Ирония жизни⁠⁠

Эта история написана мной 2 года назад. И по мне пока живы ветераны, участники Великой Отечественной войны, она остаётся актуальной и по сей день.

1943 год.

Степь. Ветер. Красное солнце уже клонилось к закату и тонуло в дыму. Чёрная копоть заслоняла половину неба и исходила от горящих танков и раскалённого от боя – поля. Вся эта пустошь была изрезана и разорвана снарядами, окопы как рубленые раны располосовали землю и из этих ран, будто кровь, вытекала в атаку человеческая сила – простые красноармейцы. Пять часов у деревни Раскольниково шёл жестокий бой.

Фашисты окапались не на шутку, но наши ребята просто так сдаваться не собирались. Послышался крик – «Ура!» перемешанный с матами по отношению к фашистам и страху, который нужно было как-то преодолеть. Рота под командованием 22-ух летнего лейтенанта Василия Люмина, пошла в атаку. За ней подтянулись другие соединения. Солдаты шли брать немецкие позиции. Они бежали на врага, а враг в ответ пошёл в контратаку. Началась бойня.

Острые штыки, как волны о камни, врезались в людей, кровь, вопли и самое страшное для немецкого солдата – рукопашная. После 10 минут боя, стало ясно что третьему рейху в Раскольноково не удержаться. Оставшиеся в живых Гансы, видя своё тяжёлое положение, подняв вверх руки - стали сдаваться в плен. – «Хендехок! Хендехок!» - кричали наши на фрицев, - «Давайте сюда свои пистульки. Кидай на землю! Давай! Давай!». Фашисты покорно подчинялись, деваться им было не куда.

– «Строй в колонну фрицев, нужно до конца дня свести их. Вперёд! Вперёд!» - приказывал Люмин. Пленных фашистов строили в колоны для марша в пересыльный лагерь. Василий Люмин, как командир роты с любопытством простого солдата наблюдал за исполнением своего приказа.

Оборванных и измазанных в пыли фашистов строили в ряды. Этот строй напоминавший боевой, мало походил на него. Это была уже не армия, а толпа, которая старалась не показывать своего волнения о ожидающем их будущем. Большинство из них лишь молча смотрели себе под ноги или в даль. Но в этой толпе теперь уже военнопленных Люмин заметил взгляд, который был направлен на него. Холодный, бессмысленный и не понимающий он напомнил лейтенанту 41 год, Уманский котёл и плен из которого Люмин будучи ещё тогда рядовым – бежал. - «Да… не мы это всё начали, прошептал Люмин – но нам заканчивать». Фашист с холодным и бессмысленным взглядом отвернулся. Поводив головой и не заметив нечего интересного, он, как страус засунул свою голову в пропитанную землёй шинель.

Люмин закурил, посмотрел на заходящее солнце, немного подождал пока сослуживцы выстроят пленных и скомандовал – «Вперёд!».

2018 год.

Вокзал. Утреннее солнце поднималось всё выше и выше и совсем не грело людей, которые ждали свои поезда на перроне. С поклажами и сумками, нахохлившись, пассажиры и их провожающие вдумчиво смотрели на часы ожидая поезда. За ними с далека, со своего привычного места наблюдал старый, безногий дед. В дырявой, то ли куртке, то ли пальто у своей картонки, на самодельной коляске-каталке он собирал милостыню на этом вокзале. Собирал уже 12 лет. Местные попрошайки и их крыша не трогали деда. С места его сгоняли только сотрудники полиции, которые угрожая каталажкой прогоняли деда прочь. Но дед всегда возвращался, потому что идти ему было некуда. Спал он здесь же на вокзале, а когда бывало прогоняли уходил на лавки, а зимой в подъезды или на теплотрассу. Заработок у деда был небольшой, но на пропитание, чтобы не шариться по помойкам хватало. Пройдут люди. Кто добрый кинет пятидесяти рублёвку, кто десяти, а кто и просто отвернётся или с хмурятся при виде старика. Разные люди бывают. Так и выживал дед.

А был ведь и старик когда-то семейным человеком. Отвоевал своё, вернулся домой, женился. И дом был и семья и дети - всё было. Да только умерла жена ещё 20 лет назад и с горя начал дед пить. Дети разбежались кто куда и остался старик вместе с бутылкой один. Жил себе и жил в своём доме пенсию получал и пил. Но началась госпрограмма. Коммуналку его развалили, а новою квартиру не дали мол «гуляй дед - очередь». И по глупости своей оказался он на улице. В первый год было трудно. Отморозил себе две ноги, пришлось ампутировать по самые колени, но дед вытерпел – не такое терпел. Всё он потерял и со временем и имя его ушло и вместо Василия Егоровича Люмина звали его на улице такие же бродяги и знакомые просто дедом.

Утро старику не принесло ничего нового. Люди счастливые и не очень грузились в поезда и уезжали туда, где ему на своих двоих уж точно никогда ни побывать. Проходили люди кидали мелочь. В основном женщины. Не много так рублей 50 уже лежало в ящике. Дед перепроверил, прощупал руками ящик. «56 рублей, еще немножко и на обед хватит» - подумал дед. К вокзалу к одиннадцати часам подъехал нечем не примечательный пассажирский поезд из Берлина. Прошипев и отхаркавшись, он остановился у перрона. Через пять минут дверцы вагонов открылись и из поезда на вокзал вынесло огромную партию немецких мирных туристов. Таща свой чемодан на колёсиках из поезда в панамке и рубашке вышел Густав – уже пожилой опирающийся на тросточку немец. Он приехал в эти места чтобы снова увидеть те края, в которых он, 18 летним мальчишкой воевал и творил то, что называется жестокостью и грязью. Густав со стыдом вспоминает что они вытворяли по пути на фронт в той же Белоруссии. Каким он был малолетним глупцом.

Подходя к зданию вокзала Густав заметил фактически у самого входа безногого старика, который сгорбившись считал копейки у своей коробки. Густав остановился. «Где-то я его уже видел» - подумал немец. Дед поднял голову и посмотрел в глаза уставившегося на него немца-туриста. Они переглянулись. Освободитель посмотрел в глаза фашистскому преступнику, который в советских трудовых лагерях уже искупил свою вину. Глаза Густава блестели и горели. Люмину в них виднелось то жаркое лето 43-его. И своя молодость. Взгляд деда, взгляд Люмина поразил Густава. Холодный, бессмысленный и тоскливый он вызывал только отчаяние. Со стыда он опустил голову перед бездомным и нищим Люминым. Он достал портмоне вынул из него 30 евро и сунул их деду в иссохшую руку.

Ещё раз посмотрев на Люмина, немец обернулся и с чемоданом вкатился в здание вокзала. «Что же это такое – подумал Густав, он победитель, он спас их и меня спас. Не понимаю».