В тот вечер я оканчивал составление квартального отчета о привлечении иностранных инвестиций в развитие современного сельскохозяйственного производства. Так как реальность привлечения иностранных инвестиций в развитие нашего колхоза была такой же, как и появление оленьих рогов у медведей, составление отчета затягивалось и происходило только благодаря наличию у меня задатков мечтателя-фантазёра и способностей писателя-фантаста. Документ был срочный, показатели – многочисленные, поэтому я терпеливо чертил и терзал таблицы правками да чистками на протяжении нескольких часов подряд. Когда же, наконец, моя подпись появилась в конце последней страницы, стрелки сонно такающих настенных часов показывали уже далеко за полночь.
Колхозную контору, стоящую недалеко от деревни в живописном месте, я покидал под недовольное ворчание разбуженного сторожа. Тот едва не свалился с ряда составленных стульев, когда я его слегка толкнул, прося открыть никак не открывавшийся замок входной двери. И, если бы не усталость и природная сдержанность в выражениях своих эмоций, хлопок входной дверью был бы не единственным моим протестом по поводу фамильярной реплики старика, отпущенной в адрес засидевшегося за работой молодого специалиста.
Сделав несколько шагов по хорошо укатанной гравийной дороге, вдохнув полной грудью свежий воздух, я ощутил острую потребность в разминке своих костей, натруженных многочасовым сидением на жестком стуле. Как мне казалось, лучшим для этого могла быть только пробежка. Легкая трусца – о, это действительно очень здорово! Особенно в те первые минуты, когда ещё легко и ровно дышится, когда сладко думается о скором свидании с молодой женой и вполне ёмко ощущается радость собственного бытия.
Тьма была кромешная. Небо представляло собой не ту обыкновенную черную бездну с многочисленными светлячками звезд, а туго натянутую над самой головой беспросветную плотную ткань. Единственный фонарь, являвшийся своеобразным маяком для поздних деревенских путников, тусклой и сиротливой точкой виднелся метрах в трехстах от конторы. К нему-то я и проложил свой мысленный маршрут, наугад шлёпая по невидимой дороге подошвами ботинок. Несколько десятков секунд душа и тело мои пребывали в счастливой гармонии. Я бежал и жадно насыщался теплом крови, загулявшей по моим жилам. Я ощущал всё возрастающий прилив физической энергии и блаженно купался в высоких волнах этого прилива. Да, глубокой ночью также можно окатить себя бодрящей влагой тех ощущений, которые приходят ранним утром с первыми лучами солнца к тем, кто считает себя лириком и занимается утренними пробежками изо дня в день. Но моя ночная отрада продолжалась совсем недолго, ровно до тех пор, пока откуда-то из темноты не раздались короткие, как выстрел, твёрдые, как обух, голоса:
- Стой! Стой, тебе говорят!
Мгновенно вспомнив, что грозивших мне расправой кредиторов у меня нет, свиданий в этих отдалённых и тёмных местах никому не назначал, я принял решение не прерывать свою разминку. Правда, делать её я начал всё-таки в более энергичном темпе.
Голоса за спиной от неблагозвучности перешли к угрозе. Причем, странным было то, что, определённо различая только два голоса, топот сапог за собой я слышал едва ли не целой роты солдат. Этот факт окончательно развеял моё ощущение радости бытия, омрачил и без того тёмную пору суток и я начал бежать ещё быстрее, ещё энергичнее.
Мои преследователи, судя по зачастившей дроби сапог, также прибавили ходу. А такого оборота событий я не ожидал, ибо быстрее бегать, да ещё не видя под собой дороги, мне никогда раньше не приходилось. Но сейчас, хочешь – не хочешь, нужно было делать именно это. Широкое и вольное течение моих мыслей резко вошло в круговорот одних и тех же вопросов: как удрать, как спастись, как оторваться от пыхтящих за мной полуночных маньяков? Пока мысли вертелись, я изо всех сил старался переставлять ноги быстрее, делать свой бег… нет, свой галоп, как можно резвее. Но усилия добиться этого только лишь только увеличивали громкость и частоту моего дыхания да сбивали шальной ритм моего сердца. А ноги, ноги мои совсем наоборот: стали делаться всё более ватными, всё более тяжёлыми, непослушными и вялыми, пока, наконец, одна из них не уткнулась носком ботинка во что-то твёрдое на земле. Я тут же растянулся во весь свой немалый рост вдоль обочины дороги. Со сбитыми коленями и локтями, со ртом, наполненным песком и травой, я искренне пожалел о своём постоянном пренебрежении занятиями физкультурой.
В это время чьи-то здоровенные, прекрасно ориентирующиеся в темноте руки подняли меня и потащили в сторону от укатанной дороги. Горестно размышляя о суровости и неожиданности кренов нашего бытия, мне стало жаль себя, в общем-то, совсем не плохого малого. Ведь я так мало ещё составил на своём коротком жизненном пути отчётов о внедрении чего-то там куда-то там. Я печально глядел на фонарь, до которого так и не добежал метров сто, и некоторое время безмолвно и безропотно предавался воле судьбы, позволяя уводить себя в сторону от выбранного мною ранее маршрута. Но вскоре я стал подёргивать плечами, делать короткие рывки туловищем из стороны в сторону, в слабой надежде на то, что можно будет освободиться от цепких рук и, как знать, избежать этого явного насилия над собой.
– Что вы хотите? Что вам нужно? – стали вырываться первые незнакомые мне звуки из моего рта, к тому времени почти очистившемуся от придорожной растительности и песка.
– Что за самосуд? – более строго, то ли спросил я у своих захватчиков, то ли слабо возмутился тем, что происходит. Но те – молчали.
В это время мы приблизились к каким-то, едва освещаемым парочкой тусклых лампочек низким постройкам. Озираясь вокруг, я лелеял надежду, что рядом появится хоть кто-нибудь, кто смог бы помешать свершающемуся надо мной беззаконию. Что вдруг некий неведомый герой встанет на защиту ни в чём не повинного человека и прекратит это злодеяние. Но никто не появлялся, никто не спешил мне на помощь, наверно потому, что все, даже герои, давно и сладко спали. Меня некому было высвободить из могучих рук, которые всё так же крепко удерживали меня чуть выше локтей. И тут я, каким-то чужим и острым совиным взором рассмотрел, что оказался на территории одной из самых старых ферм нашего хозяйства. Она располагалась совсем недалеко от деревни. На этой ферме я бывал и раньше. В последний раз это было неделю назад, когда проводил хронометражные наблюдения за работой животноводов на погрузке навоза. Помнится, как они тогда очень бурно возмутились, когда узнали о новой, более напряжённой норме… нор… Что??? Я присмотрелся к паре моих насильников. Грозные лица их говорили о том, что я не ошибся: это были те самые животноводы!
Один из них вдруг протянул мне вилы и сказал:
– Сейчас, товарищ экономист, ты нам покажешь, как выполняются научно обоснованные нормы труда. Вилы у тебя в руках, куча навоза – возле твоих ног, телега – тоже рядом. И помни: не справишься с тобой же установленной погрузочной нормой, придётся тогда показать нам до прихода доярок как следует доить коров, чтобы выполнить дневное задание по ручному надою молока. Итак, желаем тебе трудовых побед! Время пошло.
О-о-о, это был по-настоящему ударный труд! Как жаль, что за ним могли наблюдать только два человека да несколько наиболее любопытных коров. Я работал так, как работает экскаватор с первоклассным машинистом за рычагами. Я размахивал вилами со скоростью, противоречащей физиологическим, физическим, оптическим и другим законам, согласно которым с такой интенсивностью размахивать вилами человек не может. Но именно так я и работал, потому что доить коров я не умею, потому что я их боюсь, в конце - концов, от радости, что никто и не собирается отнимать у меня мою жизнь.
Через минуту я разделся, через пять – с меня повалил пар, а ещё через десять – победно вбил вилы в возвышавшуюся на телеге гору навоза.
«Невыполнимых научно обоснованных норм нет!» – говорили выпученные глаза животноводов.
«И не приведи Господи усомниться в этом ещё кому-нибудь!» – думал я, быстро одеваясь и беспрепятственно покидая ферму.
