ualegendary

Стремление быть хорошим – крайне цепкая ловушка, капкан, который защелкивается настолько рано, что чаще всего даже не подозреваешь о его существовании. Уже давно изменились условия твоей жизни, былые ключевые фигуры исчезли или обесценились в ходе многочисленных рокировок – а ты до сих пор не то чтобы покупаешь одобрение и не то чтобы завоевываешь признание, но в глубине души считаешь, что если ты не оступившись влезешь на табурет и прочитаешь без запинки то, что от тебя ожидают – то да, мир станет лучше и светлее. А не сумеешь – мир обуяет печаль, и виноват в этом будешь ты и только ты. И ты делаешь это рефлекторно, не задумываясь, а просил ли тебя кто-то залезать на этот табурет и ждут ли от тебя этого исполнения.
Глубокая нелепость кроется в том, что ты вроде как ощущаешь этакую глобальную моральную ответственность за самочувствие тех, кто небезразличен тебе. Будто бы они устают, грустят и раздражаются не в силу их собственных жизненных обстоятельств, а из-за того, что ты чего-то не учел, не поддержал или не ответил. В то время как объекты твоих забот и думать не думают возлагать эту ответственность на тебя – мало того, несказанно удивятся, узнав о твоих рефлексиях. Тем более, что, намереваясь сделать лучше, зачастую делаешь только хуже. Не желая казаться жестоким или необязательным, длишь изжившие себя или изначально нежизнеспособные дружбы, романы, контракты – пусть другие возьмут на себя смелость закрыть их за тебя, а ты останешься в белых одеждах и как бы не при делах. А если удобно, то и вообще пострадавшим – даром что удар принимает на себя как раз та сторона, которой ты изъебал весь мозг своими невнятными метаниями.
Именно у привыкших быть хорошими случаются самые дикие и нелепые выхлесты, заторчи, запои, дурацкие и грязные загулы, приступы бессмысленной агрессии и прочие погружения во все тяжкие. Никто не способен так внезапно и пронзительно сделать больно, как милые и добрые существа, вдруг устроившие себе День плохого парня. У них нет умения балансировать посередине, и в какой-то момент посреди полнейшего штиля и безоблачности откуда ни возьмись налетает смерч и иные враждебные вихри, выбивает пробки, слетают предохранители, плюшевое покрывальце с жизнеутверждающими иероглифами, свалившись, обнажает черное, ненасытное, прожорливое эго. Любые дровишки здравого смысла отправляются фтопку и исчезают там – как и не было.
Впрочем, даже если без радикализма, - считая себя ответственным за перемену погоды и чужого самочувствия, за бессонницу и прочие неурядицы ближних своих, за опоздавшие поезда и пробки на дорогах, замахиваешься, по сути, на звание Господа Бога в то время, как являешься одним из нескольких миллиардов двуногих тварей с ограниченными возможностями и сроком годности. В твоих силах избегать подлости, соблюдать договоренности и не проебывать то, что действительно зависит от тебя (ибо, растопырив во всю ширь жажду благодеяний, частенько игнорируешь ежедневные и непосредственные обязанности) - но стоит отслеживать ростки гордыни, ибо они имеют тенденцию очень быстро и даже без особой помощи превращаться в развесистые джунгли.

Политические распри и скандалы стары как мир, про них написаны сотни книг и сняты тысячи фильмов. Мы читаем, смотрим и даже не киваем головами в знак подтверждения: младенцу ясно, что игры политиков – кромешный тухляк, чудовищно при этом заразный, раздирающий по живому территории, семьи и дружеские компании. За нашими-то плечами висит вековой багаж человечества, своего рода гарантия, что с нами такой нелепости уж точно не приключится. А она берет и приключается. Ну не с нами, конечно, но, как водится, с дальними родственниками соседей. А затем вдруг и с ближайшими. А потом – раз - и с самими соседями. А после этого внезапно с нашими знакомыми и даже некоторыми друзьями. В разговорах откуда-то появляются принципиальные вопросы, в голосах – истеричные нотки, и начинается великое околополитическое дрочево. Тебя без твоего согласия выбирают оппонентом и в твоем лице гневно и оживленно разговаривают с государством, гражданином которого ты являешься или даже являлся в прошлом. Будучи не в состоянии дотянуться до президента твоей страны, как бы насильно назначают тебя его полпредом в данной гостиной, баре или чатике. Ты держишься до последнего, но в какой-то миг понимаешь: втянулся. Перестал видеть абсурд происходящего, наблюдать шахматную доску со стороны и в этот самый момент превратился в одну из миллионов фигур, перемещаемых чьими-то хитрыми пальцами. Тебе говорят: «Вы...» - отвечаешь: «Да, мы...» - и действительно ощущаешь себя не кем-нибудь, а целой страной: сильной, огромной, массивной, мыслящей глобально, не видящей ничтожных драм мелких людишек за увлекательной статистикой, играющей в геополитические шашки ядерными томагавками. А затем стряхиваешь морок и опять становишься человеко-единицей, не вовлеченной в дележ, не получающей бонусов от военных игрищ, держащейся в стороне от бесовских плясок. Обывателем, создающим свой сад и растящим детей, желающим спокойного незамысловатого счастья. И видишь, как твоих недавних оппонентов точно так же отпускает тренированная рука уже их родины: можно поговорить о делах, посидеть да посмеяться о своем, человеческом. Но крайне сложно отследить момент, когда добрый смех мутирует в болезненный сарказм; и вновь начинаются коллективные метания от одного к другому и обратно. Самый простой рецепт – отключить себя от источников политновостей – не работает, ибо любой сосед или коллега залечит тебя не хуже телевизора. В такие моменты стоит постоянно напоминать себе о необходимости видеть в собеседнике в первую очередь человека, а не рупор. Воспринимать его как своего рода заразного и при всем дружелюбии соблюдать правила гигиены, чтобы не превратиться в подобный рупор самому. Одержимость политикой сродни дурной болезни – даже когда отходишь от нее, еще долго ощущаешь грязное послевкусие использованности.

Поминать добрым словом старые времена можно по разным причинам: то ли дети были почтительнее, то ли социалка жирнее, то ли женщины отзывчивее. У кого-то даже героин не вызывал зависимости – не то что сейчас. Можно повздыхать и о том, что выбор раньше был однозначнее, а последствия принятых решений – окончательнее. И люди, как следствие, были чуть менее дезориентированы обилием вариантов. Современные реалии почти всегда позволяют, сделав шаг, оставить за собой возможность вернуться назад. К примеру, при смене страны обитания нашим предкам предстояло принять окончательное решение: я отрезаю все нити и рву все корни, железный занавес захлопывается за мной, я становлюсь американцем (немцем, французом). Отныне с покинутой родиной меня будет связывать только мой акцент, редкие звонки родным и еще более редкие книги и журналы, которые мне удастся раздобыть. Вряд ли я когда-то еще увижу своих друзей. Даже призывать ближних отвечать за свои поступки стало как-то неловко: едва ли не нарушение прав человека. Нынешний тренд состоит в демонстрации того, что мир плюшев и ласков. И это, опять же, замечательно, пока увеличение дозировки повидла не начинает превращать его в говно. Как бы ты ни хуевничал, тебе будут грозить пальцем и давать второй, третий, четвертый шанс, чтобы ты, не дай бог, не отчаялся, чтобы ты знал, что надежда всегда есть, что ответственность всегда берет на себя кто-то другой. Пока ты не столкнешься с обществом или отдельными индивидами, которым насрать на гуманистические лозунги и которые будут рады показать тебе мир во всем его многообразии. Но, скорее всего, ты никогда не встретишься с агентами зла и будешь жить, исходя из того, что всегда можешь нажать бэкспейс – даже, скорее, кто-то всегда нажмет его за тебя. Мы привыкли к тому, что назад проворачивается практически любой фарш, и искренне охуеваем, когда чудо-мясорубка дает сбои. Да, это психология потребителя компьютерных игр: мне всегда дадут еще одну попытку, и еще, и еще - а когда все попытки кончатся, я просто запущу игру заново или переключусь на следующую. С другой стороны – а надо ли становиться в позу и всю жизнь играть в одно и то же, если добрый мир и вправду предоставляет тебе множество разных вариантов?

Самые первые друзья привносят в нашу жизнь неведомый ранее опыт: в мире существуют люди, ради которых иногда можно и нужно жертвовать своими интересами. Мало того – это порой оказывается на редкость приятно. Внезапно ты, маленький эгоист, ловишь изумительную истину: отдавая, можешь приобрести гораздо больше, нежели жадно сидя на своем мешке с привычным комфортом.К счастью, друзья познаются не только в беде: с их помощью прикасаешься к чувству общности с кем-то, еще недавно бывшим чужим для тебя человеком. «Меня понимают», «меня любят» - и эта, пусть секундная, растворенность в другом человеческом существе превращает ощущение себя песчинкой в океане из пугающего в блаженное. В компании друга или друзей постигаешь базовый психоделический эффект: минуты могут растягиваться в целую вечность, наполненную кайфом и открытиями, когда же оборачиваешься назад, то видишь, что дни при этом летели молниеносно. Друзья детства и юности, как правило, намертво привязаны к контексту бытия: школе, двору, дачной компании, университету и стоит контексту смениться, они начинают отваливаться. Не сразу, постепенно – но в какой-то момент вместо неотъемлемой части своей жизни ты начинаешь видеть не более чем приятного чувака, с которым порой сложно найти темы, интересные вам обоим.По мере взросления почти все обзаводятся семьями и детьми и, увы, многие из нас ожлобевают, превращаясь в этаких округлых норных зверушек, редко выползающих из своей обители и воспринимающих окружающий мир с довольно потребительской точки зрения: это можно утащить к себе в норку, а вот это повредит ее благополучию, интересно, но лучше не буду трогать. Люди потихоньку тоже начинают рассматриваться с точки зрения пользы и безопасности для твоего быта. В таком состоянии можно зависнуть на всю оставшуюся жизнь, но иногда получается вырулить из него с помощью всегда вначале болезненных, но дико прущих впоследствии перемен, на них сложно отважиться, но затем не перестаешь хвалить за них себя и вселенную, вовремя подогнавшую шанс. Встретить «своих людей» в зрелости гораздо сложнее: слишком увесисты социальные роли и слишком велик шанс погрузиться в эту роль с головой. Кто-то делает из себя смертельно серьезную машину для зарабатывания денег, кто-то намертво натягивает маску неудачника и медленно деградирует перед телеящиком, кто-то с головой уходит в бытовые заморочки, делая потребление единственным смыслом жизни. Неродившие дамы зачастую двигаются крышей в разных направлениях, но с одинаковой осатанелостью, родившие столь же часто и столь же неистово закукливаются в потомстве, по мере подрастания последнего превращаясь из божества в обузу. По-хорошему ебнутых людей мало и далеко не всегда понимаешь, как к ним подступиться, а бывает, что, подступившись, видишь: отличный человек, но векторы у нас, увы, совершенно разные. Мы оба по-своему чудаковаты и всю дорогу симпатизировали друг другу – но стоило дистанции сократиться, как выявилось столько противоречий, что лучше бы эта дистанция оставалась прежней. Друзья, как и любимые, обретаются внезапно и случайно, сознательный поиск вряд ли принесет что-то, кроме натуги и неудобняка. И те, с кем ты сблизился в осмысленном возрасте, являются таким подарком, что не устаешь благодарить бытие за то, что оно подогнало тебе существо, чьи тараканы гуляют под ручку и скрещиваются с твоими, давая веселое и замысловатое потомство. Таких людей не может быть много, их единицы. С тем большей нежностью ты осознаешь, что они для тебя цель, а не средство.

Странные вещи всегда происходят с кем-нибудь другим. Оказаться убитым молнией, заболеть редкой болезнью или стать жертвой инцеста со стороны троюродного племянника может наш сосед, коллега или вон тот чувак, что едет в соседней машине в пробке – но ни в коем случае не мы сами. Мы редко вчитываемся в перечень побочных – особенно нераспространенных - эффектов того или иного лекарства: ведь это такое же дежурное бла-бла, как и рассказы стюардессы о том, как надевать кислородную маску в случае разгерметизации салона. Все эти ничтожнопроцентные шансы не имеют к нам никакого отношения. Воображение, если оно вообще включается в такой ситуации, рисует многотысячную толпу непробиваемых и защищенных - и затесавшиеся в ней жалкие двадцать или тридцать исключений. Совершенно несерьезно. До тех пор, пока внезапно сам не попадешь в эту диковинную двадцатку или тридцатку, словив анафилактический шок от сезонной прививки против гриппа или обрюхатив подругу, пользующуюся меганадежным средством контрацепции. В память врезался рассказ одной девицы, маниакально предохранявшейся и считавшей, что у нее нет шансов подцепить какую-либо дрянь половым путем. Познакомившись в клубе с приятным парнем и отправившись к нему под утро, она не то что десятикратно проверила наличие в сумочке резинок – даже избегала интенсивных поцелуев (вопрос, много ли удовольствия получила дева от этих осторожных интеракций, оставим закрытым). Трудившийся над ней юноша обильно потел на выходе из таблетки, и в какой-то момент увесистая капля пота с его лба попала девице в глаз. «При попадании слюны или пота на поврежденную кожу и слизистые оболочки другого человека есть риск заражения, но он очень мал», - прочитала она чуть позже и особо не парилась, пока не сдала дежурный анализ крови. В крови циркулировали антитела к вирусу гепатита Б. Рулетка остановилась на практически не выпадающем числе, на которое девушка поставила по чистой случайности. Спокойный и добропорядочный труженик офиса, скромный московский клерк, приехал в Амстердам на майские праздники. Съел грибов с компанией друзей. Сияло солнце, ничто не предвещало. Через несколько часов он был доставлен в местную больницу с психозом и бредом преследования: таким образом, как впоследствии выяснилось уже на родине, нежданно-негадано проснулась шизофрения, которая – как знать – так и оставалась бы неразбуженной, кабы не эти самые грибы. Уверенность в том, что в такую лотерею может выиграть кто угодно, кроме нас, сродни ощущению, что уж мы-то, в отличие от всех остальных, никогда не умрем. Разве что после смерти мы уже вряд ли удивимся ее приходу, а вот, вытянув редкий билет, офигеем по полной. Впрочем, через некоторое время попустимся и найдем в произошедшем много поучительного и даже положительного. Скажем себе: «В одну воронку бомба не падает дважды». И тут-то она, угарая над тобой, вторично ёбнет именно туда, в ту же самую воронку.