Как немцы персидский шёлк через Московию возили. Перепутье⁠⁠

Остался с Феба ты, мой милый друг, народом,

Я ж к варварам плыву, навстречу злым невзгодам

Пауль Флеминг, Под парусами; официальный поэт путешествия

...Итак, в апреле 1635 г. делегация вернулась в Готторп. По словам Олеария, сразу стали готовить посольство в Персию. А пока его отправили с поручением в Брабант, по возвращению Адам сильно заболел, «наш медик в Гамбурге счёл меня за мертвого человека». Олеарий во время лечения находился в доме Брюггемана, как и «другие лица свиты также столовались в доме посла Брюггеманна и получали всякое доброе обхождение». В очередной раз мы находим подтверждение человеческих качеств этого купца, может, не самого щепетильного в расходовании средств.

К осени 1635 г. был утвержден состав нового посольства. Олеарий приводит [II книга, 1 глава] поименный список из 96 человек. Где, помимо слуг, солдат и моряков, были музыканты, часовщики и даже погребщи́к (= кладовщик винных запасов, от слова пóгреб). Впечатляющая процессия, по мнению Кикзее, согласно нравам Востока. Неприятности начались сразу: из-за плохой погоды «повредили» два других корабля на рейде, о чем с иронией пишет Олеарий: «тут мы заметили, что большинство наших моряков в искусстве мореплавания были столь же стары и опытны, как наше судно, в первый раз выходившее с нами в море». Оставим пока путешественников, Кикзее вновь приводит уникальные сведения о событиях до отплытия.

Примечателен сам факт, что незнатный купец договорился с царским двором, где с «византийским высокомерием» относились к иерархии, титулам и рангам. Брюггеман произвел впечатление великолепными подарками: «они [русские] были поражены, что в Германии есть такие знатные вельможи или князья, которые могут снарядить столь респектабельное представительство... равное нашим знатным вельможам в отношении доходов». И это при годовом бюджете герцога в 280 тыс талеров; только за полугодовую задержку в ожидании шведов послы истратили 15 тысяч.

Вызывают опасения и неподъемные условия договора, для обещанных выплат требовалось изъять из оборота не меньше миллиона талеров, не считая транспортных расходов и зарплат сотрудников. «Разумные негоцианты» предупреждали герцога, что потребление шёлка в Германии не настолько велико, чтобы оправдать ожидания; вместо фиксированных сумм нужно было договариваться на процент оборота. Тем временем летом 1635 г. объявили о выпуске акций Компании, для финансирования первого рейса.

Ожидалось привлечение 500 тыс талеров, из которых на 122 тыс закупить английское сукно, кошениль [американский жучок, сырье для красителя; в оригинале почему-то Cockonille] и морскую рыбу. На выручку и остальную наличку предполагали закупить 500 тыс фунтов шёлка [= 227 тонн], 19 тыс фунтов ревеня [= 8.5 т] и драгоценные камни, что после продажи в Европе дало бы 1 856 250 талеров. Из доли герцога - треть, 651 тыс - следовало заплатить пошлины России и Швеции (по 300 и 200 тыс) и жалование посольству, поскольку Компания не имела отношения к международным договорам Готторпа. Компания должна была получить 145 тыс талеров прибыли. Учитывая условность оценки, это все равно больше, чем дивиденды голландской Ост-Индской компании, а товары, привезенные новым маршрутом, обошлись бы дешевле на 25%.

Прежде всего, вложиться в Компанию предлагалось подданным герцога. Из числа инвесторов выбирались и управляющие. Что-то пошло не так, и первоначальная стоимость пакетов акций была снижена. Возможно, обосновывалось необходимостью отправить посольство до конца года. В целом, у акционеров полномочия были шире, чем у голландских вкладчиков. Те же внимательно следили за становлением проекта. В письме директоров Ост-Индской компании губернатору Батавии в сентябре 1635 г. сообщается, что беспокоится не о чем, шёлк, идущий через Москву, не принесет прибыли из-за больших опасностей и расходов.

Дела шли неважно и у готторпского резидента в Нидерландах, Николая де Бей (Nicolaus de By). В течение 1635 г. он активно пытался привлечь инвесторов, и не смог найти ни одного. Чтобы обойти условие русских не допускать иностранного участия в Компании, герцог планировал переселить желающих в Фридрихштадт. Де Бей докладывал, что несмотря на интерес «самых знатных и могущественных жителей Генеральных Штатов», переезд ими не рассматривался. Они предлагали разместить своего представителя в Фридрихштадте, «как это принято во всех купеческих городах» и вносить деньги с общего счета, чтобы «вложить много тысяч, не выясняя, является ли это его [вкладчика] собственными средствами или он в долгу перед другими».

К концу года герцог дал согласие на присутствие голландского маклера [в оригинале - Faktor]. Но теперь голландцев возмутили 60%-пошлины в пользу князя. Они предоставили свои расчеты, что в лучшем случае прибыль не достигнет и 40%, из которых еще нужно выплатить сборы другим государствам и страховщикам, а «мы сами должны будем довольствоваться малой частью». Позиции Готторпа слабели, что выразилось и в ходе новых контактов со шведами. Оксеншерна оставался скептиком, что высказал Крузиусу, но требовал участия в торговле. Тот лишь добился от шведов извинения за свои «неразумные» действия в Москве, и переговоры были отложены.

Фридрих расширил полномочия Брюггемана, поручив тому составление писем к иностранным правителям. При этом держать их содержание в тайне, сообщить детали компаньонам лишь после приведения к присяге и уже в Москве. За послами оставалось последнее слово, «так как послы наши лучше всего понимают... чтобы ни в чем не поступалось наперекор им». Однако неловко начавшееся путешествие удачнее не становилось. Брюггеман обратил внимание, что

ветер треплет паруса... и увещевал штурмана быть повнимательнее; тот, однако, успокоил нас, говоря, что перед нами открытое море. Вследствие чего мы, идя на всех парусах, наскочили на скрытую плоскую подводную скалу и сели.

Причем утопили верительные грамоты. Пришлось срочно закупать «самые большие пергаменты... которые можно найти в Гамбурге». Пока их везли, судно окончательно потонуло в другом месте, с утратой подарков к шаху (например, часов за несколько тысяч талеров). На этот раз побоялись причаливать в Ревеле без лоцмана, и вышли в открытое море, где попали в бурю, которая выкорчевала мачты. Брюггеман раздал людям деньги и драгоценности, в сундуках смысла уже не было. Перед тем, как корабль разбило о берег, людей успели пересадить в шлюпки. Испытывая недостаток в хлебе, «должны были есть сыр-пармезан, которого еще оставался большой кусок». Каким-то чудом пересекли море на лодках, и высадились на эстонском берегу, где застряли до весны в ожидании грамот.

Дисциплина была строжайше укреплена, назначена часовая молитва утром и вечером, на которую созывают звуком трубы (вот для чего музыканты нужны). На молитву являться «немешкотно», опоздавшие обязаны платить штраф до половины талера, и лишаться стола до уплаты. И в целом, вести себя прилично, «к чужим всякий должен относиться дружелюбно и мирно». Что не помешало устроить с ревельскими слугами драку, в которой проломили череп посольскому «камердинеру Исааку Мерси, французу, человеку смиренному и благочестивому, выбежавшему на помощь к нашим из дому». Убийцу так и не нашли, несмотря на старания послов и содействие ревельского магистрата.

...Без приключений в конце марта 1636 г. посольство было принято в Москве. To be continued...