lArconl

Смотришь на некоторые влюбленные пары, встречаются две недели, а такими громкими искренними словами бросаются, клятвы разные дают. Ребятки, отношения проверяются временем, жизненными ситуациями, а не словами и прогулками по городу, кино-кафе. Пройдет месяц- это такая малость. Вы еще даже не знаете друг друга, не знаете, что Он любит больше: зеленый чай с тирамису или же крепкий кофе без сахара; а Она - белые розы или же красные. Первые полгода вы будете узнавать друг друга. А дальше уже зависит все от вас.Сами чувства (не путайте с влюбленностью, которая длится лишь пару месяцев) появляются через год, может даже полтора. Когда уже ты завариваешь ему без лишних вопросов черный чай с двумя ложками сахара, готовишь ему любимую курицу с чизкейком, зная, что он любит с сыром. А он знает, какие ты любишь цветы, а его друзья так привыкают видеть вас вместе, что воспринимают как одно целое; помнит общие значимые даты и в этот день будит тебя ранним звонком, что сегодня 8-е... Вы вместе взрослеете, начинаете мечтать о будщей свадьбе и о детях, жадно споря, как вы их назовете. Время идет. Начнутся ссоры, скандалы, ночные звонки, истерики, слезы. Цени не пустые слова, а когда в он приезжает к тебе с букетом твоих любимых цветов, крепко сжимает, что любит и никогда не отпустит, и тихо плачет, что устал от твоих истерик. А ты бьешь в истерике его ,кричишь на него, а он выслушивает тебя, не оскорбляя при этом. Вот что значит эти отношения, а не ваши слова, не нужные никому, к сожалению! Главное уметь сохранить эти отношения, уметь разговаривать, выслушивать друг друга. Не теряйте любовь из-за Гордости. Ведь вы можете никогда больше не встретить такого, который просто беспокоился, чтоб оделась потеплее, покушала, вовремя ложилась спать...
Если он любит тебя, он никогда не может разорвать эти отношения. Так или иначе будет появляться в твоей жизни, а ты молча будешь любить его таким, сложного, разного. Потом начнутся новые отношения, будете искать замену, похожих,но никогда не почувствуете того, что делало вас счастливым...
Как бы люди ни расставались, всегда останутся в сердцах, потому что они научили друг друга любить.

– А я нищим подаю… Мне иногда говорят: «Бабка, да ты что? У них, вон, за углом у каждого по «мерседесу», а ты со своей пенсии будешь им последнее отдавать?» А я – что ж? Пенсия-то, она ж, как теперь говорят, хоть и маленькая, а все равно хорошая… сколько смогу, подам. Мне говорят: вот вы все, кто им подает, вы их развращаете подачками своими, они и не работают. А я думаю: лучше уж ошибиться и подать тому, кто на самом-то деле и не нуждается, чем в другую сторону ошибиться и не подать, кому на самом деле надо… Они, кому не надо-то, иногда и сами не берут. Говорят: бабуль, это мы лохов всяких стрижем, а у таких как ты брать – грех; давай-ка мы лучше тебе сами подадим. Так чудно говорят – лохов, говорят, стрижем. Мне смешно их слушать.. как говорят-то теперь, какими все словами…

А я ведь почему подаю? Мне семь лет было, когда нас с мамой и с сестрой в Германию угнали. Жили мы, правда, в лагере не для военнопленных, а для перемещенных… там все-таки полегче было. Но все одно – много народа померло с голоду. А я такая худая была… вот такая худющая, как стручок. И меня из-за этого никто не покупал. Других детей покупали в батраки, а меня – никто не брал. А я и рада. Вот – в четыре утра встаю, когда охранник на вышке устанет и не видит уже ничего толком… внимание-то уже рассеивается, поди-ка, подежурь всю ночь. И вот, я встаю, пролезаю в щель в заборе и иду в город. У нас ни колючей проволоки, ничего такого не было, один простой забор, дощатый… И вот я иду в город, побираться. Целый день хожу, прошу хлебушка. А потом, уже к вечеру – назад проберусь и мамку кормлю. И других тоже, кто там с детьми был… им тоже, когда могла, давала. Ну, вот. Кончилась война. Назад в Польшу нас не пустили, отправили на Украину. Да еще перед этим все проверяли, не шпионы ли мы… Ладно. Приехали на Украину. А это сорок шестой год. Самый голод. Я до сих пор все помню, как люди на улицах лежали и умирали. Мамка моя начала с голоду пухнуть. А я опять – хожу да побираюсь. И вот… ведь сами там все из последних сил еле-еле тянули… а все равно подавали! Кто свеколку подаст сахарную, кто угля в передник насыплет. Так мы с мамочкой и выжили. А если бы не подавали, нипочем бы не выжили… Так вот, с тех пор и я, - кто просит, я тому подаю. Знаю, что теперь другое время, что никто с голоду, слава Те, Господи, не пухнет – а все равно. Не могу не дать. И хочу иногда не давать – а не получается.

И собак я тоже с тех времен люблю, с военных. Там, в лагере, один охранник был.. дурной такой, не приведи Господь. Один раз взял и стал на меня собачищу свою натравливать.. овчарку. Я со страху как упаду, как руками вот так вот закроюсь… А она, слышь, подошла ко мне, понюхала – и не тронула. Он ей – и так, и сяк, и усь-усь, и чего-то еще по-ихнему… и даже сапогом ей под брюхо поддал. А она – все равно… подходит, нюхает и хвостом виляет. Понимает, что перед ней дитя… Конечно, это мне повезло, это собака такая умная попалась. Другая бы в раз разорвала, не поглядела бы, что я маленькая… Но все одно: я теперь собак люблю… все никак про ту забыть не могу. И они ведь меня любят – бедовые такие! Все соображают! Я вот иногда думаю: собаки перед нами – все равно, что мы перед Господом. Чего-то понимаем, а главного-то самого понять и не можем. И услужить, вроде, рады, а чуть что не так – шерсть на холке вздыбим и рычим. Покормят нас – ластимся, хвостом виляем. Забудут покормить – враз пойдем шастать по чужим дворам да другим хозяевам хвостами подвиливать. А потом вернемся, подползем на брюхе-то.. уж скулим, скулим: прости, дескать, нас. Такие уж мы бессчастные да бестолковые! А чего бессчастные? Чего мы все жалуемся с утра до вечера? У меня вот, к примеру, жизнь была хорошая. Всякое бывало, конечно, но все равно – такая бывала в жизни радость, что я уж прямо и не знаю, за что ж мне такая радость была. А ты говоришь: нищим не подавать? Как же не подать, когда у меня и так все есть!