Серия «Три девицы и тайна Медной горы, русское фэнтези»

Катю встретил типичный купеческий дом — добротный, каменный. Торговая лавка располагалась на первом этаже, жилые комнаты на втором. За оконными рамами, крашеными в белый цвет, виднелись цветущие герани. На одном из подоконников сидел важный, мордастый кот-генерал. В послеобеденное время, три часа пополудни, пору отдыха и расслабления, у лавки было уже не так оживленно.

Дворовый мальчик провел Катю в дом и глазам её открылась сцена достойная кисти художника Перова, картину которого «Приезд гувернантки в купеческий дом» она видела в картинной галерее, в один из визитов в Москву. В большой, светлой, видимо парадной, зале, стояла палисандровая мебель, славившаяся дороговизной, помпезным видом и долговечностью. Стены были увешаны портретами бородатых стариков в темных рамах и золочеными бра. Несколько разросшихся фикусов в больших глиняных горшках дополняли картинку традиционного купеческого быта.

На претендентку в гувернантки уставилось множество глаз. Дородный мужик в бархатном халате винного цвета стоял, уперев руки в бока, посреди комнаты. Экий самодовольный бык — упитанный да невоспитанный, мысленно охарактеризовала его Катя, знававшая таких из отцовского окружения.

Из-за жирной спины главы семейства выглядывали приземистые тучные женщины, похожие меж собой, только разного возраста. Выражения лиц, не обезображенных интеллектом, были враждебны и высокомерны. Две индюшки, мамаша и старшая дочь, усмехнулась Катя. Стоявший в стороне пухлый молодчик, в темном сюртуке, с завитыми и напомаженными по купеческой моде волосами, с бесстыдным любопытством смотрел на девушку. Как же у быка и индейки этакий порося вырос, розовый да гладкий, хихикнула про себя девушка.

Откуда-то доносились сдавленный шёпот и смешки, видимо прислуга тоже пришла поглазеть. Катя внутренне ухмыльнулась, и постаралась придать себе вид прелестный и конфузливый. Ей нужно это место.

Первое впечатление оказалось верным. Степан Евстигнеевич Телецкий, купец третьей гильдии, из так называемых «бородатых» купцов, был из крестьян, держал небольшую лавку и торговал в розницу местным товаром. Оборот имел небольшой. Сохранил большинство деревенских привычек, несмотря на то, что давно жил в городе. Образованности не доверял и нововведений не любил. Гувернантку для дочери решил завести «для престижу». Имея упрямый и деспотичный характер, семью и прислугу держал в ежовых рукавицах. И только старший сын, будущий наследник, трактирный гуляка и ловелас, жил наиболее привольно.

Папенька как-то зачитывал Кате негласный кодекс купеческой гильдии. Он имел дело с разными людьми и наиболее ярких представителей различных сословий описывал дочери. Катя немного запомнила:

«Следовало держать в доме постоянно накрытый стол, усердно потчевать всех гостей, иметь в собственном доме на первом этаже деловую контору, держать в доме, амбаре и лавках жирных, разъевшихся котов, спать после обеда, ходить по воскресеньям в церковь.»

Полагалось заботиться о всех малоимущих и слабых из своего рода. Вдовам и сиротам выплачивали содержание, невест-бесприданниц выдавали замуж, одиноким старикам находили приют в собственном доме. Под старость для спасения души следовало позаботиться о возведении храма или какой-нибудь богадельни. Каждый купец должен был свято помнить: слово, данное по делу или кому-нибудь из домашних, — должно неукоснительно соблюдаться.

Хозяйка, дородная купчиха третьей гильдии, не понимала для чего дочке учиться, но перечить мужу не смела, поэтому гувернантку невзлюбила сразу.

— Мы люди простые, не из этих благородных, — негодовала она кухарке, не обращая внимания, что, Катя всё слышит. — Испортит мне девчонку своей ученостью. Кто её потом замуж возьмет! Мы отродясь ваших грамот не знали и ничего, слава богу, хорошо живём.

При супруге она не осмеливалась говорить подобное. Тут результат один — кулаком по столу и рёв «Не сметь мне перечить!»

Воспитанница оказалась ужасна. Катя не знала, как совладать с капризной, избалованной семилеткой. Учиться та не хотела, всячески уклонялась от занятий и если Катя не угождала, принималась топать ногами и кричать. Прибегала маменька, успокаивала дитятку леденцом на палочке или пирожком и, окинув гувернантку ледяным взглядом, удалялась с видом королевы. Довольная купеческая дочка ухмылялась. Катя очень уставала и, приходя домой, валилась спать обессиленная.

Но главной докукой стал старший брат воспитанницы, Пульхерий. Катя была твердо уверена, что имя это женское, однако оно идеально подходило розовощекому, пухлому лоботрясу. Домашние звали его Пуша. С первого дня он следил за девушкой маслеными глазками, потом стал подкарауливать там, где не было домочадцев. Выскакивал как чертик из табакерки, довольный, что напугал. Вскоре купчик осмелел и стал распускать руки. Кате подобное поведение было в новинку, ну если не считать истории с кондуктором. Будучи дочерью своего отца, она хотела влепить пощёчину, но позволить себе конфликт и потерю места пока не могла, поэтому приходилось терпеть, уворачиваться и постоянно быть настороже, чтобы не остаться с Пушей наедине.

Прошел месяц. На Сретенье всё семейство, захватив прислугу, поехало на торжественное богослужение в какую-то особенную церковь, наготовив загодя разных пирогов да кушаний. Воспитанница Кати приболела, её не взяли с собой и поручили опеку девушке, раз уж уплачено.

После занятий девочка заснула в своей комнате. Катя стояла у окна в гостиной, погрузившись в невесёлые думы. Размышляла она о том, что нынешнее существование не приближает её к заслуженной прекрасной жизни. Еда и крыша над головой есть. Но что если придется влачить жалкое существование ещё месяц, а то и два? Про то, что можно и всю жизнь провести подобным образом, она даже думать не желала. Это тупик и что делать далее — непонятно.

Катя глубоко погрузилась в размышления и не заметила, что в комнате уже не одна. Очнулась от того, что её обхватили за талию и, щекоча усами, стали неловко целовать в шею, обдавая похмельным духом. Девушка резко обернулась. Пульхерий!

Ему удалось улизнуть от набожной семейки. Наконец-то Пуша застал девушку одну и сможет побалова́ться без помех. Молодчик был уверен, что она не против. Он ей заплатит. Хотя нет, пусть будет довольна, что он обратил на неё внимание. В свои 17 лет Пуша был большим ходоком по горничным и публичным девкам, и мнил себя неотразимым. А раз Катя работала в их доме, то …

Катя, считавшая Пушу кем-то вроде бесполезного и трусливого домашнего питомца, сперва оторопела, но быстро взяла себя в руки и с большим удовольствием надавала Пульхерию оплеух, как нерадивому лакею.

— Иииии! — визжал поросёнком незадачливый ухажёр. На опухшем от пьянства лице краснели следы пощечин — Я маменьке пожалуюсь! Она велит тебя выпороть! На конюшне! Ай!

Катерина хлестала его по лицу и истерически хохотала. Всё напряжение последнего времени нашло выход, прорвав плотину, вынуждено построенную девушкой. Она поняла, что более ни минуты не останется здесь. Катя с наслаждением отвесила Пуше еще несколько унизительных оплеух, накинула пальто, схватила берет и выбежала из дома.

Но еду для хозяйки, её фаворитов и гостей продолжали приносить из ресторана. Респектабельность заведения стремительно катилась вниз.

На фоне неблагополучных перемен Лиза переживала личную драму. На отчаянное письмо, с просьбой забрать её домой и уверениями, что теперь есть деньги на приданое (подарок от Матильды и Мишеля), от матери пришел ответ. Родительница сообщала, что Никита женился и нет никакой надобности возвращаться так срочно. Тем более, что непонятно откуда взялась сумма. В письме содержались ядовитые намеки на неприличный способ заработка и подмоченную репутацию, которая плохо скажется на семье.

Кухарка испытывала к Лизе искреннюю симпатию, и видя, как страдает девушка, поведала, что мадам Жанетт в вечерних беседах за рюмкою, делилась новостями из Лизиного дома.

Мать, сразу после отъезда дочери, стала всем рассказывать о том, что та пошла по кривой дорожке. Встревоженная родительница вынуждена была отправить кровиночку подальше. А сама тем временем сосватала Никите свою двоюродную племянницу.

Лиза не верила. Не мог Никита так с ней поступить, ведь любил, клялся. Но и кухарке к чему врать? Значит правда. Но тут же жарко защищала Никиту перед Аксиньей. Его принудили, а любит он её, Лизу. И на что там польстилась разлучница, ежели маменька говорила о невыгодности Никиты как жениха?

Кухарка отвечала, отчаянно сочувствуя девушке, что всё сладилось быстро, ведь девица шла под венец с заметным пузом, оттого и венчание было тайным. Молодых окрутили и отправили к Никитиной родне, в уездный город, подальше от скандальных слухов. К дядюшке, у которого не было собственных детей, а нужен был наследник мужского пола дабы передать семейное дело — скобяную лавку.

Никита теперь приказчик, чтобы начать с низов и со временем возглавить магазин. Выглядит весьма довольным. Живут они с молодой женой в просторном доме дяди, который выделил любимому племяннику несколько прекрасно меблированных комнат, справил гардероб и приставил к ним прислугу. И они теперь как сыр в масле катаются.

— Поверь, моя хорошая, — Аксинья обнимала окаменевшую от предательства Лизу, — Не для того чтобы больно сделать рассказываю. И мадам зазнамо, жалея тебя, молчала. Хочу, чтобы ты оставила пустые надежды, перешагнула через обальчик и жила дальше.

— Ты же мне сама говорила, — плакала Лиза на плече кухарки, — Что, если встретила своего человека нужно хватать и любить.

— Не нужен тебе такой мала́х корыстный. Неотменно встретишь ещё судьбу свою.

— Прости, Аксюта, — вздыхала Лиза. — Не верю. Сама-то вон одна, без мужа, без дома, без семьи. Извини если обидела. Я не хочу так. Откуда ты можешь знать, если сама …

— Не обидела ты меня, — ласково смотрела на Лизу Аксинья. — Да, напрочапилась жизнь моя, горемычная. Со всех сторон тукманками осыпала. Мужа война забрала. Сорочины еще не справили, а мужнина родня меня выгнала из дому. И живу в людях, у чужих. Деток не народила. А того, с кем на сносях была — потеряла. Но житие идёт. Я уповаю на господа, молюсь и верю. И ты верь.

— За что меня господь наказывает? Я так старалась всем угодить. Почему маменька так поступила со мной? Почему Никита …

Горло Лизы сжал спазм, и она замолчала. Аксинья сказала, что невеста его большим животом шла под венец. Значит он с ней… еще при Лизе. Глаза вновь наполнились слезами.

— Поплачь, горлинка, не со́ромись. Ища настанет момент, и ты неотменно поблагодаришь господа, что отвел от неверной судьбы. Смирись.

Опять, опять ей нужно смирится. Так вся жизнь пройдёт, в терпении и смирении, и пожить не успеешь. Лиза не смогла более слушать кухарку и убежала во флигель плакать. С тех пор она ходила мрачная, не улыбалась, избегая Матильду и Михаила, не в силах смотреть на их счастье. Деньги Лиза вернула.

Матильду не беспокоили, но она чувствовала, что и над ней сгущаются тучи. Жаловалась Мишелю. Тот предлагал девушке уйти и жить у него, на правах воспитанницы, до совершеннолетия. Скорее всего так бы Матильда и поступила, но не успела.

Посетитель, пошлые поползновения которого позволили подружиться Матильде и Лизе, оказывается не забыл девушку. Мадам Жанетт категорически отказывала ему в свидании с горничной, не смотря на солидную сумму. Катеринка же, напротив, пришла в восторг, от возможности убить двух зайцев — унизить ненавистную служанку и заработать денег. Которые, к тому же, легко положить себе в карман. Лизавета не числилась в гроссбухе, она же просто горничная.

Конечно, принуждение к занятию проституцией это нарушение закона и Катеринка ходит по краю, но чёрт возьми, оно того стоило!

Хозяйка заведения твердо пообещала исполнить желание гостя и запросила кругленькую сумму. Катеринка предвкушала месть и вспоминала болезненное прошлое…

— Ну-с, предъявите билет, барышня. И паспорт — он особенно выделил голосом последнее слово.

Катя достала листок и отдала его кондуктору, который даже не взглянул в него. Он смотрел на девушку и плотоядно улыбался.

— У меня нет паспорта. Я оставила его дома, — решительно сказала Катя. Пусть у нее нет паспорта, ведь сей документ выдают только в 21 год, но это не повод трястись перед каким-то ничтожеством. Не выбросит же он её из поезда на ходу, в конце-то концов. И не будет она блеять как несчастная овечка, это унизительно и не подобает девушке её сословия, — Что можно предпринять в таком случае?

— Придут жандармы, отконвоируют в участок, — видя решительный настрой Катерины, мужик пытался её запугать. — Руки свяжут. Может даже в кандалы закуют. А потом… потом…

Кате стало смешно. Именно на моменте про кандалы она поняла, что кондуктор блефует.

— У меня супруга, детки — четверо душ, — заныл он, пытаясь надавить на жалость. — Я один кормилец. Штрафы огромны!

Катя всё не могла понять, чего этот дурак от неё добивается. То, что вопрос решается вульгарной взяткой, не приходило в голову, сказывалось отсутствие опыта.

Мужик, видя, что ничего не помогает и с паршивой овцы хоть шерсти клок, стал творить откровенную дичь. Он хватал Катю за руки, тянул к себе, пытался облапить и лез под юбку.

— Такая милая барышня, — пыхтел он, — от тебя не убудет. А у меня жена… Ой-оуууууууу!

Мужик согнулся от боли. Это разъяренная девушка пнула его между ног, старым как мир, ударом защищающихся от насилия женщин. Растрепанная Катя с трудом открыла дверь купе и выскочила наружу. И попала прямиком в объятия вчерашнего собеседника, проходившего мимо.

После того, как незадачливый кондуктор был изгнан из купе, а Катя успокоилась, они наконец то смогли представиться друг другу.

— Александр, придется заказать благодарственный молебен в Вашу честь, — шутливо сказала она. Катя испытывала смешанные чувства. С одной стороны — хорошо, что именно он оказался прекрасным рыцарем. С другой — она такая растрепанная, раскрасневшаяся. Тут скорее комедия, чем романтическая сцена. — Вы спасли меня. Я желала прибить негодяя. И тогда, увы — жандармы, арест и каторга.

— Да, это было бы весьма печально, — подхватил он её шутливый тон. — Я бы вступил в неравный бой, вызволяя прелестную особу с чудесным именем Катенька.

Он с удовольствием посмотрел на зардевшуюся девушку, и заметив, что она пытается пригладить растрепавшуюся прическу, предложил:

— Давайте поступим так. Сейчас я Вас оставлю, а через 15 минут зайду и провожу в вагон-ресторан. Я, кстати, шёл завтракать, когда…

— Я согласна — быстро сказала Катя.

Во время завтрака Александр деликатно не пытал расспросами девушку. И когда подали кофе, она рассказала всё сама.

— Не бывает в поездах жандармских проверок, — ухмыльнулся Александр, — он тебя на понт взял.

— Что, простите? — растерялась Катя от непонятного слова и внезапного перехода на ты. — На понт?

— Я хотел сказать — на испуг, — очаровательно улыбнулся Александр. И подумал: «Черт, чуть не спалился. Нужно следить за языком. И поделикатнее с девкой, а то сорвётся». — Почему Вы просто не дали ему денег?

— Не сообразила, — улыбнулась девушка. Она была далека от темной стороны реальности и не распознала воровского жаргона.

Они продолжили светскую беседу ни о чем. Официант вновь принес кофейник со свежесваренным напитком и чистые чашки. Сливочник и сахарница, тонкого костяного фарфора, белые с золотом, оставались на столе. Официант разлил кофе. По молчаливому указанию девушки положил в её чашку кусочек сахара, изящными щипцами из серебра, и добавил сливок.

— Вы не выглядите бедной гувернанткой в поиске места, — внезапно сказал Александр, когда официант удалился от столика. — Вы уверенно обращаетесь с обслугой. У Вас ухоженные волосы и кожа. Поверьте, я знаю, что это требует не столько денег, сколько времени и усилий. Которых не может быть у девушки Вашего сословия. У Вас дорогая обувь. Ботиночки из кожи такой выделки стоят не меньше 50 рублей. И, извините, но гувернантки не носят отменного качества нижние юбки. Что скажете?

Катя растеряно молчала. Она не знала, что отвечать. Стоит ли открыться этому мужчине, постороннему и чужому? Но он так любезен с ней, а она совсем одна…

И только многолетняя привычка, в любой ситуации держать лицо, позволили Кате с достоинством выйти из неловкого положения. Гувернантки всю юность твердили ей, что «дама из высшего общества обязана владеть уверенным, без эмоций, голосом. Даже если хочется кричать и плакать. Иначе приклеят ярлык истерички, плаксы и никогда более не будут принимать всерьёз». Женские эмоции хороши в будуаре и дамском романе, повторяла Аннет, её французская бонна.

Девушка расправила и без того прямую спину, высоко подняла голову и ответила бесстрастным голосом, над которым так бились её наставницы.

— Уверяю, Александр, что Вы ошибаетесь и принимаете меня за кого-то, кем я не являюсь. Я обычная учительница. И все, что Вы мне приписываете не имеет под собой никакого основания.

Вот так. Аннет гордилась бы своей воспитанницей.

Александр не стал продолжать расспросы и ловко замял опасный разговор, который мог привести чёрт знает к чему. А Катя думала, что ещё не готова открыться кому-либо. Да, она юна и растеряна, и нуждается в благосклонном участии. Но тот ли это человек?

Они поболтали, допили кофе, Александр проводил её до купе. Прощаясь и дежурно целуя руку, сказал:

— Вы совершенно необыкновенная девушка! Я очень рад нашему знакомству. Это моя визитная карточка. Если возникнет потребность в помощи или просто захотите попить кофе в приятной компании — милости прошу. Да, кстати, я всё уладил и более Вас не побеспокоят. Разрешите откланяться. И, надеюсь, до свидания!

Катя переживала до конца поездки, опасаясь, что кондуктор вновь заявится, но всё завершилось благополучно. И при высадке из вагона, на перрон московского вокзала, он даже помог ей спуститься и вынести саквояж, заискивающе улыбаясь. Девушка в удивлении смотрела на него.

— Доброго пути, сударыня! — угодливо и льстиво кланялся он. — Благодарность Вашему другу от жены моей и деток, за щедрость и доброту.

— В чем дело, любезный? Вы это о чём?

— Ну как же-с, как же-с! Такой щедрый господин за Вас похлопотал-с! Большой человек, надо понимать-с!

Катя догадалась. Александр заплатил за неё! И что он там бормочет про большого человека? Она смотрела на кондуктора, размышляя расспросить или нет. Но высокомерие, и нежелание опускаться до лишнего контакта с обслугой, решили дело. Тем более, что у неё впереди и так много забот. Александр подождёт. Его визитная карточка была убрана в кармашек саквояжа, к другим бумагам.

Так бы и разбилась изящная вещица, но её ловко подхватил молодой мужчина. Катя задержала на нём взгляд. Широкоплечий, темноволосый, с холеной бородкой и усами. Загорелое, несмотря на зимнее время, лицо. Такое мужественное, в дамском вкусе. Светлые глаза скрывались за очками в тонкой дорогой оправе.

Наконец очнувшись, Катя поняла, что официант просит позволения усадить за её столик приличного господина, так как свободных мест не осталось, а она все равно уже завершает чаепитие. Девушка согласно кивнула и молодой человек присел за столик. Пока он делал заказ, Катя смогла получше рассмотреть его.

Одет незнакомец был роскошно, уж в этом она разбиралась. Элегантный костюм качественного английского сукна, серый в мелкую черную крапинку, пошит у дорогого портного, также, как и белоснежная рубашка. Никакого готового платья, одежда идеально сидела на атлетически сложённой фигуре. Шёлковый галстук великолепного качества — она точно знала его стоимость, купила такой же у Мюра и Мерилиза отцу в подарок — чрезвычайно шёл ему. Массивные золотые запонки простые и элегантные, и черные туфли хорошей кожи завершали образ денди. И только крупный золотой перстень на среднем пальце правой руки, смотрелся слишком вызывающе на Катин взгляд.

И парикмахер у него первоклассный. Густые, темно-русые, ухоженные волосы, доходившие до плеч, не рассыпались в беспорядке, а послушно лежали безо всякой помады. Немного портил незнакомца шрам на мочке левого уха, выглядевший так, словно её разорвали и неаккуратно сшили. Отпустив халдея, мужчина улыбнулся девушке. Улыбка была славная, а зубы великолепные.

— Благодарю Вас, что любезно позволили присесть за Ваш столик, — голос у него тоже славный. В меру низкий, в меру бархатный.

Катя смущенно улыбнулась. Несмотря на горести последних дней, она была взволнована его привлекательностью. Ведь ей всего 15 лет.

— Вы путешествуете с родителями? — молчание не смутило незнакомца со шрамом, и он пробовал завязать беседу, — я вот еду один, домой, в Москву. Возвращаюсь от друга.

— Я тут с компаньонкой, — соврала Катя. Смущение прошло, она вспомнила занятия по этикету и теперь смогла бы поддержать разговор даже с наследным принцем. — Мы едем к тётушке, в Москву, с рождественскими гостинцами.

Дальше беседа пошла непринужденно. Они обсуждали нейтральные темы. Когда у Кати был выпит весь чай, а её собеседнику принесли ужин, они распрощались. Девушка пошла в свой вагон и только в купе вспомнила, что они так и не назвали друг другу имён.

— Ты чего, Лизхен? — удивилась подруга. — Какая муха тебя укусила?

— Нет времени объяснять, — буркнула та, обшаривая глазами светёлку Матильды и думая, где бы она сама устроила тайник.

Заглянула под кровать, в гардеробную, пооткрывала все коробки и, наконец, обнаружила в большой декоративной вазе пачку ассигнаций, перетянутых зелёной атласной лентой, как обычно делала мадам Жанетт.

— Это ты стащила деньги?! — ахнула Матильда. — Вот это perdit monocle, чтоб я сдохла.

— С ума сошла? — возмутилась Лиза. — Это Катеринка тебе подбросила. Намедни видала, как она из твоей комнаты выходила. Аккурат перед вчерашним происшествием. Явно она к тебе не за шпильками заходила.

— Извини, дружочек, — покаянно произнесла девушка, порывисто подошла и обняла горничную. — Какая же я бестолочь! Но Катеринка-то, а? Какова поганка! Да я её…

— Мати, надо что-то делать, — испуганно прервала её Лиза. — Не дай бог придут эти, с обыском…

— А мы сейчас вернём эту пачку, — ухмыльнулась Матильда. — И оставим кой-кого в дураках, вернее в дурах. Пойдём со мной.

Обыск не принес нужного результата и все снова собрались в гостиной.

— Вот видите, — обратилась к хозяину разочарованная, но держащая лицо, Катеринка. — Мы честные девушки. Мадам Жанетт была нам лучше матушки родной. И мы отвечали ей любовью и послушанием.

В гостиной воцарилось молчание. Владелец борделя, сидя в кресле, барабанил пальцами по подлокотнику, раздосадованный потерей денег и неприятной ситуацией. Он не любил скандалы и не знал, как бы поступил если бы обнаружилось воровство. Полицию привлекать не хотелось, но денег было жалко до слёз. Катеринка восседала каменной статуей. Матильда расслаблено разлеглась на оттоманке и бросала на неё нехорошие взгляды, размышляя почему Катеринка так поступила и как лучше преподнести весть о деньгах. Внезапно встала Лиза, до этого молча сидевшая в темном углу комнаты.

— Можно сказать? — молвила она робко, смущённая всеобщим вниманием.

— Что такое?! — встрепенулась Катеринка и грозно посмотрела на Лизу. — Тебе никто слова не давал, чернавка. Ступай…

— Пусть девушка скажет, — вмешалась Матильда и с вызовом посмотрела на Катеринку. — С какой стати ты её затыкаешь?

— Говори, милая — встрепенулся владелец. — Что ты хотела сказать?

— Мадам Жанетт любила выпить, — щеки Лизы заалели. Все знали о слабости усопшей, но вслух не произносили и сейчас с осуждением смотрели на выскочку. — У неё в комнате есть тайник, где она прятала бутылочку. Может и деньги там лежат?

— О, боже! Как я мог забыть? — владелец вскочил и понесся в кабинет мадам и вскоре вернулся оттуда радостный, с пачкой денег. Если бы взгляды испепеляли, то от Матильды и Лизы осталась только горстка пепла. Взоры, которыми Катеринка одаривала подруг, обжигали словно кончик тлеющей сигары.

Хозяин на радостях, что ситуация разрешилась, назначил Катеринку вместо мадам Жанетт, рассудив, что она будет хорошей заменой, раз так хлопочет о девушках, и со спокойным сердцем вскоре отбыл восвояси.

Кабинет мадам пришелся по вкусу новой хозяйке заведения. Через пару недель, после неприятной истории, она чувствовала себя на своём месте. Сидя в удобном кресле и попивая чай из великолепной чашки тонкого фарфора, стоившей как хорошая молочная корова, Катеринка размышляла. Она не прикладывала руку к смерти мадам, но втайне думала об этом. Слава богу, что всё само получилось, плохо, что Матильду замарать не удалось. Чёртова горничная!

Ну ничего. Катеринка расправится с этими наглыми выскочками. Никто не имеет права мешать ей, рожденной властвовать и повелевать, и только страшной случайностью лишённую этой возможности.

Когда Катеринка впервые встретила Елизавету, словно стальная игла кольнула её в самое сердце. Ненавистная Анхель! Та же нескладность и некрасивость. Испуганный взгляд карих глаз. Да, она видела сводную сестру раз в жизни, но обстоятельства встречи ранили её почти смертельно. И не имея возможности отомстить лично Анхель, Катеринка перенесла ненависть на ближайшую похожую девушку. Ею, к несчастью, и стала ни о чем не подозревающая, Лиза.

А Матильду она на дух не переносила из-за соперничества. Плюс она увела Мишеля, на которого Катеринка имела большие планы и потратила много времени.

Да и не нужны ей под боком эти глупые гусыни. Дружить они вздумали. Публичный дом не место для привязанностей, здесь делают деньги. Девки будут мешать, она хорошо это понимала. Катеринка получит большое удовольствие, когда раздавит их, словно тараканов.

Новая владычица борделя наслаждалась моментом, ведь она поднялась еще на одну ступеньку вверх из своего прошлого…

Матильда сидела на диване с Мишелем и исполняла новый романс, аккомпанируя себе на гитаре:

Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная.
Ты у меня одна заветная,
Другой такой не будет никогда.
Звезда любви, звезда волшебная,
Звезда моих минувших дней,
Ты будешь вечно неизменная
В душе измученной моей.
Лучей твоих неясной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я? Ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда.

Опьяненные усталостью и погружённые в романтическую грусть, все молчали. Догорая, потрескивали свечи. Внезапно томность ночи перечеркнул пронзительный женский визг.
Тело обнаружила одна из девушек. Проводив гостя через черный вход, она решила полакомиться тортом и пробралась в кухню. Поесть девица любила, а обжираться при гостях им запрещали. Поэтому девушки частенько таскали вкусности и чревоугодничали в своих комнатах. Незадачливая лакомка вошла на кухню с подсвечником в руках, так как было темно, и споткнулась об лежащую на полу, посреди комнаты, мадам Жанетт.

Поднялся переполох. Сбежались все. Девицы плакали, и разбуженная кухарка еле успевала отпаивать их успокоительными каплями и коньяком. Оставшиеся гости, пользуясь суматохой, поспешно уехали. Матильда устало сидела в гостиной, отпустив Михаила командовать разбуженным курятником. Послали за полицией.

Жандармы прибыли рано утром и заведение наполнилось людьми. Пока шло разбирательство, дом окружила любопытствующая публика — кухарки, идущие на рынок за провизией, извозчики, возвращающие с ночного промысла, рабочие, мастеровые, какие-то богомольного вида бабки и вездесущие мальчишки. Ещё бы, такое событие — убийство в срамном доме! Толпа гудела и волновалась. Из общего гомона выделялись несколько голосов.

— Это банда Рябого, точно тебе говорю, — горячился краснолицый, мордатый извозчик. — Всех девок поубивали, а перед этим…

— Тише-тише, тут бабы, не нужно при них, — успокаивал его собеседник, такой же кучер, но комплекцией пожиже. — Рябой не убивец.

— А ты почем знаешь! — обижено бубнил краснолицый. — Я, намедни, в трактире слыхал…

— …точно говорю, полюбовник это! — голосила тощая старуха в черном. — Узнал поди, что гуляшшая от него деньги утаила и порешил. Пистимея мне давеча говорила, что брат деверя тётки её свояченицы, зарезал свою бабу. Она у него деньги тырила, так он…

Наконец, сыщики завершили осмотр и предварительный опрос всех обитателей заведения. Тело мадам Жанетт увезли на телеге в полицейский участок. И, обязав всех присутствующих явиться после обеда в участок для подробного и тщательного опроса, служители закона отбыли. Потом разошлась толпа зевак.

Девушки заперлись в комнатах. Аксинья отмыла кухню, накрыла завтрак в столовой и ушла в свою каморку. Бордель не стали открывать, решив дожидаться приезда хозяина, которому уже отстучали телеграмму.

Михаил предложил Матильде поехать к нему, пережить несколько ближайших дней, но она не захотела оставить напуганную Лизу в одиночестве. Девушки сидели в комнате Мати и Лиза, ещё не имевшая дел со смертью и полицией, тряслась от страха, а Матильда её успокаивала.

— Рапотать, майне кляйне фрау, — надменно отвечала ей жена отца. — Фи, рюсски должны много рапотать, чтопы не пить. Фатер дать гут опразофание. Ты есть рапотать гуфернантка.

— Но у меня даже нет денег на обратный билет, чтобы забрать вещи. И с собой только самое необходимое.

— Там нет польше ничего тфоего. Там есть наш земля. Но я не есть бесчустфеный. Терши…

Женщина протянула Кате цветную ассигнацию в 100 рублей, прозванную в народе «катеринкой».

— Ты есть Катеринка — женщина даже не скрывала издёвки. — Это фсё, чего ты стоишь. Терши, это гут деньги. С умом распорядишься — тепе хфатит на кфартиру несколько месяцев, скромное платье и ессен, кушать, пока ты искать рапота.

Морально раздавленная Катя день проплакала в дешёвом номере, на постоялом дворе. Потеря миллионного состояния, привычного образа жизни стали катастрофой. Но истинное наследство отца — твёрдый характер, гибкий ум и циничный взгляд на жизнь — осталось при ней. Слабое утешение, но всё же…

Когда плакать уже не осталось сил на место растерянности пришла злость. Вначале на отца, который допустил крах. Но поразмыслив, Катя сосредоточилась отцовой жене и её отродье, сводной сестричке Анхель. О, она отомстит им, не сомневайтесь!

Прозябать приживалкой за жалкие крохи? Да она рождена повелевать и наслаждаться комфортом и роскошью! Для этого всего лишь нужно раздобыть деньги. Всё остальное у неё есть. Но главное — это месть и она пойдет ради неё на всё. Итак, решено — деньги и месть, вот две цели и каждая из них важна для неё. И день потраченный на слёзы внезапно показался пустой тратой времени.

Для начала Катя поедет в Москву и там, в городе больших денег и возможностей, вдали от болезненных воспоминаний, что-нибудь придумает.