Привет, пикабушники! Хочу предупредить заранее, чтобы люди, которым не интересна тема, не тратили свое время. Текст ниже - это мой рассказ. =) Так что, если у вас есть предубеждение против самопальной писанины, смело пропускайте - в конце концов, на пикабу не любят рассказы, это я знаю давно, воспринимаю как должное, и ничего не требую)
Тем же, кто всё-таки захочет прочитать, прошу любить и жаловать:

"Первый день без солнца"

Я лежу на сырой траве и нечленораздельно бормочу что-то пересохшим языком, глядя ослепшими глазами в небо. Мой разум медленно угасает, и в нем осталась только одна мысль, которую я повторяю раз за разом, как вслух, так и про себя. Это всё, что осталось во мне от разумного существа.
«...первый день без солнца…»
*
Когда мой истребитель падал с орбиты, разваливаясь на части, в голове и груди у меня всё еще билось Солнце, и звучал боевой клич комэска*. (командира эскадрильи – прим. автора) В висках стучало, кровь, казалось, жила собственной жизнью, и адреналин едва не лился из ушей. Я был готов вылезти из истребителя и рвать машины противника голыми руками. Ярость. Нестерпимая ярость сжигала меня изнутри – по ощущениям и впрямь, как будто в моей грудной клетке зажглась раскаленная белая звезда.
Катапультироваться я не мог: конструкция корабля этого просто не предусматривала. Слишком сложно было бы пытаться впихнуть в и без того набитый всякой всячиной, истребитель еще одну систему. «Выпечь» нового клона-пилота было намного проще и дешевле, благо, их (то есть, нас) производство было поставлено на поток еще 20 лет назад. Массовость и дешевизна производства выиграли эту войну, а вовсе не сила оружия.
Пришлось сажать истребитель вручную, что было довольно-таки непросто, так как маневренная и шустрая в условиях невесомости машина в атмосфере приобрела грацию наковальни и аэродинамику куска скалы.
Я не планировал, не пытался выровняться и лечь на какой-то курс, не переключал энергию с одних двигателей на другие – вовсе нет. Это бы не помогло, к тому же, я был просто вне себя, и лупил по панели управления, нечленораздельно крича какие-то ругательства. Поэтому, я просто и без затей, оставляя в атмосфере шлейф радиоактивного дыма, ахнулся в болото.
Ахнулся, срикошетил от земли, потом, пролетев по инерции еще некоторое расстояние, шлепнулся еще раз, прокатился, тормозя о какую-то плотную жижу – смесь воды, грязи, земли, водорослей и растений, и затих.
Затих корабль, но не я.
Я орал, надрывая горло, в порыве бессильной ярости, и бился в ремнях, давясь раскаленным комком в груди. Шлем скафандра треснул от удара о приборную панель, и мое лицо было порезано осколками. Колпак кабины лопнул и высыпался на пол. В центре грудной бронепластины скафандра зияла огромная вмятина, и я чувствовал боль в сломанных ребрах.
Наконец, я выпутался из ремней, и начал крушить все подряд в кабине, ломая пальцы о стальные детали.
Не помню, как я очутился снаружи – я даже не задумался, пригодна ли атмосфера планеты для дыхания, и нет ли там какой-нибудь инфекции. Бить, стрелять, ломать, душить – мои единственные желания в тот момент, и я просто не мог им сопротивляться. Пальцы ужасно болели, скафандр сковывал движения и мешал ломать кусты и избивать стволы деревьев, поэтому я сорвал его. Затем стащил с головы бесполезный шлем, и пинком отправил его куда-то в заросли. Я носился по небольшой поляне, молотя все, что попадалось под руку, и яростно топча саму землю.
Последнее, что я помню – резкий упадок сил и мысль о том, что надо прилечь и отдохнуть.
Пробуждение было отвратительным.
Я никогда не спал сам: пилотов-клонов специально вводили в гипнотическую отключку, когда они были не нужны, и пробуждали, когда того требовала необходимость. Это экономило ресурсы организма, вынужденного во время космических сражений работать на износ по несколько суток подряд.
Энергетические смеси, питательные инъекции, и, конечно, «Солнце» - это держало нас в тонусе необходимое время, но и, в то же время, требовало чертовски долгого времени для отдыха и восстановления.
Я лежал на сырой и сочной траве. Воздух был до отвращения влажным и полным незнакомых и волнующих запахов. Я всю жизнь провел на авианосце «Армстронг» и, потому, не нюхал ничего, кроме разогретой стали, пыли, нефтепродуктов и собственного пота.
Новым было всё. Включая ощущение самого себя.
Меня будила инъекция «Солнца», я засыпал, когда всё еще действовала.
Сначала я не понял, что со мной происходит, и почему грудь не разрывает ярость, а потом догадался – я снял скафандр, и тот не впрыснул мне очередную дозу «Солнца». Если б не мой внезапный порыв, то я носился бы по поляне, вырывая кусты и избивая деревья до тех пор, пока не умер бы от истощения.
Я сел, превозмогая боль в сломанных ребрах, и едва не впал в беспамятство от ужаса.
Все, что меня окружало, было совершенно новым.
Запахи, звуки, ощущения, мой разум, лишенный привычного ему стимулятора, эмоции… Даже само чувство ужаса было для меня в новинку. Я сам был другим, непонятным и странным. Как будто во мне поселился другой человек – вялый, усталый, неприятный мне. Я не хотел таким быть. Страх. Дрожь в конечностях. Боль. Паника.
Я постепенно перешел от тихого поскуливания к вою, и выл от ужаса, пока не потерял сознание.
Когда я пришел в себя, очень хотелось есть. Чувство голода тоже было мне в новинку, и я просто не знал, что с ним делать. Пилотов всегда кормили внутривенно, и я никогда не ел пищу. Я осмотрелся в поисках скафандра, и увидел, что его части разбросаны по всей поляне, на которой я оказался.
Поляна была совсем небольшой – пятачок десять на десять метров, заросший густой и сочной травой, и окруженный со всех сторон, в том числе и сверху, непролазными зарослями. Уродливая обгоревшая туша истребителя нависала надо мной. Я посмотрел наверх, и не увидел солнца – это была не ночь, а плотная пелена тумана, или, может быть, облаков – я так и не понял.
Некоторые детали окружающего ландшафта я узнавал (гипнообучение, которому подвергали пилотов , включало в себя сокращенный курс основных понятий и образов), некоторые – нет. Например, я не понимал, что деревья не могут двигаться, и, поначалу, пытался войти с ними в контакт. Неизвестность и непонятные образы, а также отсутствие солнца на небе пугали. Солнца не было… Звезд не было… Как же так? Полная дезориентация в пространстве…
Я снова запаниковал, и бросился к скафандру. Упав, и судорожно вставив иглу в катетер, я пустил, наконец, «солнце» по венам. На миг мной овладело знакомое чувство тепла – солнце разгоралось в моей груди, но потом…
По моим венам, как будто потек раскаленный металл. Невообразимая боль наполнила все мое существо. Я выдернул иглу, и покатился по траве, корчась и крича. Боль и помутнение рассудка отступили внезапно, будто их кто-то разом отключил.
Что это было?
Почему мой организм не принял «солнце»? Неужели на него так подействовала короткая заминка в приеме?...
Я лежал на спине, высматривал невидящими глазами в мутно-сером, переплетенном лианами, небе солнце, и не находил его.
Звёзды… сОлнца… Вечные ориентиры для пилотов.
Я не видел их, и ощущал себя совершенно потерявшимся и забытым. Собственно, так оно и было – с тех пор, как локаторы «Армстронга» отметили, что мой истребитель сбит и падает, я был списан в расход. Безвозвратные потери. Один пилот – пустяк для огромного авианосца. Очень скоро верфь выпустит новую машину, а отдел кадров разморозит нового пилота – абсолютно такого же, как я. И он точно также как я будет выполнять свою боевую задачу. Я буду жить в нем, как и в сотнях других пилотов.
Без привычного огненного шара в груди я чувствовал себя выпотрошенным и никому не нужным.
Туман.
Запах болотного газа, сырости и свежей травы.
Мертвая туша истребителя.
Огромная незнакомая планета вокруг.
И жестокое сражение где-то наверху.
Спасательную операцию никто не будет организовывать – это я знал точно. Для офицера – может быть, но не для простого пилота – слишком дорого. Я знал, что произойдет. «Армстронг» вместе с остальным флотом в очередной раз выполнит боевую задачу. Разобьет мятежников в пух и прах. Затем пилотов - тех, кому посчастливиться вернуться на корабль, усыпят и помчатся к другой планете, за сотни световых лет отсюда – к победе.
А я останусь тут.
Лежать на траве, медленно умирая от голода, не имея силы даже встать на ноги. Чувствовать, что из моей спины кто-то вынул позвоночник – стержень, который держал меня все это время. Мой смысл жизни. Мою ярость. Мой истребитель. Моё «солнце». Мои ориентиры.
Или, может быть, голод, со временем, заставит меня все-таки встать на ноги и бороться за выживание.
Что будет дальше – я не знал. В голове было пусто. Я лежал, глядя вверх, на меркнущие просветы неба в сетях лиан и листьев, и произносил про себя одну и ту же фразу, как автомат, раз за разом:
«Это мой первый день без солнца… Первый день без солнца… Первый день без солнца…»