Бить детей только своим!
Решил я сегодня детям вместо тихого часа в садике устроить культурно-развлекательную программу и свозить их в дельфинарий.
Нужно ли говорить, что по пути туда-обратно к ребятам липли всевозможные бабки и тётки, желающие усадить их себе на колени в троллейбусе; накормить железобетонной карамелью и почему-то хлебом; пощипать за щёки и, конечно, узнать, точно ли этот бородатый мужик — их отец, а не какой-то похититель-извращенец.
Двойняшек такое излишнее внимание напрягало, и я, не выдержав, вежливо попросил одну чрезмерно ретивую даму перестать хватать моих детей. Дама поперхнулась, надулась и выдала чудную тираду, содержащую замечания типа: «хамло волосатое», «вон девочка худющая, небось, голодом морите», «куда жена твоя смотрит», «сообщить бы о вас куда надо».
А я ехал и думал: «куда надо» — это куда?
В саду у моих бесенят есть приятель, скажем, Гришка.
Дочь по дороге домой доверительно поведала, что Гриша пришёл сегодня охрипший.
А охрип он потому, что всю ночь орал от страха, когда его пьяный отец с ножом гонялся за не очень трезвой матерью, которая, кстати, меньше месяца назад произвела на свет девятого ребёнка.
Мой сын хмурился и грыз ногти.
Ему жалко Гришку.
И дочери жалко.
И мне.
Только помочь ему мало чем могу.
Когда мы с супругой только поженились, в квартире этажом выше жила семья: мать, отец и две дочери, которых папаша зверски избивал.
Крики девочек и звуки ударов слышал весь дом.
Никто даже не почесался, хотя после бабки охали и ахали на скамейке у подъезда: бедные, мол, дети, с таким отцом-деспотом.
Супруга обзвонила все телефоны доверия, социальные службы и прочие организации.
Ответ был один:
— А вы уверены, что он их бьёт? Откуда такие данные, может, у них ремонт? Семья приличная, на учёте не состоят. И вообще, чего вы от нас хотите? Обращайтесь в полицию.
Обратились.
Там нас, собственно, послали в дальние дали и посоветовали не лезть не в своё дело.
Зато, когда я решил всё-таки поговорить с отцом семейства «по-мужски» и пригрозил ему переломать ноги, если ещё раз тронет детей, участковый возник на моем пороге буквально в тот же день.
— Вы, — говорит, — угрожали гражданину Пупкину?
— Ваш гражданин Пупкин дочерей избивает.
— Вам-то что? — удивляется участковый. — И вообще, это не доказано. Семья положительная и всё такое. Не суйтесь к ним больше, а то дело заведу.
А позже явилась мамаша и, выставив девочек перед собой как щит, заголосила:
— Смотрите, дряни, из-за вас этот дядя хочет лишить нас папы и отправить вас в детдом! Этого хотели, гадины, это вам надо?!
Перепуганные дети рыдали в три ручья и просили нас с женой оставить их отца в покое.
Снова вмешиваться мы побоялись.
А через пару месяцев съехали из этого дома.
Это было несколько лет назад, но ни черта не изменилось: по-прежнему практически невозможно помочь ребёнку, у которого дома не всё гладко.
О том, что творится в Гришкиной семье, знают воспитатели, социальные службы, администрация детского сада: детей не моют неделями, одевают как придётся, явно периодически поколачивают, при этом семеро из них — инвалиды.
И — ничего, никто даже ухом не ведёт.
Зато обсуждают эту тему все с огромным удовольствием.
При удивительно набравшем обороты в обществе детоцентризме люди с удовольствием уличат всех вокруг в неправильном воспитании отпрысков, но как только дело доходит до нужды в действенном вмешательстве — всем плевать: «это чужая семья», «не лезь не в своё дело», «их дети, что хотят, то и делают».
