Серия «Православное фентези вперемешку с матрицей и струг»

(Продолжение боя в склепе церкви Св. Параскевы)

Стражи Владык не ждали. Словно единый механизм, трое бойцов в броне цвета окисленной меди подняли свои хроно-арбалеты. Стрелы – не болты, а сгустки сгущенного, вязкого времени, похожие на слепки из темного стекла – вылетели с тихим свистом, оставляя за собой шлейф искаженного воздуха. Артем инстинктивно рванулся в сторону, толкая Софию. Один сгусток пробил камень там, где секунду назад была его голова, оставив после себя не выбоину, а странное углубление, где камень словно тек, как воск, замедляясь до абсурда. Другой – чиркнул по плечу Софии. Она вскрикнула не от боли, а от внезапной, леденящей тяжести, охватившей руку. Движение замедлилось в десятки раз.

— Время-цемент! – крикнула София, с трудом отползая за груду камней. Ее лицо побелело. – Не дай попасть! Замедлят до смерти!

Артем прижался к холодной стене рядом с пляшущими тенями иконы "Сошествия во ад". Его разум лихорадочно работал. У него не было оружия. Только кулаки. Вера. И... семя Белого Древа в кармане. Оно жгло кожу сквозь ткань, как уголь. Стражи методично перезаряжали арбалеты, их шлемы с узкими щелями-глазницами сканировали темноту склепа. Они двигались без спешки, как палачи, знающие, что жертва не уйдет.

— Артем! Лампада! – позвала София, с трудом двигая окоченевшей рукой. – Живой Огонь! Он не подчиняется их законам!

Артем взглянул на лампаду, стоявшую у их ног на камнях. Ее пламя, их слитое время – вера Артема и последние искры Сада Софии – горело ровно, игнорируя леденящие потоки замедленного времени. Оно было крошечным, но неукротимым. Как сама их связь после крушения иллюзий.

"Вера сильнее шестеренок..."– пронеслось в голове Артема. Он не верил в абстрактное спасение. Он верил в Софию. В их общую борьбу. В необходимость посадить это проклятое семя. Вера как оружие. Как у Нео в "Матрице", когда он начал видеть код.

Он схватил лампаду. Стекло обожгло ладонь, но пламя не причинило боли – лишь волну теплой, живительной силы. Он шагнул из-за укрытия навстречу Стражам. Не как герой, а как живой факел отчаяния и решимости.

— Еретик! Целься! – скомандовал командир Стражей.

Сгустки замедленного времени полетели в него. Артем не уворачивался. Он поднял лампаду, как священник Чашу. Пламя вспыхнуло ярче. Сгустки, летящие к нему, встретили невидимый барьер. Они не остановились, но их движение стало заметным глазу. Темное стекло начало трескаться и рассыпаться на мертвые, серые хлопья, как пепел, прежде чем достигло Артема. Живой Огонь пожирал искусственное время!

— Невозможно! – прошипел командир, отступая на шаг. – Его время кончилось! Он должен быть пылью!

— Его ваше время кончилось! – крикнула София, сумевшая подняться. Глаза ее горели не прежним страхом, а яростью хищника, загнанного в угол. Она больше не Хранительница Сада. Она – Страж, вернувшийся в свой Град. И она знала его слабые места. – Его время – Вера! А вы давно забыли, что это такое! Вы поклоняетесь шестерням!

Она рванулась вперед, игнорируя тяжесть в руке. Не к Артему, а к ближайшему Стражу. Ее движение было резким, точным, как удар змеи. Она не стала бить по броне. Ее пальцы, тонкие и сильные, впились в щель под шлемом, туда, где должна была проходить трубка подачи воздуха или связи.

— Система жизнеобеспечения! – крикнула она Артему. – Уязвимость!

Страж замер, издавая хриплый, механический звук. София рванула что-то внутри. Раздался шипящий разрыв. Из-под шлема брызнула маслянистая жидкость. Страж рухнул на колени, дергаясь в конвульсиях.

Победа не была чистой. Она была жестокой, грязной, как и сама реальность Града. Как борьба Стругацких – не за абстрактное добро, а против конкретного зла.

Остальные двое Стражей открыли беспорядочную стрельбу. Склеп наполнился свистом сгустков времени и звоном рикошетов от камней. Артем двигался, прикрываясь светом лампады, чувствуя, как пламя поглощает атаки, но и само слабеет. Каждая нейтрализованная стрела отнимала кроху их слитого времени. Циферблат на шее Артема показывал 18:37:12. София, откатившись за обломки, тяжело дышала. Ее лицо покрылось потом, движения снова стали вязкими – эффект "цемента" не прошел полностью.

— Артем! Семя! – закричала она, перекрывая грохот. – Склеп! Разлом здесь! Энергия еще жива! Посади его! Сейчас!

Артем понял. Пока Стражи отвлечены, пока Живой Огонь еще держит щит... Он рванулся к месту, где когда-то посадил красное зерно. К трещине в стене, откуда лилась когда-то бархатная тьма, а теперь лишь слабо мерцали искры. Он выхватил холщовый мешочек, разорвал его. На ладони лежало Семя Белого Древа. Оно было холодным и тяжелым, как кусок льда, но внутри него пульсировал сдержанный, чистый свет.

— Нет! – взревел командир Стражей, поняв его замысел. Он навел арбалет не на Артема, а на Софию, прижатую к камням. – Отступи, еретик, или она умрет первой!

Артем замер. Глаза его встретились с глазами Софии. В них не было мольбы. Была тихая готовность. И приказ: Сажай!

Выбор. Опять выбор. Не между жизнью и смертью. Между верностью их союзу и миссией. Между спасением любимой и шансом спасти всех. Как у героев Стругацких на распутье.

«Настоящая близость... когда плечом к плечу встречают конец часов»...

Артем повернулся к разлому. И воткнул семя в холодный камень у самой трещины.

— Прости, София, – прошептал он.

Раздался выстрел. Сгусток времени полетел в Софию. Артем, не оборачиваясь, швырнул лампаду Живого Огня ей под ноги. Пламя взметнулось стеной, поглощая смертоносный сгусток. Но щит вокруг него исчез.

Командир Стражей выстрелил в спину Артему.

Боль была странной. Не острой, а тягучей и холодной, как будто его плоть и кости превращались в густой, неподвижный сироп. Он почувствовал, как замедляется его сердце. Дыхание. Мысли. Он видел, как медленно-медленно падает вниз, к камням разлома. Видел, как из трещины, куда он вложил семя, бьет ослепительно белый луч. Видел, как София, подхватив лампаду, с рычанием ярости и отчаяния бросается на командира Стражей, используя само пламя как оружие, прожигая его броню.

Потом его взгляд упал на икону "Сошествия во ад". Лик Христа казался живым. Глаза смотрели прямо на него. И в них была не укоризна, а... понимание? Солидарность?"И я сошел туда, куда страшно смотреть..." – пронеслось в затухающем сознании Артема.

Белый луч из разлома ударил в него. Не больно. Как обжигающе-ледяной душ. Он почувствовал, как замедление отступает под натиском этой чистой, дикой силы. Но вместе с холодом пришла жгучая боль в груди, где билось сердце, связанное с Софией через лампаду. Он услышал ее крик – не физический, а душевный, крик разрывающейся связи.

Семя Белого Древа прорастало. Оно пожирало его жизнь и жизнь Софии как топливо. Как предупреждала она. Плата за новую Лествицу. За шанс.

Артем, превозмогая ледяную слабость, поднял голову. Он увидел Софию. Она стояла над телом командира Стражей, чья броня дымилась от Живого Огня. Ее лицо было искажено нечеловеческой агонией. Она сжимала грудь, где должен был быть циферблат Сада. Из ее уст вырвался беззвучный крик. Белый луч из разлома бил и в нее, вытягивая силу.

Они были соединены – болью, жертвой, лучом прорастающего Древа. Настоящая близость в момент расплаты.

Оставшиеся Стражи, видя гибель командира и растущую из разлома ослепительную белую лозу, похожую на кость, покрытую светящимися рунами, в ужасе отступили. Их дисциплина рухнула. Они бросились к выходу.

Склеп наполнился грохотом и светом. Белая лоза росла с невероятной скоростью, оплетая стены, свод, пробивая камень. Она не была похожа на алую Лествицу. Она была холодной, совершенной, неумолимой. Древом Познания? Древом Жизни? Или новой ловушкой?

Артем пополз к Софии. Каждое движение давалось мучительно. Его Хронофон показывал 05:11:03, но это было неважно. Важно было дотянуться до нее. Она упала на колени, вся содрогаясь от боли, которую делили на двоих. Ее глаза встретили его взгляд. В них не было упрека. Была та же решимость, что и у него. И бесконечная усталость.

Он дотянулся. Их окровавленные руки сплелись на холодных камнях перед стремительно растущим Белым Древом. Лампада Живого Огня, почти угасшая, стояла рядом.

— Получилось... – прошептала София, и капли крови выступили у нее на губах. – Лествица... растет... Но какая... цена...

— Настоящая... цена... – с трудом выговорил Артем. Боль была всепоглощающей, выжигающей душу. Он видел, как тела убитых Стражей начинали стремительно ржаветь и рассыпаться, словно их искусственное время ускорилось в тысячи раз под воздействием Белого Древа. Ржавчина поползла по их броне, превращая металл в прах за секунды. Символ тленности системы. – Мы... вместе... София... До... конца... часов...

Белое Древо ударило побегом в свод склепа. Каменные плиты с грохотом обрушились вниз, открывая клочок грязно-серого неба Града. По стволу Древа, как по живой лестнице, уже карабкались вверх какие-то тени – не Стражи, а жалкие, изможденные фигурки людей из соседних трущоб, почуявших освобождение? Или новую опасность?

Победа? Или только начало новой, более страшной главы? Артем не знал. Он знал только боль в груди, холодную руку Софии в своей и тиканье Хронофона, отсчитывающего их последние, украденные у гибели часы. Они заплатили кровью за семя. Теперь предстояло узнать, что вырастет.

Пламя Времени Изначального, вырвавшееся из соединенных ладоней Артема и Софии, ударило в надвигающуюся тьму. Оно не было чистым светом Сада, каким помнил Артем. Оно пылало яростным багрянцем борьбы, прорезанным жилами усталого серебра – отблеском умирающего мира Софии. Стражи Сна, эти слепые антитела распадающихся иллюзий, завизжали нечеловеческим скрежетом. Их тенеподобные формы не горели, а рассасывались, как чернильные кляксы в воде, поглощаясь хаосом, который они же и несли.

Артем чувствовал, как каждая искра пламени – это капля жизни Сада, отмерянная циферблатом на запястье Софии. Он видел, как цифры на нем скачут вниз: 30%... 25%... 20%... Больше не было проекции бесстрашной спасительницы. Перед ним, точнее, плечом к плечу с ним, сражалась хрупкая женщина с запавшими глазами и стиснутыми зубами, чье дыхание сбивалось от усилия и страха. Ее сила была отчаянной, заемной, купленной ценой ее убежища.

— Держись! – крикнул Артем, не в богиню, а в бойца. Его собственная вера, сконцентрированная в погасшей лампаде, которую он сжимал как последний щит, была теперь осознанной солидарностью. Он защищал не мечту, а её. Реальную. Несовершенную. Такую же загнанную в угол, как он сам.

Последний взрыв пламени рассеял остатки Стражей. Но победа была пирровой. С последним вздохом пламени погас и Сад. Небо, уже не бархатно-звездное, а грязно-серое, рухнуло вниз обломками теней. Земля под ногами перестала быть землей, став зыбкой, безвкусной субстанцией распадающегося сна. Циферблат на запястье Софии замер на жуткой отметке: 0%. Он не погас, а потускнел, став холодным, мертвым металлом.

София пошатнулась. Артем успел подхватить ее. Она была легкой, почти невесомой, но вес ее отчаяния давил на него сильнее гранитных плит Града. Она подняла на него глаза – без прежнего сияния, но с новой, жуткой ясностью обреченности.

— Теперь у меня нет дома, Артем, – прошептала она, и голос ее был хриплым, как скрип несмазанных шестеренок. – Только ты. И эта... пустота.

Она не просила прощения за обман. Не оправдывалась. Просто констатировала факт их новой, страшной реальности. Проекция спасительного рая рассеялась окончательно. Остались двое у разбитого корыта мироздания.

Артем не стал говорить пустых утешений. Он крепче обнял ее, чувствуя дрожь в ее плечах. Вдруг сквозь зыбкую пелену умирающего сна проступил призрачный вид. Не Град Обреченный в его привычной, давящей серости, а нечто иное. Гигантские структуры, похожие на футуристические соборы, сплетенные из бесчисленных циферблатов, светящихся холодным, бездушным светом. У их подножия копошились крошечные фигурки людей. Тонкие, почти невидимые нити тянулись от их шей к гигантским часам-башням, откуда в ответ капало мутное, замедленное время в их персональные Хронофоны.

— Смотри, – хрипло сказала София, указывая на башни. Над их шпилями, вместо крестов, сияли сложные геральдические символы – шестерни, обвитые стилизованными терновыми венцами. – Их храмы. Их "Божий порядок". Часовые Владыки... Они не просто тираны. Они жрецы новой технократической религии.

Артем всмотрелся. У подножия башен, в рядах стражей в модернизированных доспехах, смешавших средневековую броню с полированным металлом, он узнал лица. Не бесчувственных роботов, а людей. С ожесточенными, фанатичными глазами. Среди них мелькнуло знакомое лицо – сосед по келье, Петр, некогда шептавший крамольные стихи Стругацких о свободе.

— Он... он теперь служит им? – пробормотал Артем, потрясенный.

— Система не только угнетает, – горько ответила София. – Она развращает и ассимилирует. Самые рьяные палачи – бывшие бунтари, продавшие время своей свободы за мнимый комфорт и безопасность под сенью шестеренок. Как в твоем... Граде Обреченном. Они называют Хронофон на шее – "крестом нашего века". Символом жертвенности во имя стабильности.

Артем почувствовал холодную яростьчистую и осознанную, как у Руматы Эсторского, столкнувшегося с чудовищной машиной лжи.

— Но крест не должен убивать, София, – сказал он тихо, но с железной убежденностью. – Он воскрешает. Или его нет смысла нести.

Трещина-разлом, через которую они наблюдали за Градом, вдруг заколебалась и стала расширяться. Не ввысь, к несуществующим звездам, а вниз. Вглубь. Туда, где в мрачных недрах копошился сам механизм системы, где, возможно, билось сердце Часовых Владык. Алые ветви Лествицы, уцелевшие после битвы, повернулись, как стрелки гигантского компаса, указывая в эту бездну.

— Она ведет... вниз? – удивилась София, цепляясь за Артема.

— Не вниз, – понял Артем. В его сознании всплыл образ из старинного Часослова – Христос, сокрушающий врата ада. Сошествие во ад. Кенозис. Уничижение ради спасения. – Она ведет в самое сердце тюрьмы.Чтобы спасти Сад... чтобы спасти тебя... мне нужно не бежать. Мне нужно вернуться. В Град.

София отпрянула, ужаснувшись.

— Ты с ума сошел?! Ты снова идешь в клетку? Добровольно? Они тебя сожрут! Твоя лампада погасла, но они найдут способ продлить твои муки!

Артем взял ее лицо в руки. Он смотрел не на идеал, а на израненную реальность – на морщинки страха у глаз, на пересохшие губы.

— Проекции рассеялись, София, – сказал он твердо. – Я видел твой страх. Твою привязанность к Саду. Твою боль. И я видел ложь Града. Его развращающую суть. Теперь я знаю, за что борюсь. Не за абстрактную свободу. За тебя. За шанс разрушить эту машину, пожирающую души. Я иду к людям. Не как узник, а как... сапер. В самое пекло.

Он подошел к корням Лествицы. Один из алых побегов, истончившийся, но все еще живой, обвил его запястье. Он почувствовал легкий укол. На его шее, на месте давно снятого Хронофона, материализовался новый циферблат. Простой, железный, без украшений. Цифры на нем зажглись: 24:00:00. И начали неумолимо отсчитывать секунды.

— Двадцать четыре часа, – прошелестел голос, похожий на скрежет шестерен, раздавшийся из разлома. – Срок твоего служения Системе. Исполни волю Владык – и получишь жизнь. Откажешься – обращен в пыль. Выбор за тобой, Артемий Петров. Добро пожаловать... домой.

София застыла, глядя на циферблат – символ новой, добровольной кабалы. В ее глазах читалось отчаяние, но и... странное понимание. Она подошла, взяла его руку. Ее пальцы нащупали под грубой тканью его рубахи холодок мертвого циферблата Сада на ее собственном запястье.

— Тогда... тогда нам нужен союз, – сказала она тихо. – Не во сне. Здесь. В самой пасти зверя. Настоящий.

Они спустились по Лествице вниз, в зловонное подземелье заброшенной церкви Св. Параскевы – ту самую, где он посадил красное зерно. Склеп был еще мрачнее, чем прежде. В углу, под слоем пыли и паутины, угадывался очерк полуразрушенного каменного алтаря. София подвела Артема к нему.

— Здесь, – сказала она, и в голосе ее прозвучала не мольба, а решимость. – Перед лицом Того, Кто сошел во ад. Без проекций. Без иллюзий. Только правда.

Она опустилась на колени перед алтарем. Артем последовал ее примеру. Не было священника. Не было венцов. Только трещины в камне да тени, пляшущие от их единой лампады Живого Огня, которую София зажгла от последней искры Сада, слив ее с верой Артема.

— Исповедуйся, – попросила София, глядя не на алтарь, а в глаза Артему. – Не перед Богом. Передо мной. Какой я была для тебя сначала? Проекцией? Спасительницей?

Артем глубоко вздохнул. Правда резала, как стекло.

— Да. Ты была... выходом. Ангелом из сна. Я влюбился не в тебя. В спасение. В свободу от страха. В иллюзию.

— А теперь?

— Теперь... – он посмотрел на ее бледное лицо, на мертвый циферблат на ее запястье, на тень усталости вокруг глаз, – теперь ты София. Которая боится. Которая потеряла дом. Которая связана со мной не волшебством, а общей бедой. Которая сильнее, чем та ангельская проекция, потому что борется вопреки страху. Я люблю тебя. Эту. Несовершенную. Настоящую.

София кивнула. В ее глазах блеснули слезы, но она смахнула их.

— Моя очередь. Я послала тебе журавля. Красное зерно. Я впустила тебя в свой сон. Не из любви, Артем. Из отчаяния. Сад умирал. Мне нужен был... носитель. Источник веры, который я могла бы использовать. Я использовала тебя. Твою надежду. Твою проекцию на меня. Я не ангел. Я расчетливая садовница, пытавшаяся спасти свой умирающий сад любой ценой.

Артем не отшатнулся. На его губах даже тронулась горькая усмешка.

— И что из того? – спросил он. – Разве добро, рожденное из нужды, перестает быть добром? Ты дала мне нечто большее, чем знала сама. Ты дала мне... пробуждение. От слепоты. И теперь я здесь. С тобой. По своему выбору.

Он поднял руку с новым Хронофоном. Она подняла руку с мертвым циферблатом Сада. Без слов, в унисон, они ударили ими о каменный выступ алтаря. Железный Хронофон треснул. Мертвый циферблат Сада рассыпался. Остатки времени – его жалкие 24 часа и ее последние крохи Времени Изначального – слились в единый вихрь света и устремились в их общую лампаду. Пламя в ней вспыхнуло не ярко, а устойчиво, как костер путников в степи. Не вечное. Но их.

— Вот наш союз, – сказала София, касаясь теплого стекла лампады. – Не в вечности. Во времени. В нашем общем, украденном у гибели времени. Близость не когда двое смотрят в одну вечность. А когда плечом к плечу встречают конец часов.

Гулкий удар сорвал ржавую дверь склепа с петель. В проеме, заливая мрак мерцанием фонарей на шлемах, стояли Стражи Владык. Не ангелоподобные призраки, а грубая, хорошо вооруженная реальность системы. Стальные перчатки сжимали оружие, похожее на арбалеты, но стреляющее сгустками замедляющего времени.

— Артемий Петров. Предатель и еретик. И его сообщница. По приказу Часовых Владык вы подлежите немедленной нейтрализации, – раздался механический голос командора.

Артем и София встали. Медленно. Спиной к спине. Лампада Живого Огня стояла у их ног на камнях, ее пламя ровно горело в такт их дыханию. Артем почувствовал в кармане грубый холщовый мешочек – София сунула его ему перед спуском. Внутри что-то маленькое и твердое. Семя Белого Древа, шепнула она. Последнее. Из сердца Сада. Для новой Лествицы. Но его посадка в Граду, возможно, убьет ее окончательно. Выбор еще впереди.

Сейчас же был только бой. И каменная стена за их спинами, где трещины и тени, отброшенные пламенем лампады, сложились в икону "Сошествия во ад". Христос в сияющих одеждах протягивал руки к скованным теням в бездне. Артем встретил взгляд командора.

— Нейтрализуйте, – бросил он вызов, поднимая кулаки, пустые, но полные решимости. София рядом с ним приняла стойку, ее глаза горели тем же яростным светом, что и пламя у их ног. Настоящая близость. Настоящий бой. Настоящее время – здесь и сейчас. До последнего тика.

Свидание в Саду

В ту ночь сон пришел быстрее. Артема вырвало из кельи в Сад. Воздух дрожал от звона невидимых колоколов и пения птиц, чьи перья переливались, как витражи. София ждала у ручья. На ней было простое платье цвета заката, а в руках — глиняная чаша с чистой водой.

— Они тебя ищут, Артем, — сказала она, и в глазах читалась тревога, глубокая, как пропасть между мирами. — В Граде твои часы почти на нуле. А в Саду... — Она коснулась его груди. Под кожей пульсировало что-то теплое, не циферблат, а живой огонек. — Здесь время — это дар. Не счет.

Он рассказал ей о красном зерне. О Стражах. О Лествице. Ее пальцы сжали его руку.

— Стражи Сна... они хуже дозорных Града. Они поедают само время сновидений, оставляя лишь пустоту. Как в «Матрице», где людей держали в капсулах, отбирая жизнь. Твой сон, наша связь — угроза для них. Это каксвидание во сне, которое не должно прерваться.

Внезапно Сад задрожал. Небо потемнело, окрасившись в багровые тона. Яблони начали вянуть с пугающей скоростью. С воем налетел ветер, несущий запах машинного масла и гари.

— Они здесь! — крикнула София. — Просыпайся, Артем! Неси зерно! Помни — вера твоя сильнее их шестеренок! Молись!

Ее голос оборвался. Артем проснулся в поту. Лампада мигала, предсмертно. 00:00:47. За дверью кельи слышался мерный, металлический скрежет множества крыльев.

Лествица из Алых Ветвей

Склеп церкви Св. Параскевы пах сыростью, страхом и святостью. Артем бежал, спотыкаясь о кости предков, сжимая в потной ладони красное зерно. За спиной — три Стража. Их лица-циферблаты светились в темноте адским зеленым светом, отсчитывая: 00:00:15... 00:00:14...

— Прекрати тратить время эгоистично!— гремел их хор. — Сон — роскошь для обеспеченных временем! Ты — банкрот!

Артем упал на колени перед разломом— трещиной в стене склепа, из которой лился не свет, а густая, бархатистая тьма, усыпанная мерцающими точками, как звездами. Он вдавил зерно в холодный камень на краю трещины, как в красную таблетку из "Матрицы", обещавшую пробуждение.

— Господи, помилуй! — выдохнул он, не молитву-формулу, а крик отчаяния и веры, как кричал в пустоту герой Стругацких, понимая невозможность Рая без Бога.

Зерно вспыхнуло. Алый росток выстрелил вверх с нечеловеческой скоростью, впиваясь в камень свода. Он ветвился, образуя не лестницу, а древо с пылающей листвой. Ветви складывались в ступени, уходящие вглубь трещины, к звездам.

Стражи настигли его. Ледяные когти впились в плечи. Циферблаты показывали: 00:00:01.

Артем шагнул на первую алую ступень.

— Я иду к ней. К настоящему времени. К вечности.

Лампада в его нагрудном кармане погасла.

Циферблаты Стражей замерли на 00:00:00.

Но Лествица горела.

А вверху, среди звезд, ждала София.

Свидание только начиналось.

Когда Страж испарился, как дым от погасшей свечи, Артем подполз к сундуку. Под донышком, рядом с потрепанным «Часословом» — единственной неконфискованной книгой — лежал красный шелковый конверт. Не из Града. Его принес во сне белый бумажный журавлик, подобный тем, что защищали Сяоюнь в ее сновидении. Внутри — не лекарство и не оружие. Зерно. Алого, как кровь, цвета. И записка, выжженная на куске бересты огненными буквами:

«Посади в разломе. Вырастит Лествицу. Ведет в Сад. Но берегись Стражей Сна. Их время — твоя смерть».

Лествица. Как та, что видел Иаков. Путь к Софии. К настоящему времени — вечному, неиссякаемому. Но разлом... Он знал где. Склеп под заброшенной церковью Св. Параскевы.Там, в подземелье, стены мироздания были тонки. Туда же стягивались и Стражи, чувствуя угрозу для своей механической утопии.

Глава первая. Хронофон

Комната Артема была кельей в мире, лишенном милосердия. Каменные стены, икона Николы Угодника в углу, трещащая лампада с маслом, чей уровень неумолимо падал — его личный Хронофон Божий. Каждая капля масла — час земной жизни, подаренной при крещении. Когда фитиль угаснет, умрет и он. Вне этой комнаты — Град Обреченный: мир, где время стало валютой, верой и приговором. Где «часовые» — ангелоподобные Стражи с циферблатами вместо лиц — выслеживали тех, кто осмелился тратить время на любовь.

Но Артем не выходил. Уже триста семьдесят циклов лампады. Потому что здесь, во сне, он встречал ее.

глава 2 .Разлом

Его разбудил не звон колокола, а холод лезвия у виска. Над кроватью витал Страж. Его крылья, сплетенные из шестеренок и тусклого золота, отбрасывали мерцающие тени на лик Николы. Цифры на лице-циферблате отсчитывали: 00:07:32.

— Артемий Петров, сын Димитрия. Голос Стража звучал как скрежет замкового механизма. — Твой ресурс опустился ниже десяти часов. Явь требует твоего присутствия для пополнения. Отказ карается мгновенным списанием.

Артем не шелохнулся. Глаза уперлись в потолок, где трещина в штукатурке складывалась в профиль девушки. София. Она явилась ему неделю назад во сне, не в Граде, а в Саду Нездешнем — оазисе цветущих яблонь и тихих ручьев, где время текло иначе. Она говорила о звездах, которых не было в небе Града, смеялась тихо, а ее пальцы, касаясь его ладони, оставляли тепло, противостоящее холоду реальности .

— Я не пойду, — прошепелявил Артем. Горло пересохло. — Я жду сон.

Циферблат Стража дернулся. 00:07:01.

— Сон — иллюзия. Расходуемый без пользы ресурс.Ты нарушаешь Кодекс Времени, статью 7: «Запрет на непродуктивное существование».

— Продуктивное? — Артем усмехнулся, глядя на тень Софии. — Копать руду для башен Часовых Владык? Молиться на их циферблаты? Выживать, а не жить? Это и есть ваша реальность? Как в Арканаре у Стругацких, где гниет сама суть человека!

Страж замер. Шестеренки в крыльях жужжали громче. В глазах Артема горел бунт, знакомый и опасный — как у Руматы Эсторского, который тоже не мог смириться с правилами бесчеловечной игры.