Книга «Прощай, Питер!», Камелин Н. В. Глава II⁠⁠

Кто я такой и что это за история

ГЛАВА II. По дороге в Питер
Среда, 20 ноября 2019

Переворот сознания.

Все начинается незаметно. Сначала ты часть системы воспитанная в духе, что есть начальники и есть подчиненные — начальники решают какие-то непомерные задачи, а подчиненные полагаются на них, надеясь на долю малую от общего дохода.

Потом следует ряд разочарований в начальниках всех мастей, когда тебя кидают и обманывают. Раз за разом, демонстрируют полную некомпетентность, а ты смотришь и думаешь: «Здесь я бы сделал иначе». Но молчишь, потому что все еще считаешь, что начальники особая каста и им виднее.

Потом вдруг замечаешь, что большинство начальников абсолютно не защищает и не уважает интересы подчиненных. А порой еще и делает все, чтобы обмануть их в свою пользу и использовать служебное положение. Например, делают неудобный график просто потому, что им лень продумывать удобный.

Затем до тебя доходит, что ты живешь в классовом обществе. В мире победившего капитализма. А в один прекрасный день ты видишь, как какое-то издательство обновляет весь пул журналистов и сначала думаешь, что это шанс, но потом понимаешь, что и тебя также выкинут на улицу спустя время.

Наконец, приходит понимание, что ты все можешь сделать сам и начальники не нужны. В этот момент наступает окончательный перелом в сознании и ты становишься абсолютно самодостаточной единицей, способной сворачивать горы.

Они уезжали из Питера по новому вантовому мосту, мимо новостроек, поставленных на намывной территории. Там, где совсем недавно он нырял в волны Финского залива. Ехали в новую, самостоятельную жизнь. Никита, жена, двое детей и всякая рухлядь, которую люди вечно таскают за собой. А за бортом оставался город, в котором прошли тридцать лет его жизни. Тогда Никита думал, что уже не вернется назад.

Большие города словно живые существа, которые постоянно растут и меняются. Кажется, что еще вчера на этом месте был бильярдный клуб в котором ты пил пиво с друзьями. Но на месте дворца культуры, в котором он располагался, уже построена новая сцена известного на весь мир театра. Совсем недавно поблизости от твоего дома был кинотеатр, в который ты приходил поиграть на игровых автоматах после школы, а теперь на его месте станция метро. От этого особенно заметной становится скоротечность жизни.

Никита открыл глаза. Он лежал на животе, на сырой и холодной земле ночного леса. Место вокруг освещалось слабым светом ночного неба, что придавало таинственности происходящему. Как вышло, что из поезда он попал прямиком сюда? Что произошло? Никита встал и огляделся.

Обычный лес. Правда не очень густой. Похоже, что где-то под Питером. Но до Питера еще ехать и ехать, а на дворе ночь. Да и как куда-то ехать, если никакой дороги поблизости нет — ни железной, ни автомобильной?

— Сплю я, что ли?, — спросил вслух Никита, словно надеясь, что его услышат и ответят, — Надо попробовать выйти к людям.

Никита попытался вспомнить, чему его учили в пионерском лагере — про мох на камнях и ветки на деревьях. Как-то раз, лет десять назад, он поехал в лес с одной девицей. Там они хорошенько накурились и девица запросила мороженного. Просила так долго и нудно, что Никите пришлось согласиться и пойти за ним.

Разумеется, он почти сразу заблудился и долго блуждал среди тропинок и камней, пытаясь найти дорогу. Пикантности ситуации добавляло то, что если бы Никита пошел не в ту сторону, то до ближайших людей было сто с лишним километров по прямой, если идти в правильном направлении.

На счастье, тогда он увидел двух девиц и увязался за ними выйдя на лесную дорогу, где и до станции оказалось недалеко. Но сейчас все было иначе. Никита не знал где он, откуда пришел и куда идти.

Никаких ориентиров вокруг тоже не было. Ни огней на горизонте, ни шума машин или поездов, ни линий электропередач или водоемов поблизости не наблюдалось. Это, в целом, был довольно странный лес. Редкие деревья, похожие на пихты, холмистая местность и полное отсутствие травы, камней и мха. Земля была присыпана чем-то серым, похожим на жухлые хвойные иголки. Такой пейзаж простирался во все стороны, насколько хватало глаз.

Никита откровенно боялся этого места, но старался гнать мысль о страхе прочь. Нет, он не верил во всякую чудь, хотя если бы она и была — для нее здесь было бы самое место. Никита скорее опасался диких животных и людей, чьи намерения могли быть какими угодно. В жизни у него было достаточно ситуаций, позволяющих убедиться в том, что незнакомые люди могут представлять реальную угрозу жизни и здоровью.

Здесь даже ориентиров никаких не было! Куда идти? Как не начать ходить кругами? Он подошел к ближайшему дереву и с хрустом отломил от него нижнюю ветку.

— Хоть какой-то ориентир, — сказал Никита бросив ветку на землю. А затем отправился в путь.

Непонятно было, что это за место. Он шел уже несколько часов, а пейзаж практически не менялся. Не было ни дорог, ни столбов, ни водоемов — только сплошные холмы, заставлявшие бесконечно спускаться и подниматься на небольшие вершинки, с которых открывался одинаковый вид.

Никита даже пытался забираться на деревья, но и это не принесло особенной пользы. С высоты вид оставался таким же во все стороны, до горизонта. Если честно, ходить уже порядком надоело и Никита собирался сделать привал, когда вдалеке стал виден дымок. Совсем небольшой и малозаметный в сумраке леса, но достаточно четкий для того, чтобы определить, что это дым от костра. А значит, кто-то костер разжег. А значит, Никита в этом лесу не один.

Она сидела лицом к огню и не услышала, как он подошел, поэтому вздрогнула, услышав хриплый голос Никиты:

— Здравствуйте.

— Доброй ночи! Откуда вы взялись?

— Из Нижнего Новгорода, а до того из Питера. Но конкретно здесь я очутился после того, как уснул в поезде. А вы?

— Знаете, я не совсем помню, кто я и откуда. Такое чувство, что я спала и проснулась у этого огня. Мне было страшно, холодно и темно, когда вдалеке появилась мерцающая точка. Она становилась все ярче, пока я не оказалась здесь. А когда я пытаюсь подумать о чем-то еще голова начинает болеть, поэтому я не пытаюсь. Просто греюсь у огня.

— А я пытаюсь выйти из этого леса, — сказал Никита, усаживаясь по-турецки напротив девушки, — вы не против, если я тоже погреюсь?

— Мне кажется, хуже от этого никому не станет.

Лес молчал. Трещали дрова в небольшом костре. По телу Никиты растекалось тепло, мышцы и суставы ныли после долгой ходьбы. Удивительно, что не вылезли мозоли. Он давно не ходил на такие расстояния.

— А что это за Питер? Интересное название. Это город или поселение?

Теперь Никите и правда стало не по себе. Не знать, что такое Питер — это очень серьезно. Если девушка не знала про Питер, то где тогда оказался сам Никита? Впрочем, если у нее были провалы в памяти, то она могла и сама быть из Питера, просто не помнить этого. А может она просто шутит?

— Как вас зовут? — нарушила тишину девушка.

— Никита. Простите, я немного удивился вашему ответу. Питер это город, в который я обещал себе не возвращаться и в который направлялся, когда очутился здесь.

Холодные волны Финского залива омывают набережную в ЛенЭкспо. В воздухе витает осень. Павильоны и пространство между ними заполнены ярмаркой «Российский фермер». Со сцены возле шестого павильона поет группа «ЛЮБЭ». Никите двенадцать лет.

В те годы, вместе с другими пацанами, он часто проникал на территорию ЛенЭкспо совершенно бесплатно: зимой приходили по льду, летом перелезали через заборы.

Поначалу сильно мешали администраторы — люди преклонного возраста, в велюровых пиджаках малинового цвета с золотыми табличками на лацканах, чьей задачей было не пускать на выставки посторонних. Но они не могли соревноваться в скорости с детьми. Главное было — проникнуть внутрь павильона, а дальше ты делался неуловим.

ЛенЭкспо переводится как «ленинградская выставка». Когда-то на месте этого уникального выставочного комплекса были песчаный пляж, ангар для гидропланов и свиноферма — окраина послевоенного Ленинграда.

Но времена меняются, и в восьмидесятые годы XX века здесь построили небывалый по размаху выставочный комплекс. Рядом открыли Морской Вокзал, обшитый по фасаду советским алюминием, и разбили парк «Василеостровец».

Очень кстати оказалось ЛенЭкспо в 90-е. Выставки, выставки, выставки! Со всего мира ехали сюда купцы, чтобы показать себя советским людям, а заодно заключить выгодные контракты.

Это был другой мир — яркий, неземной, волшебный. Сверкающий огнями среди тусклых Питерских болот. Неважно, что была за выставка: посвященная продуктовой упаковке или стоматологии, инженерным технологиям или игрушкам — интересно было всегда. А после проведения выставок помойка выставочного комплекса становилась поставщиком красивой посуды, ковролина, элементов декора и других «сокровищ» Никитиного детства.

Как завороженный входил он в этот сверкающий мир полный чудес! На контрасте с обычной жизнью выставочный мир выглядел особенно прекрасно. За забором оставались хмурые одноклассники, одетые во что попало, злые, голодные, разделенные внутри себя по уровню достатка родителей, враждебные и чужие друг другу.

На выставках всегда были приятные, ухоженные, жизнерадостные и общительные взрослые люди, у которых находились для Никиты подарки — ручки, наклейки, брелоки, пакеты, яркие каталоги или конфетки. Здесь были шампанское, лимузины, конфеты, вечерние платья, фрукты и вкусные угощения.

А за забором ждали темнота и сырость, серые макароны и котлеты из хлеба. В городе бомжи дрались за пустые бутылки. На выставках выступали яркие артисты, модели и ди-джеи. В городе шла невидимая война на уничтожение — мужчины спивались, пенсионеры искали металл и макулатуру по дворам. На выставках все было чисто, светло, аккуратно, необычно и дружелюбно.

Это был пир во время чумы. И этот пир завораживал и являлся ярким лучиком света в темном царстве Питера тех лет. Дома Никита собирал бесценные сокровища и артефакты из другого мира: каталоги, пакеты, ручки и сувениры, которыми щедро одаривали детей участники выставок. Он даже выучил несколько фраз на английском, чтобы налаживать коммуникацию с иностранцами. Что-то вроде: «Кен ю гив ми а сувенир?».

Не обходилось и без эксцессов. Часть пацанов проникала на выставки просить не сувениров, а денег. Это была целая банда ребят из его школы, которая портила отношение иностранцев к тем детям, которые хотели не денег, а внимания и впечатлений.

В основном из-за этой банды их и гоняли администраторы. А еще пацаны спокойно могли подкараулить Никиту после выставки и отобрать подарки. Или побить за то, что он не выпрашивал для них деньги.

Первый «Российский Фермер», состоявшийся в 1992 году, был не особенно масштабным и прошел незамеченным. Пик для этой выставки наступил через несколько лет и запомнился Никите двумя моментами. Во-первых в 1996 году на «Российский Фермер» впервые приехало множество европейских производителей продуктов, а во-вторых эти производители привезли много образцов своей продукции. Но из-за проблем с разрешительными документами и санитарными сертификатами торговать им запретили. Поэтому в последний день выставки европейцы просто раздавали продукты бесплатно. И это тогда, когда люди годами сидели без зарплат и работы!

Драки ленинградских бабушек за кусок бесплатной европейской колбасы показали мальчику то, чего ребенку видеть не стоило: обмен моральных приоритетов на кусок еды. Несмотря на это выставки навсегда остались одним из положительных воспоминаний детства для Никиты.

— Никита, что с вами?

— Простите, наверное просто устал и немного растерян. Питер — это большой город известный на весь мир. Там прошла большая часть моей жизни. Я испытываю к этому городу сложные чувства.

— Почему?

— Не готов сейчас ответить на этот вопрос достаточно ясно. Возможно потому, что в войну там от голода и холода умерли сотни тысяч человек. И это лишь один небольшой эпизод в истории города. Когда-то давно я сел и подробно написал о том, почему для меня Питер — это холод, тьма, сырость, серое бесконечное небо и такие же серые бесконечные сумерки. Прямо как в этом странном лесу, кстати.

— Тогда это действительно странное место.

— Простите, я совсем забыл спросить ваше имя.

— Я не уверена. Кажется, что-то на Н.

— Незнакомка, — выпалил Никита и смутился, — простите. Можно я буду называть вас Наташей?

— Звучит знакомо. Давайте пока оставим это имя, а если я вспомню настоящее, я вам его обязательно скажу.

— Договорились.

Никита чувствовал себя странно. Вся эта ситуация, этот лес, что все это такое? Где он? Телефон! Ведь в кармане должен быть телефон! Никита так растерялся, что совсем про него забыл.

Телефон и правда нашелся, но сети не было. Интернет тоже не работал. Карты не показывали ничего. Единственное, что работало нормально — книжное приложение, которое Никита скачал для того, чтобы читать в поезде. Но книги закачать он не успел. Надеялся сделать это в дороге, но времени не хватило. На телефоне хранился только один текстовый файл — архив дневника, который Никита вел почти двадцать лет.

— Что это, Никита?

— Телефон, но он сейчас почти не работает, поэтому толку от него нет. Разве что мои воспоминания, которые никак не помогут нам выйти из этого леса.

— Воспоминания, которых у меня нет. Поделитесь своими?

— Необычная просьба. Хотя здесь все необычное. Что ж, давайте я прочитаю вам что-нибудь. А потом попробуем двинуться дальше и поискать других людей.

— Давайте, только я боюсь отходить от огня.

— Мы будем действовать осторожно. В конце концов, если бы я не начал двигаться, то не нашел бы вас.

— Да, вы правы. Нельзя вечность сидеть на одном месте. Чтобы будете читать?

— Сейчас, — Никита уткнулся в экран, — вот неплохой кусочек.

Суббота, 04 сентября 2010

Год начался с похорон и переезда, а также с потери работы.

Я решил подождать весны. За те три месяца, что она к нам шла, я немного почитал, немного порисовал и насочинял немного песен. Потом пришла весна. Я устроился на новую работу, стал получать деньги. Летом закрутил бурный роман, который захватил все мои силы, внимание и время. Несмотря на это, я начал постоянно репетировать, корректировать песни, собирать музыкантов и готовится к выступлениям.

Роман кончился также внезапно, как и начинался, в начале августа. После этого я пару недель отпивался алкоголем. В конце концов мне стало так плохо от выпивки, что эти ощущения затмили собой боль от потерянной влюбленности.

Снова начал общаться с одним старым другом, у которого оказалось в жизни все настолько плохо, что пришлось опять наливаться алкоголем, на этот раз с ним вдвоем.

Под конец лета на работе начались сокращения, и я снова оказался безработным. При чем опять по совершенно объективным причинам. Только в этот раз считать оказалось нечего, так как все деньги были благополучно потрачены на рестораны, концерты и просто на жизнь.

В начале сентября поучаствовал в концерте старых друзей. Вот, буквально вчера это было. Со следующей недели активно ищу работу и стараюсь поддерживать репетиции на том же уровне, что и раньше. Надеюсь хотя бы к весне начать выступать по клубам города. Так что музыка, на данный момент, главный приоритет моей жизни.

Не хватает стабильности. Осталось три тысячи рублей, пять пачек сигарет, комната без мебели, со старыми окнами и без обоев на стенах, Кот и пол-пачки кофе. Впрочем есть еще кое-что: желание петь, желание жить, и надежда на то, что любовь бродит где-то рядом.

— Вы интересный человек, Никита. А что это за роман и что за особа?

— Конечно, что еще может заинтересовать девушку, — улыбнулся Никита, — Эта особа очень особенная. Я потратил на нее примерно пять лет жизни.

— Но у вас же написано, что роман был коротким?

— В тот раз да. Но до него были еще. Сейчас я найду, где про это написано. Вот, только этот рассказ будет чуть больше и подробнее.

— Я не против. Тем более, что все никак не светает, а блуждать в темноте не хочется.

Никита оглянулся. Действительно, темнота, казалось, стала еще гуще. Хотя по логике должен был наступить рассвет. Сколько он блуждал по лесу, пока не увидел дым от костра? Сколько они просидели возле огня? Должно было взойти солнце, а вместе с ним понимание, где какая сторона света. Хотя что толку от этого, если не знаешь, где находишься. Никита встряхнул головой, чтобы отогнать прочь эти мысли, прочистил горло и начал читать. Теперь он даже радовался, что зачем-то хранил архив в телефоне. Казалось, что согревает не только огонь, но и мерцающие буквы на небольшом экране.

Вторник, 18 ноября 2008

Кажется, что ко мне подбирается депрессия. Она уже засунула свою черную мордочку в дверь и с любопытством смотрит по сторонам: «Давненько я здесь не была». И словно ждет — полетит в нее тапок или предложат молока? Давно не заходила она в гости.

А я смотрю на нее и вспоминаю при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. Вроде это было летом 2006-го или 2005-го года. Устроившись работать в павильон на авторынке и зарабатывая ровно столько, во сколько обходились мне сигареты, кофе, одежда и пиво по пятницам, я ровным счетом ничего не хотел менять. В то время я плотно подсел на травку и мне было совершенно наплевать, что происходит в окружавшей меня действительности.

Эксперимент с травкой продолжался четыре года. Не скажу, что это были плохие или хорошие годы. Я их не очень помню. Но однажды в наш ларек забрел покупатель отличающийся от других разговорчивостью и живостью. Около часа мы проговорили про моторные масла, после чего он предложил мне работать в его компании. Я решил попробовать и взял отпуск. Тогда эта затея показалась мне глупой и уже на второй день стажировки я не явился на новую работу, выбрав вместо нее здоровый крепкий сон.

А год спустя, когда я курил травку уже по три раза в день, я решил все же попробовать себя в новом качестве и вырваться из порочного круга. Прощание с хозяином ларька было тесным и трогательным. Мне говорили, что я ничего не добьюсь на новом месте, а на старое меня не примут. Уходить было трудно, но я переступил эту черту, чтобы изменить свою жизнь.

С девушкой, которая была у меня в то время, мы постоянно ссорились. Эта девушка была необычной. Мы познакомились в офисе и поначалу друг другу жутко не нравились. Наши столы стояли впритык и ее раздражало, как я стучу пальцами по столу, а меня музыка, которую она слушает. Мы были двумя эгоистами в центре собственных вселенных. Что-то влекло ее ко мне, а я был недостаточно решителен, чтобы ответить отказом. И все завертелось. Мы ссорились, мирились, съезжались и разбегались. Вновь и вновь. Это был замкнутый круг, выхода из которого просто не было. Разорвать его мы оба не решались.

На новом месте мое трудолюбие стало неожиданно награждаться успехами и через полтора года я уже руководил отделом из двенадцати бездельников. А потом я вспомнил, что кроме работы есть много других, не менее прекрасных занятий. Это был ренессанс деградации. Я дул на концертах, пил на квартирах, занимался сексом в подъездах, уходил в транс на дачах. Много путешествовал, прожигал деньги и жизнь, а после кутежей возвращался к месту работы. Обычно на час раньше, чтобы спокойно выпить кофе и съесть яичницу в ресторанчике поблизости.

Вполне закономерным стало то, что довольно быстро я потерял хорошую работу и снова очутился на авторынке, где работал шесть дней в неделю за в два раза меньшие деньги. А потом я потерял и девушку.

Тогда я был примерно на минус пятом этаже дна. Пил, жалел о прошлом, снова пил и тешил себя надеждой, что еще смогу выкарабкаться. А потом искал где бы купить снотворное. Не хотелось вешаться, а стреляться было не из чего. Разве что из пальца.

Тогда судьба и послала мне Наташу. А вместе с ней и Марину, и Женю. Наташа прекрасная девочка со сложной судьбой. Не знаю точно, может у нас и мотивы были похожими, только она как-то смогла вытащить меня в студию на Синопскую. Туда же она привела и Марину с Женей. Они были начинающими музыкантами, им нужен был старт. Мне нужнее был финиш, и тем не менее мы подходили друг другу. Я сыграл несколько своих песен. Им понравилось, и начались репетиции.

В тот момент я работал шесть дней в неделю и посвящал два вечера репетициям. Очень скоро опять начались квартирные посиделки, разъезды, тусовки, и прочие радости. Пару раз проскочил легалайз. И все вернулось обратно. Тогда же, во время двухнедельного загула на чьей-то хате, я первый раз попробовал стимуляторы.

Бросал долго. Было нелегко. Пару раз срывался. Научившись видеть, чувствовать, и дышать по другому довольно сложно возвращаться в маленькую комнатку два на шесть метров, к зарплате которую смешно называть вслух и к одиночеству.

То время наполняли атаки паники, паранойи, страха и оцепенения. Водка особо не брала, хоть литрами пей или смешивай с пивом. Ночь на наркотиках и алкоголе, день на работе, вечер на студии, ночь на наркотиках и алкоголе. Результатом двух месяцев такой жизни стала демо-запись. А потом я распустил группу и запил еще сильней. Вот одна из моих песен того времени:

«Еще четыре часа и я как тряпка упаду под стол.

Что делать, что рассказать? Я через ноздри выпускаю ментол.

В твоих глазах пустота, она сливается с гладью стекла.

Еще четыре часа, я не вернусь сюда никогда.

Ментол.

Ты молча смотришь в окно и больше нечего тебе сказать.

А я смотрю на часы, я понимаю, скоро убегать.

А двести сорок минут и я свободен от твоих коков.

Еще четыре часа, еще четыре. Я вырываюсь из мира снов.

Ментол».

Пил без остановки. Уволился. Находил халтуру, получал деньги и снова пил. Тошнил водкой, открывал новую бутылку и пил снова, упрямо запихивая в себя эту дрянь. И самым отвратительным было то, что я не пьянел. Просто забывался сном часов на пять после второй бутылки водки, чтобы проснуться в том же дерьме, в котором засыпал.

К февралю я остался совсем один, круг замкнулся и у меня случился психоз. Деньги кончились, водка натерла мозоль в желудке. Удивительно, как еще осталась в доме мебель. Теперь точно все, сказал я себе, залез в ванную и перерезал вены. Но криво, глупо и не до конца. Да и мельхиоровые ложки в доме еще оставались, и немного золота — все это можно было сдать в ломбард.

Спустя еще два месяца водки и отчаянья закончились последние деньги. Наступила черно-серая питерская весна. Я пошел в ломбард и заложил золотую цепь с крестом. После этого зашел в аптеку и купил снотворное. Сел в автобус и поехал на вокзал. С собой взял таблетки, маленькую бутылочку воды и кулон, подаренный девушкой. Все, что мне было нужно на этот раз. На вокзале взял билет до Чудова — триста километров от Питера, чтобы не нашли и не опознали никогда.

Но на пути к платформе меня встретила цыганка, которая вкрадчиво посмотрела мне в глаза и сказала: «Живи! Твой час еще не пробил. Ты еще будешь жить. Ты еще полюбишь, будешь счастлив и у тебя будут дети. Ты еще скажешь мне спасибо, а теперь иди!». Цыганка забрала у меня последние деньги, но я бы отдал ей еще. Не каждый день спасают твою жизнь.

Тогда я доехал до Чудова, но таблетки пить не стал. Оставил их вместе с кулоном в старом деревянном доме и вернулся обратно. Не скажу, чтобы после этого жизнь моя сильно изменилась. Но внутри я понял, что жизнь состоит не только из отношений, наркоты или музыки. Это еще и пение птиц, солнечный свет, а также другие прекрасные банальности.

— Никита, вы же говорили, что это будет история про любовь, а про любовь в ней нет ни слова.

— Есть, Наташа, есть. Просто все слова про любовь написаны невидимыми чернилами между строк.

— Как это?

— Посмотрите, что я, то есть он написал? Здесь только про него, про его чувства, его желания и поступки. Разве написал он про цвет глаз любимой девушки? Или про волшебный оттенок ее кожи? Стук ее сердца, тепло рук?

— Нет.

— Нет. Значит, это была не любовь. Это был обычный роман. Хоть и растянутый во времени, но обреченный на неудачу. Любовь я встретил намного позже. И только встретив любовь понял, что никто и никогда до этого меня не любил.

— О ком вы?

— О матери моих детей, которая ждет меня в Нижнем Новгороде. Знаете, пожалуй мы засиделись. У меня уже все затекло. Было бы здорово найти выход отсюда, вы не против?

— Вы обманщик, Никита! Обещали про любовь, а сами рассказали что-то совсем другое.

— Раз обещал, значит обязательно расскажу. Но теперь давайте выдвигаться. Потому, что от сидения на одном месте толку, как видите, никакого нет.

— Ну почему же нет, вот и я вас нашел, — откуда-то сбоку раздался сиплый мужской голос.

Наташа вздрогнула и издала то ли стон, то ли короткий выкрик. Никита вглядывался в темноту, пытаясь рассмотреть говорившего.

— Давно вы здесь стоите?

— С того момента как вы, молодой человек, начали рассказывать прекрасной девушке про свои отношения с алкоголем и наркотиками. Вы так увлеклись рассказом и своей прекрасной слушательницей, что даже не заметили моего появления.

— Почему же вы не представились нам? — спросила Наташа.

— По двум причинам. Во-первых, я не хотел мешать. А во-вторых, хотел дослушать.

— Кто вы такой? — спросил Никита.

— Я местный гид, — ответил собеседник подходя к огню. Это был крепкий мужчина, неопределенного возраста, с большой белой бородой. Одет он был в мешковатый потертый свитер, делающий его похожим то ли на бомжа, то ли на старого охотника.

— Значит, вы покажете нам дорогу к людям?

— Я покажу вам путь. И, пожалуй, Никита, вы правы. Нам действительно пора выдвигаться.

Влюбленные часто сидели долгими вечерами в ее квартире на улице Лазо, недалеко от метро Ладожская. Разговаривали про магию, тайны, загадки и другие миры. Художница любила в фэнтези. Ей казалось, что она живет на земле уже не первую жизнь.

Она рассказывала ему кем была в прошлой жизни. Жила она тогда в Атлантиде и занимала какой-то видный пост. «Мы с тобой не такие как все», — часто говорила она, — «Мы не такие, как те люди, которые нас окружают. Все вокруг живут свои суетные жизни, ни на что не обращая внимания. Мы с тобой другие — ты и я».

А потом они раздевались и приглушали свет. Художница доставала кожаный ремень и просила отхлестать ее. Тогда ему действительно казалось, что они не такие как все — особенные, посвященные в какие-то тайны. Но по большому счету, ничего особенного и не было. Просто отношения двух людей, скрытые от посторонних глаз. Двух людей, которые делились друг с другом тем, что было им дорого и делали то, что считали нужным, никого не стесняясь. Сильно ли они отличались тех людей, которые их окружали?

Он был мастером короткого рассказа и носил длиннополый плащ с белыми мокасинами. Она говорила, что он выглядит как человек не умеющий одеваться. У них было мало общего.

И все же она улыбалась ему при встрече, а он улыбался ей. И так они сходились друг с другом где-нибудь у Летнего сада, когда на дворе стоял теплый месяц лета. Работали они стол к столу и все время ужасно ругались из-за всякой ерунды, вроде степлера на чужой половине или громкой музыки. Но чаще они играли, переписывались в офисном чате, и ходили курить на лестницу.

Потом вдруг он начал ревновать ее. И это чувство смешивалось со страхом того, что он не сможет удержать ее. Что останется один, когда она найдет себе другого. Он пестовал в себе это чувство, но не знал как с ним быть. И нужна она ему была, и не знал он, что делать с ней

А она просто любила. Так, как может любить молодая женщина — страстно и пылко. Они встречались два с половиной года, но не в этом дело. Дело в том, что когда они ссорились в очередной раз или когда он ждал ее под дверью, слушая новый альбом популярной исполнительницы и глядя на яркие окна соседнего дома — он был счастлив. Единственным образом счастлив. Естественным образом.

И снег белыми хлопьями падал за окном когда они пили сбитень в кухне. Нет, все же было в этом что-то, чего не объяснить словами. Хоть и рвутся они на волю, а как начнешь писать — так и иссякают, остаются только чувства. «А помнишь она попросила проколоть ухо, и ты проколол? Как вы вместе увольнялись с той работы и мечтали, что теперь все будет здорово?».

И кофе с корицей, и чайки. И Нева в гранитных стаканах. Он тогда хотел написать что-то способное поразить ее. Но так и не смог найти слов. С тех пор прошли годы. Он изменился. Изменился в корне. И все, что было тогда милым и радостным, стало как будто наивным и детским. Иногда он удивлялся тому, как он мог встречаться с этой женщиной. Но еще больше он не понимал, что же тогда происходило.

И не понимает до сих пор. Хоть у него уже совсем другая жизнь, ее имя он вспоминает иногда, когда улыбается, а иногда, когда по радио крутят их песню. Пыльный город все также будит его звуками машин по утрам и старается загасить звезды ночью. Но он знает, что в вечности навсегда останутся с ним тот самый подъезд и та самая ночь.

— Мне кажется, однажды ты убьешь меня, — так она говорила, — Мне кажется, что убьешь.

Теперь и ему так кажется.