Однажды утром Владимир Ильич Ленин вылез из шалаша, где он скрывался от капиталистов и помещиков. Вытащив из соломы ридикюль, Ильич потащился бриться на Разлив. Было раннее утро, и вода в озере была гладкая и спокойная, так что Ленин брился, поглядывая на свое отражение, и думал. Ленин не любил, когда ему мешали бриться. Ленин не любил, когда ему мешали думать. Придя на берег, Ильич достал кисточку, открыл бритвочку, намылился и стал бриться, а также подстригать усы и бородку. Ленин собирался стать вождем мирового пролетариата, и его образ должен был быть легко узнаваемым.
В это время по берегу озера шел подпасок, финский мальчик из соседней деревни. Заинтересованный необычной картиной, мальчик подошел поближе и стал смотреть, поплевывая в воду. Круги от плевков расстроили отражение Владимира Ильича в воде. "Дядь, а что это вы делаете?", - спросил мальчик. В это время Ленин думал о национальной гордости великороссов, и внезапный вопрос привел его мысли в полный беспорядок. Голос, нарушивший мысли Владимира Ильича, был какой-то препротивный, и у Ленина заболело в ухе. К тому же, полагаясь на гладь воды, поколебленной плевками, Ильич не сразу заметил аберрацию и постриг бородку как козлиную. Вид козлиной, колеблющейся бородки напомнил ему о колеблющихся меньшевиках, ренегате Каутском, и Ленин стал думать о революции, и как чертовски трудно сделать хоть что-нибудь с этими всеми кретинами, орущими невпопад и когда не надо.
"Дядь, чего это вы делаете-то?", - раздался опять настырный писклявый голос мальчика-подпаска. Владимир Ильич стриг и брил усы, и никак не мог ничего ответить. Ленин думал о том, как слепая ярость восставших часто заливала им глаза, и как бы волной разлившаяся черная желчь понуждала их колоть и резать, тянула пырнуть ножом, проткнуть штыком, насадить на саблю, наткнуть на вилы. Размозжить голову. Прибрежным камнем или корягой. Избить и утопить. Придушить.
"Дядь, так чего вы делаете-то?", - снова с характерным финским акцентом прогундосил мальчик. Ленин не спеша промыл кисточку, прочистил бритвочку, и стал закрывать ридикюль. "Дяа-адь,...", - рука Ленина замерла в воздухе, потом его натруженная кисть слегка покачала бритву - Ленин любовался солнечными бликами на отличном золингеновском лезвии. "Бреюсь я. Бреюсь.", - сказал он, и спрятал бритву в карман. А ведь мог бы и полоснуть. Вот каким добрым человеком был Ленин.
