5 месяцев в тунисской тюрьме: как это было?⁠⁠

Я был в составе группы из 11 российских туристов, которых в ноябре прошлого года арестовали в Тунисе и 5 месяцев продержали в местных тюрьмах. По этому поводу шумели многие СМИ, возможно, вам знакома эта история.

Нас задержали в маленьком городке Хайдра неподалеку от границы с Алжиром, где мы изучали руины древнего римского города Аммаедара, основанного императором Октавианом Августом. Место это мало раскрученное среди туристов. Туда чаще приезжают специалисты – археологи, историки. Потому и руководитель нашей  экспедиции писатель Меняйлов захотел его изучить.

Мы приехали туда в конце сентября, получили разрешение местной полиции на проживание, арендовали квартиры, т.к. отелей там нет, и в течение полутора месяцев каждый день гуляли по руинам Аммаэдары. И вот одним прекрасным утром 14 ноября приехал с десяток машин, набитых автоматчиками из элитного департамента полиции по борьбе с террористами, нас всех арестовали, включая 68-летнего писателя и его жену, и отвезли в столицу. Нам не предъявили никаких обвинений, против нас не было никаких улик (это полиция подтвердила и российскому консулу), просто мы показались подозрительными полиции и они решили нас проверить, в том числе все наши ноутбуки, телефоны и камеры. И всё время проверки полиция имела право держать нас в тюрьмах – до 1 года и 2 месяцев по тунисским законам.

После допроса нас отвезли в изолятор временного содержания  «Бушуша», где мы провели в итоге 15 суток. Когда впоследствии мы говорили местным, что провели там 15 дней (вместо обычных 2 дней), у них глаза расширялись от ужаса В камеры на 35 человек набивалось до 80. Особенно тяжело было в выходные, когда суды не работали, из изолятора никого не увозили, зато постоянно привозили всё новых и новых арестованных, а в воскресенье ещё и не было прогулки. Так что целые сутки мы проводили в такой тесноте, что у килек в консервах было больше места.

Мужикам из нашей группы повезло чуть больше, т.к. мы лежали вместе (сидеть там не на чем, кровати не предусмотрены, только грязные матрасы на полу). Единственная женщина в нашей экспедиции была в изоляторе одна. Но при переводе в обычные тюрьмы нас тоже разъединили (11 человек раскидали по 5 тюрьмам). В единственную на весь Тунис камеру для иностранцев определили писателя, а все остальные попали в камеры с местными заключёнными.

Тюрьма – место тяжёлое, там плохо всем – и тем, кто при деньгах и кому постоянно приносят с воли продуктовые передачи, и тем, кто без денег и передач с воли (в российских тюрьмах таких называют бедолагами). Но люди эту тяжесть переносят по разному. Большинство пытаются свалить свое плохое настроение на окружающих, как правило более слабых/бедных. Это и издевки, и побои (чаще всего в шутку, хотя от этого не легче), и несправедливое распределение еды, и принуждение мыть за кого-то посуду, и провокация зависти (когда богатенькие обжираются на глазах у бедолаг), и подставы.

Гораздо меньше людей переживает своё плохое настроение самостоятельно, ходят мрачные, но по крайней мере не гадят окружающим. Ну а самая немногочисленная часть заключенных пытается по мере сил помогать окружающим: делятся сигаретами, кофе, передачами с воли, дают вещи вновь прибывшим бедолагам, пускают в течение дня поспать часок-другой на свою койку тех, кто спит на полу, подсказывают, что делать в непонятных ситуациях, поддерживают морально.

Научиться различать, что за человек передо мной, стоит ли с ним общаться, принимать от него сигареты/кофе/еду, если угощает, стало вопросом выживания. Потому что многие угощали непременно с тем, чтобы потом иметь возможность издеваться. Но самые большие подлецы изображали дружбу и помощь, чтобы потом подставить, а до того времени выжулить у человека всё, что у него есть.

Вот к такому подлецу меня и определили по прибытию в камеру. Это был главный стукач нашей камеры, о чьём ремесле я догадался только через месяц. Как я понял, ему дали задачу вытянуть из меня побольше информации во время разговоров, потому он пригласил меня есть в свою компанию (т.наз. «семью»).

Это был тип 35 лет чуть выше среднего роста, худющий как жердь, хотя и с небольшими бицепсами, с приторно сладкой улыбкой, который залезал без мыла в задницу любому человеку. Он постонно балагурил, жёстко подкалывал всех окружающих. Родные от него отказались, поэтому он был постоянно без денег. Но за счёт работы ночным сторожем, присматривавшим за вещами сокамерников по ночам (так как случаи воровства в тунисских тюрьмах не редкость), ему перепадало в качестве платы от сокамерников несколько пачек дешёвых сигарет марки "Кристал" в неделю.

Своё положение бедолаги он признавать не хотел. А чтобы жить не хуже, чем богачи камеры, он в глубине души решил примерно так: "Если у меня нет ничего, то мне принадлежит всё". Он без зазрения совести постоянно всё у всех просил – сигареты, кофе, сахар, оливковое масло, мыло, стиральный порошок, шампунь, вещи. Конечно, он избегал просить у одного и того же человека дважды в один день. Поэтому, учитывая арабскую привычку делиться с сирыми и убогими, мог рассчитывать на регулярные подачки.

Ещё он любил делиться сам, правда, за чужой счет. Например, возьмёт у кого-нибудь сигарету и придет покурить со мной, причем даст мне первому выкурить полсигареты. Все это с шуточками, всё со словами ободрения. И вот ты уже поневоле чувствуешь себя ему обязанным. Дальше он стреляет сигарету у меня и идет благодетельствует кого-нибудь другого. Так что многие ощущали себя ему должными.

Когда он играл в настольные игры, то выиграв соперника или даже просто съев его фишку он вскакивал, делал характерный жест, изображающий грубый секс - вроде как поимел соперника. Особенно он любил смеяться над чужими неудачами в игре, да так, что доводил людей до истерик и начиналась драка.

Во время игры в футбол выяснилось, что это лютый единоличник, который не отдал ни одного паса. А во время игры в собачку он вместо перепасовки с напарниками начал их подставлять - сильно бил мячом в напарника, чтобы мяч от того отлетел, и одна из собачек его перехватила. Обычная игра по правилам его не радовала, и он превращал её в игру подстав.

Сидел он за торговлю наркотиками, срок ему дали несколько лет. Учитывая, что все туниссцы, кого выпускают на волю, оставляют в тюрьме свои пожитки, которые распределяются между бедолагами камеры, он успел накопить большое количество вещей - постельного белья, одеял, полотенец, футболок, трусов, носков и т.д. Когда я только пришел в камеру, он со мной поделился необходимыми вещами - сменным комплектом белья и полотенцем. Он любил оказывать услуги, которые ему ничего не стоили, чтобы потом на правах благодетеля выпрашивать у окружающих всё, что у них есть – деньги или ценимые в тюрьме товары (сигареты/кофе/сахар/сладости).

После Бушуши, где полиция кормила нас за наш счёт и потратила почти все наши динары, у меня с собой оставалось 110 динар и 232 доллара. Доллар - это примерно 3 динара. Т.е. если бы мне поменяли доллары, то у меня было бы на руках 800 динар, что позволило бы безбедно жить 8 месяцев из расчёта 100 динар в месяц (100 динар - это около 3200 руб. по тогдашнему курсу). Ну, а там родственники могут переслать - сами или через адвоката.

Но судебный следователь, курировавший наш арест, дал команду не менять наши доллары, не зачислять нам на счёт деньги, не передавать тёплые вещи от адвоката. Когда через 4 недели ожидания стало понятно, что доллары мне не поменяют, главный стукач понял, что взять с меня нечего и перестал изображать любезность. Он обделял меня едой, хамил, жёстко подкалывал или выжуливал у меня то, чем угощали другие заключенные.

Например, мне дадут хорошую сигарету, главстукач увидит это, подбежит, и с приторной улыбкой начинает свою песню: "А не мог бы я с ним поменяться сигаретой, ведь он так долго сидит и сидеть ему ещё дольше, а от дешёвых сигарет кашель такой, что выплёвываешь свои лёгкие и т.д. ". Я понимал, что он меня разводит, имитируя просьбу, но сил этому противостоять не было, и я менялся сигаретой.

Но больше всего напрягало то, что в каких-то моментах я узнавал себя в его поведении. Чаще всего вспоминались скотства, в которых я участвовал в студенческом общежитии. Мы с корешами (назвать их друзьями теперь язык не поворачивается) прессовали соседей, которые не могли за себя постоять, т.е. считались лохами в нашем представлении. Мы отправляли таких среди ночи в круглосуточный магазин за алкоголем, посылали на рынок с утра, чтобы купить минералки - утолить жажду после жесткой ночной пьянки.

Но больше всего мы любили другой способ издевательства. Мы шли к "лоховатому" соседу по этажу и выпрашивали у него музыкальный центр для нашей ночной пьянки. Естественно, владелец отказывался нам его дать, т.к. ему завтра на учебу, и он первый пострадает от громкой музыки. Но мы не унимались, начинали его "лечить" (грузить), что это неправильно с его стороны думать только о себе и собственном комфорте, что он должен "поддержать кайф" хорошим людям. В итоге после получасовой осады парень сдавался, давал нам музыкальный центр и потом не мог полночи уснуть. Когда я был студентом, моё поведение казалось мне нормальным. Зато в тюрьме я хорошенько прочувствовал, что каково оказаться в шкуре слабого.

Вообще, нахождение в тюрьме чем-то напоминало жизнь на станции "Солярис" из одноименного фильма Андрея Тарковского.

Тоже замкнутое пространство. Тоже «гости» из прошлого, с которыми поступал по-скотски. С той лишь разницей, что я как будто поменялся ролями с этими гостями, и теперь они меня прессовали.

Когда какой-нибудь сокамерник меня донимал, я залезал под одеяло и начинал усиленно вспоминать, где я поступал также. Когда чувствуешь агрессию на своей шкуре, проще признать собственную неправоту. И вот после такого покаяния перед самим собой достававший меня говнюк терял ко мне всякий интерес и находил себе новую жертву. Так как люди в камерах менялись постоянно и приток «гостей» был регулярным, то за эти 5 месяцев тюрьмы много чего пришлось переосмыслить из своей прошлой жизни.

Дополнительная польза от таких агрессоров была в том, что я внимательно присматривался к мелким нюансам в их поведении. И если находил что-то похожее у вновь прибывшего (даже если тот поначалу изображал «божьего одуванчика»), то старался держаться от него подальше.

Приведу пример. Перевели к нам в камеру 3х негров - из Сьерра-Леоне, Нигера и Камеруна. Негров местные не уважали, потому издевались и прикалывались над ними почти что всей камерой.

Но некоторые заключённые с ними общались нормально: я поделился тёплыми вещами, которых мне надавали с избытком, другие пускали на свою кровать поспать в течение дня, третьи угощали сигаретами, кофе и сладостями. Естественно, негры благодарили окружающих, изображали саму любезность. И как понять, нормальные это люди или просто кривляются под благодарных, т.к. сила не на их стороне?

На помощь приходили мелкие детали в их поведении. К примеру, как они играли в настольные игры? Один из негров играл агрессивно, стремился победить любой ценой, провоцировал кучу эмоций у своих соперников. Это уже деталь. Ещё этот негр много крутился во сне и доставал своих соседей, между которыми спал. В итоге мужики переговорили с шефом камеры и переложили этого негра на пол. Тоже деталь.

Ну и наконец, он проявился в душе. Мылись мы раз в неделю. В душе всего 7 душевых кабин, потому людей приводят партиями. Время нахождения в кабинке ограничено. Помылся, пусти следующего, а тот следующего и т.д. Если кто-то задерживался в кабинке, он крал чужое время. Так вот вышеупомянутый негр прекрасно видел, что его ждёт другой негр, но даже не пытался ускориться, и в итоге украл половину времени на помывку у своего собрата по несчастью. Убедившись, что один из трёх негров так себя проявляет, я уменьшил общение с ним до минимума.

Вообще, тюрьма давала много пищи для размышлений. Например, насколько по-разному вели себя в тюрьме представители разных профессий. Там были и мелкие предприниматели, и воры, и торговцы наркотиками, и рыбаки, и т.д. Понятно, что каждая профессия откладывает свой отпечаток на человека, вызывает профдеформацию. Столь горячо любимые мной предприниматели (к которым и я раньше относился) оказывались очень нервными, пытались по блату взять себе куски еды получше, вперёд очереди попасть на нижнюю койку и т.д. В общем, пытались прогибать под себя всех окружающих как привыкли это делать на воле. Их терпели, перед ними заискивали, т.к. они откупались сигаретами, кофе, сладостями и передачами с воли.

А вот 2 самых спокойных человека в камере были рыбаки (профессиональные). Они никого не задирали, в азартные игры один вообще не играл, а другой играл редко и равнодушно, без эмоций, без демонстраций того, "как он поимел соперника". При этом они не были мрачными. Окружающим помогали, в том числе мне - делились сигаретами, фруктами, один подарил классные тёплые носки. Один из рыбаков в течение недели был моим соседом по койке (тем, который спит валетом на стыке двух матрасов), так вот среди ночи я ни разу не проснулся, насколько он спокойно спал.  Я смотрел на них и думал, что они в тюрьме уже не первый раз, что они опытные заключенные, хотя позже выяснилось, что для обоих это были первые ходки.

Рыбалкой и рыбаками я заинтересовался давно с подачи руководителя нашей экспедиции писателя Меняйлова. Не помню в какой из книг, кажется в «Записках русского зятя главного раввина» он говорил, что профессия рыбака считается священной во многих древних религиях. Я и статью писал о рыбалке в Марокко и публиковал на этом сайте (ссылка). Но в тюрьме я зауважал рыбаков ещё больше.

К сожалению, оба не говорили на иностранных языках, так что общаться с ними приходилось через переводчика. И вот во время разговора со 2ым рыбаком, когда я задал ему вопрос, почему он такой спокойный в тюрьме, он ответил, что на рыбалке в открытом море он как-будто в тюрьме. Там тоже приходится подстраиваться под окружающую действительность, которую ты не можешь прогнуть под себя.

Как мне это напомнило мои истерики в тайге, куда я попал на охоту сразу после продажи своего микро-бизнеса. Помню, как было тяжело адаптироваться к реальности, признавать невозможность прогнуть тайгу, Енисей с его притоками, погоду, диких животных и т.д.

В тайге вся моя «достигаторская» философия предпринимателя работала мне во вред. И вот я попал в тюрьму в условия, где так же почти невозможно практически ни на что повлиять, кроме как на самого себя. Хорошо, что за 2 сезона по 3-4 месяца в тайге я хоть немного пообтесался.

А тех, кто не хотел признавать окружающую действительность, кто активно сопротивлялся, тюрьма ломала. Помню однажды охранники очень жёстко избили одного типа. Мы этого избиения не видели, только слышали, т.к. окон там нет и избивали его прямо за стенкой нашей камеры в коридоре. Били его раза в 3 дольше, чем обычно били заключённых. А учитывая, что он громче других повизгивал, то охранники оттягивались на нём по полной. После избиения его закинули к нам в камеру. Два дня он грустил, сидя весь день на старом ведре от краски, а в ночь со 2 на 3 день после отбоя, когда погасили свет, зашел в туалет, разбежался и ударился со всей силы головой об стену. Его вынесли из камеры на одеяле другие заключённые (предполагалось, что к врачу, хотя какой врач среди ночи?). А на следующий день пришла информация, что он умер.

Но такие случаи всё же редкость. Чаще всего люди ломались по-другому, становились или стукачами, или наркоторговцами (внутри тюрьмы) или гомосексуалистами, или даже все 3 в 1 (и стукач, и наркоторговец и гомик). Но об этом в следующей статье, если будут желающие её почитать (о чём я пойму по комментариям к этой статье).