Серия «Снегурочка»

Сергей строго приказал мне сидеть в машине, но как только они скрылись во дворе, я пошёл следом. Он уже пытался оставить меня у Марьи Фёдоровны, но я вцепился в него и умолял взять с собой, сказал, что всё равно сам пойду. Я должен был узнать, что с Ликой.  

От тишины вокруг и собачьего воя волосы становились дыбом. Милиционеры скрылись в доме, но не успел я дойти до входа, как на пороге показался Сергей. На его руках была Лика, он почти бежал к машине, заметив меня, крикнул: "поехали!" и я побежал за ним.

— Она жива? — спросил я, когда он уложил Лику на заднее сиденье и сел за руль. Я сел с Ликой, взяв её за холодную, неподвижную руку.  

— Пульс есть, — ответил Сергей, заводя мотор. У меня внутри что-то поломалось, я сжимал её руку и не мог говорить.  

— А старик… дед Митяй? И Аделя? — наконец, спросил я.  

Сергей ответил:

— Мы нашли их в подвале. Похоже, они оба сошли с ума. Сейчас приедет бригада и их заберут.

* * *

Лика всё ещё была в больнице, но уже поправлялась. Сергей рассказал, что старики поили её снотворным, большими дозами. Лекарства им выписывали в ПНД, где оба состояли на учёте. После смерти внучки оба повредились в уме и однажды, увидев Лику, шагающую в школу, вбили себе в голову, что она должна жить с ними и стать их новой внучкой. Митяй пытался зазвать её в гости, но Лика боялась и каждый раз отказывалась.  

Как выяснилось, Азим не был настоящим отцом Лики. За несколько дней до её исчезновения, он потащил её на родник и заставил раздеться. Лика испугалась, Азим был пьян, лез к ней и целовал, называл своей белой розой. Лика смогла сбежать, но никому ничего не сказала. Мама часто говорила, как ей повезло, что Азим взял её замуж, поэтому Лика решила, что мама не станет за неё заступаться. Ведь когда Азим грубо обращался с ней дома, она молчала.  

В тот день после школы, Лика испугалась, встретив отца. Она просила Мишу проводить её, но тот отказался. Азим предлагал ей съездить в город, обещал, что больше не будет делать ничего неприятного, но Лика не поверила. Она отказалась, Азим разозлился и попытался повести её силой, Лика убежала и попала прямо к Митяю. Дед был очень ласков, расспросил, почему она плачет, позвал попить чаю и Лика согласилась — идти домой ей было страшно. Сначала старики мило беседовали, но когда Лика засобиралась уходить, Митяй сказал, что они хотят оставить её у себя. Лика заплакала и стала проситься домой, но Митяй спустил её в подвал и закрыл там. Она просидела там целый день, кричала, плакала, но никто не приходил. Потом ей спустили воды. Она выпила и дальше почти ничего не запомнила.  

Сергей выяснил, что Михаил и Азим служили в одной части. С тех пор у них появились совместные дела незаконного характера. Азим нигде не работал, но всегда был при деньгах. Сейчас милиция разбиралась, чем занимался Азим и в чем покрывал его Михаил.  

Митяя и Аделю поместили в лечебницу. Я спросил, что будет с собакой, Сергей ответил, что её усыпили.  

Папу выписали. Сегодня мы с ним должны были навестить Лику. Я не видел её с того самого дня и отчего-то старался оттянуть встречу. Я не знал, что скажу ей и боялся, что скажет она.  

Папа посоветовал набрать для неё цветов и купил печенье и шоколад. Я очень нервничал, когда мы подходили к палате. Папа похлопал меня по плечу и подбадривающе улыбнулся. У дверей стояла мама Лики и её братик. Она схватила меня в объятия и заплакала:

— Спасибо, Никита, если бы не ты…  

Мне стало неловко, я вывернулся, чувствуя как краснеют щеки, пробормотал что-то вроде "да ничего я не сделал" и спросил, могу ли войти.  

Она суетливо посторонилась, пропуская меня в палату, и я, обняв букет и сжимая в руке шоколад с печеньем, шагнул за дверь.  

Лика сидела на кровати в простой сорочке, свесив худые ноги. Её глаза стали ещё больше, щеки впали, белые волосы рассыпались по плечам. Я застыл на пороге, и не смел шагнуть ближе. Она была такая красивая. Хотел подойти и обнять, но боялся, что она меня оттолкнет.

— Привет, — просто сказала она, болтая ногами и замолчала.  

— Привет, — ответил я и тоже замолчал.  

Она смотрела на меня, а потом вдруг соскочила с кровати и побежала ко мне, я бросил букет и конфеты, раскрывая руки и тут же ощутил легкое облако её волос у лица, горячие руки, и слезы.

— Я так рад, что ты в порядке, — пробормотал куда-то в мягкие волосы.  

— И я, — ответила она.

Уважаемые читатели! Благодарю за прочтение, если вам понравился рассказ, пожалуйста, напишите пару слов, автору приятно и есть понимание, что всё не в пустоту) Если не понравился, тоже напишите, все лучше тишины.

— А с Мишей вы разговаривали? Он говорил, что Лика сразу испугалась! И настроение у неё было хоро… — я вспомнил, что она была тише чем обычно в тот день.  

— С Мишей я обязательно поговорю, и узнаю, почему он мне об этом не рассказал. Помнишь ту кофту на роднике? Не знаешь, как она там могла оказаться?  

Я покачал головой. Зачем Лика стала бы прятать там кофту? А потом я вспомнил про внучку старика и спросил:

— Что случилось с внучкой деда Митяя?  

Сергей помолчал, а потом мотнул головой, словно прогоняя какие-то мысли и ответил:

— С Ликой это вряд ли связано. Девочка, скорее всего, утонула. Больше тебе знать не надо, не забивай голову. А Митяй с женой после того странные стали, в уме повредились слегка. Очень любили внучку.  

Мы подъехали к незнакомому дому, Сергей повел меня через двор к дверям и постучал. Дверь открылась и на пороге показалась старушка в очках. Она вопросительно посмотрела на нас. Сергей смущенно улыбнулся и сказал:

— Тёть Маш, пригляди за пацаном, пока я работаю? Некуда его, отца в больницу положили… Никита — это Марья Фёдоровна, моя двоюродная тётя.  

— А-а, Никита? Гриши сынок? Знаю-знаю, идём, присаживайся, сейчас чаем напою, — засуетилась она, приглашая в дом. — Такое несчастье! Я ведь Гришеньку помню еще таким, как ты! А ты иди, Серёжа, не волнуйся, присмотрю я.  

Я удивился, Марью Фёдоровну я не знал, и папа никогда о ней не говорил.

— А откуда вы знаете моего отца? — спросил я, когда Сергей ушёл, а мы прошли на кухню, где старушка принялась готовить чай.  

— Я с твоей бабкой дружила. Мариша, земля ей пухом, замечательным человеком была. В одном совхозе работали.  

Папа никогда не рассказывал про бабушку с дедушкой, да я и сам не интересовался, а сейчас стало любопытно, почему же мы сюда переехали и как бабушка с дедушкой умерли. И я стал расспрашивать Марью Фёдоровну.  

— Папка твой сорванец еще тот был, ух, намучилась Маришка с ним, каждый день приключения находил, то в лесу пропадёт, то через реку переплывет да на том берегу ночевать останется, то в соседнюю деревню сбежит… — я слушал и не верил, что речь про моего папу — такого спокойного и правильного. — А как вырос, так упёрся, уеду, говорит, в город. Не хочу тут жить. Я-то понимаю, от нас вся молодежь бежит, но дед твой, Родион, рассчитывал, что Гриша ему помошником будет в совхозе, к старости поддержит, а Гриша отказался. Разругались они и дед сказал, чтоб до самой его смерти ноги Гришиной в доме не было. Так и получилось. Уехал Гришенька, а вернулся на отцовские похороны. С женой молодой, мамкой твоей, — тут Марья Фёдоровна закрыла рот рукой и испуганно на меня посмотрела, — Ой дура я старая, прости, Никитка, не подумала я, тебе, наверное, тяжело слушать-то, мамка померла, и папа в больнице, а я тут болтаю…  

— Расскажите! — взмолился я, — папа никогда ничего не говорил, я хочу узнать!  

Она поставила передо мной чашку чая и булочки, положила кусковой сахар и продолжила:

— Ну тогда ладно, Гриша, чай, не осерчает. Мамка твоя красавицей была! Все девки обзавидовались её нарядам, а Гриша-то какой счастливый ходил, мало что не летал. Да только с Маришей они не поладили — она то баба деревенская, привыкла в земле, да со скотиной, а твоя мама как принцесса была, и то ей не так, и это… Ругаться стали они часто, никто не виноват уж, разные люди, вот и уехал Гришка снова, мать оставил, жену выбрал. А Мариша затосковала одна. Плакалась часто, ко мне приходила, — Марья Фёдоровна подперла голову кулаком и смотрела в окно, будто видела там мою бабку. — Так и померла с тоски, наверное. Жить не хотела совсем. Потом Григорий вернулся окончательно. Да только зря. Надо было ему с женой в городе доживать, эхх…  

Я представлял, каково было отцу — наверняка чувствовал себя виноватым во всех смертях. Нестерпимо захотелось к папе.  

— Марья Фёдоровна, можно я в больницу сбегаю? Спрошу про папу, пожалуйста! Может, разрешат его увидеть.  

— Никита! Так то ж далече! Бежать не надо, сейчас позвоню, у меня там сноха работает, всё узнаю.  

И она зашаркала в зал к телефону. А я пошёл следом, надеясь, что всё хорошо.  

— Пока он еще спит, Никит, не волнуйся, как проснётся, Зоська позвонит и мы вместе сходим. А пока посиди, отдохни.  

Я огляделся — в просторном зале стояло два дивана, стенка и большой комод. В стеклянной витрине стенки было много разных фотографий. Перехватив мой взгляд, Марья Фёдоровна спросила:

— Хочешь увидеть бабушку с дедом?  

Я закивал и она достала толстый коричневый альбом. Перелистнув несколько страниц, она нашла черно-белую фотографию и протянула мне, указывая дрожащим пальцем на пару среди нескольких людей — светловолосая симпатичная женщина в рабочик перчатках махала в камеру, её обнимал загорелый мужчина в шляпе и в просторной рубашке, ткой же, какие сейчас любил носить папа.  

— Тут мы в совхозе на поле все вместе, такой день хороший был, — сказала Марья Фёдоровна.  

Я с удивлением разглядывал людей на фото и находил папины и свои черты в этой паре, а потом рассмотрел пару рядом — дед Митяй с Аделей!  

— А это кто? Знакомое лицо, — спросил я, указав на Митяя.  

— А, это Митька. Эх, беда у них страшная случилась. Внучка пропала. Прям как эта девочка, Лика, что недавно потерялась.  

При имени Лика я вздрогнул.  

— Её не нашли? Внучку? Что тогда случилось?  

Марья Фёдоровна утерлась передником, взяла фотографию и начала рассказывать:

— У Митьки сын тоже не захотел в деревне оставаться, только Митька не препятствовал, наоборот, они с Аделей помогали как могли. Да только сынок ихний лентяй был, каких поискать, работать не хотел, всё с родителей деньги тянул. Приедет, поноет, Митька ему и даст на житьё. Так и продолжалось. Илья и жениться успел, и дочку родить. Да жена ему непутевая попалась, дочку ему оставила, да сбежала. Вот Илья с ребёнком и ездил к родителям, денег просить. Уж сколько Митька его упрашивал остаться уже в деревне, или хоть Элю оставить, они с Аделей души в ней не чаяли. Да Илья не соглашался — я, говорит, городской, в глуши жить не хочу. В последний раз приехал, лет пять назад дело было, и снова денег запросил. А Митька возьми да скажи — внучку оставляй, дам денег, но в последний раз. Мне это Зинка рассказывала, она тогда к Аделе за молоком пришла как раз. Ох и скандал был, говорит, орали так, что стены трещали. А потом Илья Эльку схватил и потащил в лес. Митька за ними, да где ж ему за молодым было угнаться. Уж не знает никто, что в лесу том случилось, да только вернулся Митька один, а лишь на утро и Илья пришёл, а Эльки нет. Илья сказал — убежала она, потерялась. Всю ночь искал, да не нашёл. Потом только кофту её у болота и нашли, а куда делась она — до сих пор неведано. Михаил тогда Илью подозревал, посадить хотел, да Митька его как-то отговорил. Илья уехал и с тех пор больше не появлялся. А Митька с того времени странный стал. Живут с Аделей сами по себе, ни с кем не разговаривают, только по делу обращаются, к себе не пускают. И бродит часто по лесам местным. Говорят, с головой неладно стало.  

Марья Фёдоровна замолчала, продолжая смотреть куда-то вдаль, а я думал, что же случилось с той девочкой? Может, Митяй сам с ней что-то сделал, а теперь и с Ликой? Я решил сходить к нему и попробовать осмотреть дом. Но у меня еще были вопросы:

— Баба Маша, а что вы думаете про Лику? Куда она могла деться?  

Марья Фёдоровна задумалась.

— Ох, не знаю я, Никитка. Грех на душу брать не хочу, да только папаша у неё подлец, каких мало. Мы же все в одном совхозе работали, потом уж по деревенькам расселились, вот и знаем друг друга, хоть чуть-чуть, да всё равно, свои. А Азим этот пришлый. Никто не знает, откуда взялся да чем раньше жил. Да только тут успел напакостить, кого обманул, кого подставил. А уж как с женой обращается! Она-то молчит, не жалуется, да от соседей разве скроешь, тем более в селе. Как напьётся так и лупит её. Вот и дети родились неправильные, девочка белая, что Снегурка, а мальчик немой. Так Азим и это на жену свалил. Мне соседка ихняя говорила — дочку за волосы таскает, раздевает и во дворе оставляет в собачьей будке спать. Правда или нет не знаю, что слышала говорю. Соседка Михаилу рассказала, просила поговорить с Азимом, он как-то ездил. Говорит — никто не жалуется, все довольные, девочка умная, скромная, отца любит. Сказал ей сплетни дальше не передавать и в чужую семью не лезть.  

Я сжал кулаки, вспомнив гадкие рожи Михаила и Азима.  

— Заболтались мы, Никитка, давай обед сообразим, пора уж, — а потом забормотала под нос так, что я еле расслышал: — Дурында старая, ребёнку наболтала, вот что старость с людьми делает, мозгов не осталось…  

Есть я не хотел, но и сидеть на одном месте тоже не мог.

— Можно я погуляю? Не хочу кушать.  

Марья Фёдоровна озабоченно посмотрела на меня:

— Не сбежишь? Сергей просил за тобой приглядеть, ты уж не подведи!  

— Я тут, рядом буду, честно!  

— Ну поди, побегай, через час ворочайся, обедать будем.  

Я вышел на улицу и побежал к дому старика.

Мне повезло, старик куда-то уехал — машины не было. Храп, к моему удивлению, не залаял и даже не повернулся в мою сторону. Он лежал, наполовину высунувшись из будки, и скулил. Может, его снова отходили палкой? Мне стало его жаль, но я пришёл не за ним.  

Обойдя забор, я нашёл место, где доски прогнили и получилось отодвинуть одну, чтобы пролезть во двор. Адели я не заметил, наверное она в доме. От забора к дому стояло несколько хозяйственных построек и я, как мне показалось, незаметно, пробрался к дому. Меня очень интересовал подвал на кухне, к которому так рвался Храп прошлым вечером. Я подполз к окну и заглянул в дом.  

Сердце чуть не остановилось, когда я увидел Лику! Она сидела, сгорбившись, в центре зала на высоком стуле, в одних трусиках, белые длинные волосы были распущены и спускались до пояса. Старуха осторожно расчесывала их, а Лика сидела неподвижно, руки свисали со стула, мне было не видно её лица, но голова моталась из стороны в сторону.  

Я чуть не постучал в окно, чтобы Лика повернулась и посмотрела на меня. Только сейчас я понял, как мало верил, что увижу её снова. Но что она тут делает? Почему не двигается и до сих пор не сбежала?  

Аделя заплела ей косу и повязала её синей лентой. Затем обошла, что-то подергала у груди и Лика, словно мягкая кукла, повалилась ей в руки. Я закрыл рот, чтобы не закричать. Старуха подхватила её и уложила на пол. Взяла синее с белым платье с дивана и стала ловко надевать на девочку. Когда закончила, она надела ей носочки и сандали. Лика продолжала недвижно лежать с закрытыми глазами. Я прилип к окну, забыв, что меня могут увидеть, и старался уловить хоть малейшее движение.  

Тем временем старуха закончила и, подхватив Лику под мышки и поволокла на кухню. Я полез к другому окну, когда услышал шум машины. Вернулся старик.  

Он неторопливо загнал запорожец во двор, закрыл ворота, что-то буркнул Храпу, проходя мимо, и вошел в дом. Я прокрался к кухонному окну и заглянул внутрь. Аделя привязывала Лику к стулу, когда закончила, положила её руки на стол, между ними поставила тарелку. Старик что-то сказал, подошел к Лике и ласково поцеловал её в макушку, погладил по волосам и тоже сел за стол. Мне казалось, что я смотрю какой-то сумасшедший спектакль. Старики выглядели такими счастливыми, а Лика — я всё ещё надеялся, что она крепко спит, но где-то глубоко внутри был готов орать, понимая, что она мертва.  

Тем временем старики ели, переговаривались между собой, подкладывали Лике в тарелку еду, и смеялись. Я так засмотрелся на это безумное представление, что не заметил, как ко мне подкрался Храп. Только услышав глухое рычание и ощутив на лодыжке сомкнувшиеся зубы, я увидел его. Он прокусывал мою ногу, я упал, сжимая губы, чтобы не закричать, попробовал оторвать пса от себя, но он вцепился намертво.  

Конечно, старик нас услышал, я с ужасом увидел, как его белая борода мелькнула за окном, а уже через полминуты он стоял надо мной, разъяренный, всклокоченный. Он пнул Храпа и тот обиженно заскулил, уползая в сторону. Встать на задние лапы пёс не мог. Затем старик схватил меня и потащил в дом, злобно выкрикивая:

— Мелкий любопытный гаденыш! Какой же ты поганец! Что я теперь должен делать? Что мне с тобой делать?  

Я скулил, держась за пульсирующую болью ногу, пока он волок меня в кухню. Там он с силой швырнул меня на пол и заходил туда-сюда, потрясая кулаками.  

Я подполз ближе к Лике, стараясь услышать её дыхание, но старик злобно оттащил меня от неё, приложил о стену и сомкнул руки на моей шее.

— Сиди! Не то прибью! — закричал он, страшно вращая глазами. Я задыхался, стучал его по рукам, пока в глазах не потемнело, а потом отключился.  

Когда я очнулся, почувствовал себя очень плохо, тошнило, голова сильно болела и кружилась. Вокруг было темно, холодно и пахло сыростью. Над головой слышались шаги и разговоры — меня посадили в подвал. Я попробовал закричать, но получался только хрип. Укушенная нога болела, я осторожно встал, тут же стукнувшись плечом о что-то деревянное — по всей видимости, полку. Передо мной что-то чернело, я стал осторожно ступать вперёд, размахивая руками, от холода уже зуб на зуб не попадал, зато сознание прояснилось.  

Я не успел толком сориентироваться, какого размера подвал и что в нём есть. Дверь надо мной открылась, я дернулся от неожиданности, и зацепившись за что-то ногой, упал. Сверху плавно опустилась переноска. От света заболели глаза, но я разглядел, как по лестнице спускается старик с топором в руках.  

— Очнулся, поганец? Не жилось тебе спокойно, везде свой нос засунуть надо было? — весело бормотал он, переступая со ступеней приставной лестницы.  

Я не стал ждать, пока он до меня доберётся, поднялся и, схватив его за ногу, дёрнул изо всех сил.  

Мне повезло, старик не удержался и съехал вниз, но тут же развернулся ко мне, размахивая топором. Вид у него был сумасшедший — он улыбался, таращил глаза и вскрикивал:

— Хэй, хэй, хоп!  

Я пятился назад, пока не уперся в земляную стену. Справа стоял стеллаж со стеклянными банками, я просто схватил одну и бросил в старика. Банка с глухим стуком врезалась в лоб и упала на бетонный пол, но не разбилась. Старик взвыл от ярости и кинулся ко мне. Я ждал, по струнке вытянувшись у стены, и как только он оказался рядом, замахнувшись топором, поднырнул ему под руку и проскочил к лестнице. Никогда еще я не взбирался так быстро, пара секунд и я был наверху. И напоролся на Аделю. Она наклонилась над проёмом и стала пытаться затолкать меня снова вниз. Старик уже взобрался следом, схватил меня за больную ногу. Я заорал и лягнул его со всей силы, хватая Аделю за платье. Старик упал, старуха трясла руками, стараясь отцепиться от меня, но я повис на ней, продолжая переставлять ноги, пока не вылез наружу, почти обнимая её. Она всё пыталась меня скинуть, но силы в ней было мало, я расцепил руки и легко увернулся от нее, вскочил на ноги и помчался к выходу. Старуха тяжело поднималась на ноги, крича проклятия в мою сторону, из подвала доносились вопли старика, но я уже ничего не слышал, бежал прочь отсюда.

— Сам дурак! Сам дурак... — и стукнул себя по лбу. Снова посмотрел на меня и улыбнулся, добро, потрепал по волосам: — Не боись, малец, не боись. Пойдём, чаю выпьем, потом отвезу тебя домой. Эти-то тебя искали?  

— Д-да, — ответил я, стараясь тихонько выкрутить руку из цепкой кисти.  

— Страшные люди, малец, не связывайся с ними!  

Я кивнул. Он удобнее перехватил моё запястье и потащил меня во двор.

— Аделя! Чаю сделай! К нам внучек приехал, хе-хе, — чему-то засмеялся он, — А что, внуков у нас нет, только внучка... — забормотал тише.  

Я тащился за ним в дом, оглядываясь по сторонам и прикидывая как сбежать. Дед внушал ужас, мне казалось, если я войду в дом, уже оттуда не выйду.

— Пустите, дедушка, я сам домой дойду, — попробовал я снова уйти, но дед дернул мою руку и насупил брови, тяжело взглянув исподлобья.

— Думаешь, отпущу тебя, малец? — кожа покрылась холодным потом от его тона, но он тут же ласково продолжил: — дурачок, как я тебя одного в ночь-то... Девочка пропала, а тут еще и эти двое, твари! — неожиданно выкрикнул, я аж подпрыгнул. — Давай-давай, чаю выпьем и отвезу сам, не боись, — и толкнул меня в прихожую.  

В доме пахло свежим хлебом и тушёным мясом, в животе тут же заурчало и я вспомнил, что сегодня почти ничего не ел. Старик усмехнулся, подтолкнул меня в комнату, наконец расцепив ладонь, и крикнул:

— Аделя! Собери на стол, мальчик голодный!  

Комната была просторная и, похоже, единственная. В центре стоял большой стол, за который уселся старик, в углу у окна была большая кровать и прямо возле такая же поменьше. Высокий шкаф в той же части комнаты, а с другой стороны стояла плита, мойка и кухонные шкафчики. Мне показалось, что чего-то не хватает, но я не успел понять чего.  

Старушка не задавала никаких вопросов, будто моё присутствие её нисколько не удивило. Она радостно улыбалась, накрывая на стол, такая уютная, ласковая. Если бы я своими глазами не видел, как она отходила собаку, решил бы, что она добрейшая старушка на свете.  

— Мой руки, внучек, всё уж готово, давай за стол, — сказала она, поправляя белый платочек на голове и усаживаясь напротив деда.  

Я оглянулся, в надежде сбежать, но дед хмыкнул, разгадав мое намерение и позвал:

— Храп!  

Пёс заскулил у порога. Я понял, что уйти сам не смогу. Подойдя к мойке, я вывернул кран и принялся мыть руки. Захотелось заодно ополоснуть лицо, но я не решился. Вернувшись за стол, я сел напротив старика и старухи, невольно вдыхая вкусный запах из глиняной миски.

— Кушай, кушай, внучек, — сказала бабка, подкладывая мне мясо, от которого поднимался пар. Рот наполнился слюной и я решил, что ничего страшного не случится, если я поем. Хрустящий хлеб, свежие огурцы и горячее жаркое были очень вкусными, я не заметил, как умял половину миски. Старики тоже дружно стучали ложками, поглядывая на меня и улыбаясь, словно я и правда был их внуком, что приехал погостить.

Я сидел напротив двери, тогда как старики сидели к ней спинами, потому только я увидел как пёс тихонько крадётся в комнату. Он виновато оглядывался и пробирался к мойке — там в полу была дверца в подпол. Пёс принялся обнюхивать её и вдруг завыл. Старики всполошились, дед страшно закричал, а бабка схватила скалку. Пёс тут же умчался на улицу, а я понял, чего не хватало на кухне — холодильника. Где они хранили продукты? Это не должно было сейчас меня волновать, но отчего-то я зацепился за эту мысль. У моего друга Федьки в доме тоже был такой подпол и мы пару раз залезали туда. Внутри было прохладно и сыро, там родители Федьки хранили овощи и консервацию. Наверное старики тоже хранят там и мясо, и яйца и все остальное. Но почему пёс вёл себя так странно?

Когда мы поели и старуха принялась убирать со стола, я тихо спросил, когда мы поедем домой. Старик сразу переменился, взгляд стал колючим и злым, он собирался что-то ответить, как пёс залаял, а в ворота кто-то требовательно забарабанил.  

Старик беспокойно перекинулся взглядом со старухой, схватил лопату и вышёл на улицу.  

Я пошёл следом, надеясь сбежать. Бабка сложила руки на коленях и отрешенно смотрела куда-то, в только ей видимую даль.  

— Дед Митяй! — я узнал голос отца и чуть не зарыдал от облегчения.

— Папа! — заорал со всей мочи, старик дёрнулся, а потом пошёл открывать.  

Отец беспокойно вглядывался за спину старику, пока не заметил меня. Я же стоял, не смея шевельнуться, потому что Храп подбежал ко мне и угрожающе скалил зубы.  

— Григорий, — радушно воскликнул старик, — неужто почувствовал? Сынок твой заплутал, я хотел его домой везти, а тут ты сам. Как узнал, что он здесь?  

Отец смутился, отвёл глаза и сухо ответил:

— Догадался... Спасибо, Митяй! Никита! — подходя ко мне, строго позвал отец, и, игнорируя собаку, в который раз за эти дни поднял меня на руки и прижал к себе. Я с удивлением почувствовал, как он дрожит.  

— Спасибо, — снова сказал он, возвращаясь к воротам и протягивая руку старику.  

— Не за что, — ухмыльнулся тот, потом погрозил мне пальцем: — Смотри, малец, не дело шататься далёче от дома, в беду попасть можно.  

Сейчас он выглядел милым, заботливым стариканом, и я подумал, что может, напрасно его боялся.  

Я так вымотался за этот день, глаза слипались, и, когда отец усадил меня в машину и мы тронулись, я тут же задремал.  

Во сне я снова увидел Лику. Она плакала и звала меня, а я был совсем рядом, но никак не мог до неё дотянуться.

Когда мы подъехали к дому, папа тронул меня за плечо и тихо позвал:

— Никит! Просыпайся, нужно поговорить.  

Открывать глаза не хотелось, я знал, что отец станет ругаться, а я так устал. Перед глазами всё ещё стояла Лика, её лицо было прозрачным и зыбким, она звала меня, а вокруг кружились силуэты Михаила, Азима и старика Митяя. Я протянул руку, чтобы дотронуться до Лики, но тут отец снова меня затряс и я проснулся.  

Он помог мне выбраться из машины и поддерживал, пока мы шли в дом, усадил меня за стол, а сам сел напротив, отчего-то вздыхая и пряча взгляд.

— Прости меня, — начал он, а я застыл от неожиданности, я-то думал он будет меня ругать. — Мне нельзя было оставлять тебя одного, я должен был догадаться, что ты не усидишь дома.  

Я молчал. Винить в чём-то отца не приходило мне в голову, и сейчас меня волновало другое.

— Пап, ты что-нибудь узнал?  

Отец сразу собрался, утер щетинистый подбородок рукой и ответил:

— Я ездил к Сергею, следователю. Он сказал, что та кофта, что они нашли на роднике, она там была еще до исчезновения, и мама девочки сказала, что несколько дней её не видела. Сергей просил поговорить с тобой и узнать, может Лика рассказывала, с кем она ходила на родник и что там делала?  

Я хотел сказать, что ни с кем она туда не ходила, а потом вспомнил про заколку. Лика была там, или кто-то просто спрятал там вещи? Но зачем?  

— Пап, я не знаю, честно, — ответил, когда отец переспросил. — Пап, её отец, он ждал её в тот день после школы... — начал я, но в этот момент Черныш залаял, а в дверь постучали. Папа нахмурился, жестом наказал мне сидеть на месте, а сам взял черенок от лопаты и пошёл к воротам.  

Я подвинулся к окну, посмотреть, кто пришел. Время было позднее, обычно к нам приходили только вечером, попросить отца помочь. С кухонного окна был виден кусочек двора с воротами и будка Черныша. Он надрывался лаем, пуская пену с клыков и рвался с цепи, но она специально была укорочена, чтобы он не мог достать до дорожки от ворот к дому. Папа с кем-то переговаривался, а затем открыл дверь. Я не видел, что случилось, но папа сразу упал, согнувшись пополам, следом ввалились Михаил с Азимом, быстро закрыли ворота и потащили отца в дом.  

Я кинулся в свою комнату, открыл окно и вылетел во двор, пока они вваливались в дом. Прокравшись к другому окну, я заглянул внутрь. Папа лежал неподвижно, а Азим с Михаилом бегали по дому и искали меня.

— Выходи, малой! Я знаю, ты где-то здесь! Поговорим только, не бойся! — кричал Михаил.  

Я молчал, от страха ноги и руки тряслись, даже при желании не смог бы сказать ни слова.  

— Выходи, поганец! — заревел Азим и пнул отца. Но папа схватил его ногу и повалил Азима на пол, попытался ударить, но тут подскочил Михаил и набросился на отца.  

Я побежал к Чернышу и отвязал его с цепи, пёс сорвался и помчался в дом, я забежал следом, услышав вопли Михаила. Черныш напрыгнул на него, свалив на пол, и пытался добраться до шеи, но Михаил держал его за горло, стараясь скинуть с себя.  

Азим боролся с отцом, все папины удары тонули в жирной туше и, казалось, не причиняли Азиму никакого вреда. Зато отец двигался из последних сил, я увидел кровь на его рубашке, много крови — его ранили. Недолго думая, я схватил чугунную сковородку и с размаху ударил Азима по голове. Раздался неприятный звук, Азим чуть покачнулся, обернулся ко мне, злая гримаса исказила его лицо и он потянул руки в мою сторону, я замахнулся снова, но он выхватил у меня сковороду. Послышался визг, Азим отвлекся и я метнулся в сторону. Черныш отлетел в угол, Михаил с ножом в руке поднимался с пола.  

Отец лежал не двигаясь. Я решил, что сейчас тоже умру, как вдруг раздался голос Сергея:

— Брось нож! Отошли к стене!  

Я чуть не зарыдал от облегчения, когда увидел на пороге Сергея с пистолетом в руке.

— Помогите! Папа умирает! — крикнул я, бросившись к отцу. Его рубашка пропиталась кровью, глаза были закрыты, но он дышал.  

— Серёг, ты чего? Убери пистолет! — сказал Михаил, утирая лицо, — Григорий накинулся на меня, еще и собаку спустил, я защищался!  

— Он врёт! — крикнул я, заливаясь слезами, — это они напали на папу!  

Сергей, не опуская оружие, повторил:

— Бросай нож. Потом разберёмся. Сейчас нужно Григория в больницу поскорее. — Он подошёл к нам и пощупал у папы пульс, — Телефон есть? — спросил, обращаясь ко мне. Я кивнул. — Звони в скорую. Потом в милицию.  

Я побежал в гостиную к телефону, вызвал помощь и вернулся.  

Михаил с Азимом сидели за столом и молчали. Сергей подозвал меня, сказал разрезать на папе рубашку и наложить повязку. При этом он не сводил глаз со стола. Под его руководством я нашёл рану у папы в левом боку и кое-как перевязал полотенцем.

— Он же не умрёт? — спросил я Сергея.  

Он не ответил.  

— Баронин! — вставая со стула, позвал Михаил, — давай, не дури. Проблем не оберешься потом, по-хорошему говорю. Убери оружие!  

Сергей направил пистолет прямо на Михаила и спокойно ответил:

— Зачем ты сюда пришёл? С ним? — показал на Азима.  

Михаил замялся на секунду:

— Пару вопросов задать хотел. А Азима по пути встретил, он за мной увязался. Переживает, дочь ведь пропала. Не надо было его брать, да жаль мужика. Сам-то представь себя на его месте?  

— Он врёт! Они за мной гнались! — не выдержал я, — еще он жену свою ударил, а я сбежал, но меня этот поймал и потащил обратно... — тараторил я быстрее.  

— Так, подожди, а ты где был? Давай с самого начала.  

— Да кого ты слушаешь? Я увидел, как мальчишка выбегает из дома Азима, хотел узнать, что он там делал, но он как с цепи сорвался, сбежал от меня. А тут и Азим появился. Сказал, что мальчишка точно что-то знает, умолял его допросить снова. Виноват, надо было по протоколу, да я решил по-простому поговорить сначала. А тут Григорий сразу набросился, еще и псину свою натравил...

— Он врёт! — в который раз закричал я. Папа совсем не шевелился, а его рука, которую я сжимал, становилась всё холоднее. Когда уже скорая приедет?  

Словно услышав меня, на улице послышался звук подъезжающей машины и через минуту в дом вошёл врач.  

— Ножевое, слева, потерял много крови, — инструктировал врача Сергей, а я всхлипывал, стоя в стороне, и молился, чтобы папа не умер.  

Его погрузили на носилки и понесли в машину. Я пошел за ними и полез следом, но меня не пустили. Врач сказал оставаться дома и приехать в больницу завтра. Машина скорой уехала, а я пошёл к дому. В это время подъехала милицейская машина. Я так устал, что просто валился с ног и всё, что было дальше, прошло как во сне — разговоры, Азима с Михаилом увели, Сергей что-то спрашивал, но я даже не слышал, глаза слипались и в какой-то момент я просто заснул.  

Проснулся от звука будильника и вкусного запаха яичницы. Солнце светило в глаза, с кухни раздавались шаги и в первый момент я подумал, что видел очень плохой сон, а теперь всё как прежде — папа здоров, готовит завтрак, собираясь на работу, я пойду в школу и увижу там Лику, которая никуда не пропадала. Но голос, раздавшийся с кухни, оказался не отцовским. Это был Сергей.  

Я вскочил с кровати и побежал к нему:

— Как там папа? — закричал с порога.  

Сергей в одних брюках стоял у плиты, переворачивая яйца, под глазами у него были круги, чёрная щетина и всклокоченные волосы придавали его лицу разбойничий вид. Он нахмурился:

— Твой отец всё ещё без сознания, но он жив. И должен скоро поправиться.  

В груди будто разжалась какая-то пружина и я скорее уселся на стул, чтобы не упасть — ноги стали ватными.

— К нему можно?  

— Не сегодня, — Сергей почесал ухо, — сегодня нам с тобой надо поговорить. И решить, куда тебя деть.  

— Зачем меня куда-то девать? Я дома могу, — мне стало страшно, что меня могут отдать в детский дом. — Папа ведь скоро вернется, я тут его подожду.  

Сергей еще больше нахмурился:

— Ты еще слишком маленький. Вот что, сегодня отвезу тебя к своей тётке, побудешь у неё, а завтра попрошу кого-нибудь пожить тут и присмотреть за тобой, пока Григорий не вернется. Давай завтракать и поедем в Балезино, по дороге расскажешь, что вчера случилось.  

Я кивнул и пошёл умываться. Когда возвращался, вспомнил про Черныша, стало стыдно, что я о нём забыл и я побежал во двор. Черныш сидел на цепи, живой и здоровый, увидев меня, он заскулил и завилял хвостом. Я так обрадовался, кинулся обнимать и гладить его, а Черныш принялся меня вылизывать. Я подумал — вот бы и с папой, и с Ликой тоже всё стало в порядке.  

Сергей позвал меня, и я пошёл завтракать, хотя есть совсем не хотелось.

Продолжение следует.

Шагая по знакомой тропинке, я думал о маме. Когда она умерла, я как-то не понял этого — после переезда мы мало времени проводили вместе, она больше не интересовалась моими открытиями, всё чаще была грустной или раздраженной. Её будто не было со мной уже тогда. Но сейчас мне очень хотелось к ней. Вспоминались её тёплые руки, когда она подхватывала меня после неудачного падения, сажала на колени, обнимала и целовала, приговаривая, что всё скоро пройдёт и всё будет хорошо. Хотелось снова услышать и поверить, что всё будет хорошо. Только мамы больше не было. И Лики тоже.  

Мишку я встретил недалеко от школы, он возвращался с занятий. Заметив меня, он хмыкнул и остановился, скинув портфель на землю.

— Чего школу пропустил? — спросил он без предисловий.

— На допрос ездил, — ответил я. У Мишки округлились глаза от любопытства.

— И как там? Узнали, где она?

— Нет, — я посмотрел ему в глаза: — Расскажи про тот день? Пожалуйста! Ты ведь видел, как она уходила! — мой голос звучал жалко, но было плевать, я готов был броситься на него снова с кулаками, если понадобиться, но сначала хотел просто поговорить.  

Мишка удивлённо посмотрел на меня, потом подхватил портфель и махнул рукой, приглашая пойти за ним.  

Мы направились в заброшенный дом недалеко от школы — там часто собирались ребята покурить и поговорить, но сейчас внутри никого не было. Мы уселись в оконном проеме, Мишка достал папироску, прикурил и закашлялся. Протянул мне, но я отказался — однажды пробовал курить, мне не понравилось.

— Что ты знаешь? — повторил я вопрос.  

Мишка снова набрал в рот дыма — курить он не умел, но я не стал ничего говорить по этому поводу, чтобы не раздражать его — и сказал:

— За ней в тот день пришёл папаша.  

— Что? Её отец? Точно? — за всё время я ни разу не видел её отца до вчерашнего дня, откуда Мишка мог его знать?  

— Да, мой папка с ним работает. Странный дядька. У меня с него мороз по коже.

— Почему?

— Не знаю, страшный он. Иногда подзовет, схватит своей ручищей и... — Мишка замялся, — И жуткий он. Я стараюсь на глаза не попадаться, когда он приходит. Папка его уважает, говорит — тяжелая жизнь у него, жена дура, дети не удались — Лика твоя белая погань, а братец её сумасшедший.  

Руки сами собой сжались в кулаки, Мишка заметил и осклабился:

— Чего ты в ней нашёл? Уродка.  

Я скрипнул зубами, еле сдерживаясь, чтобы не накинуться, а Мишка будто только и ждал, когда я сорвусь, смотрел в глаза и смеялся.

— Наверное, папашка её и того, — он провел ребром ладони под горлом, — надоело её уродскую рожу видеть.  

Я ударил его. Со всей силы, как мог. Мишка повалился на пол, схватившись за щеку, а я уже сидел сверху и снова занес кулак.

— Всё-всё-всё, я понял-понял! — заверещал он, прикрывая лицо.

— Говори, что видел!

— Её папашка ждал за деревьями. Я шёл за ней, хотел подразнить, пока тебя не было, но тут увидел его и струхнул, — затараторил Миша, — Лика испугалась, когда он её позвал, не соглашалась идти, даже схватила меня за руку и просила остаться...

— А ты?

— Я ушёл! — заорал он, — это же её папка! Чего мне было лезть? Ты бы видел, как он на меня посмотрел!

— Ты рассказал милиционерам?

— Нет! Я что, дурак? Он же меня прибьёт, как Лику!

— Куда они пошли?

— Я не знаю! Я сбежал! — он лежал на грязном полу, скула опухла, глаза бегали — а мне хотелось размазать его, раздавить, как того таракана, что он принёс когда-то Лике. Руку саднило, а в голове ухало от злости и страха. Неужели это Азим? Вспомнил здоровенные ручищи у своего горла и пьяные всхлипы: "моя девочка", а выходит, это он её украл?  

Я отпустил Мишку. Он отполз, схватил портфель и пошёл к выходу.

— Придурок! Забудь о ней, мерзкая уродка, такие не должны жить, — я рванул к нему, но Мишка сбежал, а я не стал догонять. Руки тряслись, а сердце колотилось, меня тошнило.  

Я глубоко вдохнул несколько раз, успокаиваясь, вышел из заброшки и пошел в Балезино. Надо поговорить с её отцом.  

Про обещание ни во что не лезть, данное папе, я и не вспомнил.

В этот раз я не стал подходить к дому старика, обошёл его как можно дальше. Услышав собачий лай с той стороны, обрадовался — значит пёс жив, не утопил дед, как грозился. На обратном пути загляну, если получится. Вот бы узнать подробнее о пропавшей внучке, вдруг есть какая-то связь. Но сейчас я хотел, наконец, встретиться с братишкой Лики.  

Деревня будто вымерла. Улочки были безлюдными, малыши не играли, да и взрослых было не видно. Стало неуютно от тишины и я прибавил шагу. Ликин дом находился с другого края, у самого леса, и чтобы дойти туда, пришлось пройти по центральной улице — обходить задворками мне стало страшно.  

Когда я проходил мимо лавки, где продавали всякую нужную мелочь, меня окликнул незнакомый мужчина:

— Слышь, малой, ты чей?  

Я не ответил и ускорил шаг.

— Погоди, эй! — кричал он, — Иди домой! Нечего сейчас ребятне в одиночестве шляться!  

— Я домой иду! — крикнул я и побежал, пока еще кто-нибудь не появился.  

Скособоченный забор у дома Лики неприветливо чернел в подступающих сумерках. Я прокрался со стороны леса к дыре, через которую обычно наблюдал за Ликой, и заглянул во двор.  

Дверь в дом была распахнута, на крыльце сидел братишка Лики, мальчишка лет шести — я так и не узнал, как его зовут. Он возился в грязи, загребая её ладошками и сливая в ведерко.  

— Эй! — позвал я, — Мальчик! Иди сюда!  

Он вздрогнул, когда меня услышал, заозирался, я помахал рукой, чтобы он меня заметил, но тут же спрятался — в дверях показалась мама Лики. Распухшая, с красным лицом, она смотрела прямо в мою сторону, а потом хрипло крикнула:

— Никита! Иди в дом! Я знаю, что ты там!  

Первым порывом было убежать, но когда я увидел, как она заплакала, закрыв лицо ладонями, не смог уйти. Обойдя забор, я шагнул в ворота и с опаской вошёл в дом, боясь столкнуться с отцом Лики. Но, кажется, его не было. В темной прихожей пахло пылью и чем-то подгоревшим. Мать Лики отодвинула занавеску, натянутую вместо двери в комнату, и тяжело протопала внутрь. Я шёл за ней, не зная, что сказать и как себя вести.  

Она села за большой стол и сложила перед собой руки, пустым взглядом глядя куда-то мимо меня. Позади послышался скрип — пришёл братишка Лики. Вытирая руки о штаны, он с любопытством меня разглядывал.

— Привет, я Никита, а тебя как зовут? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать.  

Он не ответил, молча продолжая таращиться.

— Алёша не говорит, — устало сказала мама Лики. — Ты думал у него что-то узнать? — невесело усмехнулась, когда я непроизвольно кивнул, — он знаками общается, его только Лика понимала.  

От того, что она сказала в прошедшем времени, мне стало холодно.

— Так что ты хотел, Никита? Расскажи, чего ты ходишь сюда постоянно? Чего тебе надо было от моей девочки? — её глаза наполнились слезами, — думаешь, я не замечала тебя? И Лика? Думаешь, не видела, как ты за ней крадешься каждый день после школы? Ты ведь ей нравился, знаешь об этом? Только и говорила о тебе всё время. А я-то радовалась, думала вот, защитник у неё в школе есть, можно не волноваться... — на этих словах она прервалась, хватая ртом воздух и стараясь сдержаться от плача. Я стоял и не смел шевельнуться, чувствуя себя виноватым за то, что в тот день меня не было рядом.  

— Она... Кхм... Она ушла с отцом, в тот день, вы знали? — с трудом проговорил я.

Она не знала, я понял по её округлившимся глазам. Она вмиг натянулась, как струна, подалась ко мне:

— Что? Что ты говоришь?

— Я узнал, что после школы её встретил отец, Азим...

— Кто тебе сказал? — закричала она, вставая со стула и топая ко мне, я не успел шелохнуться, когда мягкие руки оказались у меня на плечах, — Кто? — захрипела она мне в лицо.

— М-мишка, одноклассник, он их видел.  

Она отшатнулась, а потом крикнула куда-то позади меня:

— Ты!  

Мне стало жутко от её голоса, она оттолкнула меня и я увидел Азима, который входил в дом.  

Когда он переступил порог, она бросилась на него с кулаками и криками:

— Ты! Что ты сделал? Что ты сделал? — её глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит.  

Алёша захныкал, я дёрнул его в сторону, когда Азим схватил маму Лики за руки, грубо тряхнул и пихнул с силой, так, что она всей массой повалилась на пол. Она взвыла и попыталась встать, когда Азим размахнулся и ударил ее по лицу кулаком. Послышался хруст, её голова мотнулась и она тяжело повалилась набок.

— Дура! Ты тупая дура! — орал Азим, Алёша забился в угол и тоненько визжал, а я прикидывал, как сбежать. Через Азима не пройти, а окно, заставленное всякой всячиной, я был уверен, открыть не смогу, поэтому просто пятился.  

Азим смотрел на меня красными глазами, он снова был пьян.

— Мелкий гадёныш! — прошипел он.  

Расставив руки, как вратарь, он, покачиваясь, двинулся ко мне. Я заметался, а когда его ручищи оказались рядом и он почти схватил меня, поднырнул под руку и промчался к выходу.

— Стой! — послышался позади крик, но я уже бежал к воротам, не разбирая дороги. Сердце ухало где-то в животе, легкие разрывало от воздуха и страха, я бежал и бежал, пока не влетел в Михаила — того, с допроса.

— Эй, пацан, куда так спешишь? — дружелюбно начал он, подняв меня за руки, а когда узнал, выражение лица с добродушного сменилось на довольное, во рту сверкнул железный зуб, когда он ухмыльнулся:

— Снова ты! И теперь без папочки?  

Я забился, вырываясь, но он притянул меня к себе и, обхватив за шею, куда-то потащил, как котёнка.

— Тихо-тихо, — приговаривал он, оглядывая пустую улицу, — не бойся, ща поболтаем и я тебя отпущу.

Михаил тащил меня в сторону леса за Ликиным домом. Я пробовал отбиваться и кричать, но он сдавил мне горло так, что я почти отключился и прошипел сквозь зубы:

— Тише, целее будешь...  

Я замолк, по его тону было понятно, что он не шутит. У забора, где совсем недавно я заглядывал во двор, он остановился и крикнул:

— Азим!  

Я похолодел. Выходит, они были заодно? И что теперь сделают со мной?  

Через минуту в дверях показался Азим, он грузно спустился во двор, всматриваясь в нашу сторону. Михаил свистнул и махнул рукой.  

— Заходи! Чего встал? — крикнул Азим, не заметив меня.

— Нет, — ответил Михаил, — со мной тут кое-кто есть, — он подтянул меня ближе к объемному животу. Промокшая от пота рубашка прилепилась к моему лицу, дышать было трудно, на глаза наворачивались слёзы. Я мысленно звал отца и проклинал себя, за то что ослушался и пришёл сюда.

Азим недовольно хмыкнул и, как я предположил, пошёл к воротам. Мне стало его не видно. Зато я с облегчением увидел Алёшу, он выглядывал из-за двери. Я взмолился, чтобы он додумался позвать на помощь, а потом вспомнил, что он не говорит. Я всхлипнул, понимая, что помощи ждать неоткуда. А что собирается сделать со мной Михаил — непонятно. Азим же, я не сомневался, изобьет меня до смерти.  

Сбоку послышались тяжёлые шаги, а потом:

— Не может быть! — раздался рядом голос Азима, Михаил развернул меня к нему и потрепал по голове. — Не смог сбежать, поганец! — довольно сказал Азим, а потом схватил меня за волосы и потянул к себе.  

Как только Михаил отпустил меня, я рванул со всей силы, оставив клок волос в Азимовском кулаке, и снова побежал, на этот раз в сторону леса, по знакомой тропинке.  

Сзади топотали Азим с Михаилом, ругаясь и продираясь сквозь голые кусты, через которые мне легко было проскальзывать.  

Казалось, я сейчас проглочу собственное сердце, так оно стучало в горле. Я бежал и бежал, пока не оказался у дома старика. Здесь сбавив шаг, я пошёл осторожно, стараясь не шуметь.  

Во дворе залаял пёс и почти сразу же распахнулись ворота. Я забился в кусты, заметив белеющий в темноте силуэт старика. Он держал в руках лопату и оглядывался, всматриваясь в деревья вокруг. Послышался топот и с тропинки, тяжело дыша, вышли Михаил с Азимом. Увидев деда, они остановились и переглянулись, а потом уставились на старика.

— Здорово, Митяй! — согнувшись, и уперев руки в колени, сказал Азим. — Что бродишь? Ночь на дворе!  

— Тебя забыл спросить, — зло ответил старик, — сами-то чего тут забыли? Чего снова рыщете у моего дома? Собаку спущу!  

— Ты давай не заговаривайся! — с угрозой ответил Михаил, — я тебя пожалел, старик, не допрашивал, а могу же и передумать! Не забывай, кто твою шкуру спас пять лет назад!

Старик икнул и начал хохотать, как со мной в машине, он трясся и смеялся, держась за живот и вытирая слезы:

— Спаситель, ахахах, спаситель... — и вдруг резко остановился и злобно закричал:

— Видел я вас, ироды!  

Михаил отшатнулся, а Азим распрямился и уставился на деда.

— Ты что несёшь, полоумный? Что ты несёшь? — заорал он и двинулся к старику.  

Тот выставил перед собой лопату и попятился во двор:

— Видел, всё видел, надо будет, и расскажу! Ручонки-то свои убери, я тебе не девчонка малолетняя, так просто не возьмёшь! Аделя! — крикнул он во двор, — спусти Храпа, у нас гости незваные, пусть проводит!  

Мне было не видно, но похоже бабка прошаркала к собаке, пёс давно надрывался лаем.  

— Язык-то спрячь, Митяй! — ухмыльнулся Михаил, — я ничего не видел, и ты ничего не знаешь, всем хорошо. Закрывай ворота и спи, нечего гулять, время неспокойное, — и добавил тихо, я еле расслышал: — могут не только дети пропасть, но и старики...  

Но дед не собирался уходить, он ткнул перед собой лопатой, так, что Азим отпрянул, и крикнул:

— Пшли отсюдова! Еще раз увижу, не побоюсь, расскажу, что знаю, мрази!  

Азим хотел было кинуться, но Михаил его удержал и потащил дальше.

— Потом разберёмся, сейчас не время, — и они скрылись за поворотом.  

Я сидел и не шевелился, ожидая, когда дед уйдёт, но тот всё стоял, оперевшись на лопату, и смотрел куда-то вверх. Когда прошло минут десять, он развернулся и вошел во двор, но ворота не закрыл. Я начал потихоньку выползать из-под куста, когда услышал:

— Фас! — и в ту же минуту со двора выскочил пёс и кинулся ко мне, повалив на землю и рыча мне прямо в лицо.

Я застыл от страха, а старик неторопливо подошёл к нам, и сказал:

— Я же тебя предупреждал, малец!

Продолжение следует

— Это ты? — глухо произнёс он.  

В этой блузке Лика ходила в школу. Я сжал кулаки в карманах и почувствовал острый укол — невидимка впилась в кожу.

— Ты пойдешь со мной, — сказал Сергей, грубо хватая меня за плечо и поволок к тропинке наверх. Там уже собралась небольшая толпа, скорее всего поисковый отряд, все они удивленно смотрели на меня, но ничего не говорили. Найда продолжала скулить, подвывая, пока какой-то мужчина не спустился и не увёл её.  

А меня Сергей потащил в село, больно сжимая руку. Но я не обращал на боль внимания, я не мог оторвать взгляда от блузки, что он сжимал в другой руке. Вчера Лика была не в ней.

***

Мы пришли в чей-то дом, какая-то женщина провела нас в комнату, неодобрительно глядя на меня, и вышла, закрыв за собой дверь. На улице начало темнеть и в доме уже зажгли тусклый ночник. Я видел однажды в кино как допрашивали подозреваемого. Милиционер сидел напротив преступника за столом и светил в лицо лампой. Я подумал, что мне тоже станут светить лампой и кричать, но Сергей усадил меня на диван, а сам сел на табурет напротив.  

Мы молча смотрели друг другу в глаза, я всё думал, что надо говорить в таких случаях и боялся. Впервые за долгое время захотелось к маме, хотя и от присутствия отца я бы сейчас не отказался — пусть он и будет очень зол. Но эту злость я знаю, а вот чего ждать от Сергея — непонятно.  

— Рассказывай, что там делал, — тихо сказал Сергей, скрестив руки на груди.  

— Я... — слова давались трудно, — Я пошёл попить воды...  

— Ближе к дому воды, видимо нет? — невесело усмехнулся Сергей. Потом придвинулся ко мне ближе и, серьёзно глядя в глаза, продолжил: — Ты понимаешь, как это выглядит? Ты единственный, с кем дружила Лика. Все, кто её знает в школе, считают, что ты её прячешь. А теперь ищейка, пущенная по следу Лики, нашла тебя вместе со спрятанной блузкой. И если эта вещь принадлежит Лике, у тебя проблемы.  

— Но я не знал, что она там! Я не видел! — от возмущения я вскочил с дивана, но Сергей толкнул меня обратно.

— Тогда что ты там делал? — жёстко спросил он.  

Я промолчал. Было ясно, что мне не поверят, поэтому говорить с ним я больше не собирался.  

Сергей открыл рот, но вдруг в комнату влетел грузный мужчина, он затопал прямо ко мне и схватил меня за грудки:

— Где она? Что ты с ней сделал, мелкий поганец! — я болтался в огромных ручищах, тошнило от страха и запаха перегара из его рта, а он продолжал трясти меня и орать: — Я убью тебя, говнюк, говори, где она?  

В комнату забежали еще люди, мужчину оторвали от меня, и поволокли наружу, а он всё вырывался и орал, что убьёт меня.  

Я упал на диван, меня трясло, зубы стучали друг о друга. Сергей вернулся, схватил меня, отчего я съежился, ощупал и спросил:

— Ты цел?  

Я неуверенно кивнул.

— Кто это?  

— Азим Кривцов, отец Лики.

Отец Лики продолжал кричать снаружи и я боялся, что он прорвется обратно и прибьёт меня. Голова раскалывалась, я хотел домой, хотел, чтобы меня оставили в покое и чтобы Лика нашлась. Но Сергей и не думал меня отпускать. Он по кругу задавал мне одни и те же вопросы, я устал повторять и повторять ответы, глаза слипались и очень хотелось есть.  

Через час или два приехал отец. Он ворвался в комнату и сразу бросился ко мне. Я испугался, что он сейчас врежет или наорет, но, к моему удивлению, он выглядел встревоженным. Он схватил меня за щеки, отмахнувшись от Сергея, посмотрел в глаза и с беспокойством спросил:

— Ты в порядке?  

Я сглотнул и кивнул, что-то внутри будто надломилось и я бросился к нему на шею. Отец подхватил меня на руки и крепко обнял. Я уткнулся ему в грудь и позорно заревел. Весь сегодняшний день так вымотал меня, все эти обвинения, незнакомые люди и исчезновение Лики вдруг навалилось на меня и я почувствовал себя маленьким и слабым.  

— Какое вы имеете право говорить с моим сыном без меня? — зло сказал папа, обращаясь к Сергею. Тот занервничал, начал оправдываться и объяснять, что они нашли меня с уликами, но отец не стал слушать. Он вынес меня на улицу и усадил в машину. Сергей вышел следом.

— Завтра Никиту будут допрашивать, не уезжайте никуда, — тихо сказал он.  

Отец исподлобья взглянул на него, и, ничего не ответив, пошёл к водительскому месту. Но не успел он дойти, как послышался шум и мою дверь рывком открыл отец Лики. Он выдернул меня с сиденья, и, не успел я испугаться, как отлетел в сторону.  

Отец держал лежащего на земле Азима за руки и, стиснув зубы, что-то ему говорил. Глаза у отца Лики испуганно забегали, он пьяно рыгнул и обмяк, всхлипывая:

— Моя девочка... Моя дочка...  

Я старался не дышать, надеясь, что он обо мне забудет и не заметит снова. Отец отпустил его, поднялся и пошёл ко мне. Сергей что-то говорил Азиму, помогая тому подняться. Папа снова поднял меня на руки и посадил в машину.

По дороге домой он бросал на меня мимолетные тревожные взгляды, но ни о чём не спрашивал. Заговорил, только когда мы оказались дома. Он помог мне снять куртку и подогрел курицу с картошкой. Я, хоть и был голодным, не смог нормально поесть — глаза слипались и голова разрывалась от мыслей. 

— Эта девочка, она дорога тебе? — осторожно спросил папа.  

Я зажмурил глаза, чтобы не заплакать, и кивнул.  

— Ты не должен вмешиваться в её поиски. Этим должны заниматься взрослые, — продолжил отец. — Ты слишком мал и ничего не сможешь сделать.  

Он помолчал. Потом поднялся и повёл меня в спальню. Уложил в кровать, а сам уселся на колени рядом, на полу, положив руки на моё одеяло, будто собирался молиться.  

— Я... — начал он, но замолк, покусывая губы, — я не очень хороший отец. Но я не могу потерять тебя, Никит, не могу, — он глубоко вдохнул и потер глаза, я так давно не видел его таким... Папой.  

Он посмотрел на меня тем взглядом как смотрел тогда, когда умерла мама. Тоска плескалась в его глазах.  

Я накрылся одеялом, подтянув колени к животу, отец снова вздохнул, тяжело поднялся и вышел, сказав напоследок:

— Завтра всё мне расскажешь

Спокойной ночи, сын.  

Я лежал в жаркой кровати и дрожал, не в силах уснуть. Как только я закрывал глаза передо мной вставала Лика. Белая рубашка пропиталась кровью, волосы висели лохмотьями, а из глаз текли слезы. Она тянула ко мне руки и что-то шептала, но я никак не мог разобрать, что. Я снова и снова открывал и закрывал глаза, в конце концов уже не понимая, сплю я или нет, когда наконец, разобрал, что она говорит: "Я теперь Снегурочка".  

* * *

Проснулся я от запаха яичницы и почувствовал, как сводит желудок и рот наполняется слюной. Солнце плясало на деревянных досках пола и слепило глаза, совсем как летом. Не хотелось ни о чём думать, я надеялся, что вчерашний день был лишь кошмарным сном.  

Папа заглянул в комнату — небритый в домашних штанах и свободной футболке вместо спецовки он выглядел непривычно. Я и забыл, когда в последний раз видел его по утрам. Обычно он заводил для меня будильник, а сам уезжал затемно, как и возвращался. Лишь по выходным, бывало, он оставался дома, но в таком случае я уходил гулять, чтобы не попадаться ему на глаза.  

Но сегодня всё было по-другому. Отец пристально смотрел на меня, нахмурив выгоревшие брови, и словно решал, говорить со мной или нет. Мне тоже было неуютно, я вылез из кровати и прошлепал в уборную, стараясь не встречаться с ним взглядом. Умывшись, я нехотя прошел на кухню и уселся за стол. Папа поставил передо мной тарелку с яйцами, хлеб и колбасу, налил чай, положил в него три ложки сахара и размешал. Я и не думал, что он знает, сколько я кладу сахару.  

Сам он сел напротив и принялся за еду, по прежнему не говоря ни слова.  

— Я школу проспал, — пробормотал я, вытирая хлебом остатки желтка с тарелки.  

— Сегодня не пойдёшь, — отозвался папа, и, хлебнув чаю, продолжил: — Звонил Сергей Ефимцев, следователь, — при этом имени отец сжал губы, — нам с тобой придётся съездить на допрос. Но сначала ты расскажешь мне всё, что знаешь про эту историю с пропавшей девочкой.  

Отец выжидающе глядел на меня, а я переводил взгляд то на пустые тарелки, то на часы, то на окно, лишь бы не смотреть на него.  

Я рассказал всё, что знал — как втайне провожал Лику, как не смог проследить за ней в тот день, про безумного старика, родник и заколку, рассказал даже про Мишку, которого считал замешанным. Мой голос был таким тихим, что я сам еле себя слышал.  

Пока я говорил, папа хмурился всё больше, сжимал кулаки и не сводил с меня глаз. Когда я рассказывал как сел в машину к старику, он стиснул зубы, но ничего не сказал. Закончив, я спросил:

— Думаешь, они смогут её найти? — теперь пришла моя очередь сверлить отца взглядом.  

Папа посмотрел в сторону, вздохнул и жестко сказал:

— Нет. Я думаю, они её не найдут. Вряд ли вообще кто-то когда-то найдёт. Мне жаль, сын, но твоя подруга исчезла навсегда.

Его слова будто втыкались в меня холодными копьями. Я не хотел верить, что больше не увижу Лику, но где-то внутри засомневался и тут же возненавидел и себя и отца. Отчаяние сменила злость:

— Тогда я сам её найду!

Я так резко вскочил со стула, что тот с грохотом упал позади. Глаза щипало, я хотел бежать и искать Лику везде, где смогу. Рассчитывать на взрослых плохая затея, от них не дождешься помощи.  

Папа поймал меня у выхода и подняв, как маленького, крепко обнял.

— Мне жаль, Никита. Очень-очень жаль. Но я не хочу тебе врать. Лика не первая пропавшая здесь девочка, которую не нашли.  

Я отстранился и ужом вывернулся из отцовских рук.

— Пять лет назад здесь уже исчезла девочка примерно того же возраста. Она с родителями приехала издалека к тому деду, о котором ты говорил. А потом пропала. Ты был еще мал, да и не искали её сильно, подумали, утонула в болоте — недалеко нашли её кофту, — у меня в голове возникла Ликина смятая блузка, — Так и Лика, скорее всего... — отец прервался, нахмурился, будто решал стоит ли говорить мне что-то еще, — Утонула, — закончил он.  

Я представил Лику в болотной жиже, как она пытается вылезти и не может, а зеленая вода заливает ей рот и нос и тянет, тянет ко дну, пока с хлюпом не проглатывает целиком. Мороз побежал по коже — я не мог поверить, что она не знала про болото. Она не могла туда пойти! Не могла!  

— Нам пора, — прервал мои мысли отец, — одевайся, буду ждать тебя в машине.  

Я поплелся переодеваться, еле переставляя ноги, голова снова разболелась, а перед глазами плясала Лика: "Не верь, Никитик, найди меня!".  

— Найду, — сказал я вслух.  

* * *

Отец не велел рассказывать про мои тайные слежки за Ликой и про старика — сказал, им итак досталось, с пропажей внучки они с бабкой ото всех отгородились и нечего их тревожить.

— А как она пропала? — спросил я, пытаясь представить, что чувствуют старики.  

— Я не знаю. Да и тебе незачем в это лезть, пусть милиция разбирается.  

На допросе мне снова задавали те же вопросы, что и вчера, разница была лишь в обращении. В присутствии отца Сергей и другой мужчина в форме, который представился Михаилом каким-то, я не успел запомнить фамилию, вели себя не так свободно, как вчера. Я отвечал, а сам думал о Лике — где она? Возможно, ей нужна помощь, а вместо того, чтобы её искать мы сидим в душном кабинете без окон и разговариваем.  

Говорил только Сергей. Михаил молча кружил по комнате, временами издавая цыкающие звуки или резко хлопал в ладоши, от чего я вздрагивал и сбивался. Отец гневно раздувал ноздри, но ничего не говорил, не сводя с меня взгляда.

— Что ты делал на роднике? — в который раз услышал я.

— Пошел попить воды. Я же говорил. Решил проверить, не вернулась ли Лика, захотел пить и пошёл на родник.  

— Вы ходили туда вместе?  

— Нет! Мы никуда не ходили вместе. Только в школу.  

— Откуда ты знал про родник?  

— Просто заметил, когда гулял.

— Зачем ты там гулял? Так далеко от дома? И друзей у тебя там нет, кроме Лики, значит с ней гулял?  

— Нет! Я с ней никогда не гулял!  

— Тогда зачем тебе понадобилось гулять так далеко от дома?  

— Мне просто было интересно, где она живёт и я как-то прогулялся после школы. Не хотел идти домой и просто гулял!  

Затем меня снова расспрашивали про последний день — какая была Лика, не заметил ли я что-то странное, не знаю ли, с кем она дружила. Я отвечал нет, нет, не знаю, а Сергей начинал вопросы сначала.

Когда он устало потер виски и захлопнул тетрадь, я вздохнул с облегчением. Поскорее бы уйти отсюда и начать что-то делать. Сергей встал, быстро посмотрел на напарника и предложил отцу выйти на минутку. Папа покачал головой.

— Вы закончили? Тогда мы уходим вместе.  

Михаил хмыкнул и вышел за дверь. Сергей сложил тетради и какие-то листы в стопку, взял её в руки и сказал, что отец должен кое-что подписать, а я пока могу остаться здесь. Папа нахмурился, но согласился.  

Через пару минут после того, как они вышли, в комнату вернулся Михаил, и, не успел я даже вскрикнуть, как он придавил мою голову к столу и зарычал в ухо:

— Говори, где она? По-хорошему, пацан, куда ты её спрятал?  

Его локоть упирался мне в спину, а рука вдавливала голову в стол с такой силой, что слезы из глаз пошли.  

— Я не знаю! Не знаю где она!  

— Врёшь, паршивец, — надавил еще сильнее, я застучал ладонями о стол и завертелся, тогда он надавил локтем, вжимая меня в столешницу. — Где она?  

— Я не знаю!  

— Она же тебе нравилась, признайся! Представлял её голой? Хотел потрогать? — голос у него был мерзкий и дрожал, а сам он дышал часто-часто, наклонившись ближе, — Хотел её, Никитка? Завёл куда-то? Давай, скажи! Я же всё понимаю!  

— Нет! — выкрикнул я. Его рот почти касался моего уха, табачный запах вперемешку с луком забивал нос, меня затошнило.  

Вдруг он резко убрал локоть и рывком поднял меня со стула. В этот момент открылась дверь и на пороге показался отец.

— Что происходит? — громко спросил он.  

Михаил правой рукой обхватил мою голову, прижав к себе и, кулаком левой взъерошив мне волосы, весело ответил:

— Просто болтаем, да, Никитка?  

Я вывернулся и побежал к отцу, вытирая глаза рукавом куртки. Папа присел и взглянул на меня, а потом ринулся к Михаилу, схватил того за грудки и тряхнул:

— Он же ребёнок, мразь!  

Михаил с силой отпихнул отца:

— Знавал я таких "детишек"! Потом тела находим покалеченные. Иди, папаша, сами разберемся как работать!  

— Ты больной урод! Только сунься к нему снова! — с угрозой сказал отец и почти вытолкал меня наружу.

Я дрожал, пока шел до машины, в ушах звучал противный голос: "Хотел её? Представлял голой?" Руки сами сжимались в кулаки, липкое гадкое чувство появилось в груди — а что если Лика не просто пропала, что если кто-то, подобный Михаилу, хотел видеть её голой? Я чуть не взвыл от страха за неё.

— Папа! Пожалуйста, мы должны найти её! — закричал я, когда мы сели в машину. Я тряс отца за рукав, и умолял сквозь слёзы: — Ты же видел, они ничего не делают, а ей нужна помощь, папа!

Отец прижал меня к себе и долго молчал, пока я всхлипывал ему в рубашку, затем сказал:

— Хорошо, я попробую её найти. Но ты должен обещать мне, что ничего не будешь делать сам!

Я с облегчением выдохнул и кивнул.

— Далёко идешь, малец? — с улыбкой спросил он. Лицо его стало приветливым и добрым, я смутился, что сначала забоялся его.  

— В школу, — ответил, лучше разглядывая старика. Я вспомнил, что видел его в селе, где жила Лика. Его дом находился в стороне от других, и я проходил мимо, когда тайком ходил следить, как Лика добралась. Деда я встретил всего лишь раз, он стоял за забором и я напугался, когда сквозь зазор между досками увидел синий глаз. Но он тогда открыл калитку и улыбнулся, прямо как сейчас, а я пустился бегом прочь.  

— Садись, подвезу, мимо поеду как раз, — кивнул он на сиденье рядом.  

Вспомнилось предупреждение отца, но я подумал, что этого деда можно считать за знакомого и, с трудом открыв тугую дверь, залез внутрь.  

В машине пахло маслом, сеном и чем-то резким, напоминающим бальзам звездочка или лекарство. Позади сиденье было снято и вместо него стояли липкие снаружи фляги — туча мошек умирала, плененная густой массой.

— Дед Митяй, — представился старик, сосредоточенно смотря на дорогу. — А тебя как кличут? — спросил он, не дождавшись от меня ответа.  

— Вовка, — соврал я, говорить не хотелось, но, похоже, дед не отстанет.  

— А я тебя часто вижу у своего дома, — подмигнул он мне, — сюда как забрался?  

— Я тут живу. — Что-то в его тоне настораживало.  

— А чего тогда шастаешь у нас? Что тебе там надобно? — он повернулся в мою сторону и смотрел прямо в глаза, не обращая внимания на дорогу.

— Я... Гуляю. У меня там друг живёт, — дед ухмыльнулся и отвернулся.  

— Видел я твоего... Друга, — расхохотался он. — Да ты не стыдись, у каждого такой друг имеется, — отчего-то веселился он всё больше, — у меня вон бабка моя уж лет сорок друг, а-ха-ха, — слезы выступили у него на глазах от смеха, а машина заскакала на кочках.  

Я вжался в сиденье, жалея, что сел в машину и прикидывая, смогу ли выпрыгнуть на ходу и сбежать. Но дед будто прочитал мои мысли и прибавил ходу.

— А чего так поздно в школу? — спросил он, отсмеявшись.

— Проспал. 

— А портфель где? — синие глаза хитро щурились.  

— Я... Забыл, — старик казался безумным.  

— Забыл, а-ха-ха, забыл! — снова рассмеялся он, потом резко посерьезнел и сказал: — В наше время ни один ученик не опаздывал. И портфель не забывал. Эх, молодежь, — закончил он с доброй улыбкой.

Мы уже подъезжали к школе, когда он вдруг остановил машину, пригнулся ко мне, схватив костлявой рукой за колено, и закричал:

— Ты знаешь где она? Знаешь?  

Я отшатнулся, уперевшись головой в стекло, его слюна блестела на белых усах, а глаза вращались, пока он давил моё колено и ждал ответа.  

— К-кто? — сглотнув, спросил я.  

— Пропавшая девочка! Снегурка! Всё село кипит со вчера, ищут, рыщут, покоя нет. А ты за ней шастал везде, чай видал, куда она делась? А может сам спрятал? Ну? — он придвинулся ко мне вплотную, второй рукой хватая за горло, — Говори! — рявкнул так, что слюна полетела мне на лицо.  

— Я не знаю, — заныл я, противным тонким голосом. Меня трясло, я не мог вдохнуть, пока старик, наконец, не убрал руки и не отодвинулся.  

— Приехали, малец, выходи, — добродушно усмехнулся он, будто и не пригвоздил меня только что своими паучьими лапами. — Чай, свидимся ещё, Никитка! — крикнул он мне вслед, когда я вылетел из машины и понесся к школе. В голове стучало: "он меня знает, знает!"

* * *

Мишки в школе уже не было. Занятия отменили, но большая часть учеников осталась в школе, обсуждая пропажу Лики. Я бродил по коридорам и прислушивался в надежде узнать что-то новое, расспрашивал знакомых с параллельных классов, но ничего путного не узнал. Девочка с шестого "А" сказала подруге, что подслушала как трудовик говорил, что Лика сама сбежала и прячется у какой-нибудь подружки. Маша, с четвертого "Г", слышала, как следователь говорил про похищение. При этом она таращила глаза, напуская таинственности и выдыхала шёпотом "похищ-щение-э-э". У меня мороз по коже пошел, захотелось стукнуть её, закричать, что всё взаправду, Лики нет и это не игра. Но я просто отвернулся и вышел.  

Одноклассники шептались за моей спиной и замолкали, как только я подходил. Пришла Галина Васильевна и велела всем немедленно идти по домам и быть осторожными. Когда она заметила меня, нахмурилась, схватила за плечи и поволокла в пустую учительскую. Там она наклонилась ко мне, с силой тряхнула и, глядя прямо в глаза, спросила:

— Где она? Если прячется от отца, скажи! Ей помогут!  

Я не понял, зачем Лике прятаться от кого-то, тем более от отца? В подрагивающих глазах Галины Васильевны было что-то, чего я не мог уловить, большее, чем просто беспокойство. Она злилась. Пальцы больно впились в мои плечи, пока она ждала ответа, а я вспомнил безумного старика, так же вцепившегося в моё колено.

— Никита! Ты знаешь, где Лика? — по слогам повторила она.  

Я помотал головой. Лике некуда было идти кроме дома. С ней никто не дружил. Уж Галина Васильевна должна была это знать, как и мама Лики. Про её отца я ничего не знал, и не видел его ни разу. Я думал, он работает, как и мой, с утра до ночи. Но что, если нет? Их двор выглядел неухоженным — в заборе были прорехи, через которые я подглядывал, дрова её мать колола сама — когда я это увидел, удивился, у нас этим занимался только отец. Но тогда я не придал этому особого значения, а сейчас задумался — почему он не занимается хозяйством? Лика о нём не говорила. Он заставил маму отдать Лику в школу — это был единственный раз, когда она его упомянула.  

Я так задумался, что вздрогнул, когда Галина Васильевна прикрикнула, чтобы я шёл домой и в школе сегодня не появлялся.

— Ты ведь уехал с отцом? — спохватилась она, когда я почти вышел за порог, — зачем вернулся?  

— Я портфель забыл, — пробормотал я.  

Она подозрительно взглянула и тоном, каким обычно задавала домашку, сказала:

— Сразу иди домой и никуда не выходи! Иначе расскажу отцу!  

— Хорошо, — буркнул я и пошёл к выходу. Я решил сходить к дому Лики и попробовать поговорить с ее братишкой. И увидеть ее отца.

* * *

Пробираясь тропинкой через небольшой лесок, я всё думал, куда могла деться Лика и жалел, что мало выспрашивал у неё.  

На подходе к дому старика, который подвозил меня, я услышал лай. Пёс надрывался, рычал и, если бы мог кричать, наверное кричал бы во весь голос. Я подкрался к забору и заглянул в щель. Большой пёс рвался с цепи на деда, который тащил бочку в дом. На пороге появилась старуха — прежде я её не видел. В цветастом платке, синеглазая, как и дед, в полотняном платье и переднике, она выглядела как добрая бабушка из сказки. Только вот голос у неё был злобный, лицо перекосило, когда она взяла палку и огрела пса по хребту.

— Замолкни, сучья морда! — заорала она.  

Пёс заскулил, повалился на землю и пополз в будку.  

Старик пнул его и сказал:

— Придётся его прибить. Совсем взбесился. Отнесу ночью в болото, — и продолжил тащить бочку. Внутри что-то плюхалось и мягко стукалось о стенки.  

Пёс высунул морду из будки и снова залаял, в мою сторону.  

Дед тут же бросил бочку и пошёл к забору. Я метнулся в кусты, не успевая даже подумать, когда его голова показалась над забором — я поразился, до чего он ловкий и сильный в таком возрасте. Дед осмотрелся вокруг, вглядываясь в кустарник, под которым я притаился, затем пропал. Но через минуту я услышал скрип открывающихся ворот — дед решил осмотреться лучше и выходил. Я рванул в другую сторону и побежал, не разбирая дороги. Казалось, крючковатые пальцы сейчас вопьются в плечи и он утопит меня вместе с псом на болоте.  

— Малец! Не ходи сюда! Прибью! — услышал я за спиной. Обернувшись, я увидел старика у ворот. Он потрясал длинным шестом, белая борода развивалась.  

Я свернул вправо и дед пропал из виду. Сердце колотилось, было трудно дышать из-за быстрого бега, но я не останавливался, пока не оказался на главной улице Ликиного села. Только там я уселся на ближайшую лавку у забора и отдышался. Безумный старик пугал меня. Может, это он украл Лику? Может, ему не нравилось, что она ходит мимо их дома? Я подумал и решил позже вернуться и понаблюдать за стариком, хотя хотелось держаться от его костлявых рук подальше.  

В горле пересохло, и я пошел к роднику, попить.  

Пришлось выйти на другой край села и подняться на небольшой пригорок. Там, у корней единственного на пригорок дерева, журчала вода. Если не знать, ни за что не увидишь со стороны. Местные сюда не ходили, у всех вода была в доме, а я набрёл на него случайно, когда осматривал окрестности, проводив Лику. Когда я добрался до дерева, спустился к воде и напился, на покрытом галькой дне, там, где вода снова стекала под землю, увидел что-то бордовое.  

Среди мелких разноцветных камней эта вещь выделялась ярким цветом и показалась мне знакомой. Я засучил рукав и осторожно сунул руку в ледяную воду. Пальцы тут же свело, вода помутнела, когда я ухватил горсть камней, как только я их промыл, увидел заколку Лики. На невидимке висели две металлические вишенки, покрытые облупившейся бордовой краской. Вчера она была на Ликиных волосах. Как она оказалась здесь? Значит, Лика после школы приходила сюда, и потеряла заколку. Но что она здесь делала? И куда пошла потом?  

Я положил находку в карман и осмотрелся. На глиняной размякшей земле у воды сейчас отчетливо виднелись мои следы. Но кроме них я разглядел гладкий отпечаток чьего-то взрослого ботинка. А на земляной стенке в одном месте были вырваны части травы, словно кто-то хватался за них, когда его тянули. Под этим местом росла трава, и она была целиком затоптана.  

Я не хотел представлять Лику, которую кто-то держит и... Что потом? Что с ней сделали? А вдруг, её уже нет в живых?  

Я гнал эту мысль с того момента, как узнал, что она пропала. Но сейчас она настойчиво заползала в голову, наполняя меня холодом. Я тряхнул головой, вдохнул и стал смотреть дальше. Но больше ничего не увидел.  

Надо рассказать тому милиционеру. Может он сумеет найти её, он же сыщик. Но сначала поговорю с братишкой Лики.

Поначалу мама часто ругалась и плакала — привыкать к деревенской жизни ей было тяжело. Даже мне тогда было видно, как она не похожа на остальных жительниц деревни — всегда накрашенная, одетая в красивое платье, скоро она стала ходить в простом халате, подвязывая волосы косынкой. Её мягкие руки стали сухими и потрескавшимися, по вечерам она отмачивала их в горячей воде и мазала кремом, но каждый раз вздыхала и снова плакала. Отец старался помогать ей с хозяйством, но работа в совхозе отнимала у него много времени и сил. А я не лез в домашние дела, с утра до ночи носился на улице с мальчишками и не попадался на глаза матери, чтобы не нагрузила работой. Мы с отцом пропустили тот момент, когда всё стало совсем плохо — мама перестала убирать в доме, часто забывала кормить живность и куры передохли, заразившись какой-то болезнью, а за ними померла и коза. Корову отец успел продать.  

А потом мама ушла.  

В тот день я вернулся домой в сумерках, голодный и уставший. Черныш сидел на цепи и не бежал встречать меня, как обычно, а протяжно и печально подвывал, выскребая лапами борозды в земле. В доме было темно, отец еще не вернулся и сначала я подумал, что мама ушла к соседке или еще куда. Но как только вошел внутрь, сразу понял, что что-то не так. Мама как-будто забрала из дома душу — пропал легкий аромат её духов, который мне никогда не нравился, но сейчас его отсутствие отозвалось тревогой и тоской. Исчезли туфли на каблуках, те, что она не надевала с того момента, как мы переехали, но которые всё равно стояли на обувной полке. Не стало её сумочки и пальто, которые она тоже не надевала с момента переезда из города.  

Я пронёсся по дому, заглядывая во все углы, еще не принимая, но уже зная правду. Её нигде не было. На столе в кухне лежала записка. Я схватил её и собрался развернуть, когда услышал отца.

— Отдай! — требовательно протянул он руку. Я попытался что-то сказать, но в горле пересохло, страшное чувство надвигающейся катастрофы давило на меня, а отец... Он стал похож на мертвеца из фильма, который мне как-то удалось посмотреть втайне от родителей — после него я долго боялся спать один и ходить в темноте, везде мерещились белые мертвые руки и посиневшее лицо с застывшим взглядом. Такое же лицо было у отца, а трясущаяся бледная рука, протянутая в мою сторону, напомнила ту, из кошмара — со вспучившимися венами и выступившими суставами, она подергивалась и тянулась ко мне.

Холодный пот выступил на лбу и зубы застучали — я скорее отдал записку и отошел подальше, наблюдая за отцом.  

Отец медленно развернул бумагу, пробежался взглядом и кинулся из дому. Я смотрел вслед, хлопая глазами, а потом осторожно направился за ним.  

Отец был в сарае. Черныш выл всё громче, от этого звука волоски на моей коже поднялись дыбом. Я медленно шел к двери, страшась того, что могу увидеть, и когда был уже на пороге, отец подхватил меня и унёс. Но прежде я успел заметить свисающие с потолка мамины ноги в сетчатых чулках и красных туфлях на каблуке.  

Так мы с папой остались вдвоём.

Наша деревушка была слишком мала, чтобы строить в ней отдельную школу, поэтому на учебу я ездил в соседний, более крупный, поселок, как и дети из нескольких близлежащих сёл. Рано утром школьный автобус собирал учеников и отвозил в Пагульево. А вот добираться до дома иногда приходилось самостоятельно — время окончания занятий у всех было разное и приходилось либо ждать пару часов, когда все освободятся, либо автобус уже уезжал, потому что тебе назначили отработку или дополнительный урок. Тогда было два варианта — ловить попутку или идти пешком. Я выпрашивал у отца велосипед, но он лишь обещал купить его когда-нибудь потом. А пока я ходил пешком, потому что садиться к чужим в машину отец настрого запретил.  

После смерти матери он почти не разговаривал со мной. Думаю, он считал себя виноватым, а я его тяготил. Он старался как можно реже находиться со мной рядом и тем более говорить. Но заботился обо мне, по-своему: дома всегда была еда, мне было, что надевать и я мог брать деньги в шкатулке на мамином столике, если мне было что-то нужно. Он научил меня добираться до школы и из неё, научил определять время. Но я чувствовал себя одиноким, отец прерывал все мои попытки рассказать о чём-то своём, а при упоминании мамы стискивал зубы и выходил из комнаты. Скоро я научился говорить с ним только по делу и никогда не упоминать мать.  

В школе мне было легко — читал я с пяти лет, писать научился быстро и в основном скучал на уроках, отчего придумывал разные шалости, за которые периодически наказывался отработками.  

В четвертом классе я влюбился. Лика была новенькой и класс её не принял — она была не похожа на нас. Белые волосы, брови и ресницы, глаза такого цвета, будто смотришь на воду через стекло, и розовые веки на белоснежной коже. Она напоминала мне Снегурочку из сказки, что читала раньше мама. Хотелось потрогать её ладошки и убедиться, что она не растает. Я не осмелился подойти к ней, только не сводил с неё взгляда до окончания занятий. А потом пошел за ней, прячась в кустах у дороги, до самого её дома.  

На следующий день одноклассник Миша принёс новорожденного таракана, белого и прозрачного, и посадил его перед Ликой.

— Твой папка пришёл! — засмеялся он, а за ним и все остальные.  

Ребята окружили Лику, тыча в неё пальцами, и кричали:

— Таракан! Таракан!  

Она затравленно смотрела на класс, прозрачные глаза подернулись влагой, губы скривились, она вся как-то съежилась, переводя взгляд с одного лица на другое, а мерзкий таракан ползал по парте, шевеля усами и цветом и правда походил на Лику.  

Я схватил его, сдавил пальцами и выбросил в окно, тут же получив тычок от Миши:

— Ты чё делаешь? Это мой таракан!  

Я толкнул его в ответ и завязалась драка. Мы мутузили друг друга, катаясь между парт, а когда я подмял его под себя и занес кулак, чтобы зарядить ему в нос, учительская рука рванула меня за шиворот.  

Еще разгоряченный от драки, я сунулся было с кулаками и на учителя, но меня крепко хлестнули по щекам, приводя в чувство. Фёдор Иванович, наш физрук, гневно смотрел на меня, а Галина Васильевна укоризненно поджимала губы. Мишка притворно стонал и жаловался, и после непродолжительного разбирательства, меня снова оставили после уроков.  

Со следующего дня я сидел с Ликой на первой парте. Мы почти не разговаривали — мне хватало просто смотреть на неё, ловить её взгляды и улыбку, слушать тихий голос. Я боялся испортить это волшебное ощущение тепла, что росло между нами с каждым днём, поэтому не торопился узнавать её лучше или рассказывать о себе. Всё, что я узнал — она живёт с родителями в соседнем селе Балезино, туда и автобус не ездил, оно было совсем близко. У неё был братишка. Первые классы мама учила её дома сама, потому что боялась отправлять в школу, но потом отец настоял, что Лика должна нормально учиться. Так она и попала к нам в четвертом, а не в первом классе.  

Я не провожал её открыто, не держал за руки и не рвал для неё цветов. Просто всегда был неподалеку и следил, чтобы никто её не обидел.  

Но в тот злополучный день меня отправили мыть класс и она ушла домой без моего присмотра.  

В тот день она исчезла.  

* * *

Утром следующего дня я опоздал в школу — отец ушел раньше обычного и не разбудил меня, а будильник я не услышал.  

Примерно ко второму уроку я влетел в здание школы и сразу понял, что что-то произошло. Не было обычного гула и суматохи, и я сперва решил, что урок уже начался, но коридоры были полны учениками. Все перешептывались и взволнованно что-то обсуждали. Я прошел в класс, где у двери меня встретила Галина Васильевна. Она с подозрением смотрела на меня выцветшими глазами через толстые линзы очков. Я же, как всегда, когда она буравила меня взглядом, уставился на сухое коричневое пятно над её губой и забившуюся в морщины помаду морковного цвета.

— Беляев! К директору! — коротко бросила она и опустила ладонь мне на плечо.  

Пока мы пробирались по коридору сквозь кучки учеников, я всё гадал, что случилось. Обычно за опоздания не таскали к Косому — так вся школа называла за глаза Константина Павловича.  

Затертые стулья в приемной были расставлены полукругом вокруг письменного стола и оказались заняты незнакомыми людьми в форме. Тут я по-настоящему испугался, шевельнулись воспоминания о тех днях, когда не стало мамы. Тогда к нам с отцом приходило много чужих людей, таких же собранных и суровых, они задавали нам странные вопросы, а мне хотелось только чтобы все уже ушли и оставили нас в покое.  

Эти люди не обратили на меня никакого внимания, каждый из них был занят бумагами, наваленными на стол Марии Геннадьевны — завуча. Сама она сидела в углу, побелевшая и какая-то пришибленная. Сейчас она совсем не внушала обычного трепета и уважения, как когда встречалась в школьных коридорах или грозно заходила в класс.  

Галина Васильевна подтолкнула меня в директорскую дверь и вошла следом.  

— Беляев Никита, — произнесла она, обращаясь к худощавому высокому человеку, сидящему на месте Константина Павловича. Мужчина поднял взгляд от журнала и посмотрел мне прямо в глаза. Я почувствовал себя виноватым, захотелось сказать что-то в свою защиту, хотя я до сих пор не понимал, что натворил.

Помимо незнакомца в кабинете сидела мать Лики. Я видел её пару раз мельком издалека, но сразу узнал по светлым волосам и голубому платью. Её лицо было рыхлым, как вздувшееся тесто, глаза красные. Она издавала странные звуки, будто ей было трудно дышать и вздрагивала, так, что полное тело ходило ходуном.

— Никита, меня зовут Сергей, я следователь. Ты не против, если я задам тебе несколько вопросов? Это очень важно. — незнакомец смотрел на меня уже не так обвиняюще, как в начале, скорее доброжелательно.  

Я сглотнул и кивнул.

— Ты дружил с Ликой?

От того, что он употребил прошедшее время, у меня подогнулись ноги и стало холодно в пальцах. Я снова кивнул.

— Лика пропала.

Я не понимал, как она могла пропасть, почему-то в голове мелькнули мамины туфли и записка. Я смотрел на незнакомца, ждал продолжения и надеялся, что я просто всё ещё сплю.

— Когда ты видел её в последний раз?

Мать Лики перестала икать, или что она там делала, и в кабинете повисла тишина. Я смотрел на взрослых вокруг и думал, почему они сидят здесь, если Лика пропала? Почему не бегают и не ищут её везде, не переворачивают каждый камень и не заглядывают во все углы? Вместо этого они спокойно перебирают какие-то бумаги и задают бессмысленные вопросы. Я попятился к двери, но меня перехватила Галина Васильевна.

— Никита, расскажи всё, что ты знаешь, весь ваш вчерашний день, это очень важно! — сказала она, наклонившись ко мне, и внятно проговаривая каждое слово, будто я маленький.  

Все они выжидающе смотрели на меня.

— Мы были на уроках. Потом она ушла домой, а меня оставили мыть класс.

— Ты видел, как она ушла? — спросил Сергей.  

— Я видел, как она вышла из класса. Потом... — я запнулся, решая, стоит ли говорить, что пошёл до её дома, увидеть её еще разок, прождал около часа, но она так и не вышла.  

— Потом? — подался ко мне Сергей, его темные глаза сейчас были колючими.

— Потом я пошёл домой.

Сергей задавал еще кучу разных вопросов, я отвечал, не особо задумываясь, все мои мысли крутились вокруг Лики. Я пытался спросить, когда она пропала, но на мои вопросы никто не ответил.  

Когда меня, наконец, отпустили, я кинулся в класс прямо к Мишке, схватил его и повалил на пол:

— Где она? — кричал я, сидя на нём верхом и сжимая его голову.  

Мишка испугался, он попытался меня скинуть, но я держал крепко.

— Я не знаю! Я не видел её со вчера, это не я! — закричал он. Но в его взгляде что-то проскользнуло, я не успел понять, когда меня оторвали от него и рывком подняли на ноги. Когда я обернулся, увидел отца. Он молчал, крепко держа меня за руку, и лицо у него было такое — как тогда, когда он не пустил меня в сарай. Я даже не удивился, что он здесь, а не на работе, кинулся от него, но он крепко прижал меня к себе и поволок из школы.  

Я бился, кричал, нужно было искать Лику, но отец молча тащил меня к машине и отпустил только когда закинул внутрь.  

Он сел на водительское сиденье и так же молча завел мотор.

— Кто эта девочка?  

Я вздрогнул, когда услышал его вопрос. А главное голос — хриплый и дрожащий, слова дались ему с трудом.  

— Просто одноклассница, — пробубнил я, отвернулся в другую сторону и замолчал.  

— Не лезь в это. Они сами разберутся, а ты не лезь.  

Я кивнул. А сам решил, что буду искать её хоть до конца жизни, но обязательно найду...