Чарльстон в пустоте, часть II-а⁠⁠

Продолжаю развивать свою космо-киберпанк новеллу. Эту часть, ввиду длины, приходится разбить на два поста.

Первая часть тут: Чарльстон в пустоте, часть I

Тунгуска - Золотой Бур

Хаб встретил меня типичным для центрифужных станций водоворотом из людей и грузовых дронов, водяной сыпью и неумолкающим, почти инфразвуковым гулом древних «мокси», натужно гнавших переработанный воздух.

Примагнитившись к пешеходной трассе, я двинулся прочь из дока.

«Тунгуска-Б» строилась в первую очередь как титанических размеров склад - жилые кольца наслаивались вокруг ядра-грузоприемника. Это удешевляло конструкцию и, конечно же, упрощало логистику. Вместо того, чтобы лепиться к внешнему доку, погрузочные слипы могли залетать в «Тунгуску» напрямик через основной гейт в торце станции.

Однако для проживавших в хабе работников ресурсных корпораций конструкция станции гарантировала постоянную прожарку излучением. Обшивка жилых модулей на внешней стороне трёх основных колец вращения плохо гасила радиацию, даже несмотря на пронизывавшую оболочку сеть водяной защиты.

Конечно, предполагалось, что работа сменная. Половина ТС-года в добыче, а потом обратно, под планетарный купол или на Землю, в том числе и на лечение.

Но нынешние жители «Тунгуски» приросли к хабу как лишай к марсианскому булыжнику. Вряд ли кто-то из них мог позволить себе частые межзвездные рейсы.

Человек, как говорят, скотина которая привыкает ко всему. И к такому можно привыкнуть: к слегка изгибающейся, ползущей в «небо» линии горизонта; и к самому «небу», лоскутному тряпью из жилблоков и узких проулков, выеденных червячными ходами травалаторов.

Застройка небольших хабов всегда делается намеренно тесной. Жилблоки на «Тунгуске» нарастили впритык так, что строители пирамид удавились бы от зависти на тягловых веревках. Не только потому, что площадь на вес урана. Просто в удушливой тесноте не видно пресловутого изгиба, так заметного из-за малого диаметра станции.

Спрячься и живи, забыв о жестоком ваке вокруг.

Планетников на центрифужных станциях мутит, большинство первые сутки проводят в судорогах жестокой клаустрофобии. Меня же пространство над головой только угнетало.

Зачем его столько?

Захотелось обратно, в тёплые объятия грав-колыбели.

Мелкодисперсная морось светилась в имитации дневного свете, играя радугой над громоздящимися кубами коммерческих и жилых отсеков. Источник холодного излияния не был виден, да его никто, кроме меня и не искал - клацавшие магсцепками сгорстки пустотников двигались со слепой целеустремленностью, свойственной бедноте. Мало кто умеет имитировать кипучую деловитость лучше, чем профессиональные бездельники.

Каждый третий был в вак-жакете. Это меня удивило. Я, конечно, ожидал что «Тунгуска-Б» окажется мерзкой дырой, но чтобы так?

Открытие испортило уже и без того мрачное настроение.

Вак-жакет для живущего в хабе обязателен, да... но вот только где-нибудь под кроватью, если станцию эксплуатируют нормально. А то, что мимо тащились типы в промышленных жакетах «Карго СуперЛиминал» и «Тао Ки Системз», говорило о том, что разгерметизация для «Тунгуски» если не обыденность, то уж точно не редкость. И о том, что местные противомусорные ПТО давно замолчали без боезапаса.

Паршиво. Но, если верить Аворке и Руду, вместе с ними хабом заправляли люди, далекие от таких вещей как «безопасность» и «ответственность».

Около куба со светящейся вывеской «Мелочи и нужности Армидон» группа хилых, большеголовых подростков развлекалась тем, что бросала баскетбольный мяч вверх, стремясь забросить его за лимит центробежного присоса. Где-то на противоположной стороне станции должна была быть вторая группка ловцов.

- Эй, Сака, давай еще! Швыряй!

Один из парнишек щеголял легочным пампом. Имплант торчал из его груди как фантастический паразит. Надувался и сжимался, дрожа словно желе от каждого движения. Мальчишка ржал и мокро кашлял, достаточно громко для того, чтобы даже в многоязычном гвалте сектора леденить душу туристов вроде меня.

В левом углу зрения материализовался аватар Даника. Пульсации остроугольного тессеракта светились сарказмом развитого синтина, уже хорошо понимающего, что к чему.

«Крайт, Руд сбросил пин-ключ к отельной капсуле в «северной» части хаба. «Золотой Бур», 20 силаров за ночь по обычной расценке или 1,3 платинаней. Тебе 60%-ая скидка и 2 минуты душа»

Я поморщился от щедрости командора.

Отель - зачем? Я был запаян в экзофрейм, в личную передвижную камеру хранения и личный же саркофаг. В нем ни прилечь, ни помыться. Да и отдельного багажа у меня не было. Разве что...

«Даника, маршрут к «Золотому буру»».

***

Что есть зрительная память? Фотоотпечаток на коре головного мозга, химическая вспышка, смываемая временем и другими веществами. Недолговечный оттиск света в гибнущих нейронах.

Именно поэтому мои воспоминания полны привидений со стертыми лицами.

А вот запах - запах другое дело. Что я помнил о Земле, на которой провёл лишь первые пять лет своей жизни? Кусок голубой бездны над головой? Да кроме этого, почти ничего.

Зато я до сих пор помнил то, как пах сорванный с дерева лист липы. Нагретая солнечным днем кожа. Гниющие водоросли на берегу моря. Озон, жгущий воздух после грозы...

Уникальные запахи. Настоящий мир пахнет подлинной же реальностью. Пластмассовый мир купольных поселений, будь это Тарсис, Вояджер-Бей или Морнигуа-2, всегда воняет недолговечностью.

Стоит содрать пленку с новеньких жил-модулей и техники, вдохнуть первый цикл «мокси», и все! Иллюзия свежего старта рассеивается, точь-в-точь как сдувается со временем резкий аромат полиэтилена.

И, конечно, радужные надежды лопаются мыльными пузырями, стоит придти пониманию того, что систему замкнутого цикла не возьмёшь никакими очистителями. Что будешь вдыхать воздух, пропущенный еще через альвеолы твоего деда. Поколение за поколением будет только наслаивать плесень, ржавчину и осклизлый осадок кожных чешуек.

Чем только не пытаются перебить энтропическую вонь окисления и пустоты...

На Тунгуске - уличной едой.

С травалатора «Улица Пионеров» я скользнул в широкий пешеходный туннель «Площадь Скипарелли», тонувшей в инфразвуковом стоне систем хаба и неразборчивом лепете олспика, цепляющемся за себя самое. Коммерческий блок - ломбарды, прикрученные к настилу лавочки и столики, стойки продавцов контрабандной мелочью. По-спартански легкие конструкции были сделаны с расчетом, что в случае аварии и остановки вращения, все можно легко свернуть и примагнитить к переборкам.

Я ловко лавировал между чадящими казанами с грибной лапшой и спаржей из гидропонной сои. Аккуратно пригибался под развешенными со свода туннеля свода светодиодными лианами, китайскими фонариками и наполненными водой пакетами, в которой вяло плавали мелкие сомики. Вокруг стучали ножи и стрекотала брань, вторя торгующимся у лотков людям.

Под ногами чавкал слипшийся мусор и я ступал по-навтовски мягко, чтобы не брызгать на просящих милостыню экумеников грязью.

Запахи окутывали «Площадь Скипарелли» тугой, масляной пленкой: острый укол гарам масала пробивал насквозь даже фильтры экзофрейма. В микрогравитации частички куркумы и белого перца висели в воздухе, рассеивая «дневной свет» в желтую дымку.

Внешняя убогость заведений компенсировалась атакой на открытый канал мнемопланта. Я не прошёл вглубь туннеля и десятка метров, как поле зрения захлестнула волна кричащих красок и анимаций - палатки с едой, скарбом и развлечениям развернули фрактали рекламы по всей роговице. Из-за завесы рекламы я чуть не снес ковылявшего рядом грузчика.

На Тунгуске было слишком много людей. И, как следствие, слишком много взглядов, бросаемых из теней и из-под капюшонов. Много рук, спрятанных в складки одежды. Много манёвров уклонения и контратаки, паутиной расползавшихся по моей сетчатке от каждого движения жителей хаба.

Раздраженно сморгнув очередную анимацию (астероид с руками и глазами, жадно пожирающий шашлычки из жареных дрожжевых шариков), я нырнул в ответвляющийся от центра «Площади Скипарелли» каньон.

Есть не хотелось. Казалось бы, проведённое не-время на внутривенных коктейлях «Вортекс» должно было вызвать тягу к настоящей пище, однако...

Гниль. Снаружи, и, что говорить, внутри меня. Добавка была ни к чему.

***

«Золотой Бур» оказался обычным автоматизированным отелем-капсулой, зажатым между титаническим ребром внутренней переборки и одним из генераторных блоков. Напротив него - опутанные сосудами водо-доставки задние стены коммерческих «кубов», которые за многие десятилетия приобрели тот неуловимо серо-зелёный цвет, что присущ наслоенным друг на друга до полной неразберихи, граффити.

Скользя взглядом по местности, в сложной вязи мне даже удалось разобрать несколько знакомых тэгов - неоновые крючки мандалы «Эйкологод» и кровавые пасти «Муэртонинья-Фобос».

Метки собственности, универсальные по всему ареалу расселения.

Как и собаке, человеку нужно нассать на что-либо, чтобы сделать это своим. С «Муэртонинья» мне пересекаться совсем не хотелось ввиду сомнительной перспективны пустить свою шкуру на сангринальный барабан, но я все же притормозил, разглядывая гиений оскал тэга.

Танатобуддисты из корпоративной секты спелись с мясниками Фобоса? Возможно ли чтобы щупальца крупных организаций дотянулись до Тунгуски или это мальчишки предавались фантазиям, разыгрывая из себя матёрых преступников? Проверить можно лишь на себе, но подобные развлечения в мои планы не входили.

Сам отель устремился вверх метров на десять и на пятнадцать-двадцать - в длину. Безликая стена, расчерченная рядами герметичных дверей и наваренными хватами лестниц. Пять вверх, десять вниз, всего номеров пятьдесят.

Красных лампочек над дверями горело совсем мало - очевидно, «Золотой Бур» не пользовался популярностью. На дверях, в легком бризе вентиляции «Тунгуски», колыхались потрепанные листовки. «Кармакс против Войгенгаста - только в «Мясодавилке»!».

С левого угла отеля располагался небольшой навес с автоконсьержем, где можно было расплатится за номер и купить тюбик с едой. Там же, вытянувшись на пластикоровой лавочке, дремала затянутая в биоплёнку женщина.

На ее скуле цвел синяк.

Приблизившись к автоконсьержу, я позволил системе просканировать себя. На крохотном экранчике детина в костюме пустотника-шахтера радостно махал мне дрелью. Заходи, брат-навт, упокойся с миром...

Я подумал, сколько настоящих шахтеров отель видел за последнее время. Когда-то, он, может и был полон пчелиной возни, номера-соты забиты телами - ворочайся себе как личинка, обмазанный вместо мёда защитным противолучевым гелем.

А сейчас - вряд ли много.

«Внимание, распознаны боевые импланты класса ТХ и С, запрещённые на территории...», тут автоконсьерж запнулся, переваривая пин-ключ от Даника. «Добро пожаловать в «Золотой Бур» - ночлег усталого работяги! Номер 36 доступен для заселения! В пакет проживания входит один ТС-час связи по...»

«Крайт, приближаются сзади»

Но я уже разворачивался, заметив тень на мониторе автоконсьержа. Больное тело напряглось, благодарно отзываясь на очередную порцию стимулятора, ауг-рука взметнулась вверх...

- Эй, устрица-тцен, вскроешься ради красавицы? Можно и по НИТи - у меня широкополосный джек.

Проснувшаяся проститутка мягко постучала по виску пальцем. От раздражения мне захотелось сплюнуть, но в забрале сделать это было невозможно. Красавица. Да. Я находил иссушенные и замороженные ваком трупы в пустоте которые принадлежали той же категории красоты.

- Сгинь.

- Э, чего ты? У меня сертификат от Т-ОБ. Не хочешь трогать - есть НИТь. Красотка Мей-Ин - легенда уровня, еще никто не пожалел, получив все это... - дрожащие пальцы побежали по телу.

Синяк говорил об ином. Нефтяное пятно биоплёнки было призвано подчеркнуть формы женщины, но на обвисшей плоти оно больше напоминало погребальный саван или мусорный мешок. Пародия на чувственность коснулась соска и сделала очередной шаг навстречу.

Я несколько раз полыхнул на диодах забрала красным в предупреждение и отвернулся, цепляясь ауг-рукой за ближайшую лестницу.

- Вали, гребанный моллюск! Импотент!

***

Капсула номер 36 была гробом. Ну, или должна была таковой стать для кого-то, кроме меня. Узкая щель с койкой и санблоком, плюс встроенный в потолок медиацентр с булавочной головкой камеры. Все - из дешевого, липкого пластикора, пожелтевшего от времени и испарений жильцов.

Я еле втиснулся в помещение, хоть мой фрейм не из громоздких.

Гидра на «Тунгуске». Сколько у него тел сейчас - девять, десять?

Такой как он, знает, что по его следу пойдут. С учетом того, как вёл дела Руд и компания, организовать слежку за прибывающими для него бы не составило - взломать местную сеть, поставить снифы на входящие. Под моим нажимом командор зарегистрировал меня и «Вортекс» как обычного доставщика, но копни глубже и маскировка растает, как тонкий лед.

Значит, стоило исходить из предпосылки, что Гидра может найти меня раньше, чем я - его. Или же другие недружелюбные элементы Тунгуски разволнуются, если моя предстоящая беседа с Заримом Чонг-Та пройдёт в неконструктивном русле.

В этом случае, правильнее будет если им покажется, что найти меня легко. Пустить их по следу наименьшего сопротивления.

Из контейнера на бедре экзофрейма я достал блок аратита-3. Редкость в пространстве Кита, даже для офицера ОКИ: уже больше ТС-декады его жестко контролирует поставщик, «Минерская Корпорация Тогайаг». За владение можно угодить в орбитальный ящик на много-много спинов...

Аратит-3 легкий и компактный, и его можно протащить на борт хоть за щекой, хоть в заднице, хоть вшитым под кожу. В период Второй Акселерации много судов пропало из-за разжившихся этой чудо-взрывчаткой психов.

Внешне взрывчатка выглядела как толстая плитка заплесневелого шоколада. Я подумал, и разломал ее на все двенадцать квадратиков. Размял каждый в шарик и принялся лепить их по капсуле. Так взрыв будет разнонаправленным и объёмным.

Приятный бонус - аратит-3 выделяет токсичный, низкомолекулярный газ, легко просачивающийся через большинство гражданских дыхательных фильтров. Те, кто не пострадает от ударной волны, хоть глотнут отравы. По крайней мере, я на это очень рассчитывал. В тесном помещении концентрация будет высокой.

К одному из шариков я прикрепил миниатюрный цилиндрик детонатора: исключающий ДНК-хемосенсор, который отреагирует на любого чужака.

Покончив с аратитом, я быстро проверил снаряжение - игломет, ЭМП-винтовку и дронов.

Самые большие надежды в предстоящей операции я возлагал на игломет «Сойяр-ФН» и пять канистр боезапаса, примагниченных к спине фрейма.

«Сойяр» особо ценили корпоративные службы как отличный демотиватор для недовольной толпы. Выпущенное облако вольфрам-танталовых игл прекрасно контролирует поле боя, особенно если враг быстро двигается, да и сами иглы способны нанести значительный урон.

Я позволил мозгу извлечь на поверхность приятную фантазию: месиво, в которое превращаются лица Виер Грина. Из картин эпохи Нового Ренессанса - в абстрактный фарш Морвинта или Кандинского.

Винтовка «Холикс Спешал Сплинтер» оружие более прямолинейное, хоть и отлично приспособленное к бою в пустоте - смоляные пули не повредят обшивке, зато расщепятся в ране, гарантируя агонию и долгую кровопотерю.

Эту ее скверную особенность я не раз проверял на провинившихся перед КЭРА пустотниках. Ранение из «Холикс» для живущего в гравитационном колодце или на хабе неприятная штука, но корабле, без грава, в отсутствие квалифицированной медицинской помощи даже выстрел в ногу может стать смертным приговором если упустить время. А когда у человека мало времени, он становится сговорчивее.

Складная, с подстегнутым к дулу плоским гребнем ЭМП-антенны, «Холикс» практически не увеличивала габариты бедренного короба моего экзофрейма. Еще одно маленькое преимущество в случае, если придётся ползать по тесным внутренностям Тунгуски.

Дроны на плечевых площадках фрейма моргали статусными диодами, шелестели углепластиковыми крылышками: ничто не повреждено и не перекошено. Я попереключал их оптику на собственный нерв, поигрался с зумом. Отлично, насколько это могло быть.

Крохотный санблок капсулы (две минуты душа, щедрость Руда воистину не знала границ) был оборудован зеркалом.

Я провёл рукой по пыльному стеклу. Из его глубин на меня смотрела рассеченная стыковочными швами темная скорлупа забрала. Голова насекомого, а не человека - россыпь глазок-камер и диодов придавала шлему тупой, бесстрастный вид.

Устрица. Моллюск-тцен.

Я раскрыл лепестки фрейма.

Отразившееся лицо я уже давно отождествлял с собой меньше, чем со шлемом. Признать его - значит признать болезнь и поражение, а мне только стало лучше после отключения от «Вортекс».

Я прищурился, пытаясь отстранится.

От себя. От горечи.

Крайт на ртутной пленке был бледен и изможден. Я моргнул, вдруг силясь сообразить сколько мне лет - и не смог.

Пустота смазывала, придавая характерный для навта вид «восковой куклы», вызванный недостатком инсоляции и не-годами мимической неподвижности в плотном геле грав-койки.

Куклы, которую обожгло пламенем так, что вся резиновая оболочка вытопилась и сошла, оставив металлический каркас выпирать под тонким слоем воска. Я почти мог разобрать детальное анатомическое строение своего черепа, если бы не слегка отросший темный «ёжик» на прежде лысой голове - в фазе торможения к Тунгуске-Б «Вортекс» слегка снизил дозу противолучевых препаратов. Провёл закованными в ленты усилителей пальцами по волосам.

Необычное ощущение.

Блестящая от пота, но синюшная плоть зеркального доппельгангера была пронизана геометрической сеткой шрамов от имплантов и лицевой реконструкции. Лоб усеян чёрными прямоугольниками меш-джеков для фрейма и систем корабля.

Глаза - две оловянные монетки в покрасневших глазницах. Такие, кажется, до сих пор в некоторых культурах клали на веки мертвым, чтобы тем было чем расплатится за перевозку.

Что ж, об этом можно было не беспокоиться. Вряд ли Харон откажется от дорогих имплантов с щедрого плеча КЭРА.

Я наклонился к зеркалу, потрогал швы у рта и подбородка. Боль всегда становилось самой яркой частью памяти.

Перед тем, как забрало вновь затянулось вокруг головы, я приказал Даника ввести меня в получасовой сон. Фрейм заблокировал тело около стены капсулы, и, ощутив накат снотворного в свою систему, я заснул.

По-настоящему.