ко мне за девять лет?

— В первый, — дрожащим голосом выговорила Глафира.

— В пятый. Раз в два года. Под конец октября. Стабильно.

Антон зажёг лампу — свет рванулся сквозь рыжий абажур. Достал из ящика стола красную круглую банку с напёрсток.
Отвинтил крышку.

— Вдохни. Неглубоко.

— «Звёздочка»? Ты смеёшься?..

— Вдохни!

Глафира покорно поднесла баночку к лицу, приготовившись к знакомому холодному запаху, но уловила только тонкий праздничный аромат шампанского.

— Антон?.. Почему уже ночь? Мы же хотели встретиться в кофейне. Я тебя не дождалась, да? Прости, пожалуйста! Мне стало нехорошо, я, видимо, выскочила на воздух… Антон… Антон! Где мы?

— Я же просил — не вдыхай глубоко. Весь день забыла...

Глаша уронила лже-«Звёздочку» и опустилась на пол.

— Антон… это какой-то провал в памяти… Я развожусь…

— Я знаю. — Он присел рядом и обнял её. — Давай ты разденешься, выпьешь чаю, и я всё объясню. Только не нервничай…

***

— Смотрю на тебя и держусь из последних сил.

Глаза у него в блеске фонарей были совершенно чёрные — не чета светло-зелёной радужке при свете дня. Глаша глядела в них снизу вверх и всё пыталась понять, что же произошло — как же она, помолвленная невеста, оказалась с ним, тут, так поздно — и руки у неё упираются в его грудь, а его лицо совсем-совсем близко.

— А я… я тоже…

Антон всё смотрел на неё и не двигался, словно одеревенев. Она даже прислушалась: дышит ли? Дышит. Сердце у него билось так, что чувствовалось сквозь его куртку и её перчатки.

***

— Глафира? Ты как?

— Всё в порядке, — шмыгнула она. — Прости, что так долго… Даже не предлагаешь выпить. Хотя, по-моему, моё состояние внуша…

— Ты всегда отказываешься. Говоришь, муж запрещает.

— Когда это — всегда?

Антон долго молчал. Наконец ответил:

— Я дал тебе бальзам, блокирующий память. Поэтому ты забыла сегодняшний день, с самого утра.

— И что же было сегодня? — подозрительно спросила она.

— Ты позвонила и сказала, что хочешь развестись. Говорила, боишься ехать домой. Я предложил поехать ко мне, ты согласилась… Глаша, это происходит не в первый раз. Ты бываешь здесь каждые два года, как по часам. Видимо, в это время Николай тебя особенно допека...

Имя мужа подействовало, как хлыст. Глафира вспомнила, что нужно будет вернуться, и за тошнотой едва разобрала последние слова.

— Я сделала ошибку, — не слушая, выговорила она. — Выйдя за него. Я думала, он будет заботиться обо мне. И он заботится! О моём нравственном облике! Медитации, какие-то диеты, нравоучения, постулаты… Все эти хламиды, монады… Мы до сих пор живём с его родителями… Я не могу так больше...

— Я знаю, что сделать, чтобы он исчез, — тихо повторил Антон. — А ещё я могу дать тебе антидот к бальзаму, и ты вспомнишь всё сама. Все дни, что провела со мной...

— С тобой… Я не верю… Это колдовство какое-то, — дрожа, рассмеялась Глафира. — Я утром пойду к нему. Это какое-то помешательство.

— Ты дура? — крикнул Антон, вскакивая из-за стола. — Ты один раз уже испортила всё, Глаша! Мы могли быть вместе, без всяких крайних мер! Но каждый раз — одно и то же! Я! Могу! Всё! Решить! Никакого Николая!

Антон снял с полки тетрадь в синей обложке.

— Впишешь сюда имя — и человек исчезнет, как будто не было.

— Что за ерунда? — вытирая нос, пробормотала она.

— Не веришь? А один раз даже почти согласилась.

До неё вдруг дошло. Даже если это просто фантастика...

— Дай! Дай! Что надо писать? Только имя? Что?

— Только имя. Пиши и думай о нём. Больше ничего.

Она прижала кулаком страницу. Приоткрыв рот, выписала каллиграфическую «Н» и уже начала «и», когда Антон мягко отвёл её руку.

— Рано. Это работает в Хэллоуин — сегодня с полуночи и до завтрашнего полудня. Потерпи. Чуть-чуть.

— Ты издеваешься? Раньше не мог сказать?!

— Если ты решилась, три часа ничего не изменят.

— Он не узнает, где я?

— Разве что ты сама ему скажешь. Сюда нельзя войти без приглашения.

— Подожди… Антон. Слушай, это всё сказка, да? Про бальзам, про эту тетрадь… Ты как будто колдун какой-то. Ты меня разыгрываешь?

— Нет, — он пожал плечами, нахмурился. — Я и есть колдун. Просто ты ни разу так и не поверила мне и предпочла забыть все наши встречи за девять лет.

— А почему я не попросила стереть самую первую встречу?.. Я б не мучилась тогда…

Глаза у него расширились и полыхнули серебром.

— Потому что я не захотел, чтобы ты это забывала. Иначе у меня не осталось бы никакой надежды.

Глаша заплакала. Куда-то исчезли последние силы. Антон подал ей руку и помог подняться.

— Идём. Поспи пару часов. А потом…

— Я впишу его имя, — всхлипнула она. — Впишу… Не веришь?

Он вздохнул. Довёл её до широкой кровати, зажёг разноцветную гирлянду.

— Фонарики? Ты ведь уже большой мальчик, — пробормотала Глафира, опускаясь на покрывало.

— Это для тебя. Ты всегда любила фонарики, — ответил он, и в полумраке Глафира никак не могла понять выражение его лица.

— Ложись. Я скоро приду.

— Нет! Не уходи! Не оставляй меня одну!

— Сюда не войти без приглашения, Глаша. Никто здесь тебя не тронет. Спи.

— Антон! Не уходи!

— Ладно. Ладно. Не уйду. Ложись.

Она забралась под одеяло — как была, в сером свитере и длинной шерстяной юбке — и услышала, как он сел на край кровати.

— Если хочешь, сделаю так, что тебе приснится что-нибудь приятное, — предложил Антон. Глафира приподнялась на локте, поймала его ладонь:

— Ляг со мной, пожалуйста. Просто… просто на минуту.

Он посмотрел на неё ласково и горько. Она молча отвернулась и зажмурилась до лиловых кругов под веками. Глухо спросила:

— Почему ты сам не вписал его имя в эту тетрадь? У тебя же
было девять Хэллоуинов…

Антон обернулся, и теперь эмоция в его лице читалась без труда.

— Я думал, ты его любишь.

***

...Когда Глафира проснулась, Антон сидя дремал рядом. Телефон на прикроватной тумбочке светился — новая смс.

«У тебя последний шанс, Глафира. Я знаю, ты у него. Позвони, и мы сделаем вид, что ничего не было».

Она беззвучно рассмеялась, взяла с тумбочки ручку и скользнула к дверям.

В кабинете слабо пахло шампанским. Вспыхнул свет. В кресле сидел Коля.

— Я предупредил, что это последний шанс.

Глафира открыла рот, но почему-то забыла, как кричать. Только обернулась в сторону спальни.

— Он спит. И больше не проснётся. А ты о нём забудешь. Раз и навсегда.

Николай раскрыл синюю тетрадь и металлической ручкой размашисто вписал имя. Часы показывали начало первого.

— Что… что ты сделал!!

— Он достаточно долго крал тебя у меня! Через полчаса ты забудешь обо всём, что с ним связано.

— Коля… Коля, прошу тебя, сотри его имя… Пожалуйста, оставь хотя бы память о нём… Я обещаю, я больше никогда… никогда, ни слова…

— Я не верю тебе, — холодно ответил муж. — Собирайся.

Она, всхлипывая, поползла к нему.

— Да встань ты! — раздражённо крикнул он. — Хватит унижаться! И без того провела ночь с чужим мужчиной! Мне придётся снова объяснять тебе… Я не хочу, ты знаешь, как я этого не люблю...

— Достаточно.

Антон стоял в дверях кабинета — куда более напряжённый, чем Николай.

— Глафира, встань. Это я сделал так, что дом впустил его. Я рассказал ему про все девять лет.

— Антон! Он вписал в тетрадь…

— Часы идут вперёд.

Николай тяжело поднялся из-за стола и двинулся к колдуну.

— Антон! Коля! Пожалуйста, прекратите!

Комната завращалась; мгла с углов пожирала оранжевый свет. Николай шёл на Антона раскачивающейся медвежьей походкой.

Колдун молча стоял в дверях. Коля вытащил из-за пояса пистолет.

— Антон! — завизжала Глафира. — Это не муляж! Это его табельное оружие! Анто-он!

Антон не шевельнулся. Николай поднял ствол. Миг спустя его рука безвольно повисла. Глаза застлала мутная пелена.

— Он сейчас всё забудет, — Антон аккуратно разжал пальцы соперника. — И ты, если захочешь, тоже. А потом я впишу его имя в тетрадь. Если хочешь, можешь сделать это сама — у тебя есть минуты две.

Глафира посмотрела на распростёртого на паркете мужа. Присела, неловко коснулась его груди.

— Дай. Дай мне ручку, Антон.