Как немцы персидский шёлк через Московию возили. Расплата⁠⁠

В Готторпе сначала приняли Имамкули-султана. И переговоры стали обоюдным разочарованием. Посол не имел полномочий для заключения торгового соглашения. Шах буквально предлагал дружбу, посылать туда-сюда делегации; конкретики ноль. Причем подарки привез роскошные, на 25 тыс талеров; все же, шах питал надежду на заключение союза с европейскими правителями. Крузиус предполагал, что Имамкули потребует утвердить на бумаге союз против турок. Реальность была жалкой - состряпали ответ так, чтобы не разгневать прежде времени и умолять о разрешении торговли. Имамкули-султан покинул Гольштейн спустя два месяца, c письмом герцога, в котором тот просил шаха ожидать нового посла.

О переговорах с русскими известно и того меньше. Факт, что денег им не дали; и будто бы в Москве другого не ждали. Еще летом прибыл от Брюггемана к Мушерону [он оставался представителем Компании] некий Яков Сверкель. Посла смутила несогласованная «прибавка» в тексте ратификации, что в случае неуплаты 300 тыс ефимков следовало взыскать деньги с послов либо с самого князя. В декабре Мушерон столкнулся с задержкой новых послов и 80 возов товаров в Персию на 400 тыс талеров. Три месяца бодания, жалоб на понесенные убытки от снабжения первого гольштинского посольства и лишь 20 тыс ефимков уплаты сверх положенного сдвинули возы с места. В марте 1640 г. Сверкель был отпущен в Готторп с выговором за неуплату денег и за «порицание русских думных людей» [та история про взятку дьяку Чистому].

Первоначальный оптимизм от возвращения Брюггемана, который «значительно облегчит дело», сменился раздраженим от осознания провала. Негласно сошлись во мнении сделать купца крайним. Сначала секретарь посольства добился через суд извинений за оскорбления. Затем Фридрих потребовал подробный отчёт об истраченных деньгах, и «дано было довольно продолжительное время, но всё-таки такую во всем отчетность он, Бругман, представил крайне неудовлетворительно». Теперь купца обвинял лично герцог, «назначив для того особого правительственного обвинителя перед особым судом, составленным из дворян и высокоученых господ ассесоров». Список обвинений поражает:

Бругман нарушил верность... нагло и совершенно безболезненно переступил границы данных ему повелений, потерял всякую добросовестность, честь и стыд... подменял бумаги, писанные к высоким особам, делал ложные доносы... постыдно расторг свой брак, вёл злую жизнь, совершил умышленное убийство [засёк персидского солдата на обратном пути], растратил вверенное ему имущество и деньги его княжеской светлости на многие тысячи...

В чем и правда был виноват Брюггеман, так это в упрямой вере в успех дела. Вследствие чего приукрашивались отчёты и давались легкомысленные обещания. В итоге Проект становился рентабельным лишь на миллионных оборотах, а на реальных суммах проигрывал уже налаженным английским и голландским схемам из-за выплат шведам и русским. Особенно герцога возмутило дерзкое требование изгнания голландцев из Персии, что могло и войну спровоцировать. Фридрих покровительствовал оранжевым, тщетно пытался привлечь их в Компанию.

В общем, всё сложилось против Брюггемана; в октябре 1639 г. его арестовали и 2 мая 1640 г. приговорили к повешению. По указу герцога помиловали и казнили достойным способом, ударом меча по шее. Олеарий встречался с ним перед смертью. Его рассказ сильно отдает литературностью и христианской моралью: раскаяние, исповедь, прощение за обиды в слезах, «разные разговоры о духовных предметах» и «неужели ты думаешь, что я устрашусь смерти». Даже еcли делить на два и критически воспринимать, то Брюггеман вёл себя достойно, не пытался скрыться [а мог ведь залечь на дно в Брюгге - десять постов ждал момента для этой отсылки], да и на суде признал вину, что всё изначально было мошенничеством.

Оценки его личности разнятся. Ловягин пишет, что все приписываемые преступления не имели такого негативного влияния на успех дела, как объективные обстоятельства (расстояния, риски, конкуренты, объемы производства, неодобрение шаха). И высоко оценивает дипломатические навыки - заключенные им договоры ратифицировались всеми сторонами. Ратцель, геополитик XIX века и автор биографической статьи об Олеарии, считает казнь Брюггемана «темным, не вполне выясненным пунктом». Ломайер, автор статьи в словаре XX века, определяет купца скорее авантюристом, чем дипломатом. Нетерпеливость, вспыльчивость и несправедливость осложняли отношения с подчиненными. Энергичное и напыщенное поведение имело успех в России, но в Персии только нажило врагов.

Еще есть теория Г. Ф. Мюллера, который необоснованно ссылался на путешественника XVII века Шардена. Брюггеман был гражданином Гамбурга. И вся затея с использованием Готторпа это прикрытие дряхлеющей Ганзы, которая не могла действовать открыто [почему?]. Стал-быть, купец был пешкой, которой пожертвовали. Американец Барон, делавший перевод Олеария на английский в 1967 г., считает версию Шардена-Мюллера надуманной и опровергнутой работой в датских архивах Кикзее (у того в приложении к книге есть и оригинальные отчеты Брюггемана о переговорах в Москве и Персии). Сам Барон считает поведение Брюггемана в Персии безответственным и «настолько далеким от благоразумия, ожидаемого от посла, насколько это вообще возможно» [тезис Олеария, из последней главы книги].

Теорию в духе заговора могу и от себя предложить. Краем уха зацепил подкаст Домнина, выпуск про Персию [кстати видел его на пикабу в комментариях, ник правда не вспомню]. Он приводил любопытные факты про тёплые отношения между шахом и царем. Персия была первой страной, что вообще признала Михаила Романова как правителя. России был предоставлен кредит в «7 млн золотых» [только 7 тыс и серебром, источник] и в подарок направлены трон [все же его пораньше привезли, а вот ризу самого Христа получил Михаил], не говоря уж про икру заморскую, баклажанную. За десять лет до событий в Персии бывал Федот Котов, от которого остались путевые заметки. Да и вообще, Астрахань уже была развитым торговым портом. Впоследствии, уже при царе Алексее в 1667 г., торговую привилегию получат именно персидские армяне. Так ли уж нужны были русским какие-то европейцы?

Договор с гольштинцами защищал тех русских купцов, которые уже торговали в Персии, и по сути немцев выдавливали на неосвоенные, а потому не самые выгодные, товары. Против них могла сыграть и общая с персами подозрительность к настырным европейцам. Романчуков вёз какое-то письмо к шаху, Олеарий отмечал хитрость посланника. И русского приняли при дворе раньше, чем немцев. Можем ли мы предположить, что он мог настроить шаха как минимум быть настороже? Все бы так, только самоубийство Романчукова не укладывается в схему. Если ему была поставлена тайная задача помешать немцам, то ведь у него получилось. Не хочется верить, что он так по-иезуитски втёрся к иностранцам в доверие, ведь постоянно оказывал им дружеские услуги. Но в Москве его ждала опала. Может, дело в том, что отчеты Романчукова не бились с лживыми рапортами Брюггемана, в которых обо всем договорились. С немцами ведь ехал и персидский посол, какие еще доказательства нужны... В общем, история не менее мутная.

Диалектично, но смерть Брюггемана будто перезапустила дело его жизни. To be continued...