Как я любовь нашел⁠⁠

Признаюсь честно: работа – последнее, о чем хотелось бы рассказывать. Не, никаких секретов. Ну, почти. Ладно, будем честны – подписка о неразглашении имеется, все-таки, там насмотришься, нанюхаешься...наслушаешься. А там, бывает, такого наговорят, так лишний раз порадуешься, что клиенты твои – народ не болтливый. Мертвые, понимаешь, редко голос подают, чего бы там про них писатели не придумывали.

Ну и вторая проблема – запах. Формалин формалином, да только при препарировании он не спасает. А с телом, бывает, долго возиться приходится, особенно когда ты толком не умеешь еще ничего. В противогазе не видно ни шиша, от медицинской маски разве что вспотеешь. Только терпеть и остается, а куда деваться? Деньги хорошие, геморроя мало.

Тьфу, блин, говорю же – не хочу про работу. Тут ведь как: кому брякнешь, что в морге при институте тела ворочаешь – так всё, не отвертишься. Изволь рассказать, как чего происходит, не страшно ли, не противно ли, а откуда мы тела берем...до смешного доходило, на свиданку с девочкой собрался – и час ей про разницу в скальпелях толковал, как резать удобнее, объяснял. Ей-Богу, будто убийцу наемного готовил. Она, кстати, пропала потом куда-то, с ценным этим багажом знаний.

В общем, воротит от этих разговоров, не хочу, ну их к черту. Без меня уж небось рассказали. Я о другом хотел, о, так сказать, романтично-невероятном. Вот ты веришь, что при такой работе да таких интересах можно любовь свою встретить? Я не верил.

Где ее брать, любовь-то? Среди молодых педагогов? Те больше на труп смотрят, чем на тех, кто его подготовил. Да и я, признаться, выглядел тогда похуже тел, что мы наверх из морга отправляли. Разрыв болезненный с женой переживал, курил много, поправился...не красавец, да.

Коллеги еще, помимо студентов, есть – да там сплошняком мужики и бабы, немногим от них отличающиеся. Без вариантов.

Так, в общем, и куковал бы один. Да только чудо случилось. Иначе никак не назову, ты послушай, согласишься.

Сначала был телефонный звонок. Номер незнакомый, но я всегда беру, знаешь. Люблю поговорить, на работе особо не с кем. Мошенники, опросники, рекламные услуги, интернет-провайдеры – звоните, звоните, я с удовольствием. Ничего, правда, не куплю, ни на что не поведусь, но хоть человеком себя почувствую.

Как сейчас помню голос этот – с заминкой небольшой, с заиканием, то ли от волнения, то ли врожденное. Привет, говорит. А тебя Руслан зовут?

А меня, вот случайность, именно так и зовут. О чем я застенчивой девушке немедленно и сообщил. Думаю, ну, сейчас начнется: специально для вас, Руслан, мы кредит одобрили…

А она помялась и вдруг, торопливо: а меня Людмила. Представляешь, мы как в Пушкине, Руслан и Людмила.

Красиво, согласился я. Очень по-Пушкински. Ни черта, надо сказать, я из Пушкина не помнил, но не говорить же барышне, что последняя книга, мною прочитанная – “Основы прозекторской практики”.

Она вроде как обрадовалась даже, прям будто в трубку улыбнулась – не вижу, но чувствую. Я, говорит, не знаю, как сказать прямо…

Смело, отвечаю я. Вы меня заинтриговали, Людмила.

Слышу, опять смеется. Ладно, говорит. Раз заинтриговала, то скажу: ты мне понравился просто. Я тебя в институте видела. Ты серьезный такой, страшно познакомиться. Вот, добыла номер кое-как, подумала, может, так будет проще…

Во дела, думаю я. Студентка, получается. И чего мне с ребенком этим делать? Ей хоть восемнадцать-то есть?

А Людмила, видать, мысли прочла. Ты не беспокойся, говорит, я совершеннолетняя. Второй курс, между прочим, почти закончила. И в медицинском деле разбираюсь!

Аж вызов в голосе прозвучал, будто я ей экзамен собираюсь устраивать. Да какие экзамены, думаю, милая. Я тебя лет на пятнадцать старше, табаком и несчастьями насквозь пропахший, куда мне с тобой…

Людмила, видать, помимо медицины, еще прорицание где-то изучила – безошибочно мысли мои угадала. И не думай, отчеканила, что ты вот сейчас мне каких-нибудь липовых фраз про “не стоит” наговоришь и трубку положишь. Я так долго смелости набиралась, чтобы тебе позвонить – теперь ты храбрости наберись!

От такой претензии я аж маленько потерялся. Ничего себе, юная девица меня за шкирку пытается взять!

А вдруг я женат, говорю. Это тебе в голову не приходило?

Не женат, отвечает. Я про тебя слышала, вы с женой развелись, и с тех пор ни одной девушки рядом с тобой нет.

Вот это осведомленность, говорю. Точно?

Точно – а у самой голос чуть не дрогнул. Побоялась, видать, что ошибочны слухи.

Я вздохнул. Ладно, говорю, ты права. И не женат я, и девушки у меня нет. Только что тебе до меня? Встретиться, наверное, хочешь? Погулять?

Не хочу, огорошила она меня. Мужчина первый на свидание должен позвать, да при том искренне, а не из вежливости. Ты меня, если и пригласишь, так только потому, что сама навязалась – а я так не хочу.

Во как, удивился я. А что же тебе тогда нужно?

Общаться, отвечает. Давай друг другу рассказывать всякое? Хотя бы иногда. Рассказывать и слушать. Любишь говорить?

Люблю, признался я. Жаль, мало кто любит меня слушать.

Я буду слушать, твердо сказала она. Только, чур, без работы. Ты не против?

Тут я понял, что готов влюбиться.

Не против.

***

Сам не заметил, как разговоры эти драгоценными стали. Начиналось-то с малого. Десять минут перед сном поговорили, на следующий день – двадцать...через неделю я ей с утра звонил, хорошего дня пожелать. Она, правда, не всегда трубку брала – но непременно к ночи сама набирала: расспросить, как день прошел, как настроение. Знала, что курить пытаюсь бросить. Подбадривала, советовала всякое – то леденцы сосать, то пластырь никотиновый налепить. С молодежными группами познакомила – я и не знал, что столько годных вещей нынче делают.

С ней я начал учиться говорить не о работе. Оказалось, что за трупами я жизни не вижу: совсем забыл о своей любви к плаванию, о велопрогулках, о том, что под диваном пылится подаренный друзьями телескоп. Обновил абонемент в бассейн, перебрал застоявшийся на балконе велосипед, протер и настроил свой небесный объектив. И каждый вечер с нетерпением ждал ее звонка.

О себе она говорить не любила. Рассказала, что ей нравятся насекомые, что дома стоит целая муравьиная ферма. Что раньше была волонтером в приюте для бездомных животных. Что до недавнего времени очень хотела уехать на Дальний Восток, чтобы жить и работать там. Что мама ее жива, а вот отец умер год назад, от инфаркта. Что у нее есть прекрасный кот Чип, которого она подобрала на улице аж десять лет назад.

Слушай, ну я не буду перечислять всё, о чем мы трепались. Вагон и маленькая тележка тем – достаточное объяснение? Я вообще не верил, что так бывает. Жена моя была человеком тяжелым, таким, знаешь, каменным. Мы с ней в двадцать лет познакомились, но уже тогда приземленности в ней было лет на сорок. И я с ней вместе отяжелел, заматерел, остепенился…

А Людмила...она была другой. Настолько другой, что, казалось, время повернуло вспять: я снова молод, легкие мои не испаскудились черным чадом вечного дыма, и я только начинаю жить. Только начинаю. Это были прекрасные две недели. А потом я позвал её на свидание.

Помню эту напряженность, первый раз возникшую в наших разговорах. Она замолчала, нехорошо замолчала, и внутри у меня всё похолодело. Вдруг, подумал я, вдруг она, пообщавшись со мной, разочаровалась и больше не хочет встретиться?

Люда, говорю, ты только не отказывай мне. Я же не выдержу.

Слышу, она вздохнула. Понимаю, отвечает. И знаю – правду говоришь.

И молчит опять. А я кожей чувствую: сейчас будет какое-то страшное “но”.

Не прогадал.

Но, слышу, встретиться пока не выйдет. Тут дело такое: я умерла, а ты живой. Понимаешь?

Не понимаю, отвечаю. Не понимаю и понимать такой ответ не хочу, потому что, если пойму, то с ума могу сойти. Впервые захотелось мне трубку бросить, лишь бы дальше не слушать.

Я умерла, повторила она. Две с лишком недели назад. Ты меня сам вскрывал, не помнишь? “Такая молодая”, ты тогда сказал. А тебе старший ответил – что, не привык еще к молодым-то?

Я ее слушаю, а холод до костей пробирает. Была такая, была…

Ты как, хриплю, тогда разговариваешь? Откуда у тебя телефон? Ты же в холодильнике, мы тебя еще студентам не отдавали…

Лишь бы, думаю, замялась, засмеялась, призналась, что розыгрыш дурацкий.

А она только всхлипнула. И трубку бросила.

Я кинулся перезванивать – номер недоступен. Еле утра дождался, на работу бросился. Нашел ее…

Я первый раз такое видел, клянусь. Тело-то за две недели, пусть и в холодильнике, да изменится – на свежачок, уж как ни крути, не потянет. А эта лежит, будто не тронута. И самое страшное, знаешь...у нее в руке телефон зажат был. Мы не могли так упаковать, не было при ней ничего. Ну, ты, наверное, понял, какой номер там был что в набранных, что в принятых?

Ну и что, скажи, мне оставалось делать? Ясно было сказано: не встретимся пока, потому что я живой, а она мертвая. Мертвых мы оживлять пока не научились, а вот умирать, слава Богу, умеем.

Не злись. Я чин по чину все подготовил: бумаги в одном месте собрал, распоряжения соответствующие оставил. Вены аккуратно вскрыл – ну, глянь, не порезы, а загляденье. Специально с крыши прыгать не стал, чтоб черепушку не размозжить.

Так что, будь другом, зашей меня, наконец. А то, пока я тут распинаюсь, формалин уже все сосуды выхолодил.

И это. Когда будете студентам меня отправлять, не говорите, что я тут работал, ладно? Ребята они все же молодые, впечатлительные…

Спасибо. Пока.