Серия «Дождь»

Непонятное беспокойство охватило Берту. Казалось, всё как обычно, однако что-то тревожное витало в воздухе. В ЦУП сказали, что Зыбин убыл в неизвестном направлении по делам министерства.

“Какие такие у него могут быть дела, когда я звоню? – искренне возмущалась Берта. – Я понимаю что-то срочное было, а то наверняка ерунда пошлая. Опять гелий вовремя не поставили для плазмолётов или газировку для буфета. Вечно у него служебная надобность, а когда жена например звонит, то вечно у него нет времени. Мешаю видите ли. Хорёк! Скунс мелкоштопанный! Гидра космическая! Впрочем при чём здесь гидра? Мог бы и ответить. Стоп, а почему это мне отвечал не Герман, а какая-то финтюлька из канцелярии? Интересно, интересно. И куда это опять наладил рельсы мой генерал? Опять высотки инспектирует? А чего ему инспектировать? Теперь точно по проверенному маршруту полетел. Там ему водка понравилась с кофе. Сам рассказывал. Винтаж! А куда же ещё? Конечно, Винтаж! Может конечно я и напридумывала, а проверить надо.

– Барышня, соедините меня с Винтаж 2000. С кем, с кем? С хранителем.

В трубке необычно долго шуршало атмосферное электричество. Потом длинные гудки. Наконец телефонистка ответила, что никто не берёт трубку.

– Дорогуша, недавно работаешь? Передай начальнику, что если через минуту меня не соединят, по пусть прощается с должностью. Скажи мадам Зыбина пообещала. Быстро доложила!

Почти сразу ответили:

– Мадам, я ничего не могу против природы. Здесь я бессилен. Везде всё работает, только Винтаж молчит. Все абоненты молчат. У хранителя вообще специальная линия, так молчок. Выслал связистов. Придётся подождать некоторое время. Можете ничуть не беспокоиться, как только отремонтируют, так вас первую соединят.

– Скорее я сама там окажусь, чем ваш связист. Но вас я запомнила, можете ничуть не сомневаться. Генералу Зыбину оттуда в последнее время кто-нибудь звонил?

– Я не могу разглашать.

– Милостивый сударь, скоро вообще у вас секретов не будет. Вы хорошо подумали?

– Председатель Домкома, некто Мара, связывалась с советником. Но это всё что могу, – с небольшой паузой доложил начальник телефонного узла острова Суматра.

– А вы умница. Благодарю. Телефонистку увольте, она мне не понравилась. Набираете в штат не пойми кого, а потом инциденты кровь портят приличным людям.

«Итак, что мы имеем? Там он, как в гости не ходи, там. Весь какой-то нервный в последнее время стал. Может и взаправду сделать себе операцию на этих молоточках? Ага, сейчас сделаешь, потом вообще неизвестно что он ещё захочет! Стоит только начать – полёт его фантазий известен. Он вообще контуженный после войны вернулся. Нет, нужно держать в узде. Пусть себе там нёбо подрежет и всё. Вообще нет проблем, – думала Берта, крутя на туалетном столике изящную перьевую ручку из малахита с серебряным колпачком. Её привёз Зыбин из командировки на Венеру. – Всё равно что-то неспокойно на душе. Последний раз, когда он туда летал, пришлось старые связи задействовать, чтобы всё уладить. Да и чего я такого уладила? Нора эта, как крутила хвостом, так и крутит. А мы вообще спим в разных спальнях. Нет, так не пойдёт!» – сделала неожиданный вывод Берта, направляясь к своему плазмолёту.

Она вообще была твёрдо уверена, что врагов нужно держать как можно ближе к себе, и желательно знакомых. Сейчас порви она дружбу с этой вульгарной Норой, и кто тогда появиться рядом: неизвестно. А здесь все её приемчики на виду. Плюс – нет нужды тратить энергию на отваживание охотниц на генералов. Всю грязную работу делает Нора. Грубо, по хамски, но это-то и нужно с подобного рода девицами. Берте мешало происхождение использовать жестокие приёмы дочки фабриканта, а та запросто могла позвонить своему Аристову и попросить избавиться от конкурентки раз и навечно! Так она его построила. С Зыбиным этот манёвр не мог пройти, у него видите ли принципы. Впрочем, ей и самой подобные гадости были крайне неприятны, оттого и улыбалась, и дружила с Норой, твёрдо зная, что конкуренток на свою законную добычу та не потерпит.

– Ну что? Отколол? – набросился с вопросами на отважного геолога Зыбин.

– Ерунда какая-то. Она мягкая, не отбить, не отрезать, не оторвать нельзя. Медленно если ухватить, то отделяется, но тут же выскальзывает из рук и липнет обратно. А если ударить, то звенит, как сталь, аж молоток отскакивает.

– А в контейнер затолкать не пробовал, чтобы не выскользнула?

– Вон, смотрите, – Бобби показал сверхпрочный термос для радиоактивных образцов с дырой вместо дна.

– Ого, сильная штука! Сам-то как?

– Ещё не знаю. Вам же нельзя отказывать, за чуть-что за револьвер хватаетесь!

– Всё таки ты обидчивый не в меру. А ещё священник! Терпимее надо быть к невзгодам.

– Вы торнадо. Здесь только бежать, и желательно сломя голову.

– Без образца как-то не хочется возвращаться. Может, вдарить по нему плазмолётом?

– Это как? Он же гражданский?

– Возьму на таран! У нас отличная защита!

– У вас что, дома проблемы?

– Нет. С чего взял? – мгновенно ответил Зыбин.

– Послушайте, я домой хочу. У меня сегодня по плану паста с креветками и пармезаном. Вы что, хотите меня лишить обеда? – решил перевести разговор на личные потребности Бобби, отметив про себя, что генералом ни в коем случае нельзя спорить.

– Трус, креветок захотел? У нас инопланетное вторжение, пусть знают, что здесь им не манная каша, черви трубчатые!

– Можно мне перед смертью фарами СОС послать. Может сжалятся?

– Давай, введём в заблуждение и вдарим. Ты только пристегнись получше.

– Вы думаете, поможет? – с сомнением в голосе произнёс Бобби, берясь за ремни безопасности.

После серии вспышек: три коротких, три длинных, три коротких. Зелёный луч, идущий в сторону высотки моргнул и неожиданно уткнулся в плазмолёт. Только благодаря кварцевым камерам пилоты не ослепли. Вовремя сработали светоотражающие фильтры. Но дальше начало происходить нечто совсем невероятное: плазмолёт окутался трубой из дождя, погасли огни радиоприёмника на пульте управления.

– Амба, домаргались. Ну ничего, я сейчас им покажу. Они ещё не знают, с кем связались.

Не смотря на шуршащие водой экраны, на которых ничего не было видно, генерал уверенной рукой направил плазмолёт прямиком в инопланетный объект, благо что нос торчал в его сторону.

Несколько секунд Бобби Хендерсон ждал удара о железную стену с зажмуренными глазами, но ничего не происходило, вообще ничего, полная тишина. Впрочем, шуршащие экраны показывали, что плазмолёт по-прежнему находиться в плену дождя.

Картина «Дивный мир» всем надоела, кофе тоже. Посиневшего Бормана, то есть Германа, пришлось вытащить из-под клавесина, чтобы адъютант не умер от нехватки кислорода. Семарг обдумывал дальнейшую свою жизнь после уничтожения высотки и ничего у него не срасталось. Да и как могло срастись, когда нужно было простится с массой приятных моментов, которые давали силы в трудную минуту. Музыкальные вечера с Персефоной. Опять же виолончель… Сен Санс…

«Договор, договор! Вот вы где мне все с этим договором! “Человек слаб” – странное утверждение, и вредное к тому же. Но что делать, когда брякнул в сердцах, а уже затворы винтовок щёлкают? Вот что?» – мысленно злился на себя хранитель, не зная как выбраться из нравственного тупика: и слово необходимо сдержать, и сохранить высотку в целости и сохранности, желательно с народонаселением.

Увидев адъютанта, держащего зонт над Альберт Ивановичем Зыбиным, Семарг воскликнул:

– Быстро вы?

– С вами нельзя медлить. У вас нервы-с, извините! Чуть что и за рычаг хватаетесь. Кто вам эту катавасию устроил? Не выясняли ещё? – генерал кивнул на окно.

Цвет религиозной мысли изволил кофий кушать, ведя неспешные разговоры с жителями картины “Дивный мир”. Особенный интерес у представителя Вселенской церкви вызывали пыточные устройства, ну там дыбы всякие и прочие европейские изобретения. Отец Пафнутий даже попросил продемонстрировать в действии один из механизмов по исправлению дурных нравов.

На стол приковывали крестом с помощью особых наручников страстотерпца и выбивали ему на спине иглами имя греха, коему он был подвержен. Процедура была крайне болезненной, в конце изнывающий от боли человек умирал, пронзённый длинным острым шипом в основание черепа,

В последний момент, на завершающей точке, грешник исторг с кровавыми пузырями сладостный стон искупления. Генерал аж подпрыгнул от неожиданности.

– Нравственные мазохисты! У вас массовая казнь намечается, а вы с картинкой играть надумали!

– Напротив, стараемся отвлечься. Совсем неизвестно, что нас ждёт там, в бесконечном холоде Космоса, – объяснил своё любопытство отец Пафнутий.

– Товарищ Семарг, вы сейчас уничтожите высотку, а что делать империи? Вы об этом подумали? Вполне может статься, что это только начало, сигнал, так сказать! Куда направится эта хрень, когда исчезнет Винтаж 2000? Неизвестно. Вот какое дело. И да, зачем хотели кастрировать академика? Объясните, ради космоса?

– Они хотят меня в магометанство обратить, – прохрипел Фрол Демидович, по-прежнему стоящий навытяжку в железном ошейнике у выхода из бункера.

– Тогда не о чем беспокоиться. А то ваша Мара страха нагнала. Это вполне обычная гигиеническая процедура. На мыслительную активность никак не влияет.

Генерал укоризненно посмотрел на председателя Домкома

– Мара Филипповна, ну нельзя же так паниковать. Вам скоро в космос на исповедь, а вы генералов дёргаете за усы?

Поставив на журнальный столик чашку с кофием, Мара обворожительно улыбнулась:

– Как вам дождик?

– Дрянь загадочная, но больше так не пугайте. Где евнух и где обрезание – это ведь совсем разные понятия. Понятно вам?

– Вот и я о чём говорю. А ведь он брыкаться надумал. Мол, императору пожалуюсь. Разве это дело, когда такие аномалии за окном болтаються? – заметил Семарг.

– И операция помогла бы? – с недоумением спросил Зыбин.

– А как же! Но теперь всё в прошлом. Я не могу отступиться от сказанного слова. Договор прежде всего. Придётся всех ахнуть в позитроны, ну, конечно, за исключением вас, генерал. Вы здесь совсем ни при чём.

– И что подвигло? – осторожно поинтересовался Зыбин, понимая в какое сложное положение попал хранитель высотки.

– Посудите сами: мне один раз гадость сказали, второй, сколько можно терпеть, вот сколько? Ещё немного и совсем на голову сядут, а потом и вовсе всё испортят. Я, извините, не могу этого допустить! Хранитель я или где?

– Угу, понятно. А что с дождём? Есть какие-то зацепки, товарищ Феоктист?

– Целых две: серёжки Мары Филипповны и сам объект-с, так сказать, неопознанное явление. Ах, да, дополнение: водичка течёт прямо из юрского периода и возвращается обратно. Вопрос к учёным, криминалистика здесь бессильна, но как видите, академик блокирован железной волей хранителя.

– Ага, волей, значит? Так, так. И зачем ему магометанство?

– Отказывается сотрудничать. И что было делать? Пришлось задействовать религию. Вселенская церковь – бессильна, нирвана вовсе звонок в никуда, хорошо, что Махмуд-Заде согласился, а то и рычагов нет на науку. Но теперь всё в прошлом. Теперь всем кирдык. Я не могу отступиться от директивы, здесь все равны.

– И как вас только выбрали в хранители при таких нервах?

– Не устояли перед благами Замка. А я по-честному предупреждал: смотрите кого выбираете. Теперь самому совестно. Всё-таки двадцать тысяч безвинно убиенных

– Двадцать тысяч – пыль! Я во время войны с Марсом миллионы уничтожил и ничего. Привыкайте, империя не может себе позволить разгильдяйство и непоследовательность. Жаль, жаль, жаль. Хотел понаблюдать за вашим социальным экспериментом, а теперь пшик. Ситуация… – генерал в задумчивости постучал по крышке клавесина фамильным перстнем с тёмно-красным рубином в оправе из прессованной марсианской пыли.

– Нут-с, ключик вы повернуть не сможете, пока я здесь: система защиты не позволит. А мне, несмотря на все ваши психи, товарищ Семарг, ответы нужны: кто подвесил эту хмарь в стратосфере и по какому поводу. Есть идеи?

– Позвольте, маленький штришочек: лифт сломался на двухсотом этаже, ровненько напротив номера хоккеиста. Странно, не правда ли, именно, когда несравненная Мара поднималась на ассамблею в этих серёжках, – вежливо уточнил Феоктист Петрович.

– И что дальше? Этого ещё не хватало. Покойники мстить надумали?

– Законы кармы никто отменить не может. Как аукнется, так и откликнется, говоря на древнем санскрите. Гаутама только тряхнул браслетом на левой ноге, а на правом уже вибрация – Карма! – объяснил поломку лифта Раджа Капур с буддисткой точки зрения.

– Так, религия нас водит за нос. Отец Пафнутий, какие у вас бредни, скажите на милость. Мне для целостной картины требуется.

– Вы в прошлый раз в домашнем халате прилетали, кажется. А теперь что?

– Весьма неожиданно. Что вы этим хотите сказать, – смешался генерал.

– Грядёт конец света, и плачущие навзрыд шестерёнки это только начало.

– Так вам же теперь всё равно! Вон, товарищ Семарг постарался, брякнул не подумав, а теперь глаза прячет, стыдно ему видите ли!

– Мы можем безропотно покориться судьбе или презреть её волю, но кем мы станем после этого отчаянного шага: обыкновенными смертными с пустой любовью к жизни. Не к этому ли склоняют нас эти зубчатые колёса – к падению туда, на землю. Товарищ Семарг прав: нельзя покоряться обстоятельствам. Лучше смерть, чем жизнь во мраке и сырости! – сказав это, отец Пафнутий объял ассамблею улыбкой любви и скорби одновременно.

– О как, сколько драматизма! Но вернёмся в стратосферу. Объявляю военное положение на данном объекте. Герман, возьми всех на прицел. При попытке к бегству стреляй по конечностям, чтобы не повадно было. Объясняю для гражданских: у него в автомате нано-патроны, которые мгновенно превращают место ранения в источник ослепительной боли. Пуговицы начнёте грызть, чтобы сдохнуть, но не поможет. Феоктист Петрович, вы со мной. Хочу осмотреть аномалию на месте, – распорядился боевой генерал, обведя ассамблею строгим взором.

– Мне можно с вам. Я, знаете ли, вне партий. Так, сам по себе. Космополит! Но могу быть полезным! – постарался отмежеваться от жителей высотки Бобби Хендерсон в смешном зелёном пиджаке с множеством силиконовых макаронин, торчащих в разные стороны из карманов.

– Я вас помню. У вас, кажется, гермафродиты обитали? Точно, фальшивый бордель! Идёмте, расскажите, что с ним стало. Кстати, все хотел телефончик спросить того советника, который молоточки придумал отрихтовать у моей жены. Форменный извращенец. Хочу опять с ним побеседовать, на этот раз с пристрастием.

– Очень верное решение. Я вам мигом найду. Можете не сомневаться ни разу, – скороговоркой пообещал Бобби, довольный тем, что не придётся стоять в углу бункера под прицелом «Микро-Узи».

Продолжение ЖМИ ЗДЕСЬ

Внимание! Знак Ер (Ъ) – указывает на вторую часть главы.

«В этом есть что-то ненормальное, – думал Альберт Иванович, разглядывая трёхмерное изображение огромной серой трубы в стратосфере, присланную утром с орбитального спутника. – Не успел уладить дело с академиком, как вот тебе стаканчик с ядом, рифлёный причём».

Недавний скандал с Бертой успел забыться, хотя, ввиду обоюдной неуступчивости спали теперь в разных спальнях, чтобы не выяснять отношений из-за могучего генеральского храпа Зыбина. Жена напрочь отказалась делать себе операцию на звуковых молоточках. Альберт Иванович в свою очередь тоже не мог пойти на уступку, чтобы у Аристова не было повода распускать гнусные слухи о его семейной жизни. Он считал недопустимым, что жена буквально обо всём рассказывает своей подруге Норе, жене Аристова, которая стучала своим розовым язычком словно колибри крыльями. Как объяснить Берте, что ВТС традиционно соперничает с ЦУПом за внимание императора? Вот как? Когда Берта свято убеждена, что её дружба с Норой касается только её и никого больше.

«Вот же повезло, так повезло. Женился на красавице с приданным в лице безродной подруги. Это ведь надо ещё постараться, чтобы завести себе такое счастье: дочку фабриканта. Редкой вульгарности особа и болтливая впридачу. А чего удивляться, когда её папа производит дрянь всякую: механических слуг. Верх интеллекта! Только в Квантовом сдвиге и можно себе найти таких знакомых! Самооценку она себе поднимает таким образом. А эта Нора только и пользуется ей в свою выгоду, и ничуть не стесняется, колибри драная! Ей, в отличии от Берты, наследственная память ничуть не мешает гнусности делать за полным её отсутствием».

Серая шевелящаяся зубчатая мгла беспокоила старшего советника ЦУП, было в ней что-то тревожное, что-то больше обычной аномалии. Слишком чёткие грани казались искусственными. Размышления прервал звонок:

– Да. Я слушаю. Кто? Ах, это вы. И что за барахло? Дождь? Не может быть. А причём здесь кастрация? Подождите с этим академиком, через полчаса буду.

Под сводами приёмной ЦУП, укреплёными мощными стальными нервюрами, раздался звук пионерского горна из латунного свистка звуковода. Герман отставил в сторону печатную машинку «Прогресс», вскочил и помчался в кабинет к начальнику.

– Готовь аппарат. Летим в Винтаж 2000. Смотри, люк в этот раз закрой намертво, чтобы эта стерва с крыльями опять пульт не расцарапала. Там у них что-то аномальное образовалось. Будь повнимательней!

– Оружие брать?

– Зачем? Мы что, на охоту собрались? Впрочем, возьми. Не нравиться мне эта серая труба. Ты что думаешь? – Зыбин ткнул в изображение цилиндра, вращающегося над столешницей из ярко-зелёного малахита.

– Мы с вами, Альберт Иванович, где только не бывали, но таких штучек я не припомню. Не наша, точно, не наша, хлипкая и одновременно опасная. Вон, вся в гребешках каких-то. Может в ЦК отстучать, на всякий случай?

– Да знают уже наверняка. Ждут теперь, что делать будем. Академика помнишь? Так местный хранитель из него евнуха придумал сделать. Надо спасать науку, – пояснил генерал адъютанту, пристёгивающему на объёмную талию компактный «Микро-Узи» с реактивными нано-патронами.

Из Замка тянулась к высотке бесконечная вереница летающих самокатов и плазмолётов. Некоторые несознательные граждане, конечно, пытались сбежать, но бдительные полицейские секретеры вовремя перехватывали трусов и утрамбовывали в специальные контейнеры из нержавейки с мощными заклёпками, использующиеся для доставки сельхозпродукции с земли. Двадцать тысяч не так просто собрать в одном месте, чтобы потом распылить на свободные позитроны при помощи бомбы.

В основном все были готовы к подобному развитию событий. Аномальный дождь не мог накрыть высотку за просто так. Значит была к тому причина и немалая. К хранителю ни у кого не было никаких претензий: сами выбирали, какой разговор. Дамочки прижимали к себе детей, мужчины сурово смотрели на серую шевелящуюся пелену, словно хотели её загипнотизировать. Из плазменных динамиков звучал полонез Огинского, в исполнении всеми обожаемого товарища Семарга, некоторые утирали слёзы благодарности за трогательную музыку.

Конвейер из самого разнообразного транспорта исчезал в основании серой трубы, где над входом горели факелы из холодной плазмы. Покорность людей перед неизбежной гибелью на первый взгляд могла показаться странной, неестественной. Человек просто-напросто обязан бороться за свою жизнь до последнего вздоха, как дикий зверь, как любое живое существо. Но кто сказал, что человек – это животное? А ведь кто-то сказал! И теперь все свято уверены, что человек – это животное. Тогда что с него спрашивать, тогда и нельзя от него ждать ничего хорошего, если он животное в самой своей сути, готовое рвать и метать ради собственной жизни!

Вроде всё правильно, но как же тогда самопожертвование? Глупый реликтовый вопрос. Я, великое Я прежде всего. Успешен ты – хорошо всем! Враньё, тонкое и подлое враньё, подталкивающее людей к грызне за лучшее место у корыта с объедками со стола благородных арнов!

«Выживание рода намного важнее моей собственной жизни. Думаю обо всех, и все думают обо мне. Тогда ничего не страшно, и смерть в том числе, оттого что тогда я вечен». Так думали арны, на этом их воспитывали, и поэтому они выиграли жесточайшую планетарную войну с эгоистичными рептилоидами в звёздном прошлом.

Ещё арны свято верили в договор. Раз договорились – выполняй или уходи навечно из империи арнов. С этого момента с тобой никто не будет иметь дела, стакан воды не подадут обманщику. Поэтому выбрав Семарга хранителем ключа от позитронной бомбы все сознательные жители высотки беспрекословно пошли в свои квартиры, чтобы достойно встретить смерть. Конечно, как в любом обществе, не бывает, чтобы все соответствовали золотому стандарту, но в общем, граждане придерживались негласных правил, оттого что в каждом жила память предков, победивших беспринципных рептилоидов.

– Как там народ, подтягивается, – поинтересовался Семарг у начальника полиции.

– Вполне, полторы сотни дезертиров, но в основном без проблем. Все понимают серьёзность момента.

– Может, я погорячился? Как-то неуютно на душе. Всё-таки двадцать тысяч ни в чём не повинных граждан, и такой конец!

– Извините, товарищ Семарг, в первый раз уничтожать будете?

– В том-то и дело, что новичок совсем.

– Тогда крепитесь, слово нужно держать. Раз заявили, то отступать нельзя, сбросят на землю, как болтуна стратосферного. Без обид.

– Да какие там обиды, – сокрушённо покачал головой Семарг.

В сером окне с блестящими в лучах искусственного света ручейками воды возникли два ярких пятна от газовых фонарей плазмолёта. В балконную дверь, ведущую на воздушный причал, требовательно постучали.

«Всё начальство пожаловало. Не успел повернуть ключ, и вот тебе здравствуйте-пожалуйста, будьте здоровы, не кашляйте. Эх, зря объявил об уничтожении, надо было выпроводить потихоньку святош из бункера и нажать на ключик. И ничего что не всех бы отправил в позитроны, зато главные свидетели моего унижения исчезли бы навсегда со стопроцентной гарантией. А теперь разговоры начнутся. Что, да отчего. Граждане меня выбрали! А воля граждан нерушима, как маяк в шторм! Договор прежде всего!»

Весь цикл публикуется на Дзен-канале ГИПЕРПАНК

– И нечего на меня так смотреть! Я тоже в полной растерянности. Я их не знаю, и на Марсе этом распрекрасном ни разу не была. Контрабанду изымала – это правда, на Камчатке. Но и всё. С чего такие радости, совсем не понимаю. Аристов сказал, что раз вручили, то, значит, заслужила. Но это-то и странно: где ВТС, и где адмиралы Марса? Это ведь миллионы километров холодного космоса!

– Ну вот, всё и прояснилось. Это привет с Марса, – неожиданно заключил Феоктист Петрович. – Они нам угрожают с особым шиком, с марсианским, я бы так сказал.

– Вам-то за что?

– Да, действительно, не за что. Но дождь льётся, и заметьте, льётся со значением. Марсиане любят всякие там военные аллегории. Остаётся выяснить, кто им насолил, и можно будет обсудить условия сделки.

– Сделки? С ними! Да вы хоть понимаете о ком говорите? У них там своя мораль. Вы рядом с ними младенец, уважаемый Феоктист Петрович, если не сказать больше: эмбрион! Зря я с вами связался, товарищ Семарг, это наверняка из-за гвардейцев! Больше и подумать не на что! Они хотят, чтобы я оставил свою работу. Надо немедленно доложить императору.

– Прекратите немедленно истерику! Что вы, в самом деле, как маленький. Сейчас донесёте, а там пшик. Как после этого будете выглядеть? Серьёзным человеком трудно назвать, это уж точно! Святые отцы, вот и разрешился наш спор – марсиане всему виной.

– Поверьте, ничего не бывает запросто так. Феоктист Петрович, конечно, опытный следователь, здесь никто не спорит, но вдруг он ошибается, вдруг и учёный ошибается? Сначала сказали императору, что всё впорядке, а сейчас назад? Мол, марсиане во всём виноваты. А если причина в ком-нибудь из нас? Тогда что, тогда на попятную? И что Его Величеству делать в этой ситуации? Как поступить? Павел – человек молодой, может и дров наломать, скоростное что-нибудь выбросит, а виноваты будем мы. Тогда нам точно не поздоровится. Все камни полетят в нашу сторону. И вас не пожалеют, Семарг Львович, это уж наверняка, – поспешил остудить горячие головы отец Пафнутий.

Дождевые капли продолжали ныть свою монгольскую песню. Персефона шумно сопела в чугунные противовесы. Мара почувствовала себя крайне неуютно. Ведь серёжки прислали именно ей, и уже неважно с каким значением, важно, что именно ей! Она перебрала в памяти все самые незначительные конфликты с марсианами, но ничего существенного не обнаружила. Тогда оставалось одно, самое неприятное обяснение – её решили использовать в сумраке, без её на то ведома. Она прекрасно знала, как делаются такие дела, важно всех запутать, дать неверный след, а злоумышленники тем временем строят маршрут совсем в другой стороне, там, где никогда не подумаешь.

– А я согласна с отцом Пафнутием, непростой это дождичек, слишком дорогое удовольствие для обычного гражданина, и в то же время совсем ничтожное для целой планеты. Серёжки какие-то идиотские прислали, и, главное, за что, за правду и справедливость. Глупость какая-то, по-другому и не назовёшь.

– Торопитесь с выводами, вы марсиан плохо знаете. Они вообще ничего не делают просто так. Смысл вполне может прятаться именно что в послании, а серёжки и дождик – просто так, аксессуары. Товарищ Семарг, а вдруг они за вами охотятся? Вы ведь там работали, кажется, на Марсе?

– Мне эти марсиане до синей лампы. Ребята честные, но резкие, чуть что не так, так сразу кровная месть. Дикость беспримерная. Я работал по контракту, а там всё прописано. Так что, не может быть ко мне вопросов в принципе. Сами посудите, маленький, мизерный наёмник с Земли и Высший Совет Марса! Нет, тут дело покрупнее будет. Гвардеец академика, конечно, величина, но я не стал бы на него ставить. Проект сырой, Персефону саму нужно защищать от нервов. Вон, динозавров разносит каждое утро в щепки. Вы на неё посмотрите, – он показал на беспомощную женщину, прижатую магнитом к железной рельсе: – разве это боец? С полицейским роботом не справилась. Здесь что-то посерьёзнее будет.

– Феоктист Петрович, сделал предположение, что это Берта, жена Зыбина, только у неё есть такие возможности. Но я всё же думаю, что здесь инопланетная идея. Марсиане очень даже для этого подойдут, – продолжил отстаивать свою версию Бобби.

– Ещё лифт этот проклятый сломался. Как это произошло, товарищ Мара? – спросил Семарг.

– На двухсотом этаже, аккуратно напротив квартиры хоккеиста. Что весьма странно,

согласитесь. Я эту квартиру никак заселить не могу. Шизофрения какая-то. Граждане, как только узнают, что там повесился Гоша Архангел, так сразу на попятную. А квартира просто отличная. И тут хлобысть… – она замолчала, словно что-то пыталась вспомнить, – сорок шесть этажей пешком! Поднимаюсь, и что я вижу: целую комнату придурков с крылатой дурой в придачу. Ну дождь, и чё дальше? Кто отвечает за всякие там аномалии – ЦУП. Так надо звонить, пусть решает товарищ Зыбин. В любом случае, это его головная боль. Дайте сюда трубку.

Выхватив у хранителя телефон, потребовала барышню на станции соединить с советником ЦУП.

– Альберт Иванович, Винтаж 2000 вас беспокоит. Это что за барахло нам повесили за окном? Мы, например, не заказывали. Что, что? Дождь. Не может быть. Ан есть. И знаете, здесь академику кастрацию решили произвести. Какую, какую, самую обыкновенную, омусульманить хотят вашего академика. Ну, если он вам ещё нужен, так прошу в гости, заодно на дождь полюбуетесь.

– Мара Филипповна, вы совсем распоясались. Какая такая кастрация, вы что себе напридумывали! Обрезание в профилактических целях, не более того, – возмутился Семарг.

– Вот что, я в ваших делах не разбираюсь. Я женщина, к конце концов! Что вы там сочинили, не моё дело. Лучше скажите, зачем Персефоне ошейник приладили. Она что, собачка? Отпустите немедленно!

– У нас официальная ассамблея. Сначала требуется уладить ситуацию с дождём, а потом свобода. Она нам тут “галчатник” решила устроить! Я, как хранитель, не могу это допустить. Здесь цвет религиозной мысли собрался. Вдруг задушит кого нибудь?

– И придумали шантаж? Головка не перегрелась?

– Ну что это такое сегодня! Опять мне гадости говорят! Я что ли эту хмарь повесил? Нужно немедленно предпринимать решительные меры. Феоктист Петрович, сообщите в Замок, чтобы все собрались здесь, не хочу больше никого видеть в своём Замке!

– Это зачем?

– Зачем, зачем, взрывать буду. Доверили ключ нервному типу, так теперь не обессудьте, суровый час настал.

– Я так понял, нирвана отменяется. У вас своя имеется. Пойду зажгу ветку бергамота перед лицом Гаутамы, он это предсказывал.

– Вот за что я вас люблю, Раджа Капур, так это за оптимизм. Никогда не унываете! Скажите, вы тоже допускаете мысль о марсианах?

– Если верить Просветлённому, а я ему верю, то всё именно так и произойдёт. Придут вестники Правды и Справедливости. Увидев их, разрушиться колесо сансары, и уйдут страсти, потому что не останется для них места среди живых существ.

– Отчего же не останется?

– Люди перестанут учить их имена. А где нет имени, там нет сансары, круга страданий. Никто не будет знать, как называть все эти вещи: враньё, эгоизм, разврат. Сплошная нирвана.

  Весь рассказ публикуется на дзен-канале ГИПЕРПАНК

История с пояском не выходила у Персефоны из головы. Сидя на барном стуле посреди лаборатории он бесконечно прокручивала в голове недавние события:

«Ведь кто-то засунул туда эту зловредную карбиновую нить! Единственный кандидат на роль убийцы – это Берта, больше некому. У Норы просто-напросто мозгов не хватит, чтобы провернуть такую сложную комбинацию. Хотя, как сказать, эта избалованная дура своим убогим умишком такую глупость может сочинить, что и дюжина Плещеевых не разберётся. Этой фифе и думать не надо, у неё всё само сабой получается, без участия мозгов. В любом случае, теперь они знают, где я живу и решили мстить. Начало положено: убили ни в чём не повинного хоккеиста. Кто следующий? Вот вопрос».

Вчера вечером Персефона забыла приковать себя к стулу, как результат, утром врезалось в этого дурацкого, на её взгляд, петейнозавра. Длинный клюв вонзился в шкаф с коллекцией бабочек, отчего по лаборатории летали разноцветные насекомые, очнувшиеся от криогенного наркоза. С трудом взгромоздив чучело на место, она пошла искать академика, убежавшего в расстроенных чувствах после разгрома в лаборатории. Не найдя на балконе, где он по обыкновению курил свою трубку из нефритового камня, решила вызвать Семарга.

В зале, где проводилась ассамблея, раздался крик цапли из звуковода.

– Товарищ Семарг, толстый у вас?

Недовольно покосившись на собравшихся, услышавших нежное обращение жены, академик поспешил ответить:

– Я занят.

– Я тут одна ворочаю твоего противного петейнозавра, а ты занят? И, кстати, ответь мне, пожалуйста, что это такое висит за окном. Это твоя работа?

– Да что ж это такое! – раздражённо воскликнул академик. – Как что-то ненормальное, так обязательно меня приплетут. Скоро плюнуть нельзя будет, чтобы не повесили штандарт во всю стену с моей фамилией.

– Всех не втягивайте в ваши семейные радости. У нас важное совещание, если забыли, – немедленно одёрнул учёного Семерг.

– И чем это оно таким важное? – взорвался академик. – У нашего обожаемого Семарга испортилось настроение – этим? Я вас спрашиваю – этим?! Тогда мне нечего здесь делать. У меня, видите, своего навалом и с кисточкой! У меня жена с птеродактилем бореться, а вы мне совещание!

– Господин Плещеев, позвольте вас спросить, как вы здесь оказались? – неожиданно спросил отец Пафнутий.

– Что? – растерялся академик.

– Вот, видите, не знаете, а кричите. Нас разве касаются ваши семейные дрязги – нет. Тогда чё ногами топчем, аки дитя неразумное? Ежели вам всё-равно, что о вас думают, так вызовете сюда этого демона, на публику, так сказать. Мы, – он оглядел собравшихся, – готовы потратить несколько минут на внушение, лишь бы она угомонилась.

– Я, я, – задохнулся от возмущение академик. – Ах, так! Тогда держитесь! Персефона, тебя здесь хотят видеть.

– Кто? – раздалось из раструба звуковода.

– Консилиум. Говорят, что ты с придурью. А я возражаю.

– Щас, толстый, разберёмся. Потерпи пару минут. Я шлёпанцы найду.

Одарив Пафнутия мстительной улыбкой, академик пообещал:

– Щас.

С лёгкостью перелев секретер, самотверженно защищавшим вход ренгеновским аппаратом, Персефона подошла к академику. Священники, увидев женщину-демона с новыми крыльями, нахохлились. Один Пафнутий светился бесконечной добротой и вниманием.

– Дочь моя, смотрю, у вас опять крылышки отрасли?

– Не привыкла ещё. Кто здесь обижает академика Плещеева? – она с вызовом обвела взглядом собрание.

– Персефона, ну что ты право. Я сам могу разобраться с этими прохиндеями, – смущённо вставил академик.

– Товарищ Плещеев, если решили самоустраниться, то никто не держит. Заберите свою женщину и всего доброго, – решил проявить принципиальность Семарг.

– Значит, случайно оказались, – сам себе ответил на вопрос Пафнутий. – А была надежда схватиться в драке с настоящим учёным, а не с пошлым подкаблучником.

– Что вы имеете в виду? Вы читали мою работу о мыслительных энтроциклах в потерянном пространстве. Нет? А рассуждаете! Я академик, в конце концов.

– Женщину-демона вижу, вас нет!

– Кстати, моя работа.

– Мы заметили. Sic transit gloria mundi. «Так проходит слава мира», на латыне для сведения. Чувствуется, это была ваша лебединая песня, а дальше пустота космическая.

– Болван фофельный! Это по-русски для умников. Если хотите услышать моё мнение, то не мешайте учёному работать, прохиндеи бессовестные! Метеорологов им подавай, а разобраться в явлении никто не пытался? Взять анализ этой жидкости, к примеру?

– Я пробовал. На вкус отдаёт хлоркой, – сообщил Семарг.

рассказ публикуется на дзен-канале ГИПЕРПАНК