Омлет лежал на тарелке пышной дымящейся горкой, рядом стояла кружка какао.

Ветерок весел раздувал яркие занавески, я чувствовала его на своем лице. Но было очень страшно. Ведь сколько уже было вечеров, похожих на вчерашний? Каждый раз, Арина, нехотя соглашалась, прекратить вести по-идиотски. Что в итоге? Снова и снова запиралась в комнате. И разговаривала с собой. И несла нелепицу. Врач четко сказал: Арина нормальная, с точки зрения психиатрии к ней претензий нет. А с точки зрения здравого смысла? Когда она словно получала удовольствие, выводя меня из себя своими выходками. Чего только стоила вот эта, с прошлой недели, когда Арина долго выклянчивала у меня новое платье, которое она где-то там увидела.

-- Много хочешь - мало получишь, - ответила я. А что я могла поделать? За квартиру снова висел долг, а её папаша и не думал выплачивать алименты за последние пару месяцев. Мне еле-еле хватило на оплату кредита. Арина убежала, и я услышала, как стулом она блокирует дверь своей комнаты. Это бесило больше всего – открыть дверь я бы не смогла бы, не выламывая её.

Я пыталась до неё докричаться. Бесполезно.

Впрочем, мне пора было на работу, с Ариной должна была остаться бабушка, которой было глубоко плевать, чем внучка занимается в своей комнате во время таких вот «запираний».

Вечером дочь подошла ко мне, как ни в чём не бывало, спросила что-то. Мне не очень-то хотелось с ней разговаривать, я слишком устала. Тогда она достала свою куклу Мари, и показала её. Чёрт меня возьми, на ней было то самое платье, которое Арина выпрашивала у меня утром для себя! Где она могла взять его уменьшенную копию?! Бабушка сказала, что Арина целый день была и дома, и что сама бабушка ни в чём ей не помогала. Только бросила, не отрываясь от телевизора:

-- Может она его сама сшила?

Да, конечно, сама. Украла его сама, сняла с чужой куклы, вот что. Я сильно наказала дочь, а платье и куклу забрала, спрятав у себя в шкафу. Утром они лежали у меня на кровати, хотя я не доставала их. Наказать пришлось сильнее.

Но вчера все было немного по-другому. Я долго кричала, пытаясь достучаться до её маленького эгоистичного сердца, заставляла смотреть в глаза. После моей фразы: «Ты думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься у себя в комнате?!» она заметно вздрогнула и втянула голову в плечи. А когда она попыталась убежать, я отхлестала её по щекам.

Боже, как мне надоели её выдуманные друзья, все это вещи, которые она тащит, не знаю откуда, запертая дверь… Клянусь, я пыталась поставить её сдвинутые мозги на место. Я не знаю, может - получилось? Хоть что-то сдвинулось в её голове такой же испорченной, как у папаши?

Я вздрогнула, когда услышала тихие шаги дочери.

-- Иди завтракать, - сказала я, прекрасно понимая, что мой голос хрипит.

Арина кивнула. Забралась на стул. Взяла ложку.

Мне неприятно было с ней находится в этот момент но, к сожалению, было воскресенье, не нужно было идти на работу.

-- Завтракай, я пока уберусь в твоей комнате.

Кивнула, не отрывая взгляда от тарелки. Ну и хорошо. Не часто мне удаётся получить её согласие войти. Чувствуя холодный комок в животе, я пошла за пылесосом.

. Вечный раздрай в комнате. Сама она, конечно, убираться не будет…

Я включила пылесос, прошлась щёткой возле стола, заваленного изрисованной бумагой. Выключила. Начала подбирать раскиданные игрушки. Бог мой!

Любимая куклы Арины - Мари лежала на полу. На светлую спутанность волос, попал луч солнца, падающий из окна. Посередине лба – большая оплавленная дыра, словно ткнули раскаленным прутом.

-- Арина, Ари… - я осеклась, чувствуя, что голос пропал. Я увидела ещё кое-что. Из под кровати торчала нога. Детская, обутая в сандалик. Не чувствуя ног, я встала на колени, заглянула. Неподвижное тело. Светлые волосенки…Не помня себя, я схватила ребенка за ноги и вытащила. И на этот раз заорала.

А как часто вы, под кроватью своего ребёнка, находите мёртвых девочек с дырой во лбу?

***

В больнице сказали, что у меня был нервный срыв. Я пыталась сказать, что в моей квартире лежит труп маленькой девочки, но меня не слушали.

Моя мать, нашла меня без сознания, с куклой в руках. Приехавшая «скорая» тоже никаких мёртвых девочек не видела. Но ведь она была! Была…

-- Конечно, была, мама, - сказала мне Арина, - приехавшая вместе с бабушкой навестить меня. Моя мать о чём-то разговаривала с врачом, а Арина сидела на краю моей кровати, бледная до прозрачности.

-- Я очень любила Мари. Жаль, что ты не любила её, - сказала она, - Она была живая.

Меня пробил озноб.

-- Я умею оживлять всё неживое, кроме того, что убила сама.

Арина кивнула на цветы, стоящие в стакане – их принесли моей соседке по палате. На несколько секунд я увидела вместо цветов крошечных фей, почти таких как в сказке «Дюймовочка». Но они быстро почернели и рассыпались. Арина вздохнула.

-- Теперь всё, что я оживляю, умирает… Всё что создаю – рассыпается. Теперь ты любишь меня?

Последнее, что я увидела перед обмороком – холодные больничные лампы дневного света.