Чудесатые преподаватели⁠⁠

Ну, раз пошла такая пьянка, поведаю и я о своих чудесатых преподавателях.

Воспитанная строгими родителями, я воспринимала хорошую учебу (полное отсутствие троек, минимум четверок – меня за них ругали) даже не обязанностью, а нормой. Ходить на уроки мне нравилось, знала я много, а в свободное время рисовала, играла на гитаре и выступала.

Я никогда не унижалась перед преподавателями, любила конструктивную критику. Но до сих пор ненавижу предвзятое отношение и неадекватную оценку...

Конструирование.

Когда я перевелась в гимназию из обычной школы (из-за переезда), передо мной открылся огромный мир неизвестных мне ранее предметов, например, Конструирование.

По сути, это черчение, но с уклоном в архитектуру.

Рисовала я хорошо, и мои новоиспеченные одноклассники быстро это просекли.

В итоге я рисовала для всего своего класса. Причем не «скопированные» чертежи, а «разные»: где-то линии пожирнее, где-то потоньше, в общем, сомнений ни у кого из преподавателей/родителей в авторстве своего дитяти не возникало.

А вот меня преподавательница ненавидела чуть более, чем полностью. Почему? А хрен его знает.

Выражалось это в том, что за каждый СВОЙ рисунок, то есть нарисованный мной и сданный под моим ФИО, я получала неумолимый трояк. В нашем 7 «б» это была единственная тройка, потому как практически все мои одноклассники получали 5, некоторые – 4 (зависело это от точности попадания мочи в голову преподши).

Я безуспешно пыталась действовать рационально и логически. Что из этого вышло:

– на мои целесообразные вопросы «А почему так?» мне либо не отвечали («я занята/ухожу/не помню» – да-да, «не помню» тоже вполне могла ответить), либо «У тебя вот тут грязный след от стерки». При этом след можно было увидеть только под определенным углом освещения и пристально-пристально приглядываясь.

Я взяла свои рисунки, принесла их в свою старую школу к учительнице черчения и задала ей тот же вопрос. Она развела руками, спросила фамилию моего преподавателя, громко гоготнула и сказала:

– Ооооооо, это да, она особенная. Тут если ей не понравился, это все.

Мне ничего не осталось, как пойти к завучу и поведать ей об этом. Чудесным образом после этого я стала получать пятерки, а вот одна из моих одноклассниц с тех пор ничего выше тройки не получила.

P.S. Эта женщина вела у нас еще МХК, как-то раз она пришла на урок, прочитала лекцию в течение пяти минут, взяла в руки стул. Стул полетел в заднюю стенку класса. Она молча ушла.

Мы не смели возражать.

Химия

Этот предмет я знала хорошо, т. к. уже тогда начинала готовиться к поступлению в медакадемию (вне школы).

Длинноногая 45-летняя блондинка Занозина, которая даже в лютый мороз цокала на шпильках по гололеду, выбрала меня объектом ненависти. Почему – я даже не знаю, но мне кажется, что это было что-то вроде классовой ненависти. Я не красилась, носила мешковатую одежду и не любила «хиханьки», которыми обменивались некоторые мои «барби»-одноклассницы и учительница.

Оценка за четверть складывалась из всех оценок за письменные работы и устные ответы. Обычно писали мы больше, чем говорили, поэтому у меня всегда была 5 (придраться было не к чему). На вопрос, почему у меня были «4» за устный ответ, я могу ответить пересказом одной ситуации.

Выхожу к доске. Отлично отвечаю, стою, жду озвучивания оценки и фразы «Садись».

Но вот, что я слышу:

– Молодец, садись, четыре.

Эта фраза вызвала у меня некоторый когнитивный резонанс, потому я спросила:

– Так а за что 4?

Ни на секунду не задумавшись, женщина с говорящей фамилией завопила:

– Ты что, меня вопросами глупыми отвлекать будешь?! Садись, после урока подойдешь, узнаешь.

Мой опыт подсказывал мне, что с орущими бабами лучше не спорить, поэтому я безмолвно села на место. После урока я подошла к ней, но услушала следующее:

– Ты чО, думаешь, что я все запоминаю? Надо было во время урока спрашивать. Иди отсюда.

Ну и, конечно, ярки в памяти воспоминания:

Химия, подготовка к экзамену (для перевода в следующий класс).

Все поднимают руки, задают вопросы. Лес рук, она спрашивает по одному, но меня (хотя я подняла руку в самом начале урока) обходит стороной.

И вот, спросили всех, моя поднятая рука осталась единственной.

– Ну что, у кого-нибудь еще есть вопросы?, – пропискивает розовыми губками Занозина.

Я молча держу руку высоко поднятой.

– Точно никто? Точно-точно никто? После занятия я вам отвечать не буду на вопросы.-- продолжает она.

Я все еще держу руку и вполголоса (в полной тишине) называю ее по имени-отчеству, стараясь привлечь внимание (хотя куда сильнее?)

– Ну, раз НИ У КОГО больше нет вопросов, – акцентируя на этих словах, говорит она, – тогда занятие окончено.

Звонок, занавес опускается.

А этой весной, уже через несколько лет после окончания школы, я ее встретила на улице. Обида уже практически ушла, и я громко поздоровалась с ней.

Она, все также на каблучищах, но уже с помадой потемнее (видимо, увядает вместе с Занозиной), посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

– И чего это тебя вчера у меня на уроке не было? Чтобы ЗАВТРА С РОДИТЕЛЯМИ была у меня!

И, не давая мне ответить, она уцокола по своим делам…