Грибной сезон
– Не должны люди в двадцать первом веке друг друга убивать. Это дикость! Варварство! Тебя мама вы́носила, в муках родила. Читала сказки на ночь, коленки твои разбитые зелёнкой мазала. Ночей не спала, во всем себе отказывала, чтоб ты здоровым и счастливым рос. И зачем? Чтобы ты пошёл и начал убивать таких же кем-то с любовью выращенных мальчишек?
Павел скривился.
– Очнись, дурная. Нет там никаких мальчишек и быть не может. Только мужчины. И сами мы решаем, что со своей жизнью делать, а не мамки наши. И наш долг – вас защищать!
– От кого? От кого ты нас защищать собрался, нормально же всё было, пока сами не полезли!
– Да какое нормально! – взвился Павел, – годами нашу страну изнутри разваливали. Психологиями гнилыми, ценностями ложными. Толерастию прививали… Ты видела, что с современными детьми творится, на кого они похожи? Кто их герои, кем они стать хотят? Да ещё б лет десять, и от страны бы ничего не осталось! Была бы одна сплошная пендосская колония!
С каждым пропитанным гневом словом, с каждой ядовитой интонацией Нина Васильевна словно становилась меньше в размерах. Иссохшая с годами фигура окончательно ссутулилась, а в груди свился тугой, болезненный узел. Он пульсировал горечью и не давал не то что расправить плечи – вдохнуть.
Новая реальность не помещалась в голову. Нина Васильевна слушала все выпуски новостей по телевизору – и не понимала их. Слова были знакомы, но собранные воедино они лишались смысла. Можно было, конечно, совсем не включать проклятый ящик, но это всё равно не спасало. Знакомые и родственники, те, что получше Нины Васильевны освоили новое технологии, слали какие-то статьи, ссылки… И видео. Ужасные видео. В них были дым, горе и кровь. Нина Васильевна знала, как одним словом назвать то, что там показывали. Но издали новый закон, и это слово почему-то использовать стало нельзя.
Подростком Сашенька запоем читала книжки про Гарри Поттера. Там, кажется, тоже было имя, которое нельзя произносить вслух. А теперь вся жизнь – как фантастическая книжка. Только очень, очень страшная…
Лампочка мигнула. Проводка с трудом выдерживала все включенные в неё обогреватели. Старый домик покряхтывал от непривычных ощущений: холода снаружи и тепла внутри. Многие годы Нина Васильевна с семьёй приезжала сюда поздней весной, к разгару дачного сезона. Но в этот раз прибыла раньше, и детей упросила её навестить.
Ей казалось что здесь, в этих стенах, где она пережила столько счастливых дней, ей станет легче. Поначалу так и было. Нина Васильевна наотрез отказалась от предложения Тани её подвезти. Поехала на автобусе, рано утром, пока дети работали. Чтобы к общему сбору домик оттаял, выпустил из себя нежилые запахи, взамен наполнившись теплом и ароматами жареных блинов, щей и запеченной картошки с мясом.
Хлопоты успокаивали. Действия, отточенные до автоматизма, но так редко выполняемые в последние месяцы, вводили почти что в гипноз, сужая фокус внимания до одной комнаты и нескольких ближайших минут.
Паша любит порумянее, и ест с несладкими начинками – рыбой, сметаной. Треть теста порционно отправляется на сковородки почти без сахара, а стопка зажаристых блинов занимает отдельную тарелку. Сашенька и Таня – сластёны. И даже со сгущенкой и вареньем хотят блинчиков сладких, десертных… Несколько столовых ложек сахара, венчик… Попробовать тесто. В самый раз!
Щи получились густые, наваристые – такие любят все. Над противнем с картошкой и мясом Нина Васильевна колебалась: добавлять ли лук, как нравится Паше, или нет, ведь его терпеть не может Сашенька?..
Паша приехал первым – ему было ближе всего. Поцеловал в щеку, сел за стол. Вот теперь всё было правильно, по-настоящему.
Зачем они с Таней вообще начали говорить на эту тему? Ещё и новости включили…
Прибытие младшей дочки, Сашеньки, ненадолго разрядило обстановку. Но меньше чем через полчаса ссора вышла на новый виток.
Нина Васильевна растерянно слушала, как ругаются её дети. И совсем не знала, что делать.
Они всегда жили на редкость дружно. Не ссорились из-за игрушек или сладостей. Да и она старалась для этого как могла! Чтобы не из-за чего было им спорить. Чтобы всем доставало поровну и вещей, и внимания. Чтобы выросли они в любви друг к другу, понимали, что родней у них никого нет и не будет…
– Дура! Всю жизнь тебя знал, но никак не думал, что ты такая дура. Поменьше бы шлялась по своим заграницам, может и Родину бы любить научилась! Сашка, но ты-то хоть меня понимаешь?
На Сашу уставились три пары глаз. Две – донельзя сердитые, и одна – печальная. В отличие от старших, Саша про маму не забыла. Поэтому ответила осторожно:
– Поживём – увидим кто прав. Сейчас столько информации разной, непонятно кому верить. Одни одно говорят, другие – противоположное… А разведка-то нам с вами не докладывает… Даже по официальным источникам новости выходят, а через несколько часов опровергаются. Так что я бы с выводами не торопилась…
– А на хрена ты вообще иностранные новости смотришь?
– Да что тут ждать, когда и так всё понятно… Ты вообще видела, какой ад там творится?!
Вконец рассорившиеся Таня и Павел на удивление единодушно набросились на Сашу с её нейтральным мнением. А Нина Васильевна впервые почувствовала себя никому не нужной и чужой в собственном доме. Когда она начала убирать со стола, никто даже не заметил, и не предложил ей помочь.
***
– Ма… я, наверное, сегодня домой поеду. Не обидишься?
Нина Васильевна неловко дернула рукой, и горячий оладушек упал на стол вместо блюда.
– Восьмое марта завтра. Таня у мужа отпросилась, чтобы мы все вместе время провели…
При упоминании старшей сестры Павел нахмурился.
– До завтра мы с ней друг друга удавим. И как она не понимает…
Дальнейший монолог для Нины Васильевны зазвучал белым шумом. Она не могла впустить в сознание то, что говорил её сын. Не хотела.
Он уже такой взрослый!
В висках наметились первые белые волоски. Миша тоже начал седеть очень рано, ещё до их знакомства… Видел бы он, какой у него сын!
Безжалостное время стирало детали, и Нина Васильевна не помнила точно, какого роста был её муж. Но ей казалось, что Паша его обогнал. И уж точно стал шире в плечах. Но глаза у него синие, Мишины. И так же горят, когда он отстаивает свою точку зрения…
Поняв, что мать его не слушает, Павел осекся на полуслове. Неизвестно, что именно он увидел на её лице, но вздохнул протяжно и сказал:
– Конечно, я останусь до завтра. Не могу же я тебя не поздравить.
И оттеснил Нину Васильевну от плиты.
***
До обеда никто ни с кем не спорил. Телевизор не включали. Но отсутствие новостей давило не меньше, чем самые плохие. Тревога подпитывалась пустотой, разрасталась, заполняла пространство, делая всех нервными, раздражёнными. Разговоры о повседневных делах не клеились, то и дело повисали неловкие паузы.
Все словно разучились говорить друг с другом на любые темы, кроме одной – которую поднимать было небезопасно.
Первой не выдержала Таня. Она уткнулась в телефон, анализируя сводки с разных сайтов, сравнивая информацию и изумляясь, как один и тот же факт может быть подан с абсолютно противоположными интерпретациями. Не удержавшись, она переслала одну из новостей Саше и Нине Васильевне, Павел возмутился что его игнорируют…
Нина Васильевна не открыла полученную ссылку. За последние сутки всё происходящее там вдруг отошло для неё на задний план: что ей за дело до разваливающегося мира, если трещит по швам её собственная семья?
Она мучительно размышляла, как ей примирить детей, но ничего не приходило в голову. Конечно, можно попросить их не ругаться при ней, но разве эта полумера что-то изменит?
Никто из них не спросил, что она думает по поводу последних событий. Никто ни в чем не пытался её убедить, склонить на свою сторону. Так вот каково оно, когда твои взрослые дети считают тебя старой…
Сердце заныло. Они получились у неё такими разными… Похожие внешне, в остальном они становились друг от друга всё дальше. Начиная с безобидных отличий в кулинарных предпочтениях, заканчивая непонятными друг для друга профессиями и планами на жизнь.
Ещё лет двадцать назад Нина Васильевна поймала себя на том, что всё сложнее подобрать игру или занятие, что одинаково бы увлекло всех её детей одновременно. Таня перестала верить в Деда Мороза. Паша разлюбил играть в карты. Сашенька так и не освоила «монополию»…
Пока они жили все вместе, все равно находилось что-то, что их объединяло. Уж по крайней мере они дружно утаивали от Нины Васильевны проступки друг друга…
А сегодня она ясно увидела, насколько они на самом деле отдалились. Если разобраться, то и вместе они собирались только здесь, на даче, и то – по её просьбе. А что же будет когда она умрёт?
Хлопок двери вывел из тяжёлых раздумий. Паша вышел на крыльцо, видимо, побежал курить. Скверно. В её присутствии он курил редко, только в моменты крайнего волнения.
Таня и Саша сидели с сердитыми лицами и старались не встречаться взглядами. Что они наговорили, пока она не слушала?..
Вечером Нина Васильевна включила кино, которое все они смотрели каждый новый год – «Чародеи». Но до конца фильма досидела она одна.
***
– Ну и пусть валят на хрен! Давно пора гнать их всех взашей. Что у нас, своих производителей и магазинов нет?
Таня посмотрела на Павла с жалостью, как на скорбного умом.
– Если б я тебя не знала, сказала бы что диплом твой купленный. Я, конечно, понимаю, что ты не экономист, но как человек с высшим образованием может настолько не осознавать, что происходит? Сейчас этих «ушедших» станет много. Побегут инвесторы. Начнется отток капитала. Санкции какие-нибудь вломят, валюта станет неуправляемой… Да и что это за «свои» производители? Мы живём в эпоху глобализации. Заводы в одной стране, продукт придумывают в другой, компоненты закупают вообще в третьей… Все цепочки нарушатся. Экономика и так еле жива из-за ковида… Что теперь с ней будет?
– А что с людьми будет? Которые восемь лет не знали, прилетит завтра в огород, или все-таки в их дом? Которые могли выйти за хлебом и не вернуться, потому что рвануло не там, куда целились? На них тебе по фигу? Лишь бы магазины и кафешки привычные на месте были?! А о будущем, видимо, ты вообще думать не хочешь. Не хочешь видеть, как нас со всех сторон окружают…
– Никто не говорит, что людей не надо защищать. Но на те деньги, что мы сейчас на войну потратим, можно было бы всех переселить к нам, каждому отстроить дом с золотыми унитазами и пожизненно штук десять МРОТов выплачивать в месяц! – всё-таки встряла Саша.
– Не на войну. Спецоперацию, – мрачно ответил Павел, – и закончится она быстро. Но вы и за это время родину предать успеете…
Нина Васильевна молчала. После ответа на скупые поздравления она не проронила ни слова. Тянуло поплакать, но слёзы не приходили. Её вдруг окончательно покинули все силы. Но что ещё хуже – захотелось, чтобы стало тихо. Даже если для этого нужно, чтобы все уехали прямо сейчас.
Испугавшись этой мысли, Нина Васильевна уткнулась в телефон. Словно взглядом или выражением лица могла выдать, что устала от собственных детей. Словно они способны были это заметить.
«Это может быть вам интересно».
Оживший смартфон первым делом выдал ей рекламу. Нина Васильевна не знала, что такого она нажала, но телефон уже несколько недель показывал ей всякие глупости. Но не хотелось, чтобы ее снова отругали, поэтому за помощью она обращаться не стала.
Обычно мудрёный гаджет предлагал ей какую-то ерунду, совершенно не угадывая того, что ей на самом деле могло бы быть интересно. Но сегодня показал фотографию необычных ярко-красных грибов.
Вспоминая свои вчерашние горькие мысли, Нина Васильевна вздохнула. Всё-таки было одно занятие, которое увлекало всю их семью – тихая охота. Ради неё Таня не ленилась лишний раз проехать триста километров в одну сторону до дачи; Сашенька вылезала из недавно купленной берлоги-квартиры, а Паша готов был часами стоять у мойки, обрабатывая находки.
Лес примирял. Уравнивал неугомонную Таню, разведенного Пашу и молчаливую Сашеньку. Ненадолго возвращал их в далекое уже детство.
Но если всё пойдёт так, как сейчас, нового грибного сезона может и не быть. Нина Васильевна с тоской окинула взглядом сердитые лица, не пытаясь вникнуть в нарастающую ссору. Уговорит ли она их всех снова собраться здесь вместе? И можно ли ещё будет собраться под мирным небом?
Чувствуя, как узел внутри сжимается сильнее, Нина Васильевна нажала на рекламу.
«Дневник грибника».
… Саркосцифа алая… в разных источниках сведения о съедобности гриба отличаются, от «съедобного» до «не установлена»… не представляет интереса для массового сбора ввиду слишком плотной мякоти и трудностей… правильно приготовленная, ценится любителями «хрустящих» грибов, употребляется в салатах, жульенах…
Рассеянно скользящий по тексту взгляд остановился. Нина Васильевна три раза перечитала абзац, убеждаясь, что ей не показалось:
«Период плодоношения – апрель-май. В случае оттепелей может встречаться с марта месяца, на первых проталинах, на прогреваемых склонах оврагов, рек и ручьёв».
Три дня назад как раз была сильная оттепель. Признаться, Нина Васильевна никогда раньше не ходила в лес в такое время года, но, кажется, пора попробовать.
– А пойдёмте за грибами?..
Вопрос удачно вписался в паузу, пока спорщики набирали воздуха для нового витка ссоры. Да так и повис в наступившей вдруг тишине.
– Мама… – необычайно мягко сказала Сашенька, – а давай мы тебе давление померяем?
Нина Васильевна тихо засмеялась. Ей отчего-то стало легче. Тугой узел ослаб, и она смогла глубоко вдохнуть.
– Не бойтесь, я в своём уме. А вы знали, что есть такой гриб – саркосцифа?
Разговор о грибах отвлёк её детей ненадолго. Желающих наведаться в заснеженный лес не нашлось, а спор о политике быстро набрал новые обороты. Но Нине Васильевне было уже всё равно. Солнце было ещё высоко. Она оделась и молча вышла из дома. Глубоко вдохнула холодный, но всё-таки совсем весенний воздух, и направилась в сторону чернеющих спящих деревьев.
***
– Это ты виноват! – мрачно сказала Таня, переминаясь с ноги на ногу на лесном перекрёстке. В какую сторону пошла мама? По следам этого было не понять. Кто бы мог подумать, что в марте месяце тут кто-то ходит. Однако же не только ходили, но и ездили. На лыжах, снегоходах и даже лошадях. Или это были не лошади?..
– Это почему? – возмутился Павел. Но довольно вяло: он тоже пытался угадать направление. Но в последние дни оттепели чередовались с заморозками, и прочитать что-то без соответствующего опыта не получалось. Павел оглянулся и устало потёр переносицу. Наст был таким прочным, что он и по своим следам бы не вернулся обратно, а они ведь шли втроем!
– Потому что я уже почти пошла с ней, но ты меня отвлёк!
Саша закатила глаза и неожиданно громко и жестко рявкнула:
– Заткнитесь оба. Стемнеет скоро, и похолодает тоже. Вы хоть понимаете что будет, если мы маму до ночи не найдём?
Слова отрезвляли даже быстрее, чем порывы сырого холодного ветра. Как там любила говорить мама? «Пришёл марток, надевай двое порток»? И почему её потянуло в этот чёртов лес!
Впрочем, все трое прекрасно понимали, почему. Но как так вышло, что они только сейчас осознали, что мама тоже тяжело переносила все эти события? И позвала их, чтобы её поддержали…
– Надо разделиться, – хмуро предложил Павел. – Она точно шла по тропинкам, потому что если с них сойти, наст всё-таки иногда проваливается, и остались бы следы. А их нет. Значит, она здесь проходила, но мы не знаем, где она повернула. Будем проверять вместе – до темноты не успеем. Разделимся, кто первый найдёт – пробует дозвониться или докричаться остальным.
***
Плакать оказалось холодно.
Таня высморкалась в истерзанный, невесть как оказавшийся в кармане бумажный платочек. Сейчас бы ей не помешала целая пачка – слёзы никак не кончались, а мороз усиливал насморк, и жалкая бумажка совсем расползалась в замерзших пальцах. Таня не плакала двадцать четвёртого, когда информации было мало, а та, что была, не вызывали ничего кроме ужаса. Не плакала, когда друзья присылали видео из разрушенного города, по которому Таня не раз гуляла. Не плакала, когда начала получать от совершенно незнакомых людей сообщения, полные ненависти, просто за то, что она – русская.
Иногда поплакать хотелось.
«Пойду-ка я в душ» – спокойно говорила она мужу. Включала воду, музыку на телефоне. Прислушивалась – чем занят супруг, не услышит ли?.. Поджимала коленки в груди и сидела по часу и больше… Но слёзы не приходили, не давая и шанса на хотя бы минутное облегчение.
С момента, когда мир раскололся, прошло ещё так мало времени. Но уже начались проблемы на работе, а у мужа – с бизнесом. Пришлось отменить долгожданный отпуск. А ведь они впервые собрались снова за границу с начала ковида…
Едва накатывали сожаления, Таня содрогалась от отвращения к себе. Как она может думать о потерянных деньгах на билеты, когда меньше чем в тысяче километров от неё творятся такие ужасные вещи?!
А теперь сил сдерживаться не осталось. Было жаль всего: хрупкого, но всё-таки мира, жаль попавших в беду людей. Жаль чёртовых билетов, зарубежных поездок, планов на будущее, знакомых, которые отвернулись или с которыми стало невозможно общаться из-за их взглядов на происходящее…
Вся прежняя жизнь треснула, как ледяная скульптура. И таяла, покидая Танино тело слезами, оставляя после себя холод и пустоту.
Снег под ногами вдруг провалился. Таня ушла в сугроб выше колена, упала и долго барахталась, пытаясь выбраться. Присмотрелась: накатанная-нахоженная дорожка оборвалась. Было видно место, где разворачивались снегоходы, а дальше начиналась зыбкая снежная пустыня. Мама не смогла бы пройти здесь, не оставив следов.
А ещё вокруг стремительно сгущались сумерки. Наползающая со всех сторон тьма и угрожающий скрип деревьев вызвали у Тани давно забытое воспоминание. Она поколебалась совсем немного, а потом спешно развернулась и заторопилась назад, спотыкаясь о колею, теряя равновесие, но не снижая скорости.
***
«Чёрт бы их всех побрал» – бормотал Павел сквозь сжатые зубы. Кого «их всех» – он так до конца и не определился. Но одно он знал точно: в трудные времена особенно нужна сила. И верность. А ни одного, ни другого уже почти не осталось. Ни в стране, ни в людях. Особенно в людях.
Раздражённый выдох заклубился паром. Павел спрятал покрасневшие руки в карман. Рита всегда ругала его за то, что он не носит шарф и перчатки. Беспокоилась о нём.
Что, впрочем, никак не помешало ей изменять ему прямо на супружеской постели.
Это он хоть и с трудом, но всё же мог понять. Молодая, красивая женщина. И он – в постоянных командировках.
Но Митька?.. Что, других баб было мало, обязательно надо было трахать именно его жену?
А сильнее всего удивляло даже не это. А то, что наговорила ему Ритка, собирая вещи. Это она была предателем, женщиной с низкими моральными принципами… Но послушать её – так всё выходило наоборот. И виноват был он, Павел. Тем, что до сих пор ездит на отечественном автомобиле и не заработал на иномарку. Тем, что не стремится проводить отпуска на заграничных курортах. Что не хочет смотреть сериалы на нетфлекс, а любит наше кино… Из её уст всё это звучало, словно он – человек второго сорта. И не заслуживает такую женщину, как она.
Павел мрачно усмехнулся. Будут теперь Ритке и курорты, и нетфликс. И всем остальным – тоже. Хочешь – не хочешь, а наконец придётся им всем в собственной стране жизнь налаживать, а не заграницы нахваливать. Сразу видно стало, какие они, эти заграницы. И двух недель не прошло, как от них все отвернулись…
Что бы там ни думала Таня, а Павел не был рад, что всё вот так повернулось. Давно понимал, что тучи сгущаются, что всё не может оставаться по-прежнему… Но не ожидал, что будет настолько лихо. И вместе с тем он чувствовал странное, чёрное удовлетворение – наконец то, что он ощущал внутри после развода, и то, что происходило вокруг, пришло в равновесие.
Переменам быть. Дай-то бог сил их выдержать…
В очередной раз оглядевшись, Павел нахмурился. Тропинка уходила дальше в лес, но всматриваться становилось всё тяжелее. Сизые сумерки размывали контуры, напоминая о том, что он так и не дошёл до окулиста. Днём ещё было ничего, и даже ночью, но минуты до и после заката сливались в серую муть.
Как далеко могла забраться мама?
Она всегда любила гулять. Но обыкновенно делала это так, что никому не приходилось волноваться. Говорила, куда идёт, брала с собой телефон… и что только на неё нашло? Да ещё это странное предложение про грибы…
Подавленная волевым усилием тревога вырвалась наружу, опутывая мысли. А может, это первый звоночек? Не могла ли эта внезапная прогулка быть симптомом чего-то страшного?
Где-то за спиной раздался странный звук. Словно кто-то очень большой недоволен тем, что его потревожили. Павел вздрогнул и вспомнил следы, которые они опознали как лошадиные. Признаться, следопыт он никакой, да и не уверен, что где-то поблизости была конюшня. Зато вот лоси в этом лесу водятся точно. И кабаны – тоже.
Звук раздался громче. Пытаясь унять колотящееся сердце, Павел нервно обернулся и прислушался. Кажется, это всего лишь ветер. Он заметно усилился, раскачивая верхушки старых деревьев, и скованные холодами стволы недовольно кряхтели, наполняя лес пугающими стонами.
Интересно, насколько глубоко он забрёл? С момента маминого ухода прошло не так много времени, и вряд ли она могла уйти совсем уж в чащу.
Навигатор не открыл карту. И связи не было тоже. А после яркого экрана лес вокруг показался ещё темнее.
Где-то левее что-то громко хрустнуло. Но разглядеть, что именно, уже не получалось. За считанные минуты тьма стала плотной, почти осязаемой. В былые годы ему бы наверное хватило отраженного от снега света, но глаза, о которых он так и не удосужился позаботиться, сейчас подводили его в ответ.
Поняв, что продолжать поиски он не в силах, Павел развернулся, отчаянно надеясь, что мама всё же не заходила так далеко. А может, она вообще уже дома?
Приободрённый этой мыслью, он пошёл быстрее. Разглядеть тропинку стало совсем сложно, и он то и дело оступался, проваливаясь в снег. Но скоро остановился, растерянно глядя под ноги.
Тропинок было две. Они расходились не резко, и каждая по его ощущениям могла привести к дому. А по какой именно он шёл, он не помнил.
Усмиренное быстрым шагом беспокойство вспыхнуло, разливаясь по телу неприятной дрожью.
Не мог же он сам заблудиться?
Телефон по-прежнему был бесполезен, только усиливая ощущение темноты вокруг. Выбрав направление, Павел двинулся по тропе, силясь разглядеть собственные следы. Но, словно насмехаясь над ним, пошёл снег.
Теперь тревожиться стоило не о том, правильную ли дорожку он выбрал. Большой вопрос, сможет ли он её не потерять…
Деревья слились в сплошные стены и угрожающе надвинулись со всех сторон.
Павел думал, что тот случай давно забыт, пережит. Но его тело рассудило по-другому.
Сначала появилась тошнота. Она накатило так резко, что Павел согнулся пополам, пытаясь вдохнуть ртом холодный воздух. Сердце билось часто и мелко, легкие отказывались работать, в глазах потемнело. Он упал на колени, думая об одном – если он потеряет сознание, его занесёт снегом и он останется здесь навсегда.
В унисон в голове зазвучал и другой голос – испуганный, детский.
«Паша, а куда мы идём? Я хочу домой! Где наш дом? Паша! Па-ша!»
Почему он пошёл в лес, хотя мама запретила? Зачем он взял её с собой?! Они оба умрут. А виноват будет только он.
«Паша! Па-ша!»
Боль обожгла правую сторону лица. А голос, выкрикивавший его имя, перестал быть детским.
Павел с трудом поднял голову. Но не успел он ничего сказать, как ему прилетела ещё одна пощечина. Удар был сильный, но помог сфокусировать взгляд. Выражение Таниного лица никак не вязалось с оплеухами – не злое, а тревожное.
– Ты как?
Павел наконец смог дышать. И вдруг разразился сухим, горьким смехом.
– Права была Ритка. Не мужик я. Так, бестолочь. Без тебя бы окочурился, просто потому что стемнело и снежок пошёл… Второй раз!
Таня помогла ему подняться, пошатнувшись под его весом.
– Не забывай, что я старше. Так что всё нормально… И сам знаешь, не в снежке дело, и не в темноте. Дура она, Ритка эта. А ты… ничего ты не бестолочь. Упрямый только. Сколько раз говорила, сходи к психологу…
– А ты ведь меня так и не сдала. И Саньку как-то подговорила… И даже когда мы выросли, всё равно ничего маме не рассказала.
Таня пожала плечами.
– Ну а как ещё?
Последние клочья паники растворились. Павел устало прикрыл глаза и замер ненадолго, позволив себе опереться на плечо сестры. Что бы он ни натворил – Таня всегда его прикрывала. Первые сигареты, пьянки, подружки… Это можно было понять. Но тогда он едва не угробил Сашу…
– Эх, Пашка… – вздохнула Таня, – всех-то тебе защищать надо. Во всём быть правым. А как себе помочь… Санька тебя уже давно простила, она и не помнит ничего толком. А ты всё мучаешься, чуть в могилу себя не свёл… И всегда ты так.
– Ты поэтому за мной пошла?
Таня еле заметно улыбнулась. Разногласия последних часов стали невесомыми, как кружащие снежинки. И так же легко исчезали, сливаясь с бесконечной белизной под ногами.
Но вскоре хрупкое равновесие разрушил всего один вопрос:
– Мама нашлась?
Взгляд Тани посерьёзнел, но она постаралась сделать голос как можно более беспечным, а шаг – таким же ровным.
– С моей стороны её не было, у тебя тоже. Значит, она с Сашей.
Павел ничего не ответил, вместо этого остановился и схватил сестру за руку.
– Что это? Слышишь?
На звук голоса они пошли напрямую, не пытаясь разглядеть исчезающую под метелью тропинку и не обращая внимания на набивающийся в обувь снег. Саша стояла на том перекрёстке, где они разделились – и при виде брата с сестрой не обрадовалась.
– И вы маму не нашли?
До дома бежали. Никто не хотел говорить вслух то, чего все боялись – что и там мамы не окажется. Она должна была быть там.
Окна не светились. Машины уже прилично занесло. Задыхающаяся, не привычная к таким нагрузкам Саша выдавила:
– Кухня… Окна выходят на другую сторону. Там точно есть свет. Мы просто его не видим.
Таня и Павел ничего не ответили. Оба считали, что это последнее место, где могла сейчас оказаться мама. Но вопреки логике хотелось верить, что Саша права.
Дом встретил теплом, ароматом тушеной в сливках курицы и… чего-то нового, но в то же время неуловимо знакомого.
– А я уже беспокоиться начала. Думала сначала - уехали, но машины-то стоят… Давайте за стол, скоро всё остынет!
На кружевной скатерти стояло блюдо. В нем среди обжаренных кусочков куриной грудки в сливочной массе мелькали яркие, не потерявшие при готовке ни формы, ни цвета, незнакомые алые грибы.
