"Руха". 06 07 «Пини»
Сон постепенно наполз на меня, навалился, выключил моё сознание. Да так глубоко, что меня как будто бы не было. Ни в горах, ни на войне, ни в Афгане, – нигде. Не было меня до того момента, когда голос Рогачева заорал (то есть четко и ясно подал команду): - «Рота подъём. Тридцать минут на завтрак и готовимся к движению»!
Дальше снова начались горы. Мы поднимались вверх. Влезли в какие-то неимоверные валуны, какие-то распадины. Гранатомётчики из четвёртого взвода «сдохли». После одного из привалов Рогачев скомандовал подъём, а Вовка Драч из 4-го ГПВ, сидя на земле, во всё горло заорал:
- Да звездец уже, товарищ лейтенант! После желтухи печёнка через бок «вылазиет»!
Вовка, он такой парень, плотно сбитый, мускулистый. Роста он не огромного, но сложен очень атлетично.
Если уж Вовка вот-вот с печенкой расстанется, то это очень понятный звоночек. Скоро можно расстаться со всеми остальными гранатомётчиками. Рогачев не стал дожидаться драматичного расставания, приказал забрать у гранатомётчиков кассеты с лентами от АГСа и нести их бойцам взводов попеременно.
Одна такая кассета досталась мне. Это, конечно, очень печальная история - получить почти пуд веса в руку в добавок к тому, что на тебя уже навьючено. Особенно печально стало тогда, когда гора сделалась очень крутой. Для того, чтобы пролезть между огромными валунами, периодически приходилось подключать в помощь к ногам ещё и руки. Вот тут кассета стала конкретно мешать. Мало того, что эта зараза тяжелая, так ещё и руку занимает. Благо, что Рогачев самым честным образом следил чтобы солдаты вовремя сменяли друг друга, чтобы никакой «дедушка» не вздумал пофилонить за счет «молодого». Если «сдохнет» хоть один боец, то очень печально станет сразу всем. Так что хочешь или не хочешь, но экстремальная ситуация делает людей либо совсем уже скотами, либо приводит к полной справедливости. В нашем случае, экстрим привёл к справедливости.
Через какой-то промежуток времени рота залезла в неимоверные гребеня. Время я уже не контролировал. Пульс колотился что дурной, дыхание херачило как на скоростной магистрали у паровоза. Рассудка хватало только на то, чтобы смотреть под ноги и контролить окружающую обстановку. Время рассудок уже не контролировал, оно остановилось, застыло, слилось в единое безобразное целое с жарой, с капающим в глаза едким потом, с гулом пульса в башке. Время замерло. Оно никогда не кончится.
- Духи, дУхи, дУхи – прокотилось по цепочке роты.
Я привалился на левое колено к огромному валуну, вскинул пулемёт для стрельбы с колена, начал озираться. С одной стороны меня прикрывал валун. С другой надёжно защищал склон горы. Сначала надо занять позицию, потом оглядываться. Ых-ых, ых-ых – лёгкие свистели как кузнечные меха. Я стоял на одном колене с пулемётом наперевес, как мог, старался высмотреть цель. Духов не было видно. Только в нескольких сотнях метров впереди на огромной покатой скале стоял серый ишак.
- Слева вражеский ишак. Дистанция триста метров!
- Это ж просто ишак!
- А что, думаешь здесь ишаки гуляют по горам без хозяина?
Серёга Кондрашин скинул с себя на землю вещмешок, поставил к камню ПК, подошел к засевшему в камнях снайперу.
- Ну-ка, дай-ка сюда. - Протянул руку к снайперской винтовке.
БАХ – резко хлопну выстрел СВДшки. Ишак, не дёрнувшись, упал на бок. Как будто он не был никогда живым. Как будто он был плюшевой игрушкой. Упал, медленно поехал на боку по скату скалы. Чем больше он ехал, тем круче становился скат. Тем быстрее ишак ехал. Скала кончилась, ишак полетел в пропасть.
- Пи@дец котёнку, больше срать не будет, - Рогачёв оторвал взгляд от летящего в пропасть ишака. – Ну, хренля разявились? Ишака что ли не видели? Продолжаем движение!
- А хай нi топчэ рiдну Гванистанщину! – Выкрикнул вслед улетающему ишаку Вовка Драч.
Рота продолжила движение. Лезли вверх и вверх среди огромных валунов. Тропы не было. Ничего не было. Только валуны, да вздыбившаяся, вставшая раком земля. Склон становился всё круче. В какой-то момент Рогачев скомандовал, что останавливаемся на ночевку. Это была не вершина горы и не вершина сопки. Это был просто склон, усыпанный огромными каменюками, размером в два-три человеческих роста. Бойцы повалились кто где шел. Я рухнул в проходе между скалой и огромным булыжником. Скорее даже не рухнул, а прислонился к почти вертикально торчащему склону. Крутизна была такая, что мне не пришлось «рухать». Я прислонился. То ли стоял, то ли лежал – хрен поймёшь.
Когда отдышался, то первая мысль была о том, чтобы ночью не соскользнуть вниз, когда усну. Кое-как поёрзал, пристроил свой вещмешок. Постарался разместиться как-то так, чтобы хотя бы проснуться, если ночью начну сползать вниз. Потом что-то пожевал, хлебнул воды, начал проваливаться в сон. Джуманазаров распределил между солдатами время для несения дозора. Рогачёв что-то поговорил о том, что вершина этой горы заминирована системой «Охота». Поэтому на вершину не полезем, ночевать будем здесь.
Система «Охота», это минный комплект НВУ-П, в который входит электронный датчик, размером с консервную банку. К датчику присоединены семь или восемь выпрыгивающих мин. Датчик улавливает колебания почвы, он способен отличать шаги животных от шагов человека. Если душманы попробуют залезть выше нас с какой-нибудь диверсантской целью, то выпрыгнет сначала одна мина. На уровне полтора метра долбанёт в разные стороны двумя тысячами осколочных сегментов. Разлёт осколков 800 метров. Если духи попытаются вытащить своих раненых, то выпрыгнет вторая мина. Короче, духи не залезут на вершину выше нас. Даже если будут очень стараться.
Всё сходилось к тому, что мы снова забрались под высоту 4005. Мы шли на блокировку кишлака Пини. Над Пини господствующая высота – гора 4005. На вершине горы 4005 установлена «Охота». Сопоставляем с нашими реалиями – всё сходится. Значит сегодня мы снова выполнили Первый разряд. С этой мыслью я провалился в сон.
Ночью я прохватился от того, что кто-то тряс меня за коленку. Я скинул с лица плащ-палатку, которой был укутан. На крутом склоне я «лежал» почти вертикально. Передо мной на корточках сидел Исмаилов. Вокруг было темно, только луна освещала хитрую рожу Исмаилова и наручные часы с кожаным ремешком. Их мне Исмаилов подсунул под самый мой нос.
- Вставай. Твой смэна дэжурит. Када вот этат стрэлька будэт здэсь, а вутэтат вутздэсь, то разбудишь вот этот пасан. – Исмаилов ткнул пальцем вниз, в сторону небольшого СПСа. В СПСе лежали два бойца, закрученных в плащ-палатки. Исмаилов ткнул в крайнего справа: – Эта мая землак. После него вон тот пасан. – Исмаилов ткнул пальцем в лежавшего рядом.
- А потом? – Я потёр своё лицо ладонью. С лица посыпался крупный песок.
- Патом будэт утро.
- Какое нахрен утро! Я только глаза прикрыл! Ты точно два часа отдежурил или нае@ать меня пытаешься?
- Э-э-э-э-э! – Исмаилов аж отпрянул от меня от обиды. – Ти нах@я такую х@йню пы@дышь?
- Я только уснул! Я только глаза прикрыл!
В мою голову пришла мысль, что у Исмаилова самая хитрющая морда в нашем подъезде. Однозначно он - самый хитрожопый узбек в нашей роте. Он точно пытается меня наегорить и развести на два часа дежурства.
- Э-э-э-э, мамой килинусь! – Исмаилов свободной рукой сделал жест, как будто подбросил в воздух щепотку песка.
Исмаилов был дембель, а я душара херов. Если бы он хотел меня обмануть, то просто послал бы на х@й. Но он обижался и клялся мамой. Значит отстоял на посту. Значит это я затупил от усталости.
- Убедил. Давай часы.
Исмаилов отвернулся от меня, пополз на карачках по крутому склону. Дополз до СПСа, улёгся третьим к своему «землак», моментально затих.
Я уселся поудобней между своими скалами, закутался в плащ-палатку, взял подмышку пулемёт, выставил вперёд ствол. Для начала надо позаботиться о позиции. Чтобы я был как следует прикрыт и при этом у меня был хороший обзор. И чтобы на меня было невозможно напасть.
Позиция у меня была нормальная. Незамеченными враги подойти ко мне не имели возможности. Если полезли бы на скалу, чтобы напасть на меня сверху, то я обязательно услышал бы. Ночь выдалась тихая, ветра не было. Вокруг меня устаканился полный штиль и торжественная тишина. Любой шорох вызвал бы у меня желание развернуть в его сторону ствол пулемёта. На всех выходах в горы мой пулемёт имел патрон в патроннике и открытый предохранитель. На ночных дежурствах указательный палец я держал на спусковом крючке. Даже если бы на меня неожиданно напал душман с ножом, да хоть с ломом, я при любом раскладе успел бы дать очередь.
Привычка сидеть в обнимку с пулемётом ночью и не спать, выработанная на Зубе Дракона, помогла мне довольно безболезненно отдежурить положенные два часа. Когда сделалось «адын стрэлька тут, а другой вутут», я вылез из своего укрытия. Подполз на карачках к СПСу, присел возле «землак» Исмаилова, несколько раз дёрнул его за ногу.
- Ы???– Боец уселся на попе, скинул со своего лица плащ-палатку.
- Чо за х@йна?
- Вставай, твоя смена на посту. – Я протянул ему под нас часы с кожаным ремешком. – Када вот эта стрэлька будэт здэсь, а вутэта вутздэсь, то разбудишь вот этот пасан. – Я ткнул в лежавшего рядом с ним солдата.
- Ти ах@ель, да? Какой смэна? Я только уснуль! Ти х@й стояль на посту, ти мэня нае@ат хатэль?
Мне стало настолько обидно, что даже захотелось послать его на х@й. Но ещё больше мне хотелось спать. Поэтому я принял решение объяснить ему всё на понятном для него языке. Чтобы не тратить время на лишние дебаты.
- Э-э-э-э, мамой килинусь! – я сделал жест, как будто подбросил песок, сунул пацану в руку часы, повернулся жопой и заполз в своё укрытие между скалами, в котором я не то чтобы лежал, но всё-таки и не очень стоял. Щёлк! Щёлкнул тумблер выключателя в моей башке. Я уснул сном праведника.
Утро навалилось неожиданно. Его никто не ждал, а оно пришло и заставило всех подняться. Причем, для нас слово «подняться» обозначало залезть в гору и в буквальном смысле подняться ещё на сколько-то сот метров над уровнем моря.
Сразу после пробуждения мы вяло похавали. Что-то куснули, чем-то запили. Я в очередной раз поудивлялся как это мне удалось в тёмное время суток не соскользнуть вниз межу камнями. В состоянии, когда я себя не контролировал. Всё-таки, советский солдат существо неуничтожимое. Советский солдат даже во сне выпускает когти и держится за склон каким-то неимоверным чудом. Узнать бы где это неимоверное чудо расположено. Я бы «докторскую» написал.
- Приготовиться к движению! Десятиминутная готовность! – Сказать кто подал эту команду?
Ладно. Я стал собирать шмотки.
Ушли мы с места ночевки не далеко. Слава, как говорится, Капээсэс. Ходить на четырёхтысячнике тяжело. Жарища в этот период осени при свете дня доставляла неимоверное неудобство. Вода от этого неудобства закончилась. Но, хорошо хоть, что в этот раз никого не убили. Душманы из Пини сбежали. Мин после себя не оставили. Кто прочёсывал Пини, как прочёсывал – мне не доложили. Поэтому я просидел день со своей ротой на четырёхтысячнике. С нами там торчала минбатарея со своими миномётами. Из миномёта с четырёхтысячника далеко-о-о-о можно запульнуть. В общем, не удивительно, что душманы сбежали.
Через пару дней батальон двинулся на выход с этой операции. Наша рота слезла с четырёхтысячника. Пошла по дну речки Хисарак.
Нас во всю донимала срачка от орехов. Пока мы сидели на горе без воды и без жратвы, то природные и климатические условия несколько нивелировали наше обжорство грецкими орехами. А после того, как мы спустились к речке Хисарак и влили себе в расстроенные желудки по небольшому ведёрку сырой воды, после этого началось, как говорится в одной патриотической песенке: - «А город подумал, а город подумал – ученья идут»!
Целая рота грохотала и бурлила животами. Это была ещё одна очень печальная история. Особенно печально было идти по дну ущелья и понимать, что совсем недавно именно в этой части суши наша рота «перемахнулась» с душманами, вооруженными миномётами. Нам всем очень хотелось свалить отсюда как можно быстрее. Либо на выход, либо, хотя бы наверх. Но, вместо того, чтобы сваливать, мы по очереди расстёгивали штаны и пристраивались на тропе так, как научил Рогачёв в главе «Дюймовочка». Это реально, была очень печальная история.
Перед нашей ротой шла минбатарея. Миномётчики тоже бурлили животами. Тоже периодически пристраивались на тропе с расстёгнутыми штанами. Больше всех почему-то досталось бойцу по фамилии Мишутин. Долговязый такой парень. То ли он больше всех орехов съел, то ли воды выпил особо много из-за своего большого роста. Но, он очень долго не мог оторваться от пагубного пристрастия останавливаться на тропе. Обмундирован он был, как все, в «подменку». То есть лишь бы во что. Всё равно в горах «подменка» моментально изорвётся. На этот выход Мишутин вышел в старинных брюках-галифе и в ботинках. Не в полусапожках. Вид сам по себе был очень комичный: галифе с ботинками на высоченном парняге. В добавок ко всему нёс он трубу от миномёта. У трубы оторвался ремень. Боец перекидывал это бревно с плеча на плечо. Потом снимал штаны, садился на тропе по… по… по важному делу. Затем вставал, закидывал трубу на плечо, скакал огромными шажищами по тропе догонять своё подразделение. Наблюдать это зрелище было и смешно, и грешно. Жалко было пацана, понятно, что тяжело ему, однако, вид был настолько комичный, что ржать хотелось до тех пор, пока самому не приходилось «скидать» портки и пристраиваться на тропе, как Дюймовочка на одуванчике.
На фотографии Руха, мостик через Панджшер. Вот так выглядит миномётчик, ежели у ствола отрывается ремень.