Мои российские впечатления. Английский автомобилист об участии в гонке Санкт-Петербург – Москва 1908 года. Часть 1
Предлагаю вашему вниманию статью моего коллеги Вячеслава К.
Чарльз Джарротт (Charles Jarrott) - английский автогонщик и предприниматель, пионер автомобилизма. В России по масштабу деятельности его можно сравнить с Андреем Платоновичем Нагелем, известнейшим автомобилистом, редактором и издателем журналов «Автомобиль», «Двигатель», «Аэро и автомобильная жизнь».
В 1908 году Джарротт участвовал в гонке Санкт-Петербург – Москва и позже поделился с читателями своими впечатлениями от нее на страницах журнала The Autocar.
Немного подробнее о Чарльзе Джарротте. Родился в Лондоне в 1877 году в семье кузнеца, у него было три старших сестры. В 1896 году научился управлять автомобилем. 1897 год - секретарь Автомобильного клуба (Motor Car Club).
Чарльз Джарротт принимал участие во многих авто- и мотогонках как в Британии, так и за рубежом. Его самые известные достижения:
1901 год – десятое место в гонке Париж – Берлин;
1902 год – победа в Арденнах на Panhard-Levassor;
23 августа 1902 года на Panhard-Levassor установил новый мировой рекорд скорости 127,659 км/час (неофициальный).
1903 год – третий в классе больших автомобилей Париж – Мадрид, участие в гонке на кубок Гордона Беннетта;
1904 год – двенадцатый в кубке Гордона Беннетта на Wolseley.
Свою предпринимательскую деятельность начал в 1899 году, основав English De Dion-Bouton Company. 1900 год – партнерство в English Panhard Levassor Motor Co.. В 1902 году вместе с Уильямом Леттсом основал Charles Jarrott & Letts, Ltd. (имя Letts добавилось в название в 1904 году), с представительством для автомобилей De Dietrich и Napier, также продавал Oldsmobile и Crossley.
Среди его многочисленных званий:
председатель Автомобильного клуба (1915-18 гг.); основатель Королевского аэроклуба (Royal AeroClub); один из основателей Общества производителей и продавцов автомобилей (Society of Motor Manufactures and Traders, S.M.M.T.), Автомобильной ассоциации (A. A.), Лондонского автосалона (Olympia Motor Show).
Как сообщается, Чарльз Джарротт объездил все страны Европы, Америки и Южной Африки. Публиковался в журналах The Autocar, The Automotor Journal, The Motor. В 1906 году появилась его книга «Десять лет автомобилей и автомобильных гонок», которая выдержала несколько изданий.
Итак, русский перевод его статьи об участии в гонке 1908 года Санкт-Петербург – Москва.
Мои российские впечатления
Все это произошло однажды вечером после ужина в Автомобильном клубе, когда меня представили г-ну Т. Э. Стивенсу, российскому управляющему Dunlop Tyre Co., проживавшему, находясь дома, в Москве. Говоря о России и ее дорогах, он дал мне длинное описание гонки 1907 года из Москвы в Санкт-Петербург, которую выиграл Дюрэ на автомобиле De Dietrich. Мой вопрос о характере российских дорог был встречен ответом, что они не очень хороши, но что Дюрэ проезжал в среднем сорок пять миль в час между двумя великими русскими городами, и поэтому дорога не могла быть особенно плохой.
Во время разговора я внезапно решил, что хотел бы посетить Россию и увидеть страну, в которой произошло так много захватывающих событий, и почти прежде, чем понял, что делаю, я передал свою заявку г-ну Стивенсу на гонку, которая должна была состояться в 1908 году.
Чтобы сохранить равновесие между Санкт-Петербургским автомобиль-клубом и Московским клубом автомобилистов, гонка в этом году была организована в противоположном направлении, чем в прошлом году, а именно из Санкт-Петербурга в Москву — на расстояние 645 верст. Стивенс сказал мне с мрачной серьезностью, не оставляющей никаких сомнений, что дорога будет совершенно свободна, потому что для этой цели будут направлены казаки, а они обычно очень тщательно выполняют свою работу.
В одной или двух дальних поездках, включая мой Лендс-Энд и обратный пробег, а также мой пробег в Монте-Карло в этом году, моим спутником был мистер Чарльз Пиннок, старый друг и настоящий спортсмен, который обожает дальние поездки и чья страсть к автомобильным делам может сравниться только с его популярностью в Сити; и поэтому, когда Ч. П. услышал, что я отправляюсь в Россию, оставалось только одно: чтобы он сопровождал меня.
Следующим возникшим вопросом был автомобиль, который я должен взять, и в конце концов я получил разрешение г-д де Дитрих использовать автомобиль, который они предоставили в мое распоряжение для побития рекордов в Бруклендсе.
Между ноябрем, когда я зарегистрировался на гонку, и апрелем, когда начал к ней готовиться, я слышал множество разнообразных историй о состоянии российских дорог, и в частности об ужасном состоянии дороги между Санкт-Петербургом и Москвой. Однако Grand Prix De Dietrich 1907 года, на котором я ездил в Бруклендсе, подвергся столь суровому испытанию, что я был совершенно уверен, что он выдержит и безопасно преодолеет любую дорогу, какой бы плохой она ни была.
Настройка гоночного автомобиля — интересное дело при любых обстоятельствах, и после понижения передачи и внесения других необходимых изменений для дороги мой автомобиль был отправлен на Tosno (британский грузовой пароход – прим. пер.) из Халла в Санкт-Петербург в субботу, 23 мая, под руководством моего механика, молодого Брея, который сопровождал меня на протяжении всей гонки.
В девять часов утра следующей среды (27 мая) на вокзале Чаринг-Кросс собралась небольшая заинтересованная толпа, чтобы пожелать bon voyage (счастливого пути – прим. пер.) Ч. П. и мне в нашем долгом путешествии в российскую столицу, и наименее воодушевляющее замечание, которое я услышал, когда мы выезжали со станции, было от Ч. П., который сказал, что, по его мнению, мы были бы очень рады снова увидеть вокзал Чаринг-Кросс — слова, замечательные по своей точности.
Без происшествий до Дувра, славный день, совершенно спокойное пересечение, и почти прежде, чем мы поняли, что должным образом тронулись в путь, мы оказались в Остенде и в поезде, направляющемся к русской границе.
В тот же вечер мы пересекли бельгийскую границу с Германией, и в поезде произошел еще один забавный инцидент, связанный с таможенниками. Группа французов, которые направлялись в Санкт-Петербург на судоходную конференцию, достала колоду карт после ужина и начала играть, и продолжила играть после того, как достигла границы. В поезде был произведен досмотр багажа, и, проходя через вагон-ресторан, один из немецких таможенников внезапно обнаружил, что карты, которыми играли наши французские друзья, не были обложены пошлиной, а поскольку карты в Германии облагаются пошлиной, игрокам немедленно предложили заплатить правительству 50 пфеннигов, и на эту сумму была торжественно выдана квитанция.
В Берлин прибыли ранним утром, и в течение всего дня единственное, что нас поразило, — это безупречная чистота немецкой униформы. Каждый смотритель станции и солдат, казалось, были одеты в новую униформу, и мы потратили некоторое время на сложные расчеты относительно того, во сколько она обходится германской нации в год.
Наше прибытие в Россию
В семь часов вечера того же дня мы достигли русской границы, и сразу же весь облик страны изменился. Когда мы приблизились к станции Вирбаллен, первое, что бросилось нам в глаза, была сильная русская военная охрана, и когда мы подъехали к платформе, то увидели, что она заполнена военными, все из которых, казалось, были хорошо вооружены огнестрельным оружием, солдаты несли винтовки со штыками. Здесь у нас забрали паспорта и провели в огромную комнату ожидания, где их проверяли. Могу сказать, что перед отъездом мы раздобыли паспорта, надлежащим образом viséd (завизированные – прим. пер.) российским консулом в Лондоне — в соответствии с правилами — и только прибыв в Россию, поняли, какой важной частью личного имущества является паспорт. Мы обнаружили, что без паспорта в страну никого не пускают, и что по прибытии в любой город паспорт должен быть предъявлен до того, как можно будет разместиться в любой гостинице, и что без него вам не разрешается жить ни в одной гостинице, и также не разрешается пересекать границу без запроса. Система проверки и изучения паспортов настолько совершенна, что в это можно поверить, только испытав это на себе, и с некоторым чувством облегчения мы получили обратно наши драгоценные документы, осмотрели багаж и смогли свободно занять свои места в поезде, в котором нам предстояло завершить последнюю часть путешествия.
Пока я ждал, получился один сюрприз: к моему багажу подошли четверо служащих и наклеили на него этикетки, пропустив его дальше без проверки, и я уже собирался отнести его к поезду, когда меня остановили и спросили мое имя. Затем выяснилось, что меня приняли за важного дипломата, который ехал в поезде. К моему огорчению и печали, этикетки с моего багажа были сорваны, и мне пришлось идти вместе с остальными.
Мы с большим интересом ожидали разнообразных блюд в поезде, поскольку, проезжая через каждую страну, нам подавали блюда этой страны. Поэтому на обед в последний день нашего путешествия мы впервые попробовали водку, и оба пришли к выводу, что она совсем неплоха, но наше мнение о русском чае, подаваемом в стеклянном стакане с лимоном, было неблагоприятным.
В два часа дня мы увидели позолоченные купола и шпили Санкт-Петербурга, и наши неприятности действительно начались. Как не раз говорил мне Ч. П., мы не собирались в страну, где могли хоть немного понимать язык или хотя бы читать буквы каждого слова. Русский язык был для нас незнакомым языком, а русские буквы в моем представлении напоминали смесь геометрических задач с примесью стенографии Питмана.
В Санкт-Петербурге
Прибыв на вокзал в Санкт-Петербурге, мы обнаружили, что наши опасения были обоснованы. Нам удалось погрузить багаж на вокзальный омнибус гостиницы Hotel d’Europe — великолепнейшее транспортное средство, оснащенное пневматическими шинами и, что самое роскошное, съемными ободами Dunlop — и нас окружила армия извозчиков, одетых в самые необычные стеганые пальто и бобровые шапки, кричавших на нас на незнакомом русском языке. Не имея ни малейшего представления о том, где на самом деле находится гостиница, мы решили, что лучше всего будет сесть в один из экипажей и довериться удаче. Транспортное средство по форме напоминало маленькую открытую «викторию» (victoria - легкий двухместный экипаж – прим. пер.), но размером было скорее с «кресло для ванны» (bath chair - легкая коляска для одного человека со складным верхом, в основном для инвалидов - прим. пер.), и места для нас двоих определенно не хватало, но мы втиснулись. Инструкции извозчику, “Hotel d’Europe“, не встретили никакого отклика, и только когда один из наших друзей в поезде подошел и сказал “Europeeska“, наш возница имел хотя бы смутное представление о том, куда мы хотим отправиться.
Наем экипажа в России важное дело — в начале каждой поездки необходимо заключать сделку. Например, вы даете указание извозчику ехать в определенное место, и он вслед за этим, вероятно, попросит три рубля — что равно примерно 6 шиллингам 6 пенсам. После долгих разговоров — с нашей стороны это всегда принимало форму жестикуляции — он обычно совершает поездку примерно за 75 копеек — около 1 шиллинга 7 пенсов. По моему опыту, с меня, как иностранца, каждый раз пытались взять плату в четыре раза больше, и одним из первых, что я стремился усвоить в русском языке, были определенные слова, которые сами по себе несут в себе гораздо больше смысла, чем множество предложений.
Hotel d’Europe в Санкт-Петербурге, я полагаю, является лучшем отелем там, и он, безусловно, современен во всех отношениях. Именно там мы встретили по прибытии г-на Стивенса, который приехал из Москвы, чтобы завершить официальные приготовления в Санкт-Петербурге перед гонкой, и отправлялся тем вечером на медленном поезде в Москву, давая указания на всех станциях по маршруту относительно контроля в связи с гонкой, которая должна была состояться в понедельник ночью.
Затем появился Брей, благополучно прибывший после морской поездки с автомобилем, но он сообщил, что из-за формальностей автомобиль не был растаможен и будет освобожден только на следующий день (в субботу).
Вечером мы проводили Стивенса в Москву, а на следующее утро отправились в доки (три четверти часа езды), чтобы забрать автомобиль. С помощью г-д Герхарда и Хея (грузоотправителей) это в конечном итоге было сделано, и в пять часов вечера мы были в гараже Санкт-Петербургского клуба, чтобы проверить, все ли готово к гонке. Там я имел удовольствие встретиться с г-ном Людвигом Нобелем, известным своим взрывчатым веществом, и председателем технического комитета Санкт-Петербургского автомобиль-клуба.
Я не могу выразить словами, насколько я обязан г-ну Нобелю за его доброту и внимание ко мне во время моего пребывания в Санкт-Петербурге. Предоставив свой собственный гараж в мое распоряжение, он сделал все возможное, чтобы помочь мне подготовить машину к гонке. В Санкт-Петербурге он в основном отвечал за все приготовления — которые были замечательны своей полнотой.
Вечером по прибытии он навестил нас на своем Charron (марка французского автомобиля – прим. пер.) и настоял на том, что после трехдневного путешествия нам необходимо отведать то, что он назвал действительно хорошим ужином в одном из ресторанов, расположенных на островах Невы, и, не желая прекращать наши впечатления, мы отправились в путь.
Нобель как хозяин был несравненен, и когда в поздний час мы покинули ресторан, у нас было чув-ство, что мы роскошно поужинали. Это была странная поездка обратно в город тем вечером — про-било 10 часов, и заходящее на западе солнце бросало красноватый отблеск на позолоченные купола и текущую реку, и когда в полумраке сумерек Нобель снова высадил нас у гостиницы, казалось невероятным, что ночь уже давно наступила и через час или около того начнется еще один день.
Первоначально предполагалось, что Ч. П. должен был сопровождать меня в машине во время гонки, но в последний момент он очень великодушно отказался, полагая, что будет гораздо больше шансов на победу, если меня будет сопровождать Брей — который помогал мне настраивать машину в Бруклендсе. Поэтому было решено, что он должен взять наш багаж и отправиться в Москву поездом в 11 часов вечера в субботу, чтобы быть в Москве в понедельник и увидеть финиш гонки. Могу пояснить, что поезда в России ходят нечасто — один скорый поезд в день — это редкость, а в среднем это один экспресс каждые три дня.
Случайности во время поездки
После того, как мы закончили всю нашу работу в субботу и сделали все приготовления, было уже очень поздно, и г-ну Нобелю пришлось ехать как можно быстрее, чтобы вернуться в отель вовремя,
чтобы Ч. П. мог забрать багаж, получить свой паспорт и сесть на 11-часовой поезд в Москву. Прибыв в отель, мы быстро погрузили багаж в машину, Ч. П. взял свой паспорт, и мы помчались на вокзал — Нобель заметил, что нам будет очень трудно успеть на поезд. Я никогда не забуду огромную толпу на этой станции — название которой я не могу назвать. Проезд по российским железным дорогам дешев, и, по-видимому, все путешествуют. Мне показалось, что в тот субботний вечер на том или ином поезде ехали тысячи людей. Следующее, что я помню, — это то, что меня оставили на вокзале с моими двумя чемоданами, и я увидел Нобеля с багажом Ч. П., которому помогал сам Ч. П., пробирающегося сквозь толпу к поезду. Пятнадцать минут спустя он вернулся, запыхавшийся, но торжествующий, в последний момент затолкнув в поезд Пиннока и его два чемодана. Я был встревожен, потому что мой багаж не уехал, и задавался вопросом, что будет со мной, когда приеду в Москву без какой-либо смены одежды, но единственным утешением, которое получил от Нобеля, было то, что я должен быть очень благодарен, что Ч. П. вообще успел на поезд.
На машину, и мы снова поехали обратно через Санкт-Петербург по неровным мощеным дорогам — на которых, казалось бы, ни одна машина не может продержаться долго — и в конце концов прибыли в большой комплекс строений, который окружает рабочих Нобеля, и в котором находятся собственные покои г-на Людвига Нобеля. Комплекс сам по себе является небольшим городом, с железными воротами и караульным, и, очевидно, построен с несколько более широкой целью, чем просто быть местом проживания.
Подготовка к гонке Санкт-Петербург - Москва
В следующее воскресенье утром все автомобили должны были явиться в Царскую конногвардейскую школу верховой езды (Конногвардейский манеж – прим. пер.) на Исаакиевской площади, недалеко от большого Исаакиевского собора, и, проследовав туда в 10 часов, я обнаружил водителей других автомобилей, собранных для проверки техническим комитетом Санкт-Петербургского клуба, чтобы увидеть, соблюдены ли правила, касающиеся конструкции и классификации.
Сцена в школе верховой езды в то воскресное утро была в основном примечательна тем, как различные водители покидали здание.
Получив разрешение на выезд, каждый или почти каждый водитель бросался к своей машине, заводил двигатель и мчался к выезду. Так как проезд был довольно узким, за раз выезжала только одна машина, и через несколько секунд все здание наполнилось густым сине-черным дымом, гуще любого лондонского тумана, и посреди этого ревели и дрожали двадцать гоночных двигателей, и происходи- ли удары и встречные столкновения. Если бы все здание было охвачено огнем, борьба не могла бы быть хуже, и, предоставив свою машину ее судьбе, я выскользнул на открытый воздух и наблюдал за происходящим из более безопасных пределов площади, где находилась школа - и был поражен.
День, предшествующий большой гонке, всегда кажется мне немного утомительным. Все должно быть обдумано, каждая случайность учтена и каждая регулировка проверена, а затем в конце остается ожидание до самого старта.
Это было назначено на 1.30 ночи следующего понедельника. Я могу здесь объяснить, что в это время года в Санкт-Петербурге никогда не бывает по-настоящему темно. Фонари не нужны, и почти сразу после самого темного часа снова становится светло очень быстро.
В 5.30 в воскресенье днем я ошибочно решил, что мне следует немного поспать, и лег с этой целью. Непросто ложиться спать среди бела дня, и еще труднее, когда день ярко-солнечный и жаркий, и, что бы я ни делал, крики извозчиков и грохот проезжающих машин проникали в мою комнату, и после пяти долгих часов бессонницы я сдался и встал на поздний ужин в 10 часов. Известный петербургский автомобилист и член Санкт-Петербургского автомобиль-клуба в лице г-на Гарольда Торнтона был в гостинице, чтобы провести меня сначала в гараж, а оттуда на старт. Это был захватывающий опыт — пересечь город в тусклых сумерках. Уличные фонари не горели, и у нас не было фар на машине, а мой De Dietrich не был предназначен для езды по городу; поэтому мы избегали опасности много и разнообразно.
Русские дороги
И теперь пару слов о дорогах. Я был несколько удивлен по прибытии в Санкт-Петербург, обнаружив, что все улицы вымощены булыжником, и вымощены очень плохо. Конечно, по Невскому проспекту — главной улице, я полагаю, в городе — есть две узкие полоски деревянной мостовой, но большинство улиц pavé (вымощены – прим. пер.) ужасно грубо, с огромными ямами во многих местах. Это выглядело плохо для начала, но я надеялся, что когда мы выйдем на щебеночное покрытие открытой местности, дела пойдут лучше. До старта было всего около десяти миль, но даже это короткое расстояние ясно говорило мне, что нас ждут плохие времена. Булыжники на выезде из города были действительно ужасными, и однажды при плохом освещении я чуть не въехал в большую траншею, вырытую посреди дороги. Чуть дальше я включил третью скорость и внезапно врезался в огромный валун, небрежно упавший на середину дороги с проезжающей телеги. Осмотр показал, что моя машина не получила повреждений, но была близка к этому.
Гонка Санкт-Петербург - Москва
К первому часу времени все машины уже приехали, и сцена чем-то напоминала старт некоторых старых французских гонок на длинные дистанции. Там была та же атмосфера волнения, тот же рев машин, та же спешка и суматоха - на самом деле, единственное, чего не хватало, это мириады цветных фонарей, которые несла толпа велосипедистов, всегда появлявшихся на старте большой французской гонки. Я не думаю, что в России много ездят на велосипедах, и я не удивляюсь.
Пройдя вдоль линии, можно было увидеть Дюрэ (победителя предыдущего года) и Ружье, которого всегда можно было считать финалистом, оба из которых, как и я, управляли автомобилями De Dietrich. Автомобиль Дюрэ был одним из стандартных 60-сильных шасси, специально усиленных, оснащенных одним из двигателей Grand Prix 1908 года, и выглядел он очень хорошо. Ружье управлял автомобилем, на котором Дюрэ одержал победу в 1907 году, а я управлял одним из автомобилей Grand Prix 1907 года. У Эмери был мощный и прочный Benz, Деможо был на Darracq, Поуп на своем Itala, а среди других автомобилей были два 135-сильных гоночных Mercedes, и было ясно, что борьба будет серьезной. В гараже клуба я заметил, что несколько автомобилей, ранее проезжавших по маршруту, были без рессор, которые находились в процессе ремонта и усиления, а мой осмотр автомобилей на старте показал, что водители больше всего на свете ожидали проблем с рессорами, и так оно и оказалось.
Моя собственная машина была оснащена очень прочными рессорами — испытанными на максимум на неровностях в Бруклендсе — и в дополнение я установил амортизаторы и резиновые буферы. Однако больше всего я боялся, что зазор между моим маховиком и дорогой был недостаточным, так как, по словам некоторых водителей, которые ездили по дороге, некоторые из небольших мостов были «шириной в ярд и высотой в ярд», и я представлял себе, что могло бы случиться, если бы я врезался в одну из этих dos d’anes («ослиных спин») на полной скорости. Совет Дюрэ был в том, чтобы ехать по мосту под углом, и я спас себя от нескольких очень плохих мостов и неровностей, приняв этот действие; но волнение от вождения 120-сильного автомобиля таким образом можно лучше представить, чем описать.
В час времени снова стало светло, и в 1.30 первую машину отправил г-н Густав Нобель, за которой с интервалом в две минуты последовали остальные. Мой номер был одиннадцать, а Поупа — девять, нас разделял 135-сильный Mercedes, которым управлял русский, который не только знал дорогу, но и имел репутацию смельчака. Поуп раздумывал, не следует ли ему пропустить его пораньше; но я заметил, что он этого не сделал, и когда я догнал и обогнал нашего русского друга вскоре после старта, ни Поуп, ни я потом не особо беспокоились о нем.
Незадолго до отправления первого автомобиля некоторое волнение было вызвано слухом о том, что немного дальше крестьяне перегородили дорогу деревьями, и на большой скорости была отправлена машина с полицейским для расследования, но вскоре он вернулся и сообщил, что дорога совершенно свободна.
Инциденты на «дороге»
В 1.50 я получил команду ехать, и быстро понял, что темп, заданный впереди, был очень горячим, учитывая состояние дороги. Вопрос был в том, чтобы включить высшую передачу и удержаться, и в этом и состояла вся гонка. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы еще больше понять, что моя машина — построенная для идеальных французских дорог — никогда не выдержит такого напряжения на протяжении 450 миль, но вдалеке были облака пыли, обозначающие другие машины, и мне нужно было ехать. Ничто из того, что я мог сказать или сделать, не могло адекватно описать эту гонку. Представьте себе самый худший щебень, глубокие ямы, колеи от телег, мили камней, разбросанных на отдельных участках, время от времени огромные валуны, которые можно пропустить, и затем, как грандиозный финал, мосты. Представьте, что вы качаетесь и шатаетесь по всей дороге, вас швыряет из стороны в сторону, и вас толкают вверх и вниз, а затем внезапно, без пре- дупреждения, вы въезжаете на небольшой горбатый мост, который ничем не отличается от обычной дороги более чем в десяти ярдах, и врезаетесь в него на максимальной скорости. Подбрасывает в воздух (обе ноги слетают с педалей), два ужасных удара, когда машина снова приземляется, и тряска, когда вы отскакиваете на сиденье, и вы имеете представление о том, что с нами происходило в короткие промежутки времени на протяжении всего нашего путешествия. Чудо было в том, что не все машины были полностью разбиты вдребезги. Дорога возможна только на туристическом автомобиле, едущем с разумной скоростью, но именно скорость всегда убивает, и это мы выяснили.
Однако это было либо сделать, либо отступить, и, обгоняя одну машину за другой, я молился только о том, чтобы наша машина выдержала нагрузку на всем протяжении дистанции.
Первый контроль был в Тосно (48 верст). Здесь нам нужно было только подписать наши карточки, и других остановок не было. В этот момент, согласно времени, переданному по телеграфу в Москву, я показал второе лучшее время. Вскоре после этого, однако, мы попали в беду, так как обнаружили, что машина сильно трясется на одну сторону. Я остановился и обнаружил, что один из моих амортизаторов сломался, а болт, удерживающий вместе листы моих рессор, срезался. Дальнейший осмотр показал, что все болты скоб на рессорах были ослаблены, несмотря на пружинные шайбы и контргайки.