vasiaberner

Наша рота шла по горному хребту на фоне вечернего фиолетового афганского неба. По этому хребту лично я за свою службу прошел не один раз. Может семь раз, может восемь. Всегда было одно и то же. Мы двигались вперёд, душманы пытались нас остановить, наши офицеры сносили позиции душманов артналётом, рота снова шла вперёд, входила «на задачу».

Возникает закономерный вопрос: зачем? В чём прикол таких однообразных действий, что у нас за задача была? Кудой мы гуляли?

Теперь, по прошествии лет, я могу ответить на этот вопрос. Пока был солдатом – не мог. Теперь знаю замысел операции, поэтому могу объяснить смысл наших действий.

Вот фотография:

Такой склад боеприпасов душманы оборудовали в Пьявуште. С этого склада они на осликах развозили миномётные мины на огневые позиции миномётов. Наши артиллеристы вычислили две таких позиции за 17-ым постом, со стороны ущелья Гуват. Одну позицию возле Хисарака.

Выискивать и отлавливать в горах осликов нашему командованию представлялось нерационально. Более реальным посчитали отыскать склад. Потому что он хреново бегает. Ослик бегает быстро, а склад не бегает совсем. Поэтому решили искать склад.

Для реализации данной задумки посчитали правильным отправить по ущелью Пьявушт пацанов с автоматами. Пусть походят, поводят по сторонам пятаками. Может быть найдут то или сё. Почему командование было так уверено, что найдут? По целому ряду причин.

Во-первых, ослик - не полярный медведь. Он в сугробе спать не будет. В лучшем случае, он там будет храниться. В худшем случае его останки растащат горные орлы и шакалы. Чтобы такой ерунды не случилось, чтобы осёл не околел от ночной стужи, его на ночлег надобно разместить в сарае. А сараи где у душманов расположены? Правильно, в кишлаках. Значит надо пойти и прошмонать эти кишлаки со всем пролетарским пристрастием.

Во-вторых, наше командование организовало ежедневные облёты вверенной под охрану территории на вертолёте, с целью понаблюдать где какие тропы протоптаны, из какого пункта в какой направлены.

В-третьих, командование организовало перехват и дешифровку душманских радиообменов.

В-четвёртых, установило на всех важных транспортных ущельях и перевалах электронные датчики системы «Реалия». https://117orb.at.ua/publ/5-1-0-56

Ну и так, для общего базарного разговора, выскажу мысль о том, что наше командование умело анализировать полученную информацию.

В результате всех этих действий у нашего командования «склалось» чёткое понимание того, кто ходит по данной территории, где ходит, как часто это делает, сколько и каких вьючных животных водит.

Короче, у нашего командования было предостаточно аргументов, чтобы замыслить операцию именно на ущелье Пьявушт.

Однако, пацанов, которые пойдут внимательно осматривать и обнюхивать данное ущелье, следовало прикрыть сверху нашими войсками. Чтобы не позволить душманам зажать наших на дне ущелья, как это удалось сделать в Хазаре против первого батальона. Чтобы лишить душманов возможности забраться выше наших и реализовать принцип «кто выше, тот сильней», нашему горнострелковому батальону поставили задачу занять господствующие высоты вокруг Пьявушта.

Наша рота была направлена по левому хребту, возвышающемся над ущельем Пьявушт. Если она будет подниматься быстро, а не две недели, то вывезти из Пьявушта боеприпасы душманы не успеют. Сами сбегут, а боеприпасы оставят. Но постараются замаскировать.

Следующая фотка:

Душманы не смогут эвакуировать такое большое количество тяжелых предметов, если наша рота быстро займёт господствующие высоты.

Вот ещё. Это не моя фотография. Однако, она очень красноречиво иллюстрирует сколько «добра» находили наши подразделения в такой местности. Горы, кишлак, склад ИТАЛЬЯНСКИХ мин. А представьте, сколько это весит и как с ним бегать!

Такие мероприятия по изъятию средств ведения войны следовало проводить как можно чаще. Желательно после прихода каждого каравана из Пакистана. Как только пришел к душманам караван, дык не ленитесь, мужики, сходите к душманам «в гости», отберите у них «гостинцы». Чтобы душманы не бегали на Саланг, расположенный на расстоянии всего 37 км, чтобы не минировали серпантин. Чтобы не минировали нашу единственную дорогу в ущелье Панджшер.

В 1984-ом в Афганистане шла плотная война на коммуникациях. По сути решался вопрос кто кого переснабжает. Мы перекроем Масуду линии снабжения из Пакистана. Или Масуд перережет нам единственную дорогу через Саланг. Кстати, на этой дороге расположен самый высокогорный тоннель в мире. Кстати, его построили наши метростроевцы. Это опять же «немцам про рентген» - чем Советский Союз занимался в Афганистане. Чем-чем? Вот видите – самый высокогорный в мире тоннель построили.

Ну ладно. Теперь расскажу про способ реализации задуманной боевой операции.

Командование полка задумало принять строгие меры против душманов, базировавшихся в ущелье Пьявушт, в кишлаках Чинар, Пьявушт, Булак, Чимальварда, Душах.

По левому гребню ущелья Пьявушт направили Третий батальон. По правому гребню направили Второй батальон. По дну ущелья направили Разведроту.

Личный состав Второго и Третьего батальонов выдвинулся в горы, забрался на вершины, распределил бойцов по высоткам, закрепился, с целью не дать душманам уйти из ущелья. В горах образовался своеобразный «мешок» окружения вокруг означенного района. На карте этот «мешок» я изобразил красным цветом. Получилось весьма наглядно.

После этих приготовлений Разведрота вошла в ущелье. В случае обнаружения душманов разведчики должны доложить их координаты. Бороться с живой силой противника будет артиллерия и авиация. Люди (солдаты) не должны вступать в бой. Противника следовало уничтожить на расстоянии.

Теперь сделалось понятным зачем нас комплектовали перед выходом в горы таким образом, как я неоднократно рассказал. Нам навешивали на горбы два с половиной БэКа, гранаты, дымы и т.д. Это делали для того, чтобы горные стрелки могли занять высоты на хребте (над Пьвуштом, например), чтобы могли организовать оборону и держать эту оборону несколько дней. Не просто встретиться с душманами в горах, перекинуться выстрелами в огневом контакте и разойтись как в море поезда. Этого было недостаточно. Надо было удерживать позиции, не выпускать противника из ущелья. Горным стрелкам надо было сидеть на хребтах и выполнять Боевую Задачу столько времени, сколько потребуется. А не до тех пор, пока патроны не закончились.

Кстати. Сколько раз я ходил на боевые операции, столько раз наши подразделения выполняли поставленную задачу. Даже 12 сентября, когда погиб ст.л-нт Ахундов, наши выполнили поставленную задачу. Ахундов погиб, но горный хребет был захвачен нашими бойцами и удерживался долго и уверенно. Сколько требовалось, столько удерживался.

Получается, что наша Армия выполнила все поставленные задачи. Получается, что у душманов не было никаких шансов выиграть эту войну. Мы громили их позиции, громили их караваны. Мы перехватывали их каналы снабжения. А они нашу единственную дорогу не смогли перерезать ни разу. Потери на той дороге они нам наносили, однако перерезать снабжение не смогли. Так что ничего хорошего душманам в перспективе не светило.

Рассказывает подполковник Денисов Сергей Николаевич. В то время лейтенант, командир огневого взвода:

- Девизом боевых действий 1984-85 годов была фраза кого-то из штабных 40-й Армии: - "Нам нужна работа и результаты!" Называлось это всё - "реализация разведданных". А результатом такой "работы" - не только взятое "духовское" вооружение, но и жизни наших ребят! Немного позже до штабных дошло, что 90% так называемых «разведданных» исходили от неграмотных людей. У которых в голове если не прямое желание наегорить тебя, то, как минимум, желание твоими руками свести счеты со своим личным врагом. Например, с «кровником». С врагом по закону кровной мести. Такой «информатор», он в силу своего скудоумия вёл себя, как в басне И.А.Крылова. Старательный дурак страшней врага.

В общем и целом, именно такие события происходили всю мою службу в Панджшере. Нашу роту отправляли в горы. Мы там шастали по хребтам. Потом возвращались «вниз». Умывались-брились, приводили оружие в порядок и снова топали в горы. Потому что к душманам опять приходил из Пакистана очередной караван.

Утро подкралось к нам незаметно. Дневальный подал команду «Рота подъём». Все уже хорошо усвоили, что по этой команде наступает светлое время суток. Солдаты зашевелились, стали сползать с нар, натягивать на себя обмундирование. Сегодня никого не надо было выгонять ботинком из коек, никто не проявлял остроумия, никто не грозил «миномётным обстрелом». Как и вчера вечером, сегодня утром все проявляли организованность и сосредоточенность. Не было такого, как показывали по телевизору: продудела труба горниста, все весело и дружно сверкнули лысыми бошками из-под одеял и в сию же секунду забегали по казарме со скоростью электровеников. Не было у нас такого. Не было у нас казармы. Были сосредоточенные мужики, которые делали нужное мужское дело. Лица у тех мужиков были по сути ещё детские. Ну ладно, не детские, а юношеские. Но, поступки были как у настоящих сосредоточенных мужиков. Мы сами мало по малу начали обращаться к своим товарищам словом «мужики». Нам нравилось такое обращение. Мы считали, что заслужили это слово.

К расположению батальона водилы подогнали прогретые БТРы. Рота почти мгновенно закинула на крышки движков вещмешки. Мужики закрепили их на крышках двигателей, запрыгнули на броню сами, уселись на стылое железо. Рогачову не пришлось никого убеждать подсрачниками. После покаталок по Панджшерской дороге, после разнообразных видов подорванной и сожженной техники, все быстро осознали, что здесь не Союз. Здесь с тобой никто шутить не будет. Либо ты сделаешь то, что надо, либо из тебя сделают груду горелого мяса. А это никому из нас не хотелось. Брат Андрюха Шабанов на спокойной ноте мне позавчера рассказал каких трёх вещей он не хочет на войне. Первое, это не хочет попасть в плен. Потому что видел останки тел, которые побывали в плену. Выглядели они так жутко, что не приведи Господь такой смерти. Поэтому Андрюха приловчился носить с собой НЗшный патрон (ПОСЛЕДНИЙ патрон), который для себя. Второе, это он не хочет сгореть на технике. Потому что тоже видел, как это происходит. Увидел и сразу же расхотел на всю жизнь. А третье, это если подрыв, то чтобы не выше колена. Опять же всё из-за того, что видел, как взрывом из человека выдёргивает ногу вместе с частью таза. Так что дело не в подсрачниках Рогачёва. Он один раз напрягся, самый первый раз, а потом война очень быстро и доходчиво всем всё объяснила. Теперь Рогачёву достаточно было стоять на БТРе и наблюдать как сосредоточенно копошатся его бойцы.

Рогачёв стоял, смотрел, всё контролировал. Мимика его командирского лица изображала оценку «ну, хер с ним, сойдёт».

На БТРах наша рота резво заехала в уже знакомый сад Баранхейля. Бойцы были очень осторожны, все спрыгнули с брони, никто не подорвался. Взгромоздили себе на горбы наши вещмешки и довольно живенько пошли на подъём к Четырнадцатому посту.

Лазить по горам мы уже слегонца приловчились. На нормальном (не солдатском языке) это обозначает, что акклиматизацию мы прошли, дополнительные эритроциты вырабатывать наш организм натренировался. Поэтому пёрли мы, что дурные. Никто не тошнил, ничего не задерживало движение роты вверх.

В районе того времени, когда маленькая стрелка часов показывает слово «ужин», а большая показывает «прозевали», наша рота выскочила за Пятнадцатый пост.

Задолбались из-за подъёма мы сильно, но нас всё равно погнали по хребту дальше.

Задолбанные мы поматерились внутри себя, но всё равно пошли вперёд. А что солдат ещё может сделать? Только материться.

До вечера мы шли по хребту вверх. Вышли из-под прикрытия Семнадцатого поста. Семнадцатый раньше прикрывал наш правый фланг, теперь это прикрытие кончилось. Теперь нас могли обстрелять с левого фланга через ущелья Пьвушт, с правого фланга через ущелье Гуват. И с фронта.

Не то, чтобы я накаркал. Но, нас обстреляли с фронта. Открыли по нам огонь из ДШК с нашего хребта. С высоты, на которую мы двигались.

Рота рассыпалась веером за камни, залегла. Я оказался как-то не «очень рядом» от Рогачева. Куда я смотрел – наверное на укрытие, которое заранее себе выбрал, а не на Командира. В очередной раз я выступил как-то не очень популярно. Но, Рогачев не стал скучать без меня, он занял позицию рядом с ротной Стоседьмой радиостанцией, которая в этом походе каталась на спине у Сани Севрюкова. Стоседьмая мощнее, чем моя 148-я, и пусть мы ушли ещё не очень далеко от Рухи, но Рогачев забыл обо мне в обмен на Стоседьмую.

Я не обиделся. Потому что это спасло меня от полного морального разноса, от обещания тренироваться по поводу умения выбирать позицию рядом с командиром и много ещё от чего спасло.

Под обстрелом душманского ДШК Рогачев залег рядом с Севрюковым. Туда же прибежал Старцев. Вдвоём с Рогачевым они принялись наводить артиллерию на высоту, на которой «засветилась» позиция духовского ДШК. Наши офицеры смотрели в бинокль, водили пальцем по карте, разговаривали в Сашкину радиостанцию. А артиллеристы никак не могли попасть дымовым снарядом по занятой душманами высоте. Снаряд, видимо, перелетал через хребет и улетал в такую даль, в такие гребеня, в такие скалы, что разглядеть столб дыма не представлялось возможным. Может быть в пропасть какую-нибудь било орудие – поди ты найди это облако дыма в безбрежном океане гор, скал и пропастей.

В тот печальный момент я лежал за грудой валунов, надсадно дышал и думал, что пока они наводят, дык хоть передохнуть появилась возможность.

Потом я передохнул. Потом ещё раз передохнул. А Рогачёв со Старцевым всё водили пальцем по карте и выкрикивали корректировки в радиостанцию. Я так сильно напередыхался, что подумал - хрен они вообще найдут этот дымовой разрыв, потому что это невозможно. Высотка на хребте была маленькая, хребет был узенький, склоны у него очень крутые. Если орудие сделает недолёт или перелёт, то ты даже не увидишь долетело или перелетело. Нет снаряда и всё. Выстрел в полку есть, а разрыв не найти.

Но они нашли. Роачёв со Старцевым всё же умудрились проинтуичить как изгибнулась траектория полёта этого хитренького дымового снаряда. С пятого или шестого выстрела артиллеристы всё-таки дали столб белого дыма на нужной нам горке, на которой приармянился к восточному скату духовский ДШК.

Всё-таки наших офицеров и наших артиллеристов научили кое-чему в военных училищах.

Меня потиху начала распирать гордость, почти как «распиратором». За Рогачева, Старцева и тех, кого я не знал, но знал, что они точно есть. Вот это была квалификация у мужиков! Вот это был уровень!

В ближайшие 47 секунд на горе началась пляска из черных тротиловых разрывов. Духам конкретно не прокатило. Духам тоска-а-а-а.

- Ф-р-р-р-р-р-р! – Над нашими головами пролетел с жуткой скоростью осколок. Очень большой, судя по звуку. Такое ощущение, что вырвало донышко снаряда, толщиной в ладонь и размером в ладонь. Эта железяка, с жутким вращением пролетела над нашими головами практически горизонтально, как будто даже не теряла скорость.

- Ипа-а-а-ать-копать! - Вася Спыну, лежа за большим угловатым валуном, повернул своё потное, чумазое лицо ко мне.

- Слыш, Касиян? Слыхал, чё тут летает? Такое если в скворешник попадёт, то весь позвоночник в трусах высыпется.

Вася - молдован. Поэтому позвоночник «высыпется» не «в трусы», а «в трусах».

- Слыш, Димон! – С другой от меня стороны подал голос Петя Носкевич.

- Помнишь анекдот? Сын с Афгана пришел домой, накрыли стол, уселись выпивать с отцом и дедом. Сын такой, начинает: -«Вот мы в Афгане как развернули свои «Грады»! А дед ему говорит: - «Иди на хрен со своими «Градами». Вот мы в грамадзянскую ка-а-а-ак долбанули с наших канонов, дык только с нашей стороны восемьдесят человек упало. А что ж тогда там делается?!»

Я начал тихонечко хихикать. Анекдотец оказался очень вовремя, очень кстати и очень в тему.

А ещё мы успели отлежаться-отдышаться.

Если бы нам дали по небольшому ведёрку воды, то мы вообще были бы счастливы и все дружно остались бы здесь жить. Лишь бы только больше не идти никуда.

Однако, идти нам пришлось.

После того, как долбанистические осколки крупнокалиберных снарядов разогнали всё живое с впереди маячащей горки, наше командование снова дало нам команду «Вперёд».

Для командования было очень важно, чтобы наша рота поддерживала высокий темп движения вперёд.

Почему? А потому, что душманам не надо было давать время на то, чтобы они смогли утащить в горы минно-взрывные устройства и боеприпасы, которые недавно к ним притянул из Пакистана караван.

Сами душманские бойцы, конечно же, при любом раскладе, сумеют удрать от нас. Потому что они перемещаются по горам гораздо быстрее, чем мы. А склад боеприпасов самостоятельно перемещаться по горам не умеет. Ему для этого носильщики нужны. Чтобы понять всю тоску и печаль работы носильщика, попробуйте как-нибудь на досуге взять в каждую руку по итальянской мине TS/6,1

затем попробуйте побегать в такой позе по горам для развития «общей ерундиции». А Старцев с Рогачёвым пусть сзади будут под-задоривать прямо под зад крупнокалиберными снарядами.

Полагаю, что через тридцать секунд подобного марша вы немедленно согласитесь с тем, что план нашего командования был вполне рациональным, выкинете куда попало эти сраные мины и пуститесь наутёк в противоположном от Старцева с Рогачёвым направлении.

Печальная нотка во всём этом повествовании состояла в том, что наша горнострелковая рота должна была двигаться по горам с такой скоростью, что мне местами хотелось самому сдохнуть, а не столько душманов нагнать и принять против них строгие меры.

Однако, при составлении плана операции моего мнения командование, как всегда, не спросило. Поэтому пёр я на фоне вечереющего неба по горному хребту, голодный и злой. Хрипел, матюгался и плевался в глубине души своей, ибо очень клокотало в ней моё негодование насчёт разработанного командованием плана операции.

Ну что? Потащились внизу? Сходили в баньку, сходили к Брату, поспали на белых простынях, поночевали под крышей? Покушали горячей еды с первым, вторым и с компотом? Какие вы молодцы! А теперь пришла пора выполнять пословицу «хорошего понемножку». Завтра пойдёте на боевую операцию.

Рогачев объявил строевой смотр, застроил роту под тутовниками.

Крайний слева лицом к нам Салман Цечоев зкв. 4-го взвода. Справа от Салмана боец со смуглым азиатским лицом – Рома Дасаев. Между головами Ромы и Салмана виден Витя Щербина. Спиной к нам два офицера: слева Ротный (с автоматом на плече), справа Старцев. Между Ротным и Старцевым лицом к нам Серёга Кандрашин. Справа от Кандрашина в фуражке Старшина прапорщик Зюзин. Далее высокий худощавый солдат Овезбеды Гельдыевич Байрамалиев (Бармалей). Рядом в бронике и каске рядовой Борисов. У нас было два Борисовых. В 4-ом взводе рядовой Борисов, в 3-ем взводе мл.с-нт Андрей Борисов.

На строевом смотре, как положено, перед каждым бойцом была расстелена его личная плащ-палатка. На плащ-палатку разложено содержимое вещмешков. Перед строем роты мерно шагал Рогачев, рядом старшина. Всё было, как всегда:

- Две фляги пластиковые полтора литра где?

- Во-о-от.

- Ясно. 700 патронов россыпью или в пачках где?

- Во-о-от.

- Хорошо. Две гранаты Ф-1 где?

Такая содержательная беседа проводилась возле каждого бойца.

Примерно к обеду рота была осмотрена, недостатки устранены, бойцы доукомплектованы. Затем пришло время ставить Боевую Задачу. Рогачев её поставил. Задача была простая до слёз: завтра рота выходит в горы. Вот и всё.

Как всегда, нам не сказали куда идём, зачем идём, чё там делать собираемся. Однако, тупых вопросов солдаты задавать не стали. На них всё равно никто не станет отвечать. Армейская проза жизни.

После строевого смотра бойцы затащили вещмешки в ослятники, покидали под нары. Пока было свободное время до отбоя, все взялись доделывать то, чего вчера не доделали. Кто-то прошивал расползшийся шов своему «лифчику», кто-то точил духовский нож.

Настроение ни у кого не брызгало вверх фонтаном положительных эмоций, однако, такой угрюмой тоски, как перед первой операцией, не было. Особого счастья ни у кого в глазах не светило, но и угрюмых рож солдаты не корчили. Молча и сосредоточенно каждый делал то, что было нужно делать. Особо никто не трындел, радостных анекдотов не рассказывал. Не было слышно никаких солдатских шуточек. Изредка в тишине ослятника пролетала пара фраз на узбекском, типа «Бахрам, пчёк барма?» или «Азамат, сигарета бир? Рахмат. Арземайдэ». Могла проскочить пара фраз на чисто русском: кто-нибудь кого-нибудь просил подвинуться по-матушке. Все были сосредоточены, все готовились к выходу на боевую операцию. Сосредоточенному солдату не к лицу разводить тары-бары.

В Рухе мероприятия на свежем воздухе случались настолько часто, что мы перестали произносить «боевая операция». Говорили просто «операция». Я настолько привык к этому, что сестре в письме ляпнул: - «Женька собирается на операцию.» Сестра мне ответ прислала, раскудахталась – это кошмар, в таком возрасте, и уже операция! Я осознал свою ошибку, но ничем себе помочь уже не мог. Не писать же сеструхе, что я опустил слово «боевую». Она всё родителям растрещит, как сорока. Пришлось врать про якобы вскрытый фурункул.

Ладно, наврал, так наврал. Чтобы не заниматься терзаниями и самоедством, решил заняться делом. Что у меня там было не доделано? Пулемёт я вычистил в первые минуты после возвращения с предыдущей операции. А магазины надо было обслужить, состояние боеприпасов проверить. В ущелье Хисарак я отстрелял весь БК, располагавшийся в магазинах. Это 270 патронов. Надо было, как минимум, пополнить.

В нашем подразделении патроны хранили в большом деревянном ящике. Мне очень хотелось сказать, что «патроны валялись». Но они не были грязными, их не топтали ногами. Культурно и аккуратно в чистеньких бумажных пачках патроны были сложены в ящик и выставлены «пред ясны очи» дневального. Дневальный на посту всегда был вооружен штык-ножом и автоматом с примкнутым снаряженным магазином. На балде у него нахлобучена каска, на пузе бронежилет.

Получается, что патроны находились под надзором. Под очень серьёзным надзором. Здесь, это тебе не там - так говорят у нас в армии. Это тебе не Союз, где дневальный вооружен штык-ножом, повязкой и всё. Здесь, в Рухе, дневальный представлял из себя серьёзную боевую единицу. Он был вооружен огнестрельным оружием, укомплектован средствами защиты, заинструктирован на разводе Майором Зиминым и постоянно поддрачиваем Дежурным по Роте. Чтобы не расслаблялся. У такого дневального не забалуешь!

На фотографии СОБ Третьей минбатареи Семён Быстров позирует возле входа в расположение. За спиной Семёна дневальный Игорь Долженко. Обратите внимание на экипировку.

Следующая фотография.

Руха, Панджшер, Грант Маргарян. Рядом с Грантом дневальный. В бронежилете, каске. Вооружен автоматом. На поясе четко виден подсумок с магазинами. Не сомневайтесь, что магазины снаряжены патронами. 120 патронов у дневального. Представляем, да, что будет если вот такой боец стоит возле входа в расположение и всю свою смену (два часа) ничего другого не делает, кроме как буравит взглядом расположение своего подразделения. В том числе контролирует ящик с боеприпасами. Вот чё будет, если ты подойдёшь к ящику и запустишь в него свои шаловливые ручонки?

А ничё не будет. Именно поэтому мне хочется сказать фразу «патроны валялись». Никому не было дела до того сколько патронов ты взял, для каких целей, куда ты их понесёшь. Всем было безразлично. Дневальному в том числе. Бери. Неси. Может быть они тебе очень нужны?

С этими мыслями я подошел к ящику с боеприпасами. Отсчитал сам для себя 9 пачек патронов. 9 пачек по 30 патронов, это должно быть примерно что-то около искомой цифры в 270 штук. Согнул в локте левую руку, уложил на неё 9 пачек и потопал к своей плащ-палатке, разосланной во внутреннем дворике расположения нашей роты. Хотите, чтобы за полученные боеприпасы я расписался в Книге Учета? Нет? Ну, как скажете. Расписываться я умею. Обращайтесь, если что.

Все, кто отслужил срочную службу на территории Советского Союза должны охренеть от такого рассказа и выпасть в осадок от удивления. В Союзе солдату за всю службу выдавали 9 патронов для проведения занятия «Начальное Упражнение Стрельб». В лучшем случае солдат за два года выстреливал 3 одиночных выстрела и 3 коротких очереди по два патрона. В нормальном случае выстреливали ноль патронов. В худшем случае боец принимал Присягу не с автоматом в руках, а с сапёрной лопатой в руках. То есть за два года службы солдат даже не дотрагивался до автомата.

На фоне службы в Союзе наши приключения в Рухе выглядели невероятными историями. Как это так возможно, чтобы солдат набрал себе 270 патронов и пошел сам по себе. Даже подпись о получении не оставил!

Наш героический Прапорщик Хайретдинов рассказал, как он приехал из Рухи с колонной в Хайратон и отдал там своему товарищу несколько ящиков патронов. Без росписи, конечно же. Тот товарищ просто охренел. Потому что в его подразделении учет патронов вёлся очень строго. Хайратон находится в Афганистане так же, как Руха. Один и тот же Афганистан, а условия службы очень разные. У нас в Рухе оружия и боеприпасов было без ограничения.

После того, как набрал для себя боеприпасов, я выпотрошил содержимое длинных пулемётных магазинов на плащ-палатку. Несколько дней тому назад в ущелье Хисарак я их снарядил. Но, после этого я круто переспал на крутом косогоре под высотой 4005, у меня крупный песок прилипал на лицо. Сколько того песка я начерпал внутрь лифчика? Надо было проверить. В этой местности чистота оружия – залог здоровья. Поэтому один за другим я вскрыл свои пулемётные магазины, высыпал из них патроны на плащ-палатку и занялся обыкновенной солдатской работой. Занялся подготовкой к завтрашней операции.

Рассказывает Сулейманов Ахмед, рядовой, пулемётчик 3 взвода:

- Перед той операцией мы со Старцевым пошли СВД пристреливать. Зашли за БО (боевое охранение), там полигон нашего батальона был. Устроились на позиции. Специальный СПС там был выложен, чтобы всё точно, как в горах на операции. Пока я возился, пока камни СПСа подправил, я закрутился. Не заметил, что на прицеле нет наглазника. А шмальнуть-то уже хочется. Руки чешутся. Ещё не настрелялся с СВДшки. Ну и скорей-скорей, смотрите, какой я снайпер с Кавказа! Тут и шмальнула эта зараза. Ка-а-ак шандарахнула меня прицелом в глаз! У меня искры в разные стороны, чуть ли не дым из ушей. Первая мысль, что это душманский снайпер мне через прицел глаз прострелил. А Старцев ржет – по земле катается. Ему смешно. А меня потом земляки до-олго дразнили, пока фингал не рассосался. «Давай-давай, рассказывай-рассказывай нам тут теперь что СВД пристреливал!» У нас это считается позором, если тебе рожу набили. Ты не можешь быть слабаком, ты должен быть воином. А у меня фингал, значит можно меня дразнить.

Короче, подготовился я к той операции. На кой хер мне нужна была та СВДшка? Я же пулемётчик. Только приколов на свою жопу нашел.

К приходу вечера все подготовились, поужинали. После вечерней поверки повалились спать. Достаточно рано. Никого не тянуло «на подвиги», никто не стремился прогуляться «до земляков». Все уже знали, что завтра как пойдём гулять, так нагуляемся до кровавых мозолей. Поэтому вечерняя поверка прошла и все сразу ломанулись в люлю.

Но, на Зуб нас направили в июне. А до июня весь май мы обустраивались в Рухе. Батарею нашу расположили на кладбище. Мы там, прямо на кладбище вкапывались в землю, строили землянку-казарму, землянку-офицерскую комнату, рыли траншеи, закапывали технику на огневые позиции. Я своими глазами видел эти камни, эти надгробия. Видел, как выкапывали этих жмуриков, сидящих. Хорошо запомнил, как мы копали траншею, а там полу-сидя скелет сложился. Мы это всё выкапывали. Мы всё это выкидывали. Ещё тогда был разговор, что, типа, духи нам этого не простят. Но, они в принципе и не простили: Руху потом сильно обстреливали. А нас долбили с особым пристрастием.

В то время, в мае 1984-го, меня назначили нести службу на 142-ой радейке. Это ГАЗ-66 с кунгом. Внутри кунга стопервая, стотридцатая радиостанции, стодвадцатьтретья радиостанция. Мы этот кунг только до половины успели зарыть и тут духи начали нас колбасить. Из ДШК стреляли, снайперы работали. Эта машина была простреленная вся. Мы с друганом вдвоём на ней служили, так мы заходили в неё только через окошко и ползали там внутри по-пластунски. В дверь ходить не могли – нас бы застрелили тут же. Даже за сухпайком мы на пузе ползали. Сразу, как мы загнали машину в полукапонир, духи начали по нам мочить. Верхнюю половину машины простреливали, а другая полмашины оказалась прикрыта в полукапонире. Потом, позже, мы стали мешки с песком подсовывать и обкладывать машину выше и выше. Потом, когда обложили, то уже можно было нормально службу нести.

В той машине были установлены радиостанции, столик стоял. На нём всегда была расстелена артиллерийская карта с целями. Рядом кровать СОБА установлена. То есть Старший Офицер Батареи должен был спать там. Потому что, если появлялись цели, то я (или другой дежурный) цели должен был принять, нанести на карту, высчитать дальность и всё остальное. СОБ в это время глазки протирает, орудия по связи вызывает, боевую работу начинает, доклады от орудий получает, разрешение Пятисотого «Тайфуна» (начальник штаба артиллерии) получает, подтверждение огня передаёт. Ну и в один из дней зашел ко мне в этот кунг Командир Батареи. Капитан Курлыков. А он очень любил женский персонал вашего полка. Ну, ОЧЕНЬ любил! Зашел в кунг Курлыков и выдал:

- Андрюх. Я через пару часов приведу сюда человека. Чтобы показать, как артиллерия работает. Ты давай, подготовь здесь. Печку затопи, ну, чтобы всё было тепло. А потом я тебя отпущу.

Ну, естественно, я в печку забросил, занял своё штатное место, взялся изо всех сил работать. Вскоре зашел в кунг Комбат. Курлыков. С девушкой. С женщиной – не знаю уж там с кем. И с трёхлитровой банкой самогона. И на меня такой:

- Шабанов!

Я встал, руку под козырёк. Всё как положено в армии. А он:

- Доложи оперативную обстановку!

- Товарищ капитан! За время Вашего отсутствия появились новые цели! Я их нанёс на карту. Предлагаю провести ряд оперативных мероприятий!

А Курлыков так – хоба! Руками на стол облокотился, навис так над картой, как самовар над стопкой бубликов. А женщина там сзади стоит, впитывает естество работы артиллеристов, от восхищения обтекает. А он с такой серьёзной миной, брови хмурит и ребром ладони по карте:

- Так, Шабанов! Вот смотри. Завтра утром мы ударим вот сюда! БАЦ ребром ладони по карте. Вот здесь сделаем вот так! – Снова БАЦ по карте. – Потом вот тут! БАЦ! Потом оттуда дадим вот так! БАЦ! А вот тут обязательно БАЦ! БАЦ! БАЦ!! Понимаешь, Шабанов?

- Так точно тарищкапитан! – Я снова под козырёк. А он:

- Да! Так. Всё! На сегодня я освобождаю тебя с поста. Можешь отдохнуть от боевого дежурства. А я за тобой потом пришлю дневального.

Ну, я ушел в расположение. Расселся там, закурил. А старшина у меня был классный мужик. Он гнал самогонку из всего, что только на глаза ему попадётся. А офицеры, они ж нормальные люди. Они приходили к старшине с нормальной банкой, с человеческой, с трёхлитровой. Ну, сколько они из неё могли выпить там того, или другого? Целую банку опустошить в одно лицо не получится же! Даже в полтора лица, даже в два, если девушка способна употре блять как мужик. Трёхлитровая банка тем хороша, что в ней непременно должно остаться сколько-нибудь на похмедрол, на завтра для поправки здоровья. В общем, предчувствия меня не обманули. Прошло час или два, прибежал дневальный, сказал, что Комбат вызывает меня. Я пришел на пост. Комбат на меня:

- Слушай, Шабанов, ну ты и гад! Нахрена ты так натопил? Я мокрый весь!

С этими словами он растворился за дверью кунга, а моё сердце начало радоваться по тихой грусти: на столе осталась ПОЛОВИНА ТРЁХЛИТРОВОЙ банки самогона!!! На карте – тарелка с закуской. Там чего-то такого нарезано было, что простой боец не кушает, но, по сути, закуска-то есть! Андрей Викторович расселся за карту с полной дислокацией и начал понимать Чапаева: вот эту банку я поставлю сюда, вот эту тарелку…

- А-а-а-а-а! - Андрюха с хрипом выдохнул. Судорожно сглотнул ком ностальгии, вытер рукавом испарину со лба. Взглядом полным тоски и печали посмотрел на меня, затем продолжил повествование:

- Но, я-то же не сволочь. Я принял, принял, принял. Потом отлил из банки нашим ребятам. Потом прибежал боец за тем, что в банке осталось. А на утро пришел СОБ Сашка Ярцев. Который на ночь уступил свою койку Комбату. И вот СОБ заходит, а я в полной боевой готовности у карты с красной мордой и осоловелыми глазами. Он такой:

- Шарапов, это чё тут у тебя?

А я ему:

- Да Вы чё, товарищ старший лейтенант! Вы видите, какая тут обстановка напряженная! Враг наседает, я на боевом посту, а тут ещё Комбат!

Он такой:

- Да ладно-ладно! Знаю я, что Комбат.

А я так а-а-а-ах, хорошо так чувствовал себя! А ещё у меня там оставалось. Я потом пошел, когда меня сменили, ребят там угостил. Но, блин, всё образовалось, как всегда. Только мы расслабились и занялись хорошим настроением, духи начали мочить по нашему расположению из миномётов.

От миномёта разрыв получается небольшой. А я только гляжу, идут из вашего полка группа военных. И только так шлепок, бах, и лежат ребята. А тоже надо понимать, что пока мы окапывались, мы проводили взрывные работы по грунту. И ваши пехотинцы тоже. Поэтому всё кругом периодически взрывалось, летало и переворачивалось. Даже приходили офицеры из 2-го батальона, просили, чтобы когда мы что-нибудь взрываем, то чтобы следили как закладываем заряд. Чтобы камни не летели в их расположение. Ну и, значит, бах-разрыв. Двое лежат. Я сразу подумал, может быть грунт рвут зарядами. Но, тут начал стрелять ДШК. Да плотно так, думаю, что не один ДШК. А потом ещё несколько снайперов подключилось. До меня допёрло, что это не подрывные работы, это нападение душманов. Ну, значит, я бегом к этим пацанам. Пока бежал, зафиксировал два ранения в ногу. Но, пацаны руками мне стали махать, показывать жестами, мол, туда! Не к нам, туда прыгай. Я перепрыгнул через стеночку. Там пять человек лежат «розочкой». Один в голову, один в живот, пара ранений в ноги. Тот, что в живот, его я трогать, естественно, не стал. Хватанул того, который в голову. Закинул его на плечо и поволок до сапёров. Пока тащил, мы с ним разговаривали. А как до сапёров дотащил, он обмяк. Знаешь, так начал «осыпаться». Я давай материть сапёров:

- Вы чё, за ситуацией не наблюдаете? Хватайте одеяла и бегом за ранеными!

Сапёры подхватились, забегали. Забрали у меня этого пацана, поволокли его в санчасть. А я побежал снова к месту разрыва. За остальными ранеными. Сапёры на плащ-палатку загрузили того, который ранен в живот, а я забрал того, который в бедро ранен. Закинул его на себя, потому что у меня не было плащ-палатки. Пока бегал с ним в санчасть, душманы разошлись не на шутку. Всё вокруг свистело от пуль. Я, когда возвращался из санчасти, я вынужден был залечь на одной из террасок. Рядом со мной оказался наш старшина. Мы вместе с ним там укрывались. А в это время одна из мин пробила перекрытие в землянке офицеров и взорвалась внутри. Старшине точно был бы трындец, если бы он был там. А так получил ранение спины командир второго взвода прапорщик Панамаренко. Его потащили в санчасть и там мы встретились. Мы со старшиной перебежками спускались из санчасти, а прапорщика Панамаренко тащили в санчасть на плащ-палатке. Я перепрыгнул через стенку террасы и залёг. А там он лежит в плащ-палатке. И он говорит мне:

- Ты что, раненый? У тебя вся спина в крови.

А это была кровь тех пацанов, которых я таскал.

Ну, в общем, пережили мы этот обстрел. Взялись вычислять позиции миномётов. Я был в составе этой группы. Делалось это так: мы приходили к разрыву. Там остаётся хвостовик от мины, вдавленный в грунт. Мы вставляли в хвостовик рейку длинной метр-полтора. Замеряли угол и направление. Записывали. Потом по таблицам рассчитывали траекторию, наносили на карту. Точка, в которой линии траекторий пересекаются, это позиция миномёта. В результате на карте получался квадратик в миллиметр. На местности он соответствовал площадке, примерно, в 100 квадратных метров. Таким образом мы вычислили три позиции. Две были за 17-ым постом, со стороны ущелья Гуват. А одна позиция возле Хисарака. Огонь душманы синхронизировали по рации.

А наш старшина, тем временем, развернул бурную деятельность. У нас, когда мы стояли в Джабале, у нас там была и баня, и бассейн, и клуб. Наш старшина без всего этого жить уже не мог. Поэтому в Рухе мы тоже стали строить и баню, и бассейн. Прям на кладбище. Мало того, что за стенкой блиндажа у нас по соседству отдыхали «шкилеты жмуриков», дык надо было ещё бассейн между них сделать.

Для бани старшина сварил печку. Взял башню от подбитой МТЛБшки, ещё башню от БМПшки. Сварил всё это, туда трубки какие-то пристроил. Понимаешь, на чё это стало похоже? Приехали как-то к нам проверяющие, и обнаружили у нас на позиции летающую тарелка. С трубками. Проверяющее, такие:

- А это что тут у вас за чудо-юдо?

А им в ответ:

- Это гвардейский миномёт системы Иваныча.

А с теми проверяющими приезжала какая-то редакция, вроде из журнала «Советский воин». Поставили они видеокамеру, навели в сторону нашей батареи. Собрались снимать фильм «Мирная жизнь приходит в Панджшер». Тут подкатил автобус, из него выскочили афганцы в своих национальных одёжах. Все с кирками и с лопатами. Дружно навалились на наши брустверы, стали их долбить и ссыпать в траншеи. Щупами там чё-то меряли, потом чё-то там доставали. Потом получили рис в мешках, запрыгнули в автобус и уехали. А у нас от всего этого шухера остался снимок в журнале, как наш старшина с закрученными усами стоял на фоне всего этого разгуляева. «Прапорщик года» этот снимок назвали, или как-то так.

А мы тогда тоже были такие же пацаны, как и все. Мы точно так же ставили бражку, делали самогонку и всё остальное. А нас за это отлавливал замполит. Он же понимал, что бражку никто не будет ставить в расположении. Поэтому он сразу же бежал к нам на огневую.

После того, как в очередной раз замполит у нас нашел и забрал бражку, мы договорились с ребятами-сапёрами. Те проложили нам тропу на минное поле, туда, по ущелью на сторону Базарака. Днём мы выносили бражку на минное поле, а на ночь уносили в машину БМ-21, клали канистру с бражкой под капот. По ночам в Панджшере холодно, поэтому ночью водители прогревали двигатели. Ну, и вместе с двигателями прогревали бражку. И тут казус такой получился: утром прибежал Комбат, заорал: - «От Комполка пришло указание!» Короче, срочно понадобилось одну машину вывести на прямую наводку и отстреляться в сторону ущелья. Прыгнул Комбат в первую попавшуюся машину, дал команду водителю, машина завелась и пошла. А по закону Глобального Западлизма канистра с бражкой лежала под капотом именно этой машины. Спустилась машина, скатилась вниз ущелья, отстрелялась и пошла наверх. Назад на позицию. А на подъёме «Уралы» ГРЕЮТСЯ!!! Соответственно, на подходе к нашей огневой позиции движок нагрелся, канистра тоже. Бражке стало тесно, она взяла и вырвала у канистры горлышко. Произошел характерный хлопок. Комбат решил, что по «Уралу» засадили духи, взял и вжался в ноги туда где, полики. Я не знаю, как он там уместился, но он уместился. А из-под капота вместо дыма и огня пошел характерный запах хлеба и всего остального. До Комбата дошло, что произошло, он выскочил из кабины. А тут же мы сидим, мы же знали какая машина уехала и что у неё находилось под капотом. Поэтому мы сидели на КШМке, ждали. Дождались, Комбат вылетел из «Урала», стал тыкать в нас пальцем:

- Тебя, тебя и тебя на гауптическую вахту! В полк! Немедленно!

Короче, Комбат отделался лёгким испугом и мокрыми штанами. Лучшие люди отсидели на гауптической вахте. Но, это была не последняя канистра.

А потом у нас началась какая-то очень напряженная война. Мы стреляли весь световой день. Без завтрака и без обеда. Выпустили 1300 с чем-то снарядов. Чума какая-то была. Наши БМки стояли на стационарных позициях. Я за ними следил с МТЛБшки. За одно чистил пулемёт ПКТ. Сидел, чистил, никого не трогал, как говорится. Шла рутинная напряженная боевая работа: орудия стреляли, ТЗМки носились туда-сюда их заряжали.

ТЗМки, это транспортно-заряжающая машина. Длинный такой кузов, на нём пакет наших ракет (снарядов), кран для заряжания и кабина «Камазовская». Снаряды лежали пакетом, без ящиков и без взрывателей.

Ну и, значит, я сидел, чистил всю вот эту фигню, орудия все передо мной огонь вели. И только так ПИ-У-У-У! Сзади, из-за моей спины снаряд вылетел и пошел под 13-й пост, под Мариштан. Полетел, ткнулся в склон, не взорвался.

- Хм, - думаю. - Куда это мы ё@нули? И, главное, из чего? Орудия все передо мной, как на ладони. А снаряд из-за спины вылетел.

Обернулся я в полном охренении, лучпарики протёр, зырю - а там ТЗМка Хитрого несётся. У нас был одессит Юрка Рябов, кликуха Хитрый. Вот он разогнался с очередным пакетом снарядов, летел, как буревестник на всех крыльях. Он же не лишь бы что, он боеприпасы на огневую доставляет! Шапка звездой назад перекручена, это называлось - «майор сзади», рот открыт от напряженности момента. Он разогнал своего «Камаза» по пылище, а потом как дал в тормоза! Пакет снарядов сместился, клюнул носами в ограждение кузова. Там, естественно, образовалась искра. А нам, «градовщикам» много ли надо для выстрела? Нам немного электричества и маршевый заряд пошел! Блин, хорошо, что никого не убило. А я потом, как художник, Боевой Листок нарисовал. Юрка Рябов на ТЗМке, «майор сзади», дымный след от снаряда и подпись: - «Мы поможем вам хоть чем! Залп дадим из ТэЗээМ!»

В общем, на момент нашего с тобой знакомства, как говорят мои друзья из Узбекистана: - «Когда с тобой ми пазнакомилься», исполнился год, как я служил в Армии. 23-го мая 1984 года исполнился ровно год. Вот такая отличительная черта. Плюс, я ещё сержант. Плюс, я постоянно на боевые ходил. В общем, написали на меня наградную на медаль «За БЗ». Ну, собственно, оно и есть всё на лицо – боевые заслуги. Вроде бы всё чин-по-чину, но Комбат взял и залепил:

- Да ну, он мало ещё служит. Дайте ему грамоту!

Сказано-сделано! Кто же с Комбатом спорить будет в наше суровое время! Так вместо медали мне грамоту дали.

- Теперь я грамотный. Потому что у меня есть грамота ха-ха-ха!

Пока Андрюха всё это рассказывал, он заварил насыщенный черный чай. Я потягивал чаёк, слушал Брата. Как же прекрасно бывает иногда на войне! Но, мы же знаем, что в армии солдату долго находиться в состоянии блаженства не положено. Как говорит одна армейская пословица: слишком зашыбись, это тоже херово. Чтобы сгладить зашибатость сладкого, ароматного черного чая, Андрюха непринуждённо, как будто мимоходом, вставил в своё повествование очередную историю.

- Прикинь, у нас народ целую неделю жрать не мог. Поэтому у меня столько заварки и сахара собралось. Прикинь, приносишь хавчик в блиндаж, раскладываешь, а жрать невозможно. Чем-то таким воняет, знаешь, вот знакомым чем-то. Но не говном. Вот чем-то таким, что прям выворачивает. Короче, полезли искать что там за приключение такое, лазили-лазили, залезли. Оказалось, что – взяли мы себе щенка. Собачку. А эта маленькая собачка нашла большую ногу. Солдатскую, в полусапожке. Её взрывом оторвало. Там явно подрыв – всё тротилом обожжено, разворочено, кость торчит, сухожилия… вонища просто атас. Я ещё думал ну чем таким знакомым пахнет так омерзительно! И запах, сладковатый. Такой, что влезает в носоглотку мягкой кошачьей лапкой, потом у лапки вылезают коготки, цепляют тебя за желудок и выворачивают наизнанку его содержимое. При этом от тебя уже ничего не зависит - работают инстинкты.

Мне не захотелось смеяться. Мне захотелось другого. Я судорожно сглотнул подкатившее к горлу чувство близкой блевоты.

Чаю мне тоже не захотелось. Блин, что же за день сегодня такой? То Бахрам с Вовкиными «мандалёшками», теперь вот Братан жжет напалмом. Как будто бы они все сегодня сговорились.

Чай я не допил. Да, собственно, уже надо было возвращаться в расположение. За рассказами время пролетело, как стайка крокодилов над поляной помидоров. Незаметно-незаметно.

Ладно, Брат! Пойду я стойко и мужественно переносить тяготы и лишения воинской службы. Свидимся ли ещё? Свидимся, конечно же. Земля, она круглая. Хоть крокодилы и не летают.

Третий горнострелковый батальон вышел из Хисарака без потерь. Мы и миномётчики без подрывов прошли Мариштан, корчась в жутких конвульсиях от несварения в животах, притопали в Руху. Слава яйцам, как говорится, все вернулись целые, хотя не очень здоровые. Душманам мы вломили, а сами отделались, почти что лёгким испугом. Подумаешь, живот скрутило. Первый раз что ли?

Потом было всё как положено. Нас отвели в баню, после бани покормили. Что, думаете солдаты не стали принимать пищу? Стали-стали! Ещё как стали. Это же Советские Солдаты. Они сделаны из брони и бетона, мы помним из «Зуба Дракона».

День потихоньку-помаленьку, складывался хорошо. Было ещё достаточно светло, я зашел во взвод, присел на нары рядом с Володей Ульяновым. После баньки, после горячей воды и душистого мыла мне казалось, что я парю в невесомости. Я медленно и с расстановкой переживал эти замечательные ощущения, закатывал глаза в мягкой томной неге, представлял себе, что я всосал бокал «Лидского» пива. Как будто это от «Лидского» меня приподнимало к облакам. Ну, точнее, к потолку. Потолок ослятника мешал мне приподняться выше, в прозрачную голубизну Афганского безоблачного неба.

Пока я жмурился и закатывал под надбровные дуги глаза, к Ульянову подошел Бахрам.

- Улияноф, ти пачиму такой чмо?

Я удивлённо сверху-вниз (из-под облаков) посмотрел на Бахрама. Что он уже задумал? Решил обломать мне кайф?

Бахрам показал пальцем на Володин висок. Там, на Вовкином виске отчетливо был виден слой серой грязи. В порах кожи сосредоточились крупные серые крапинки, которые возникают на коже от неумывания в течении нескольких дней. По грязи текла струйка свежего пота. Из-под панамы.

- Ти ё@иниврот! – Бахрам с презрением скривил губы.

- Фисе пасан прищёль с опирасия. Фисе памился, чистий, аккуратний. Адын ти, ЧМО! Сидель внизу. Горы нехадиль. И ти грязний! Чушка ё@иниврот !

- Я дневальный… я не успел… - Попытался оправдаться Вовка.

- Ти станок е@альний! – Бахрам не дал Вовке договорить фразу.

- Да@уя пы@дишь! Пять минута в баня схадиль, а ти грязьний гавно! Пайка палючаль как дневальний? Хилебь в такой грязний руки браль?

Бахрам стукнул Володе подзатыльник. С Вовкиной головы слетела панама. Из-под панамы оголилась коротко стриженная немытая голова, вся покрытая коростой. На виске, по которому текла струйка пота, на волосинке сидела толстая вошь.

- Э, билат! – Бахрам увидел эту вошь. Её нельзя было не увидеть. Она была такая жирная и дородная, что крупнее её может быть только морской слон на лежбище.

- Э, пасани! Фисе пи@дуй сюда!

К Бахраму и Ульянову стали подходить бойцы. Я встал с нар на ноги. Я был растерян. Бахрам занимается дедовщиной. Это вообще-то не его работа. Это сержанта работа. А кто у Ульянова сержант?

Через несколько секунд злостного затупа до меня дошло – ЭТО Я у Ульянова сержант.

Получилось, что вместо того, чтобы я проследил за тем, как МОЙ солдат помылся в бане, я сидел и закатывал глаза под потолок. Вместо меня дембель Бахрам устроил осмотр бойца на предмет гигиены. При этом Бахрам дал солдату подзатыльник. Подзатыльник, это не нанесение тяжких телесных. Но, всё же, это уже действие. Это называется «распускание рук». Я должен был что-то предпринять в такой ситуации. Я же, блин, сержант, мать его ети. Но вообще-то Бахрам был стопудово прав. Грязнулю непременно следовало призвать к порядку и заставить вымыться. Тем более, что баня была протоплена, пыхтела форсунками и паром как Броненосец Потёмкин. В ней было предостаточно горячей воды. Я должен был сделать то, что сделал Бахрам. Не в такой форме, но с таким смыслом. А где я был всё это время? Что я могу сказать в своё оправдание? Ничего. Это был конкретно мой личный «прорыв».

- Сматри, пасани! – Бахрам показал пальцем на Ульянова.

- На этот чмо сидят мандалёшка! Сматри фисе! Я с этат чмо адын звод на адын нара лежаль дольжен?

Бахрам обвёл всех собравшихся взглядом, затем обратился к Ульянову: - Ти щяс хаваль будешь свой мандалёшка!

Бахрам дал ещё один подзатыльник Ульянову.

- Жри свой мандалёшка!

Ульянов пальцами нащупал монстроидальную вошь на своём виске, щепоткой снял с волос, поднёс к своим губам, засунул в рот и съел.

Меня чуть не вывернуло наизнанку. Я выскочил из взвода наружу, зажимая свой рот ладонью. Что за хрень разыгралась в моём гвардейском взводе! Хоть бери и рыгай в арык под забор! Блин, где я служу? Как я сюда попал? Я понимаю, что Бахрам дрочил Ульянова не только за грязное туловище. В первую очередь он дрочил Ульянова за то, что тот не ходил с нами в горы. Это было первичной причиной.

Я бесцельно шел по расположению части. На душе было нехорошо. Из-за того, что Бахрам сумел увидеть, что Вовка грязный и немытый, а я не сумел.

Выходит, что дембель Бахрам выполнил свои функции, как дембель. А я, как сержант, не выполнил. Если честно, то ни на секунду я не вспомнил про свои функции. Я почему-то думал, что боец не может быть таким грязным. Для нашей роты специально протопили баню. Мне в голову не могла прийти мысль, что кто-то будет ходить потнючим-грязнючим, не пойдёт помыться, не пойдёт получить удовольствие. Тут же я вспомнил, о том, что недавно солдат пошел ночью за водой по горам без автомата. Это тоже не могло прийти мне в голову. То есть, я регулярно не выполнял функции командира отделения из-за того, что не мог поверить, в то, что солдат способен творить всякую редкостную херню. А солдаты регулярно эту херню творили без страхов и сомнений.

С сегодняшнего дня я решил запоминать, что всегда буду проверять у солдата наличие личного оружия. Затем буду проверять помыт ли солдат в бане. Затем накормлен ли, есть ли у него патроны. Всё по Суворову. Ничего нового – всё старое. Там, где нет командира, там будет дедовщина. Всё просто и бесхитростно.

Размеренным шагом я топал между корявых тутовников. Времени до вечерней поверки было ещё валом. Никаких важных событий в расположении роты не предвиделось. Поэтому я принял решение свалить от этих всех Бахрамов, Ульяновых, от манд@вошек, немытых солдат. От методов воспитания любви к гигиене. Всё равно на сегодня я свою работу уже завалил. Её за меня сделал Бахрам.

Куда должен сваливать уважающий себя командир отделения? Ясное дело - или к землякам, или к дружбанам. Только отъявленное чмо сваливает на уединение с природой. Уважающий себя пацан не уединяется. Он ни от кого не ныкается. Он гуляет посреди дороги. Приходит в компанию таких же, как он сам, бездельников. Старается в этой компании проявить ум и сообразительность, чтобы организовать какое-нибудь безобразие. Либо опьянение, либо хулиганство. На очень худой конец можно было бы «замутить» музыкальный этюд или гимнастический этюд. Но, после возвращения с гор и после ударного наполнения желудка обильной жрачкой, гимнастического этюда хотелось меньше всего. Гимнастический этюд с таким полным пузом приведёт только к одному финалу. Будет как с Вовкой Бурулей при подъёме по Серой Горе на Пятнадцатый пост.

Короче, покатал я горошину мозгов в своей балде. Остановил выбор на походе к дружбанам.

Кто у меня дружбаны? Правильно, практически весь личный состав Седьмой Гвардейской роты. Но, из расположения Седьмой Роты мне захотелось немножечко смыться на пару минут. Значит надо было придумать, кто у меня в друзьях, кроме гвардейцев Седьмой Роты. Кто? Правильно, Андрюха Шабанов. Разведчик-корректировщик батареи «Град». С того момента, как в августе, я проводил его с Зуба Дракона в Руху, с этого самого момента я с ним больше не виделся и не слышался. Значит надо было срочно пойти к Шабанову. Там увидимся и там услышимся.

По сути я просто сбежал от своих невыполненных обязанностей. Список поступков этого дня ничем не отличился от списка поступков в госпитале. Я как не выполнял свои обязанности, так и продолжил в том же духе. При этом гордо носил звание командира отделения. Однако, ни в бою, ни «внизу» функций командира отделения не выполнил. В бою не распределил цели между солдатами и не подал команду. Вместо распределения целей выстрелил в одного душмана. Это что, командир что ли? Нет, конечно же. Понятное дело, что сержантской учебки я не заканчивал. Обучения не прошел, экзамены не сдал, задач и обязанностей командира отделения не понимал. Зачем же носил это гордое звание Командир (отделения)? Почему не сделал такой поступок, как Андрюха Орлов? Орёл отказался управлять неисправным БТРом, а я не отказался быть «неисправным» командиром. Орла за это отправили шпарить с ручным пулемётом по ржавым минам. А я и так шпарил с ручным пулемётом по ржавым минам. Какого хрена я валял дурака, назывался гордым названием «командир», а сам нихрена не умел из того, что должен уметь командир. Что со мной происходило? Я настолько тупо себя вёл, что прозевал ситуацию с «вечным дневальным». А потом не нашел ничего более умного, как сбежать из расположения. Как «умён и находчив» я оказался! В чём было дело?

Дело в простом. Я не пытаюсь заниматься самобичеванием. Просто предлагаю задуматься – А вы не такие? Точно?

Многие люди ведут себя по поговорке: - «Дайте мне плётку и три свиньи, я почувствую себя начальником». Во времена моей молодости и некультурности, сам того не осознавая, я воплотил эту поговорку в жизнь во всей её красе. Мне было плевать, что я ничего не смыслю в вопросе начальничества. Я «проставился» за повышение, накрыл «поляну» дружбанам-братанам и пошел с песней по жизни так же бездумно, как делал это до повышения по службе. Не пытаюсь рассказать о том, что я самый херовый человек в нашем подъезде. Я не родился доктором философских наук. Я родился глупым маленьким ребёнком. В Армию пришел уже не маленьким, но всё равно глупым. Я не в Армии это понял, потом, "на гражданке" до меня доходило в несколько заходов. Периодически я просыпался в холодном поту с мыслью - какой же я долбак! У многих людей бывает такое: вспомнит чел эпизод из прошлого, крякнет от досады, как от натуги. А «поезд уже ушла», как говорят мои друзья из Средней Азии. То есть, сделать уже ничего нельзя. Поэтому, прячет человек этот звук досады и огорчения от окружающих, оставляет его себе вместе со своим стыдом.

В Советском Союзе в Армию призывали с 18-ти лет. В таком юном возрасте многие призывники были ещё детьми по сути. После шестимесячной подготовки в сержантской учебке, назначали такое «дитё» командиром отделения. По своим обязанностям он должен был отвечать за своего подчиненного, следить, чтобы тот мылся, носил с собой оружие. В условиях ведения боевых действий такой «командир» был обязан ставить задачи по уничтожению других людей. Как вчерашний ребенок с этим справиться? Что он с этими проблемами сделает? Многие из нас в восемнадцать юношеских лет готовы быть мужественными и ответственными?

Рассказывает мл.с-нт Блинковский Д.А., третий горнострелковый батальон, наводчик миномёта «Поднос»:

- В Иолотани со мной служил рядовой Манза. Полный такой, упитанный. На кроссах и занятиях в пустыне всегда обузой был. Он всегда отставал, не мог бежать, не мог выдержать марш. Однажды утром, на построении, он потерял сознание и упал. Прямо на асфальт, на плац. Офицеры стали разбираться – может быть злые сослуживцы замучили солдата? Нет! Оказывается, он НЕДЕЛЮ пил только чай и ел один кусочек хлеба. Похудеть хотел. Говорил: - «Ребята, не хочу быть в тягость вам! Не хочу быть обузой!!!»

Сон постепенно наполз на меня, навалился, выключил моё сознание. Да так глубоко, что меня как будто бы не было. Ни в горах, ни на войне, ни в Афгане, – нигде. Не было меня до того момента, когда голос Рогачева заорал (то есть четко и ясно подал команду): - «Рота подъём. Тридцать минут на завтрак и готовимся к движению»!

Дальше снова начались горы. Мы поднимались вверх. Влезли в какие-то неимоверные валуны, какие-то распадины. Гранатомётчики из четвёртого взвода «сдохли». После одного из привалов Рогачев скомандовал подъём, а Вовка Драч из 4-го ГПВ, сидя на земле, во всё горло заорал:

- Да звездец уже, товарищ лейтенант! После желтухи печёнка через бок «вылазиет»!

Вовка, он такой парень, плотно сбитый, мускулистый. Роста он не огромного, но сложен очень атлетично.

Если уж Вовка вот-вот с печенкой расстанется, то это очень понятный звоночек. Скоро можно расстаться со всеми остальными гранатомётчиками. Рогачев не стал дожидаться драматичного расставания, приказал забрать у гранатомётчиков кассеты с лентами от АГСа и нести их бойцам взводов попеременно.

Одна такая кассета досталась мне. Это, конечно, очень печальная история - получить почти пуд веса в руку в добавок к тому, что на тебя уже навьючено. Особенно печально стало тогда, когда гора сделалась очень крутой. Для того, чтобы пролезть между огромными валунами, периодически приходилось подключать в помощь к ногам ещё и руки. Вот тут кассета стала конкретно мешать. Мало того, что эта зараза тяжелая, так ещё и руку занимает. Благо, что Рогачев самым честным образом следил чтобы солдаты вовремя сменяли друг друга, чтобы никакой «дедушка» не вздумал пофилонить за счет «молодого». Если «сдохнет» хоть один боец, то очень печально станет сразу всем. Так что хочешь или не хочешь, но экстремальная ситуация делает людей либо совсем уже скотами, либо приводит к полной справедливости. В нашем случае, экстрим привёл к справедливости.

Через какой-то промежуток времени рота залезла в неимоверные гребеня. Время я уже не контролировал. Пульс колотился что дурной, дыхание херачило как на скоростной магистрали у паровоза. Рассудка хватало только на то, чтобы смотреть под ноги и контролить окружающую обстановку. Время рассудок уже не контролировал, оно остановилось, застыло, слилось в единое безобразное целое с жарой, с капающим в глаза едким потом, с гулом пульса в башке. Время замерло. Оно никогда не кончится.

- Духи, дУхи, дУхи – прокотилось по цепочке роты.

Я привалился на левое колено к огромному валуну, вскинул пулемёт для стрельбы с колена, начал озираться. С одной стороны меня прикрывал валун. С другой надёжно защищал склон горы. Сначала надо занять позицию, потом оглядываться. Ых-ых, ых-ых – лёгкие свистели как кузнечные меха. Я стоял на одном колене с пулемётом наперевес, как мог, старался высмотреть цель. Духов не было видно. Только в нескольких сотнях метров впереди на огромной покатой скале стоял серый ишак.

- Слева вражеский ишак. Дистанция триста метров!

- Это ж просто ишак!

- А что, думаешь здесь ишаки гуляют по горам без хозяина?

Серёга Кондрашин скинул с себя на землю вещмешок, поставил к камню ПК, подошел к засевшему в камнях снайперу.

- Ну-ка, дай-ка сюда. - Протянул руку к снайперской винтовке.

БАХ – резко хлопну выстрел СВДшки. Ишак, не дёрнувшись, упал на бок. Как будто он не был никогда живым. Как будто он был плюшевой игрушкой. Упал, медленно поехал на боку по скату скалы. Чем больше он ехал, тем круче становился скат. Тем быстрее ишак ехал. Скала кончилась, ишак полетел в пропасть.

- Пи@дец котёнку, больше срать не будет, - Рогачёв оторвал взгляд от летящего в пропасть ишака. – Ну, хренля разявились? Ишака что ли не видели? Продолжаем движение!

- А хай нi топчэ рiдну Гванистанщину! – Выкрикнул вслед улетающему ишаку Вовка Драч.

Рота продолжила движение. Лезли вверх и вверх среди огромных валунов. Тропы не было. Ничего не было. Только валуны, да вздыбившаяся, вставшая раком земля. Склон становился всё круче. В какой-то момент Рогачев скомандовал, что останавливаемся на ночевку. Это была не вершина горы и не вершина сопки. Это был просто склон, усыпанный огромными каменюками, размером в два-три человеческих роста. Бойцы повалились кто где шел. Я рухнул в проходе между скалой и огромным булыжником. Скорее даже не рухнул, а прислонился к почти вертикально торчащему склону. Крутизна была такая, что мне не пришлось «рухать». Я прислонился. То ли стоял, то ли лежал – хрен поймёшь.

Когда отдышался, то первая мысль была о том, чтобы ночью не соскользнуть вниз, когда усну. Кое-как поёрзал, пристроил свой вещмешок. Постарался разместиться как-то так, чтобы хотя бы проснуться, если ночью начну сползать вниз. Потом что-то пожевал, хлебнул воды, начал проваливаться в сон. Джуманазаров распределил между солдатами время для несения дозора. Рогачёв что-то поговорил о том, что вершина этой горы заминирована системой «Охота». Поэтому на вершину не полезем, ночевать будем здесь.

Система «Охота», это минный комплект НВУ-П, в который входит электронный датчик, размером с консервную банку. К датчику присоединены семь или восемь выпрыгивающих мин. Датчик улавливает колебания почвы, он способен отличать шаги животных от шагов человека. Если душманы попробуют залезть выше нас с какой-нибудь диверсантской целью, то выпрыгнет сначала одна мина. На уровне полтора метра долбанёт в разные стороны двумя тысячами осколочных сегментов. Разлёт осколков 800 метров. Если духи попытаются вытащить своих раненых, то выпрыгнет вторая мина. Короче, духи не залезут на вершину выше нас. Даже если будут очень стараться.

Всё сходилось к тому, что мы снова забрались под высоту 4005. Мы шли на блокировку кишлака Пини. Над Пини господствующая высота – гора 4005. На вершине горы 4005 установлена «Охота». Сопоставляем с нашими реалиями – всё сходится. Значит сегодня мы снова выполнили Первый разряд. С этой мыслью я провалился в сон.

Ночью я прохватился от того, что кто-то тряс меня за коленку. Я скинул с лица плащ-палатку, которой был укутан. На крутом склоне я «лежал» почти вертикально. Передо мной на корточках сидел Исмаилов. Вокруг было темно, только луна освещала хитрую рожу Исмаилова и наручные часы с кожаным ремешком. Их мне Исмаилов подсунул под самый мой нос.

- Вставай. Твой смэна дэжурит. Када вот этат стрэлька будэт здэсь, а вутэтат вутздэсь, то разбудишь вот этот пасан. – Исмаилов ткнул пальцем вниз, в сторону небольшого СПСа. В СПСе лежали два бойца, закрученных в плащ-палатки. Исмаилов ткнул в крайнего справа: – Эта мая землак. После него вон тот пасан. – Исмаилов ткнул пальцем в лежавшего рядом.

- А потом? – Я потёр своё лицо ладонью. С лица посыпался крупный песок.

- Патом будэт утро.

- Какое нахрен утро! Я только глаза прикрыл! Ты точно два часа отдежурил или нае@ать меня пытаешься?

- Э-э-э-э-э! – Исмаилов аж отпрянул от меня от обиды. – Ти нах@я такую х@йню пы@дышь?

- Я только уснул! Я только глаза прикрыл!

В мою голову пришла мысль, что у Исмаилова самая хитрющая морда в нашем подъезде. Однозначно он - самый хитрожопый узбек в нашей роте. Он точно пытается меня наегорить и развести на два часа дежурства.

- Э-э-э-э, мамой килинусь! – Исмаилов свободной рукой сделал жест, как будто подбросил в воздух щепотку песка.

Исмаилов был дембель, а я душара херов. Если бы он хотел меня обмануть, то просто послал бы на х@й. Но он обижался и клялся мамой. Значит отстоял на посту. Значит это я затупил от усталости.

- Убедил. Давай часы.

Исмаилов отвернулся от меня, пополз на карачках по крутому склону. Дополз до СПСа, улёгся третьим к своему «землак», моментально затих.

Я уселся поудобней между своими скалами, закутался в плащ-палатку, взял подмышку пулемёт, выставил вперёд ствол. Для начала надо позаботиться о позиции. Чтобы я был как следует прикрыт и при этом у меня был хороший обзор. И чтобы на меня было невозможно напасть.

Позиция у меня была нормальная. Незамеченными враги подойти ко мне не имели возможности. Если полезли бы на скалу, чтобы напасть на меня сверху, то я обязательно услышал бы. Ночь выдалась тихая, ветра не было. Вокруг меня устаканился полный штиль и торжественная тишина. Любой шорох вызвал бы у меня желание развернуть в его сторону ствол пулемёта. На всех выходах в горы мой пулемёт имел патрон в патроннике и открытый предохранитель. На ночных дежурствах указательный палец я держал на спусковом крючке. Даже если бы на меня неожиданно напал душман с ножом, да хоть с ломом, я при любом раскладе успел бы дать очередь.

Привычка сидеть в обнимку с пулемётом ночью и не спать, выработанная на Зубе Дракона, помогла мне довольно безболезненно отдежурить положенные два часа. Когда сделалось «адын стрэлька тут, а другой вутут», я вылез из своего укрытия. Подполз на карачках к СПСу, присел возле «землак» Исмаилова, несколько раз дёрнул его за ногу.

- Ы???– Боец уселся на попе, скинул со своего лица плащ-палатку.

- Чо за х@йна?

- Вставай, твоя смена на посту. – Я протянул ему под нас часы с кожаным ремешком. – Када вот эта стрэлька будэт здэсь, а вутэта вутздэсь, то разбудишь вот этот пасан. – Я ткнул в лежавшего рядом с ним солдата.

- Ти ах@ель, да? Какой смэна? Я только уснуль! Ти х@й стояль на посту, ти мэня нае@ат хатэль?

Мне стало настолько обидно, что даже захотелось послать его на х@й. Но ещё больше мне хотелось спать. Поэтому я принял решение объяснить ему всё на понятном для него языке. Чтобы не тратить время на лишние дебаты.

- Э-э-э-э, мамой килинусь! – я сделал жест, как будто подбросил песок, сунул пацану в руку часы, повернулся жопой и заполз в своё укрытие между скалами, в котором я не то чтобы лежал, но всё-таки и не очень стоял. Щёлк! Щёлкнул тумблер выключателя в моей башке. Я уснул сном праведника.

Утро навалилось неожиданно. Его никто не ждал, а оно пришло и заставило всех подняться. Причем, для нас слово «подняться» обозначало залезть в гору и в буквальном смысле подняться ещё на сколько-то сот метров над уровнем моря.

Сразу после пробуждения мы вяло похавали. Что-то куснули, чем-то запили. Я в очередной раз поудивлялся как это мне удалось в тёмное время суток не соскользнуть вниз межу камнями. В состоянии, когда я себя не контролировал. Всё-таки, советский солдат существо неуничтожимое. Советский солдат даже во сне выпускает когти и держится за склон каким-то неимоверным чудом. Узнать бы где это неимоверное чудо расположено. Я бы «докторскую» написал.

- Приготовиться к движению! Десятиминутная готовность! – Сказать кто подал эту команду?

Ладно. Я стал собирать шмотки.

Ушли мы с места ночевки не далеко. Слава, как говорится, Капээсэс. Ходить на четырёхтысячнике тяжело. Жарища в этот период осени при свете дня доставляла неимоверное неудобство. Вода от этого неудобства закончилась. Но, хорошо хоть, что в этот раз никого не убили. Душманы из Пини сбежали. Мин после себя не оставили. Кто прочёсывал Пини, как прочёсывал – мне не доложили. Поэтому я просидел день со своей ротой на четырёхтысячнике. С нами там торчала минбатарея со своими миномётами. Из миномёта с четырёхтысячника далеко-о-о-о можно запульнуть. В общем, не удивительно, что душманы сбежали.

Через пару дней батальон двинулся на выход с этой операции. Наша рота слезла с четырёхтысячника. Пошла по дну речки Хисарак.

Нас во всю донимала срачка от орехов. Пока мы сидели на горе без воды и без жратвы, то природные и климатические условия несколько нивелировали наше обжорство грецкими орехами. А после того, как мы спустились к речке Хисарак и влили себе в расстроенные желудки по небольшому ведёрку сырой воды, после этого началось, как говорится в одной патриотической песенке: - «А город подумал, а город подумал – ученья идут»!

Целая рота грохотала и бурлила животами. Это была ещё одна очень печальная история. Особенно печально было идти по дну ущелья и понимать, что совсем недавно именно в этой части суши наша рота «перемахнулась» с душманами, вооруженными миномётами. Нам всем очень хотелось свалить отсюда как можно быстрее. Либо на выход, либо, хотя бы наверх. Но, вместо того, чтобы сваливать, мы по очереди расстёгивали штаны и пристраивались на тропе так, как научил Рогачёв в главе «Дюймовочка». Это реально, была очень печальная история.

Перед нашей ротой шла минбатарея. Миномётчики тоже бурлили животами. Тоже периодически пристраивались на тропе с расстёгнутыми штанами. Больше всех почему-то досталось бойцу по фамилии Мишутин. Долговязый такой парень. То ли он больше всех орехов съел, то ли воды выпил особо много из-за своего большого роста. Но, он очень долго не мог оторваться от пагубного пристрастия останавливаться на тропе. Обмундирован он был, как все, в «подменку». То есть лишь бы во что. Всё равно в горах «подменка» моментально изорвётся. На этот выход Мишутин вышел в старинных брюках-галифе и в ботинках. Не в полусапожках. Вид сам по себе был очень комичный: галифе с ботинками на высоченном парняге. В добавок ко всему нёс он трубу от миномёта. У трубы оторвался ремень. Боец перекидывал это бревно с плеча на плечо. Потом снимал штаны, садился на тропе по… по… по важному делу. Затем вставал, закидывал трубу на плечо, скакал огромными шажищами по тропе догонять своё подразделение. Наблюдать это зрелище было и смешно, и грешно. Жалко было пацана, понятно, что тяжело ему, однако, вид был настолько комичный, что ржать хотелось до тех пор, пока самому не приходилось «скидать» портки и пристраиваться на тропе, как Дюймовочка на одуванчике.

На фотографии Руха, мостик через Панджшер. Вот так выглядит миномётчик, ежели у ствола отрывается ремень.