Глава 31. Тени войны⁠⁠

Предрассветный воздух у перевала был шершавым, холодным, пропитанным запахом сырой земли, угасающих костров и едкого конского пота, что смешивался с невыветрившимся страхом солдат. Тусклые всполохи факелов, воткнутых в грязь вдоль лагеря Всеволода, дрожали в предутреннем мраке, их пламя бросало слабые отблески на шатры, чьи серые полотна трепетали под порывами резкого ветра, что нёс с холмов ледяной холод и шёпот смерти. Искры взлетали в воздух, мириады крошечных огоньков, но гасли мгновенно, не в силах пробить густой туман, что стелился по низине, скрывая дальние очертания равнины. Я шагал тихо, скользя между рядами палаток, мои сапоги оставляли едва заметные следы на утоптанной земле, покрытой тонкой коркой льда после ночного заморозка. Войско Всеволода стояло на пороге битвы с Хродгаром, и каждый звук — хруст льда, скрип кожи доспехов, приглушённый кашель солдат — предвещал день, полный крови и боли.

Я — Совикус, первый советник короля Всеволода, тот, кого он считал своей "опорой" в этом безумном походе к перевалу. Слово "опора" вызывало у меня сухую, горькую усмешку, что пряталась за привычной маской холодной сосредоточенности. Я давно перестал быть опорой — я был тенью, что вела его к пропасти, умело скрывая свою истинную роль под личиной верности. Привычка держаться в стороне, наблюдать из мрака, а не действовать открыто, стала моей второй натурой. Годы уловок и тонких манипуляций привели меня сюда — к ключевой позиции при дворе, где я мог шептать королю слова, что звучали как мудрость, но вели к хаосу. Этот поход, эта битва — всё было частью плана, что я выстраивал под взглядом Моргаса, бога Хаоса, чья воля струилась в моих венах, как яд, сладкий и неотвратимый.

Остановившись у крайнего костра, я бросил взгляд на солдат — угрюмых, сгорбленных фигур, что сидели в кругу тусклого света. Их руки, обветренные и дрожащие от стужи, чистили мечи и копья, лезвия тускло блестели, отражая пламя. Кто-то молился, шепча слова к Люминору, их голоса дрожали, как листья на ветру, другие перебрасывались невесёлыми историями о резне в Речном Оплоте, где Хродгар оставил лишь пепел и кровь. Они не заметили меня — их глаза были пусты, погружены в тревоги, что грызли их души. Я же смотрел на них с холодным вниманием, изучая каждую морщину страха, каждый сжатый кулак. Их лица были как полотно, расписанное отчаянием, и это зрелище будило во мне трепет — не жалость, а предвкушение. Я знал, что битва у перевала не принесёт победы Всеволоду, но хаос, что она посеет, был именно тем, чего я жаждал для Моргаса и его братьев.

Я двинулся к командному шатру, мимо помоста, где лежали доспехи — кольчуги, потёртые и покрытые пятнами ржавчины, шлемы с вмятинами от прошлых боёв, щиты, чьи деревянные края обуглились от факелов. Над шатром развевалось знамя Вальдхейма — волк на рубиновом поле, но белая ткань была запятнана грязью и пеплом, словно само королевство предчувствовало свою судьбу. Моя чёрная мантия с багровыми вставками шуршала по ветру, посох с мерцающим наконечником лежал в руке, его свет пульсировал слабо, как глаз зверя, что ждёт добычу. Лицо моё, как всегда, хранило маску спокойствия — я знал, что солдаты видят в этом преданность долгу, не подозревая, что под ней скрывается предвкушение их падения.

Два стражника у входа в шатёр, в потёртых кольчугах и с копьями, чьи древки покрылись трещинами, вытянулись, скрестив оружие. Их лица, покрытые грязью и щетиной, напряглись, но, узнав меня, они отступили, пропуская внутрь. Я шагнул за тяжёлую занавесь, ожидая застать короля в привычном смятении. Внутри шатра царил полумрак — Всеволод не терпел яркого света перед боем, словно боялся, что он обнажит его слабость. Несколько масляных ламп с жёлтыми огоньками бросали дрожащие тени на грубо сколоченный стол, заваленный картами, свитками и обугленными перьями. Воздух был густым, пропитанным запахом пота, дыма и остывшей похлёбки, что стояла в медном котелке в углу, её поверхность покрылась жирной плёнкой.

Всеволод сидел на низком табурете, его правая рука тяжело опиралась о край стола, пальцы сжимали дерево так, что суставы побелели. Его седые волосы, некогда аккуратно стянутые в хвост, теперь свисали прядями, спутанными и влажными от пота, а глаза, глубокие, как море, были красны от бессонницы и боли, что грызла его изнутри. Перед ним лежала карта северных земель, её края были истёрты, линии рек и холмов размыты от его пальцев, что водили по ним в поисках надежды. Алым углём были отмечены позиции армии Хродгара — их лагерь у перевала, тяжёлые всадники, пехота, что ждала за рекой. Рядом стояли офицеры — Бранн Железный Кулак, Торвальд Каменная Длань, Рагнар Острозуб и Эльсвир Черноворон, их голоса звучали вполголоса, как будто громкие слова могли разбудить катастрофу, что уже дышала им в спины.

— Совикус, — прохрипел Всеволод, едва я вошёл, его взгляд метнулся ко мне, полный тревоги. — Где тебя носило? Я ждал тебя с полуночи, когда гонец доложил, что Хродгар двинул силы к перевалу.

Я склонил голову, мой голос был ровным, как гладь реки перед бурей:

— Ваше Величество, я обходил лагерь, проверял посты. Убедился, что люди готовы. Они начеку, ждут ваших приказов.

Всеволод тяжело вздохнул, его плечи опустились, он кивнул и повернулся к офицерам, голос был хриплым, но твёрдым:

— Мне нужен твой совет, Совикус. Атаковать с рассветом или ждать, пока он сам ударит? Диана… она у него. Я должен вытащить её.

Его слова дрогнули на имени дочери — ложь о её пленении, что я вложил в его разум с помощью зеркала Сальвио, всё ещё держала его в тисках. Офицеры переглянулись, их лица были мрачны, в глазах мелькали сомнения. Бранн сжал кулак, Торвальд нахмурился, Эльсвир бросил на меня острый взгляд, но никто не посмел оспорить короля открыто. Я шагнул к столу, мои пальцы скользнули по карте, прослеживая линию фронта, голос был холоден, но убедителен:

— Если позволите, Ваше Величество, Хродгар ждёт нашего удара. Его тяжёлые всадники — их сила, но они уязвимы на склонах. Дайте ему пойти в атаку первым, пусть выйдет на равнину. Мы сковаем его пехоту, а фланги обойдут холмы и ударят с тыла. Лагерь Хродгара падёт, и мы заберём Диану.

Я говорил уверенно, но мои слова были ядом, замаскированным под стратегию. План был рискованным до безумия — южный фланг оставался слабым, обозы с провиантом не успели подойти из-за сожжённых мостов, а люди истощены долгим маршем. Я знал, что Хродгар не даст нам времени на манёвр, его численный перевес раздавит нас, но для Всеволода это звучало как надежда. Берегор, высокий рыцарь с надменным лицом, шагнул вперёд, его брови сдвинулись:

— Это слишком опасно. Южный фланг открыт, Хродгар ударит туда и отрежет нас от реки.

— Зато мы выиграем время, — возразил я, мой голос был гладким, как лёд. — Его лагерь — ключ. Если мы захватим его, он потеряет снабжение. Диана будет спасена.

Торвальд Каменная Длань, крепкий и спокойный, покачал головой, его голос был низким, полным тревоги:

— Совикус, это безумие. Мы не выдержим открытого боя. Хродгар сильнее нас, а люди устали. Надо отступить к Вальдхейму, пока не поздно.

— Отступить? — рявкнул Всеволод, его кулак врезался в стол, карта дрогнула. — Моя дочь в его руках! Я не оставлю её, Торвальд! Совикус прав — мы ударим с тыла. Это наш шанс.

Эльсвир Черноворон, худой, с длинными чёрными волосами, шагнул ближе, его голос был тих, но остр, как стрела:

— Совикус, откуда ты знаешь, что она там? Твой "шпион" — удобная сказка. Это ловушка, мой король.

Я встретил его взгляд, мой посох мигнул багровым, голос остался холодным:

— Келвин видел её в цепях, Эльсвир. Зеркало — её, ты сам знаешь. Сомневайся, но время уходит, а её кровь уже на счету тех, кто медлит.

Всеволод сжал челюсть, его пальцы стиснули рукоять меча, голос дрогнул:

— Хватит споров. Мы идём. Бранн, тысяча с тобой — впереди. Торвальд, три сотни на южный фланг, держи его. Рагнар, готовь всадников для тыла. Эльсвир, разведка с нами. Я вытащу Диану, даже если мне придётся разрубить Хродгара голыми руками.

Офицеры кивнули, их лица были мрачны, но они подчинились. Шатёр наполнился шуршанием пергамента и приглушёнными командами, пока они распределяли отряды. Я стоял в стороне, впитывая их тревогу, как вино, что пьянит душу. Это была моя стихия — вести людей к краю, подогревать их отчаяние, пока они сами не шагнут в пропасть. Когда они ушли, Всеволод повернулся ко мне, его глаза блестели в свете лампы, голос был усталым:

— Совикус, скажи правду. Мои люди… они выдержат? Они верят, что Хродгар силён, что Диана у него. Не дрогнут ли они?

Я изобразил мягкую улыбку, голос был успокаивающим:

— Они устали, Ваше Величество, но ваша решимость — их щит. Покажите им, что верите в победу, и они пойдут за вами. Диана ждёт вас — это их вдохновит.

Слова были пустыми, но они попали в цель — в его боль за дочь, в его страх потерять королевство. Он кивнул, его взгляд стал твёрже, он махнул рукой:

— Оставь меня. Готовь людей.

Я вышел, моя усмешка скрылась под капюшоном. Лагерь оживал — пехотинцы натягивали палисады, конюхи седлали лошадей, их гривы блестели от инея, костры догорали, выдавая последние порции похлёбки. Солдаты шептались: "Король идёт за дочерью", "Хродгар сожжёт нас", "Нет пути назад". Их страх был моей музыкой, и я наслаждался каждым аккордом.

Всё началось годы назад, когда я явился в Вальдхейм как целитель, спасая тысячи от чумы, что сам же Моргас наслал на земли. Я стал героем, но никто не знал, что зараза была моим первым шагом к трону теней. Моргас выбрал меня за мою тьму — за умение видеть слабости людей и ломать их. Он дал мне силу внушения, и я стал его жрецом, разрушая королевство изнутри. Теперь я вёл Всеволода к перевалу, где Хродгар ждал нас, не ведая, что Диана ускользнула от моих наёмников — Рагнара, Кейры, Бьорна — и где-то там, в лесах, её ищет Андрей.

Я поднялся на холм у опушки леса, где первые лучи солнца пробивали туман, окрашивая его в бледно-жёлтый свет. Лагерь гудел внизу, но здесь царила тишина. Ветер скрипел в ветвях, и я ощутил дрожь — знакомый холод присутствия Моргаса. Тень сгустилась за моей спиной, чёрный дым соткался в фигуру, его голос был низким, бархатным:

— Ты хорошо справляешься, Совикус. Войско короля на грани падения.

Я обернулся, его глаза — два мерцающих пятна — смотрели на меня, силуэт дрожал, как пламя. Мой голос был тих:

— Они идут в бой. Я убедил его рискнуть всем ради Дианы.

— Ложь о её пленении удалась, — тень качнулась, словно усмехнулась. — Но этого мало. Хаос должен расти. Пусть кровь льётся рекой, пусть Всеволод потеряет всё — дочь, армию, королевство. Альтгард должен рухнуть.

Я кивнул, холод пробежал по спине:

— Что мне делать?
— Разожги страх в его людях, — голос стал ветром. — Пусть предают, бегут, ломают строй. Диана ускользнула, но её найдут. Следи за ней и священником Андреем. Они не должны помешать Ловцу Душ.

— Слушаюсь, — сказал я, мой голос был твёрд, но внутри дрожал.

Тень растаяла, оставив привкус серы, я спустился к лагерю, шепча солдатам: "Хродгар сильнее", "Еды не хватит", "Фланги падут". Их лица бледнели, страх рос, как пожар в сухой траве.

К полудню войско двинулось к перевалу. Всеволод ехал впереди, его багряный плащ развевался, доспехи блестели, но руки дрожали. Трубы гудели, пехота выстраивалась, лучники заняли холмы. Я ехал сзади, мой посох пульсировал багровым, улыбка кривилась под капюшоном. Вдали проступили знамёна Хродгара, гром гремел — буря или война, не важно. Хаос начинался, и я был его дирижёром.