Четверо просыпаются. Часть 2⁠⁠

Начало

— Как думаешь, выживет она?

— Да её даже толком не задело.

Курьер с тренером сидят на лавке в больничном дворе. Пьют колу. Курьер уточняет:

— Думаешь?

Тренер кивает. После происшествия он снова замкнулся, почти перестал говорить.

— Да, мам. Ты умница. Завтра тебя навещу после работы. Целую! – писатель подсаживается к друзьям, – извини, Ром...

— Что?! – тренер вытягивает шею вперёд, между ними сидит Илья, – За что? Она в коме?

Андрей смотрит на него, молчит, двигает скулами. Потом достаёт другой мобильник:

— Хуже...

— Умерла?! – это выкрикивают двое, нелепо, по-детски, переглядываются, смутившись.

— Э-э-э... нет, простите, ребят. В плане здоровья с ней всё в порядке. Она даже позвонила своей матери. Та обещала приехать послезавтра или...

— Хрен с ней! – перебивает тренер, – говори, что хотел.

— Вот! – писатель проводит Z и протягивает мобильник друзьям, – Читайте...

Двое склоняются над экраном. Их лица высвечены в темноте больничных сумерек. Глаза бегают туда-сюда, ударяясь о кромки экрана. Андрей начинает нервничать:

— Чёрт... наверно, зря я. Дайте. Вам ни к чему в этом дерьме копаться.

— Вампилов... он кто? Однокурсник? – Илья закрывает глаза, говорит, как в трансе.

— Да он же почти дед. На фотке видно. Это препод. Ему 51.

— Овца... – цедит тренер и тут же начинает вбивать текст в мобильник Инги.

— Погоди! Зачем ты?! – писатель хочет выхватить, но его руку останавливает курьер с закрытыми глазами:

— О, прикольно получилось! Угадал твоё движение вслепую...

— Так... он что-то отвечает! Ты знаешь, где он живёт, Андрюх?

Писатель, помолчав, достаёт сигарету. Он чувствует, что проще было бы закрыть глаза на подлую измену. Отпустить эту «змею». Пусть ползёт, куда хочется. И всё же где-то внутри разгорается уголёк. Учи анатомию, курьер. Сердце вовсе не хрустальное. Оно из огня.

Четверо сбросили шкуру. На деле оказалось, что их трое.

Андрей не знает, где живёт Вампилов, поэтому договариваются на встречу в ресторане через час. Вызовы сбрасывают. До старой писательской Шкоды друзья проезжают на автобусе четыре остановки. И выдвигаются в центр города.

— Верочка, у меня встреча со студентом. Будем разбирать его текст про... отношения отцов и детей. В общем, как всегда банальщина... вернусь поздно, – седой преподаватель говорит это, стоя в прихожей.

— Опять к своей потаскухе намылился! – доносится из комнаты, – Юра, Господи, если б не...

Юрий Петрович поспешно захлопывает дверь, чтобы не слышать опротивевший голос жены. Если б не... его ангельские терпение – вот на чём всё зиждется! Он закуривает на лестничной площадке пятого этажа и спускается пешком, любуясь цветками бегающих машин за окнами.

Ему 51. Что он хочет от этой жизни? Всё, что мог он уже написал и опубликовал. Великим ему не стать – это ясно. Слишком поздно, душа уже стянулась морщинистой кожей, измельчала. Да, есть писатели, которые возвеличились и позже, но это единицы. Не стоит тешить себя глупыми надеждами. Нужно цепляться за новую жизнь. Становиться учителем великого. Овладевать великим! Жилистые пальцы набирают: «Выезжаю, великая моя! С трепетом жду нашей встречи!»

Андрей читает этот престарелый вскрик нежности, сидя за рулём. Рука вздрагивает, роняет мобильник.

— Чё там? – тренер сидит спереди на пассажирском, тянется поднять.

— Не поднимай, Ром. Едет он.

За окнами маленькой машины снуёт ночной город. Никому нет дела до старой Шкоды и тем более до тех, кто в ней.

— Как дела, Андрюх? Что-то видимся только в зале. Как работа?

— Работается, – отмахивается писатель, – сейчас ещё пока сезон, так что всякой дребедени до потолка. Даже по вечерам, когда уже дома, клиенты часто звонят. Последний месяц почти не пишу тексты. Времени нет.

Тренер кивает:

— Хорошо, когда работы много. Значит ты нужен кому-то.

— Ого... Ты прям, как моя мама говоришь. Ну, наверное, вы оба правы, раз думаете одинаково, не сговариваясь.

— Ну... ты же знаешь, я пока тренером не устроился – целый год дома проторчал. И мама тогда совсем разболелась. Всё к концу шло. Так что я сравниваю со своим прошлым, а ты со своим.

Минуту молчат. Следят за мельканием жизни в лобовом стекле. Сзади доносится храп курьера. Смеются вполголоса.

— Тебе нужно книжки писать, Ром. С такими-то философскими взглядами. Без шуток!

— Это всё от частого общения с умными людьми, – тренер улыбается впервые за целую вечность, – А как там твоя мама?

— В больницу сегодня легла. Говорит, что ничего страшного. Небольшой инфаркт.

— Ты навестил уже?

— Полчаса назад узнал. Договорились, что завтра заеду.

— Обязательно заедь! Ты ей нужен.

— Надо ещё к другой мадам заехать успеть. Мобильник вернуть.

— Препод вернёт...

— Ребят, мы где сейчас? – просыпается Илья, – долго ещё?

— В смысле долго? – оборачивается тренер, – мы уже домой едем. Ты что, опять всё проспал?!

— Блин... а почему опять?

— Сам мне ещё летом говорил, что будто полжизни проспал, а проснулся курьером.

— Вот вы философы, ребят! Почему только я один за всех пишу?!

— Впитывай-впитывай, – снова улыбается тренер и показывает на навигатор, – смотри, километр всего остался.

Трое останавливаются на светофоре. Самый центр города. По пешеходному переходу движутся высокие девушки в пятничных вечерних платьях. Рядом ждут зелёного света дорогие машины. И по соседству встал золотой Субару. Внутри курит седой мужчина. Его замечает курьер:

— Ребят, на девять часов!

— Чего? Ты же курьер, а не моряк, – шутит Рома, – налево, что ли?

— Ага, в Субару не наш клиент, случайно. По аватарке узнал.

— Чёрт! Это он! – Андрей даже открывает окно, – вот это курьерская память!

— Закрой быстро! Всё дело испортишь, – шипит тренер.

— Согласен... но он, вроде, весь в своих мыслях. Предвкушает. Может, просто обломаем его? Напишем через час, что планы поменялись.

— И что? – Рома весь выпрямляется, – Ты считаешь, что этого будет достаточно? Он и дальше продолжит окучивать студенток. Наверняка твоя овца далеко не первая в стаде. И ты не первый, кому этот старикан наставил рога. Не хочешь реального возмездия?

— Реального? Например, трахнуть его самого втроём?

Курьер хмыкает позади. Загорается зелёный, пропуская автомобили. Субару уходит вперёд.

— Вам бы только ржать! Психология неудачников – отшучиваться и глотать...

— Ну ладно-ладно! – перебивает Андрей, – А что ты-то предлагаешь? Как можно проучить его по справедливости и не сесть в тюрьму?

— Я кое-что придумал. Только тебе надо будет отвлечь препода.

– Классно. А ты ему тачку раздолбаешь?

— Всё увидишь. Доверься!

— И сколько мне его отвлекать?

— Полчаса.

— Чего-о?!

— Ну хоть 15 минут. Ты же писатель. И он тоже. Поговорите на своём языке.

— Да уж... так, сюда вроде, – Шкода останавливается на первом свободном месте. Платная парковка. Из радио ревёт Nirvana на низкой громкости. Через две машины виднеется золотой Субару. Писатель выуживает телефон из кармана, заходит в приложение, рассматривает меню. Он будто тянет время перед финальным прыжком. Двое других не торопят, наблюдают.

Наконец Андрей молча выходит из машины. Захлопывает дверь. Через секунду возвращается:

— Её мобильник забыл, – подбирает с пола.

Шумливая улица озарена электричеством. У входа в нужный ресторан дымит группа курильщиков. Андрею тоже хочется курить, но он решает отложить это на потом. Движется в свете фонарей к входу. Позади дважды хлопают машинные двери. Не оборачиваясь, писатель берётся за кованую ручку двери. Ладонь обжигает холодный металл.

— Здравствуй, Андрей, – густой бас Юрия Петровича перекрывает шум улицы. Парень убирает руку с дверной ручки, суёт в карман. Преподавателя видно вдалеке, его руки тоже в карманах. Он стоит в драповом пальто, огибаемый пешеходами, посреди широкого тротуара. Статная фигура, аккуратно подстриженная борода. Если не знать о некоторых фактах его жизни, то можно решить, что это порядочный человек. Он приближается, достаёт чёрный портсигар и предлагает:

— Покурим?

Андрей кивает, берёт сигарету, пахнущую мёдом. Кривит рот:

— Вижу, вы не сильно удивились тому, что я здесь.

— Заметил твою машину на светофоре, – преподаватель зажигает спичку, прикуривает, прикрывает огонёк ладонью. Андрей прикуривает от той же спички, затягивается:

— Знаете мою машину?

— Знаю… твоя подруга мне много о тебе поведала.

— Теперь она, похоже, ваша…

— Ну-ну… давай без выспренных заявлений. Пройдёмся, чтобы не смущать твоих друзей?

Парень смотрит по сторонам:

— С чего вы взяли…

— Всё нормально! – Вампилов оборачивается, пройдя пару шагов, – Идём. Уверен, они не станут спускать мне шины или царапать краску. Ведь это твои друзья, а значит люди достойные.

— Ого! Я, наверное, не совсем понимаю значение слова «выспренный».

— Плохо! Ты, видимо, пытаешься пошутить, мальчик. И видимо ты обо мне знаешь значительно меньше, чем я о тебе. Не видишь всей картины!

— Я понял. Можно говорить пафосно, но не выспренно…

— Глупо-глупо, Андрей. Будь серьёзным! Будь выше своих приземлённых дружков!

— Не нужно, Юрий Петрович. Я сюда приехал не друзей обсуждать…

— Ты приехал показать свою осведомлённость. Что ж, поздравляю. Как видишь, я тоже времени зря не терял.

Минуту шагают молча, пускают медово-дымные кольца.

— Скажу больше! Я и с твоими писательскими навыками тоже знаком. Всё благодаря Инге. У неё, в отличии от тебя, писательского будущего нет. Бедная девочка…

— Что?! Так вы ей врали просто, чтобы затащить в постель?! – парень отбрасывает бычок, – Знаете, я тоже кое-что из вашего прочёл. В вас остались ещё хоть какие-то принципы, которыми живут герои ваших историй?

— Ты про веру в правду и любовь? Безусловно, я по-прежнему встречаю высокие морали в своей жизни. В таких ребятах, как ты. Должны же вы с кем-то бороться. В каком-то смысле моя помощь обществу сейчас больше, чем, если б я стал великим писателем. Я закаляю таких, как ты. Чтобы стать великим – нужно что-то преодолеть. А какие проблемы у тебя? Назови самую страшную!

— Я не должен…

— Разумеется! Не должен! – Вампилов вскидывает руками, выкатывает глаза, – Вот главная проблема молодого поколения! Выше всего вы ставите своё право на свободу. Особенно от родителей. Мне, слава Богу, повезло. Я вырос в детдоме и родителей никогда не видел.

— Я не то хотел сказать. Просто я…

— Просто говори уважительней! Ещё раз напомню: ты не видишь всей картины!

— У вас что-то припрятано в вашем великолепном пальто? Я, кстати, тоже кое-что принёс, – Андрей вытаскивает мобильник Инги.

Преподаватель не обращает внимания на телефон. Смотрит парню в глаза, сбавляя шаг, улыбается. Сухие губы мусолят фильтр сигареты:

— Пальто… я кое-что припрятал для тебя в этом мире! Впрочем, да, – он вытаскивает из пальто тот самый пистолет, что видела Инга в бардачке Субару, – ты ведь слышал, что поистине великими люди становятся только после смерти? А у почившего молодым шансов ещё больше!

Дуло направлено Андрею в лицо. Несколько раз моргнув, он втягивает носом воздух и опускает взгляд в асфальт: «Не смотри в глаза бешеному псу». Мимо шаркают ноги прохожих. Никто не останавливается. Должно быть, думают, что это розыгрыш. Слишком уж эпично выглядит Вампилов в развевающемся пальто и с пушкой. Перед выстрелом парню хочется сказать что-то проникновенное. Но ничего умного в голову не приходит, и он решает повторить о том, как же всё это пафосно выглядит. Поднимает глаза и видит, что рядом останавливается золотой Субару. В голове Андрея вместо предсмертных картинок из памяти проносится мысль, что вся жизнь Вампилова пропитана той самой «выспренностью», от которой он сам предостерегает.

Преподаватель усмехается:

— Это что такое? А ну, сорванцы! Вылезайте, – он тычет стволом сквозь стекло в Рому, сидящего за рулём. На пассажирском Илья. Оба смотрят в дуло, когда открывается задняя дверь автомобиля, из-за неё появляется седой мужчина в очках с большими диоптриями. Вампилов оборачивается на звук, и тогда тренерское безучастное лицо покрывается гримасой ярости. Передняя дверь резко распахивается, выбивая пистолет.

Оружие выскакивает, блестит в электрическом свете. Андрей роняет телефон и прыгает, хватает на лету ещё тёплый от рук металл. Тяжело ухает плечом о твёрдую поверхность, несколько секунд пытается правильно схватить рукоять. Прицеливается. И видит, что направил пистолет на друга. Вампилов лежит, уткнувшись лицом в асфальт.

— Давай поднимайся, Андрюх! Надо это брюхо в машину бросить. А то скоро очухается, – тренер отряхает руки.

— Куда? – непонимающе спрашивает писатель, сидя задницей в пыли.

— Вставай! – с пассажирского места выходит курьер. Они вместе затаскивают Вампилова на заднее сиденье. Кто-то из прохожих окликает:

— Что, физрук накачался?

— В нулину! – отзывается Рома и захлопывает Субару. Блокирует. Ключи бросает в водосток. Снимает перчатки. Поднимает оторопевшего писателя, – всё, погнали! Ствол спрячь.

Четверо садятся в старую Шкоду. Начинается дождь, как предвестник финала в плохом фильме. Дорога дёргается в крапинах капель. Хищные цветки фар блекнут в непогоде.

— Что это было, ребят?! – Андрей едет вперёд, неизвестно куда, с округлившимися глазами.

— Спокойнее, братан! – тренер кладёт руку ему на плечо, – Всё позади. Это был угон. А это IT-гений и по совместительству мой клиент. Имя его никому знать не обязательно.

— Да, ребят… я что-то на эмоциях сел к вам. Тормозни где-нибудь. Я не при делах… – седой айтишник уже нахлобучил капюшон на глаза, обнял свою сумку, не разберёшь лица.

Андрей всё также непонимающе слушается, останавливает. Айтишник покидает машину неведомо где. Писатель смотрит, как тёмную фигуру уволакивает дождливая улица и, вдруг, понимает:

— Я её мобильник там посеял! – эта мысль полностью отрезвляет его сознание, – По нему же менты могут вычислить! Вернёмся?

— Ты, конечно, умный, Андрюх… но как-то не в ту сторону. Владелец при машине! Точнее, маринуется в ней. У нас только его травматический пистолет, который мы выкинем в реку. Кого вычислять-то? Преступления нет.

Писатель смотрит в зеркало: курьер угрюмо кивает.

Четверо остались в непроглядной темноте. Будущее настанет только утром.

Раз.

Гнетущая больничная палата. Голова раскалывается. Кто-то украл телефон. Последние два дня – это чья-то чужая жизнь. Запоздавшее осознание безвозвратности вдавливает в подушку. Звонить маме с больничного телефона, ждать её. И курить поминутно. Никого нет, кроме «ждать». Также, как когда-то ждала сама мать.

Два.

Прощался ночью с друзьями со словом: «Увидимся!» Говорил это с чётким пониманием обратного. Сжимая левой рукой её мобильник в кармане серой куртки. Не мог уснуть. Думал, как утром озарится её лицо, завидев неожиданного спасителя.

Встаёт с горячностью. Едет в электричке, боясь, что в конце ему перережет ноги. Знает, что едет к той, которая точно перережет. И всё же едет. Потому что иначе не может. Потому что, как отец.

Три.

Отстраняться от близких день за днём. Потеряв любовь и понимание, хотел отрезать и дружбу. Долго телепалась эта последняя ниточка. Иступившееся лезвие никак не справлялось. Вихлялась надежда. Жила вера в то, что здесь нужнее.

И всё же пробил стену. Победа на соревнованиях. Приглашение на работу туда, где яснее. Где нет запачканного неба и смрадных улиц. Где не нужно быть хмурым, чтобы быть своим. Уехать туда и написать на прощание последнему другу: «Теперь ты один. Останься так на время. Не ищи вторую. Откажись. И пиши. Не мне».

И удалить из сети ниточку, которая никак не резалась. Без надежды найти через четверть века одутловатое тело без прошлого. Ты сильнее. Прощай. И ты прости, мать, больше не навещу.

Четыре.

Всегда был уверен, что делает не то, что должен. И всё-таки делал. Упорно. Чтобы жить. Потому что в борьбе видел смысл. И ещё хотел дарить опору тем, кто рядом. Кому вечно должен. Не потому, что просят, а потому что должен. Так всегда жила мать.

К матери с цветами в больницу. Боясь худшего, обрёл её снова. Излечившуюся слезами. Вернул домой и сам вернулся. Жить с ней. Как жил раньше. Ещё до той, что режет душу и горло в конце пути. Стал снова жить с мамой.

Через неделю возвращается на съёмную квартиру, чтобы отдать хозяевам ключи. Видит, что у подъезда лежат еловые ветки, а лавка пуста. Садится на неё, вспомнив деда и закуривает. «Надо же, – замечает вышедшая из подъезда до боли желанная девушка, – Вы прям, как мой дедушка сидите. Вы знали его? Дед Егор. Можно я с вами немного посижу?». Отвечает: «Знал. Спасибо за имя». И уходит.

Потому что понимает, что нужно идти. И писать. Не потому что должен. А потому что не может иначе. Чувствует, что пора жить. Так случится с каждым. Нужно только побыть одному.

Четверо просыпаются. Каждый – один.

Лёнька Сгинь