Pierzynska

начало Зеркало (часть 1)

Воин не ждал откровений, сгреб бутылочку и не сразу, но переставил подальше от греха.

— Я пришел не по зову похоти. Что еще мои так называемые спутники на тебе тренировали?

— Это не секрет. Например, маятник переноса в Аланталовый Сад, где круглый год цветут деревья и звучат флейты.

Наверняка это было пожеланием Мага с его тонкой душой поэта, не востребованной в дворцовых интригах. Чувство прекрасного оказалось превыше охоты за знаниями.

Добрая мысль о невинном увлечении старика растопила ожесточенное сердце Воина.

Стоящая Дева продолжала перечислять с отстраненной улыбкой:

—… и музыкальную арфу, искусно завораживающую струнами девственную молодость. Память о восьмой ноте. Капли онемения — ночной кошмар ораторов. Раковину раздора: прислони к уху и услышишь споры богов о сути мироздания. Плеть повиновения, впипающуюся до порванных мышц. Меч десяти обличий, пронзающий за один удар десятком клинков. Непозволительную петлю, которую нельзя снять, не лишившись кожи…

Воину сделалось гадко. В той же степени гадко, в коей мгновение назад было хорошо.

— Постой, — прервал он Стражницу осаждающим жестом, — я достаточно услышал. Позволь мне принести извинения. В отряд брали не за доблесть, а за умение резать глотки. Если расскажешь все без утайки, обещаю не применять к тебе ничего, что принесет случайное или умышленное страдание.

Они молча посмотрели друг на друга, а потом юная Дева произнесла:

— Мясо.

— Мясо?

— Мясо, что ты ел. Вино, что ты пил. Они не настоящие. Ты можешь пить и есть только то, что принес с собой. Моя еда не насытит твой желудок, питье не утолит жажду. Разум, плененный Храмом, обманывает тебя. Ты не спрашивал, но я говорю об этом первый и последний раз. Если будешь думать иначе, то непременно умрешь от голода, как другие, а весь скарб, что сейчас с тобой, со временем впитает в себя темную силу и превратится в волшебные побрякушки.

— А мои раны? — схватился Воин за голову. Затылок вроде был сухим.

— Появятся, когда ты выйдешь отсюда. Я не умею лечить за пределами Чертога. Я всего лишь Дух без имени, терпящий ваши потайные наклонности.

— Но кем-то ты же была раньше?..

— Тьмой и тишиной. И больше ничем.

Невесомый облик начал растворяться, но с каким-то многозначительным запозданием.

Воин разгадал щемящую немую молитву.

— Погоди! Не покидай меня!

Быстрая рука не нащупала девичьей ладони, бесплотной, через которую просвечивали контуры мебельного убранства.

Несчастная хозяйка несметных сокровищ. Им позавидовал бы любой король, а она не могла к ним даже притронуться. На ней испытывали истязающие заклятья, предназначенные худшим врагам, и уходили, оставляя в одиночестве на годы, если не на века. Но он намеревался сотворить большую дерзость — переломить ход такого существования.

К горлу подступила вина и разожгла новый пожар, вынудивший закашляться. Спазмы вызвали боль. Во рту появился застарелый привкус железа, зубы будто плавились. Саднящий желудок свело пыткой из протяжных судорог, выкручивающих внутренности — он и впрямь был пустым, хотя его усердно набивали свининой.

— Разреши мне…

— Не стоит. — Воин обессиленно оперся на спинку кресла, едкий пот тек по вискам. — У всего есть срок, и я не исключение.

Вместе с желчью он сплюнул на рукав сгусток крови и растер до пятна. Достал флягу — не тот момент, чтобы экономить. — Дело плохо, но скоро отпустит.

Дева жалостливо запричитала:

— В Чертогах есть флакон в единственном экземпляре. Я дам подсказку…

— Не искушай меня, мастерица обольщения. Я благодарен за одну возможность говорить с тобой.

Подобие улыбки также получилось вымученным.

— Тебе настолько нужно зеркало, — прошептала ошарашенная Стражница, — что ты готов отказаться от полноценной жизни? Второй твой спутник выбрал жизнь.

— Я воспитывался в деревне среди рыбаков и не очень умен. Я только и гожусь, что махать мечом да сторожить важных персон.

Следующие часы были потрачены на бесплодные поиски. Лишь на закате вечности в сотой, не меньше, комнате Воин обнаружил неуместное, упирающееся в стены потускневшими рамами нечто, что чересчур упрощенно можно было бы объявить зеркалом. Зеркалом, которое, при всем наемническом преимуществе вроде недюжинных мускулов, он не смог бы унести, до того оно было огромным.

Между тяжелых выгнутых оправ вилась и оседала пуховая сероватая дымка. Она то обретала расплывчатые линии, то разглаживалась до блестящей снежной завесы.

В нем Воин увидел свое удручающее отражение, просящее и поединка, и жреческой церемонии, но не увидел Девы, парившей за спиной.

— Это зеркало… — хрипло произнес он вопрошающим тоном, не в силах оторваться от разглядывания постоянно меняющейся поверхности.

— Да, — ответила Стражница откуда-то из-за плеча.

Воин поднял было руку, чтобы вдосталь зачерпнуть тумана, но обеспокоенный голос предостерег:

— Сделав так, ты потревожишь чужой мир ради любопытства. Это скучающее зеркало повешенного за убийства торговца пряностями — некогда достойного человека. Оно пьет увядающие души и требует жертву за раскрытие правды. Правды за непомерную для твоей совести цену. Чем дольше наведываешься к нему, тем сложнее совладать с искусом. Трус попадет под его влияние в сей же миг, а заносчивый храбрец захочет укротить. Ты уже убедился, что я не гожусь, чтобы проверить его в действии. Оно отвергает меня, хотя я слышу доверенный тебе шепот, в котором изобилует красный цвет.

Воин постоял, глядя на пепельно-белый рельеф, выцеживая скомканные обличия непостижимые воображению.

— Это не то самое зеркало, — изрек он наконец, победив в мысленной схватке со шквалом эмоций.

— Нет, не то.

И снова впустую потраченное время, отбирающее надежду. Что в Чертоге могло быть невзрачнее плана по спасению Ашдбора и прилегающих островов?

Разочарованный Воин повернулся к Стражнице:

— Сейчас я вынужден отпустить тебя. Мы много ходили. Я ослаб и нуждаюсь в отдыхе. Мне надо побыть одному и подумать. Прежде чем ты исчезнешь, прошу, ответь: кто принес тебе котел с супом?

Дева разогнула колени и спустила ноги с воздуха на пол.

— Баомбаакаомб, — произнесла она с долей удивления. — Демоническое божество в деревянных башмаках из лодок. Он приспосабливается к правилам, потихоньку заводит знакомства и обучается полезному занятию. У нас случаются и более невероятные истории. Как-то в северных шахтах заплутал пьяный мукомол. Взбрыкнувшая лошадь выбросила его из седла вместе с сумками, и он пешим добрался до Жерла Кислых Брызг со связкой маковых баранок на шее. Звезды были милостивы к нему, раз не дали сгинуть в краю лишайников. На мшистых настилах севера правит Царь Полозов, и норовом он нетерпим к путешественникам. Баомбаакаомб помог мукомолу выбраться невредимым и взамен попросил подарок. Что мог подарить бедный работник мельницы, как не котел с недоеденным супом и ремесло?

— Но здесь не растет пшеница.

— Баомбаакаомб справляется наполовину.

Терзаемый противоречиями Воин кивнул и сел в углу, постелив мешок и положив рядом меч. Прохлада камня успокаивала жар, идущий из сжатой тисками груди. Дыхание вырывалось со свистом, щекотало ребра, мешало размышлять.

Детали головоломки долго не складывались воедино.

Нахохлившись, Воин сидел неподвижным, проваливаясь в дрему, согревал родовой оберег, погрузившись в путаницу событий, накопленные фрагменты легенд, вереницу прадедовых сказаний, а затем засобирался в дорогу.

Прилетевшая из лабиринта в ореоле встревоженных ленточек печальная Стражница окликнула его у глухих ворот:

— Ждешь меня, чтобы попрощаться?

— Не совсем. — Воин протянул навстречу самую что ни на есть обыкновенную веревку. Морские боги, только бы не ошибиться. — Жду, чтобы скрепить наши руки и забрать тебя наверх. Ведь это ты зеркало. И имя тебе давно подарено людьми: «Сердце Храма». Сделка подтверждена: я выбираю тебя.

Вскрикнувшая Стражница упала в приготовленные объятия, задрожала точно испуганное дитя, ударила твердым кулачком в натруженное плечо, не промяв просоленной бычьей шкуры.

— Как ты понял?

Мозолистые ладони наслаждались, скользя по ее мокрым щекам, по атласным волосам, пахнущим чем-то сладким и летним, как этот немолодой мужчина себе и представлял. Он завладел артефактом, таким хрупким и одновременно всевластным, прильнувшим по его безмолвному велению новообретенным телом, отбрасывающим тень. Заслуженная награда — теперь она принадлежала ему одному.

— Твои слова открылись мне, — втолковывал он с грубоватой нежностью. — «Найдет тот, кто не ищет». Потому ты ни от кого не прячешься. Твоя мнимая свобода обрывается перед Ложем, тебе не выйти к солнцу без посторонней помощи. Кто додумается указать на неприкаянного Духа, сторожевую псицу, если взгляд засорен магической шелухой, когда кругом обилие влиятельного мусора? Мы исцелим взбесившуюся Кадзаилову гору. Ты и я. Запечатаем демонов в отдельном измерении за замком и разрушим соединяющий мост. А затем я увезу тебя женой на остров.

Они шагнули в коридор, связанные за запястья веревкой.

На площадке Воин пошатнулся, выронил меч, уперся в скалу. Боль загудела в ушах, ошпарила во сто крат, застлав зрение. Он с трудом прогнал мельтешение алых мушек.

— Старик и Безликий, — вспомнил он между приступами боли. — Мы договорились…

Стражница подала меч.

— Тут никого нет.

Она легко провела по лестнице между выстреливающих струй так, чтобы ни одну не задеть, и при этом непринужденно мурлыкала песенку, где смертоносные шпили приходились на паузы.

Когда ступени кончились, в глубине за поворотами загромыхали подошвы, будто поджидали нарочно.

Чудовищный рокот раскатился прибоем и ударил в стены, распугав мышей.

— Баомбаакаомб чует мое присутствие, — зашептала Дева, спешно укорачивая юбку. Сорванные праздничные лоскуты полетели в стороны лепестками. — Теперь потащится за мной хоть до самого Ложа, чтобы узнать, как дела. Он чрезвычайно озадачен состоянием колосков.

— Почему «колосков»? — также прошептал Воин, высчитывая в изумрудных тенях приближающиеся шаги.

— А как еще ему нас величать? Колоски хорошие — они составляют урожай, вредители плохие, потому что урожай губят. Вот и вся наука.

Перебежкой они пересекли зал, неаккуратно запудренный порошком, и Стражница без сомнений свернула в тонкий разлом.

— Сюда!

Она пригнулась, срезая тропу в толще породы.

Воин наощупь последовал за ней, проклиная свои немаленькие размеры. В этой душной норе, в отличие от ладной проводницы, он пребывал в кузнечных клещах. Низкий проход драл хребет похлеще обитого гвоздями хомута. Меч впритирку цеплялся за выступы и гремел, должно быть, на всю горную цепь.

Привязанная Стражница уверенно вела змеистыми лазейками по каменной утробе.

— Мельничное крыло вознесет нас к уступу, откуда есть доступ к реке.

Воин толкнул какой-то шаткий булыжник и защемил руку. Заостренные грани сбрили кожу и, вероятно, лишили ногтя.

Дева запнулась на месте.

— Что? — схватился за рукоять Воин, переводя дыхание и напряженно вглядываясь в чернильную тьму всех направлений.

— Баомбаакаомб не станет препятствовать, — сквозь зубы докончила Стражница, — ведь всходы урожая напрямую зависят от талых вод. Он сознает важность полива.

От способностей старательного демона проявлять заботу по отношению к тем, кто был причислен к зерну, вышибало слезу. Хотя, может, это свежая рана сверлила насквозь, отдав разум на откуп вспыхнувшему жжению.

Вскоре пальцы Воина потеряли чувствительность, но также быстро и вернулись в работу. Он не морщась вскарабкался на скрипучую перекладину гигантской мельницы, откуда раскинулся вольготный вид на внушительные владения громоздкого божества.

Чем выше поднималась лопасть, тем яснее простирались перед глазами стога мертвецов. По всей видимости, о многих из них Баомбаакаомб забыл. Среди пышных костров, в беспорядочные поленницы были сложены трупы громадных насекомых, порубленные останки в ржавых доспехах, высохшие мумии с почерневшими черепами, истлевшие тела которых окутывали полупрозрачные запыленные ткани, пеленающие окоченелые конечности.

«Вот тебе и колоски», думал Воин, отвлекая Деву от неприятного открытия торопливыми поцелуями.

Внезапно дурнота накатила на него изнутри: посреди зольника, в ужасном пламенном коконе, корчилась чья-то исковерканная фигура, воздевая обгорелыми прутьями руки, билась, заточенная в плену.

— Это же Маг!

Воин издалека узрел пылающие одеяния старика, придавленную хворью позу, незрелые искры ворожбы, не могущие развернуться из-за тесного пространства в портальный шар.

— Тот самый Маг из «Лиаделии»! Он горит!

Кажется, мужчина был готов сигануть с высоты крыла, и от яростного и глупого поступка уберег лишь горестный возглас Девы и ее объятие.

— Твой спутник пойман извечным огнем! Ему не помочь!..

— Не помочь? — завороженно повторил мужчина.

— К сожалению, артефакт продлевает его мучения: часы несчетных оборотов, что воротят стрелку на минуту до гибели каждый раз. Мудрый наставник отрекся от моего предостережения и поверил, что все предусмотрел, пожелал жить вечно… Он и будет вечен, пока Храм не сжалится над ним.

Страшный огонь в конце концов довершил казнь. Горстка трухи еще какое-то время кружила как заведенная, а после мирно улеглась. Стерев и ее, зеленые языки с шипением всколыхнулись с удвоенной силой. В косых отсветах возник спиралью пепел, он сплотился и вырос в седобородого старца. И все началось заново.

При виде неисправимой трагедии Воина настигло знамение, исказившее лицо до гримасы вусмерть напуганного человека. Он сгреб Деву с таким небывалым отчаянием, словно немедля разлучался с нею.

— Какую награду выбрал Безликий Охотник? Теперь ты можешь мне сказать?

И вдруг понял, что толком ничего не узнал о другом участнике похода, а что знал — равнялось с порывом обнажить меч и заслониться башенным щитом.

Стражница ответила:

— Жилу для тетивы.

— Не простую жилу, надо полагать. В чем ее особенность?

Дева проговорила куда-то в сторону:

— Однажды ко мне явилась женщина, красивая, безумная, сребровласая, провозглашенная той, кого вы так боитесь повстречать. Чье громко произнесенное имя портит вашу пищу и заражает болезнями скот. Она явилась налегке, так как не нуждалась в поддержании того, что можно обозначить жизнью. Явилась с надменной улыбкой, в шлейфе запаха смерти, точно получала удовольствие от посещения Храма, будто замыслила какой-то презабавный розыгрыш. После ее визита на уровне нечестивцев бушевали распри: скелеты-полководцы делили незавоеванные цитадели, колдуны облачались в мантии личей и заряжали посохи. Эта женщина единственная, кто ничем не заинтересовалась в Чертогах.

— Стало быть, она ничего не забрала, — с пониманием высказался Воин, — а наоборот, оставила. И эта ее жила?..

Юная Дева виновато опустила голову:

— Уничтожает мои дары и рассылает собственные. Если тетива окажется на поверхности, если ее не извести в драконьем пламени, колокола всех ваших островов будут звонить не умолкая.

С лопасти Воин и Стражница перескочили на крошащийся уступ и осторожной прогулкой достигли бесшумной воды, разливающейся из скального чрева.

По отвесным стенам промозглой пещеры шуршали юркие букашки со светящимися усами, длинным холмом на реку наползал сфагнум.

Воин постоял в ледяном мелководье, свободной ладонью смывая усталость, наполнил фляги.

— Ты прячешь руку, — стараясь не повысить голоса, сказал он на берегу, — почему? Ты поранилась?

Завернувшаяся в дорожный плащ Дева зябко поежилась:

— Не я.

Помрачневший Воин поймал сонного жука, осмотрел ее распухшие до безобразия выстуженные пальцы с содранной в нескольких местах кожей и сравнил со своими — полностью здоровыми.

— Я зеркало, — попыталась объясниться Стражница, не по воле перенявшая чужое увечье.

Раздающие фиолетовое свечение грибы оказались съедобны и отлично сочетались с солониной и прибереженной гоблинской вытяжкой из лекарственных цветков.

Орудуя одной рукой, Воин устроил ночлег в обороняемой нише за плотным паутинным пологом, пустившим корневище по щелям. Он также приготовил мерзнущей Стражнице перину изо мха и паучьего пуха. Венчанные пеньковой тесьмой, они легли в брачную постель и длительно ласкали друг друга неловкими согревающими поглаживаниями, играясь с прядями волос, распутывая влажные шнурки и расплетая угомонившиеся ленты. Сперва с благоразумной робостью, чуть ли не извиняясь, но потом все смелее и стремительнее, с какой-то ревностной страстью, животным откликом, с нахлынувшим помешательством откидывая кружева, стаскивая со штанов ремешки. Смыкали усилием губы, чтобы ненароком не выдать убежище сладостными вскриками, и все равно не могли сдержаться.

Горизонтальные штольни, отмеченные гномьими рунами, местами завалило насыпью — рыхлой как песок, поглотившей колею. Некому было ремонтировать плетень. Дорожки, укрепленные сваями, вихрились, но куда ни сунешься — упрешься в продуваемые ветрами пропасти или облитые угольными красками изваяния каменных боков.

В иные стволы и заглядывать не стоило — оттуда веяло насиженной злобной магией.

Сначала Воин топтал пороги, расходуя масляный светильничек, но из последнего штока на него вытаращились полуслепые глазищи громадной сколопендры, грызущей козлиную тушу. Сытой, и потому не решившейся напасть. Тогда бегущая галопом на два шага впереди Стражница, удосужившаяся еще и тянуть за собой грузного телом мужчину, натерпелась страху.

Наконец посчастливилось набрести и на проезжий путь. В сети разветвленных скатов предки гномов производили разведку руды и поднимали добытое из забоев отчасти телегами по специальным полозьям, либо колодцами в цеха гранильщиков. Умельцы не поленились снабдить крутые склоны ступенями — не слишком удобными, утратившими чистоту, зато легкодосягаемыми для девичьих ног, обутых в трудолюбиво смастеренные башмачки: одной сумкой меньше — не так уж и важно.

Вода в мехах не успевала залеживаться, едой запаслись впрок: двух неприхотливых влюбленных гора, приютившая в отвалах разнообразие питательных гадов, вполне могла прокормить.

Временами, когда Деву одолевал сон, условно отмерявший в подземелье рассвет и закат, покашливающий в сырости Воин, кулаком массируя грудину, вслушивался в гул, разносившийся из далеких ущелий, и размышлял о возможной опасности, грозившей Сердцу Храма от рук Безликого Охотника, прознавшего о жилке той, кого не упоминали к ночи.

Опасность для Девы исходила и от него самого. Воин зарекся действовать наудачу, ибо безобиднейшие царапинки, что так или иначе ему доставались, перекочевывали на нежную, по-лебяжьи белую кожу прекрасной Стражницы. И за каждую переданную ссадину приходилось расплачиваться поцелуями — в этом хозяйка Чертогов, шутливо хмурившая брови, была непреклонна. Зеркальная душа любила в той же мере, в какой любили ее.

— Душа моя, — вполголоса шептал Воин, боясь разбудить спящую Деву и внимая смрадному дыханию гор.

По его подсчетам, шел месяц созревания яблок. Когда отряд из сорока вояк и десятка слуг дробил подковами храмовый мост, к ледникам неслась оттепель.

Доживет ли он до следующих снегов?..

Истинно, суровые Морские Боги, рулевые облачных кораблей над гребнями кипящей колдовством крепи, почтили вниманием молитвы нырнувшего в бездну островитянина, отвели беду, позволили окольными дорогами, превозмогая бремя тягот, без особых приключений предстать перед вратами к свободе.

И первого, кого нареченные супруги повстречали, спешившись с гармонного бока червееда, был Жирный Мельник — колосс из темно-серого гранита, преградивший пустую вымощенную мозаичной плитой дорогу к Ложу.

Бурый червеед пострекотал и заполз обратно в скважину.

Дева рассмеялась, не выпуская из руки брезжущую медовым маревом друзу.

— Баомбаакаомб…

Растрепанная, в копоти, она смеялась все громче — заливистым соловушком, в шуме эха, роняя благодарные слезы:

— Баомбаакаомб, друг наш, настала пора прощаться.

Настырное божество, будто самостоятельная вершина, молча чесал затылком щербатый потолок.

Сплюнув, Воин прибавил к надоевшему имени пару недостающих, по его мнению, бранных фраз.

— Возвращайся назад, Баомбаакаомб! — воскликнула Дева. — Возвращайся к себе на Мельницу и будь счастлив, как счастлива…

Она поперхнулась недосказанным словом, выронила продолговатый ежистый кристалл и упала на подкошенных ногах: черное оперение стрелы дымчатой вуалью рассеивалось в воздухе от глубокой раны у нее под сердцем.

Появившийся из-за пятки гиганта замаранный Охотник приспустил прелую маску, под которой синюшным разводом виднелась ухмылка умертвия. Он что-то прошипел и вновь вознес лук — старый, надтреснутый в плече, с королевским подарком.

Потрясенный Баомбаакаомб задрал непомерный башмак и раздавил упыря, вызвав в отдалении камнепад. Покачавшись в раздумьях, он принялся снова и снова месить мокрые ошметки подметкой.

— Да, Баомбаакаомб, — задыхалась бледная Стражница, — этот колосок был заражен!.. Ты не виноват…

Воин зажимал ей рану, но из-под пальцев все равно просачивалась, густея, кровь. Кровью перепачкались грязные ленты, кровь стекала тоненькой паутинкой из уголка губ. Все было в крови.

Прерывисто Дева вымолвила:

— Сын славного рода… Я помню… Такой же парус на можжевеловом обереге. Только глаза не синие, а серые.

— О чем ты говоришь? — бормотал Воин, чей мир рушился в эту минуту.

Умирающая Стражница тяжко выдохнула, затем сделала резкий вдох, собираясь с силами, и выпалила:

— Феарзас!..

— Как ты сказала? Феарзас? Так звали моего прадеда. Значит, он был у тебя?

— Мы с ним тоже почти дошли… Две песчинки канувшие в смоле…

Слабая рука погрузилась в рваные одеяния.

— Ты до сих пор веришь?..

Воин не говорил, он плакал и кивал, пытаясь передать теплом своих слез хоть каплю живительной энергии. Однако исступленное, пронзительное желание не становилось реальностью. На пороге Ложа Спящего Дракона, в котором отсутствовал Дракон, чудеса иссякали.

— Когда меня не станет… Возьми взамен…

Словно в бреду Воин замотал головой, отрицая жестокую правду, желая остаться в счастливом прошлом, подарившем столько замечательных дней, столько любви.

— Опять так близко, — содрогнулась болезненным телом Дева. — Солнце… Какое же оно?

Лицом она обратилась к темному залу, врата которого никогда не пересекала, обвела взглядом арку, усыпанную тусклыми расплывающимися светлячками.

— Оно огромное, — зашептал Воин, уткнувшись ей в грудь, — и светлое, ярче костров… К нему тянутся растения. Оно привлекает зверей и птиц. Его любят дети, любят старики — как я люблю тебя. По нему читают время и расстояния. Солнце прогоняет сон, навевает дремоту. Иногда оно само спит за дождливыми тучами, и оттого все на земле видится тоскливым. Нечисть презирает солнце, потому что свет стирает тени, напоминает им, кто они есть. Тебе бы обязательно понравились ласковые лучи, что пускают по волнам озорные слепящие блики. А в зимнюю погоду…

Воин поднял голову.

Дева отвечала прощальной улыбкой, не сходившей с застывших губ.

Сдвинувшийся Баомбаакаомб проревел что-то на смеси раздельных звуков и певучих древних проклятий и наклонился, издавая деревянными башмаками, доламывающими кости Охотника, жуткий хруст.

— Еще мгновение, Баомбаакаомб… Еще одно мгновение, тупой ты ублюдок! — рассвирепел Воин. Он распустил скрепляющие путы, вскочил, огрел пинком сложенную горстью ладонь, величиной с трактирный стол, и яростно заорал во всю мощь угасающих легких: — Она не урожай! Пускай ее душа вернулась в покои, ты не имеешь никакого чертова права смолоть ее на чертовой мельнице!..

Воин захлебнулся взбурлившей влагой, сел на пол, судорожно схватился за горло, будто заткнутое непроходимым ржавым комом, но все-таки попытался отогнать демоническое божество.

Толстокожий уродливый Баомбаакаомб отмахнулся от назойливого писка вредителя, бережно поднял мертвое тело Стражницы и унес в шахты.

Как в лихорадке оставшийся в одиночестве Воин, с дырой вместо сердца, ввалился через ворота в необитаемое Ложе, бросил щепки со жгучей тетивой, разжал трясущийся липкий кулак. В стеклянной колбе от горящего желтого эпицентра синими кругами разлеталась жидкость. Дар, который, по замыслу хозяйки горы, он заслужил.

Больше всего ему хотелось разбить пузырек, растоптать осколки, лечь и умереть самому.

Кощунствовать над последней волей Девы он не посмел.

Крошечная копия солнца провалилась с языка внутрь и породила взрывной выплеск огня…

Пастухи, покидающие по осени роскошные пастбища, гнали отары овец по перевалам и несли селянам весть, что в гнездовье гор вернулся Дракон. Многие видели кружившего над куполообразным верховьем великолепного зверя с расправленными крыльями, напоминающими седые раздутые паруса. Изредка он поливал пламенем ведущие мосты, и те, упрямые, стонали и выгибались, будто в печи.

Пастухи, честный народ, разносили весть, чтобы всякий знал, что отныне дорога за сокровищами гарантировала смерть, ведь нет Дракона могучей и безжалостнее, чем тот, кому было что охранять.

Всем легкого понедельника. Данный мой рассказ заявлен на конкурс "Эпоха теней" на сайте АТ (голосовать никого не призываю, так как оценивать работы авторов будут другие авторы этого конкурса). По количеству знаков рассказ не вмещается в рамки одного поста, поэтому разделю его на две части. Смею надеяться, что любителям мрачного фэнтези понравится :)

За легчайший налет эротики все же выставлю ограничение 18 +.

Если кому-то будет интересно прочесть историю в едином виде, то ссылка на мою скромную страничку на АТ упомянута под лицом моей Печеньки ))

— Распроклятые сумки, — запорошенный белой пылью Маг наподдал огня, не способного снять с него мелкую изматывающую дрожь, — осталось три штуки, три!

С заклятьем он перестарался: снопы искр из костерка взметнулись к неровному своду узкой пещеры и опали на капюшоны авантюристов. Но по крайней мере огонь был привычного окраса, а не зеленый, как повсюду.

Высокий, с могучими плечами, будто высеченный из каменной породы Воин в легкой броне, подверженной особому заговору, дающему бычьей коже крепость лат, загасил на колене крупный уголек и промолчал, тогда как третий из компании — непонятно какой наружности и возраста, скрытый доспешным одеянием и сплошной повязкой, маскирующей две трети лица, изрыгнул что-то невразумительное.

— Сейчас сволочной Мельник отправится восвояси и мы двинем дальше.

Этим уверенным заявлением седобородый служитель Королевской Магической Академии Наозора — «Лиаделии» — сопроводил неприличный жест, направленный в сторону расщелины, за которой в изумрудном свете факелов маялась грозная фигура с толстыми ручищами — слоновий размер умножал впечатление от вида мерзкой лягушачьей заглядывающей из зольника в разлом рожи, на выпирающем брюхе висел грязный дубленый фартук, а топот деревянных башмаков мог не услышать разве что глухой.

В сравнении с Жирным Мельником здоровенный Воин выглядел ощипанным к обеду цыпленком. Он и был ранен, ведь последний приглашенный в отряд Целитель нелепо сдох в мельничьих жерновах, закусивших сияющую лекарскую мантию. Сдох быстро, без крика, с язвительной репликой на устах. И даже охранные амулеты не спасли от обретения посмертного позора.

Водящиеся в недрах Зеркального Храма бестии игнорировали слабенькие регалии жителей подлунного мира. В червоточинах горных корней, сразу под горячим Ложем Спящего Дракона, словно в гнилом зубе копошились по норам чудовища, поедающие магию вместо похлебки. Все облюбованные этажи уходящего веером вглубь храмового котлована кишели хищными полуразумными созданиями, будто соты с пчелами. Мимо этих извращенных порождений приходилось красться или же принимать бой.

Страшно вспомнить, с какими разудалыми песнями месяц назад в незыблемую крепь заявилась добрая братия налетчиков, объединившихся под знаменем славы и алчности. Лучшие из лучших всех сословий и занятий собирали поход в течение полудесятка лет, а теперь кости их навеки упокоились среди гладких, воистину гибельных стен.

В живых оставалась крупица некогда многочисленного строя: великий Маг, удостоенный за мастерство всяческих почестей, снискавший удачу деревенщина Воин неизвестно чьего подданства, зато с блестящими рекомендациями, да еще Безликий Охотник с феноменально острым глазом, вооруженный одним треснувшим луком и поредевшим пучком бронебойных стрел.

Трое из сорока душ. Маловато для триумфа.

Было бы больше, сумей высокородные предводители перепрыгнуть отравленные пики великанского капкана в Спальне Глумливых Суккубов. Но они не сумели, попав под контрудар зеркальных вкраплений: Храм исказил легкомысленное заклятье «пера» из арсенала магов, вывернул наизнанку и превратил в «кандалы». Суккубы подсуетились, и пол разъехался как голодная пасть. Пружины в нем сработали молниеносно, тугие железные скобы проткнули упавшие тела в доспехах насквозь, вполовину осиротив отряд.

Вслед за предводителями осушающим витком со дна капкана смерть мгновенно сшибла и умельцев ближней атаки — отсекла им ноги.

Другие вспомнили вызубренные при дворах трактаты ведения войн и спрятались за спину единственного выжившего Воина, отбросившего щит и поднявшего на подмогу чужой меч. В своего защитника пассами влили столько временной энергии, что между кончиков его кос проскакивали заряды. Луки и меч зачистили Спальню и вышли победителями. Но какой ценой…

Впоследствии в очевидные ловушки никто не попадал, но и без умысла залы были наполнены природными западнями: колодцами, гейзерами, дурманящими испарениями. Часть группы под покровом темноты свернула к безмятежному подземному озерцу набрать воды и пропала без вести. Обнюхавший грязь пес Рыцаря Вересковой Долины не выявил следов.

Жив ли тот Рыцарь, ныне придавленный оползнем. Верный пес не захотел покидать курган из ледяного крошева…

— Мое зерно заражено вредителями! — проревел Мельник заезженную фразу и пудовыми кулаками обрушился на валуны. Куски с грохотом попадали на землю.

— Он опять про нас, — нервно заметил Маг, взявшись перебрать узловатыми пальцами скудный багаж. — Это мы вредители, чтоб вы знали. А зерна среднего пошиба, между прочим, я так и не увидел. Списать на вторжение можно что угодно — никто не проверит. Две табакерки золотые, две кирасы заморские…

— Для меня его речь звучит как тарабарщина, — покачал окровавленной головой Воин. — На каком хотя бы языке он орет?

Пожилой Маг, прищурившись, глянул на расшитые хитрыми нитями наручи.

— На тарабарском.

Воин усмехнулся, затем украдкой сплюнул возле сапога. Слюна была прозрачной. Пока.

— Сберечь урожай!..

Безликий грел руки в жестких перчатках над костром и никак не реагировал.

— Беда в том, — продолжил вещать Маг, роясь в поклаже, — что мы находимся чересчур далеко от основания жизни: от солнца и влаги. Всякая вещь в силу изнеможения божественной длани копать столь глубоко обретает новое предназначение в проклятом Зеркальном Храме — на территории бездыханных реликтов. Мне пришлось хорониться поодаль от ваших передовых стычек, и я с абсолютной ясностью лицезрел, как арафентумского шамана, к примеру, пронзило старым рудознатным жезлом. Я-то по наивности полагал, что твердый лоб тролля ничто не пробьет. За последние дни произошло столько волнующих для меня открытий… И вот мы, счастливчики, здесь. Воды у нас мало, еды и того меньше. Обратная дорога видится полосой агонизирующего возвращения. Ну и какую награду мне пожелать, друзья, если выбор ограничен? Нам не раскинуть портал в Тириссиль до самого Ложа, где главенствуют верные токи магии.

Так как Охотник был верен обету безмолвия, за него ответил Воин:

— Сначала убедимся, что сказания не врут и Чертоги взаправду существуют, а после решим.

Спорить с неотесанным варваром образованный Маг не намеревался. Мысль о возможном бесчестье до сих пор бередила ему кровь. Щедро одаренный сединой Воин вытащил его, дряхлого старика, из-под рассыпающего взгляда распутного суккуба за лохмы и зашвырнул в какой-то безопасный разлом, пересчитавший голые ребра. Зачарованный преподаватель академических наук, потерявший рассудок, на ходу стаскивал остатки одежды и все лил слезы по неразделенной любви, пока не встал над демоническим трупом исполинской женщины, заколотой мечом, с достоверным признаком мужского пола под платьем. Сдуру он причислил успешное вызволение от срама личной смекалке — коротенькому заклинанию, сделавшему уши на время битвы не могущими слышать, и только целиком избавившись от пьянящего морока оценил, кого должен был благодарить поклоном в пояс. Он и хотел, однако благодарность из гордыни неизменно превращалась в брюзжание. Впрочем, никаких красивых слов деревенщина не вымогал — заставлял молча торить тропу в желобах мельничного механизма и глядеть под ноги.

Когда жирная орясина в фартуке стронулась с места и тяжелой поступью покинула коридор, обойдя завал мертвецов, заготовленный для помола, троица заговорщиков затушила огонь и помчалась по залитой зеленью площадке вниз по ступеням.

В какой-то миг Воин инстинктивно толкнул запыхавшегося Мага в бок: из неприметной щели вырвался пламенный столб, подпалил тряпичную туфлю и модные ездовые шаровары и убрался назад.

Воин же одернул обожженную до пузырей руку.

Безликий — резвее кошки — широко отпрыгнул от следующей раскаленной струи.

Вязкий жар наотмашь ударил по щекам.

— Нельзя медлить! — крикнул Воин, сняв со старика обременение сумкой. — Скорее!

Они ускорили бег, изумленные своей прытью, лавируя среди вертикальных уколов, и, наконец, настал черед Мага выручать соратников по оружию. Впереди, на повороте, простерлись врата в Колдовские Чертоги. Очертания ничем не вырисовывались на камне, но он почувствовал их магнетическую рябь, как чувствовал присутствие изменяющихся потоков, сквозивших из разрыва червоточин. Пожалуй, без него Охотник и Воин проскочили бы мимо, не разгадав призывающую ауру. Ниже лавовые струи били чаще и могли найтись лишь развилки, ведущие в сам ад.

Маг устало вытер пот со лба крапчатым платком и заключил:

— Все.

Волосы его, обычно опрятные, были растрепаны.

Воин залез в карман сумки и зазвенел колпачком склянки со столичным травяным снадобьем.

— Не пролей, дурень, — похвалил старик предусмотрительность спасителя и припал посиневшими губами к сосуду.

Дышалось тяжело, очень хотелось пить, но едва удалось промочить горло — до источника воды путь был не близок.

Безликий рассматривал стену, которая ничем не отличалась от предыдущих стен — такая же непроницаемая до черноты, с отражающими сколами тысячелетних рельефных граней.

— Напомни-ка еще разок, юноша, о чем толкуют ваши легенды…

Храбрый Воин вздрогнул, услыхав просьбу. Он хмуро пробурчал, точно усилием выдавливал из уст сокровенный секрет:

— Наши легенды гласят, что аномалии подземного мира в лоне Кадзаиловой горы наделяют предметы в Чертогах устойчивой магической властью, непостижимой для поверхности. Тем не менее простая корысть способна сгубить колдовство крепи. Унести с собой из обители мертвых можно только один действующий артефакт без того, чтобы он стал бесполезным. За исполнением следит Душа Усопшей Стражницы, как ее называли древние гномьи поселенцы. «Душа Без Имени» — как зовут ее теперь. В тот век гномов изгнала из богатых шахт расползшаяся эльфийская скверна. Говорят и другое: что кирки обуреваемых жадностью гномов в процессе добычи редких минералов прорубили проход прямиком на тот свет. Кого бы они ни потревожили, им спешно пришлось спасать шкуры и привыкать к солнечным лучам. Уже позже Храм заселили чудовища, прознавшие лазейки, хотя ученый люд толкует, что это гора выросла вокруг сосредоточия зла. Я не знаю, кто прав… Бродячая Душа не помогает советами, но и не препятствует искателям могущественных вещей. Поле для маневра огромно: Чертоги разбрасывают посягателей по измерениям, по этой причине ждать подсказок друг от друга бессмысленно. Каждый будет держать ответ самостоятельно.

— Всего один драгоценный приз, — произнес Маг торжественно, извлекая из памяти тайное книжное знание. — Побывавший в Чертогах никогда не переступит порога заново. Для него двери замкнутся навечно. Стоит обзавестись мудростью, не так ли?

Он пригладил непослушной дрожащей ладонью пушистую бороду.

Вдоль плит стелился мутный клочковатый туман. На трещинах лежали черепа в мятых шлемах и согласно скалили зубы.

Безликий, заняв позицию обороны, послал вперед стрелу, и та косо улетела сквозь пласт. Чертоги проглотили оперение. Раздосадованный Охотник с дребезжащим рыком потряс лук, будто это могло его починить.

Вопреки достигнутой цели, никто не решался сделать шаг.

— Друзья мои, — воспрянул старик, оттягивая подвиг. — Мы многое пережили вместе. Поведайте, что могло подкупить таких бесстрашных героев, не единожды подавших мне руку в момент опасности? За каким воздаянием вы явились сюда, рискуя собственным благополучием? Прошу, не подозревайте меня в напрасном любопытстве. Что касается личных выгод, то я жажду заиметь на старости лет толику ума сверх того, что накоплено за годы служения ордену. Уникальный манускрипт, звездные карты или чей-нибудь фолиант, укрепляющий былое вдохновение. Надеюсь, подобная дерзость не обречена на провал…

— Что ж, — произнес он с понимающей усмешкой через минуту и со скрипом качнулся на пятках, — все отдохнули от болтовни? Пора за работу…

Мраморные коридоры Чертога казались совершенно пустынными. С потолка также лился рассредоточенный свет, проникал под прикрытые веки, но был мягок и неописуемого оттенка, приятно успокаивающего взор.

Восхитительный ветерок, чистый от горючих примесей, вскружил ноющую голову.

Воин шел тихо, убрав меч в ножны, нащупывая носками дорогу, и все равно был в потрясении от царящей в лабиринте тишины и громадных помещений, заваленных безделушками.

С выученной осторожностью он заглянул в одну из комнат. Цепи, кинжалы, свитки, чаши, диадемы, чешуйчатые кольчужные изделия лежали на полках, книги — во вместительных коробах. Копья валялись вповалку с алебардами, серповидные топоры — вперемешку с крюками. Если все эти творения артефакты, а не сокровищница — не хватит и сотни перерождений доискаться нужного.

— Здравствуй, гость, — прошелестел позади голос.

В нем не промелькнуло ни малейшего намека на раздражение. Наоборот, донеслась зрелая радость от свершившегося события. Возможно так оно и было, учитывая соседство с одержимыми насилием тварями, выдающими по предложению за удар по морде. Всяко достопочтенный Маг, ловкий Безликий и наемный воитель были предпочтительнее для стихийной встречи.

Воин повернулся, приведя израненное лицо, которым и так не гордился, в надлежащий вежливый вид. Уж его-то внешность не раз пытались подшлифовать кастетами в трактирной драке. Суровые черты наводили разбойников на преступные деяния и привлекали женщин, и ни с первыми, ни со вторыми разговор обычно не ладился.

Стражница Чертогов, тонкокостная, белокожая, с изящными запястьями, закутанная танцующими полупрозрачными лентами, в которых терялись длинные темные волосы, повела волну руками, и мокнущие раны на затылке Воина безболезненно зарубцевались.

— Так-то лучше, — молвила она, притянувшись босыми ногами к полу. — Итак, незнакомец, ты был избыточно смел и добрался туда, откуда не узреть синевы неба. Чем обыденным я могу разбавить твои приключения?

Воин учтиво опустился на левое колено и склонил перед ней голову.

— Приветствую тебя, юная дева. Я заслуживаю не награды, а справедливого суда, потому как незваным вторгся в священные чертоги по велению совести в надежде быть услышанным тобой.

Выпалив это единым махом, он сорвался и замолчал, чтобы перевести дух.

— Встань и говори на равных, коли так, — приказала Стражница, переместившись ближе и не всколыхнув воздуха.

Воин вскочил, сгреб в кулак родовой оберег, выскользнувший из ворота, и продолжил, не смея поднять глаз:

— Из поколения в поколение, от родителей — детям, в моей семье вручали наследие гномов — осколки преданий. В этих преданиях упоминается об одном сокрушающем предмете, хранящимся в покоях хозяйки горы. Он именуется Сердцем Храма и представляет из себя обманчиво невзрачное зеркало. Описание его разнится, ибо гномы горазды разбираться лишь в золоте. Мой прадед, прославленный открыватель безлюдных земель и собиратель верований, с одинаковой легкостью вхожий в дома враждующих народов, рассказывал, что зеркало это, если явить его утреннему солнцу, утратит силу и разорвет роковую связь между Храмом и зловещей мощью, что его питает.

Ленты расцвели в перекрестном узоре, взмыли арками, и Стражница, оправив своенравные ткани, тихо спросила:

— Разве мои дары причиняют кому-нибудь зло?

Воин изобразил сочувственный кивок:

— Мне грустно об этом сообщать, но твои дары, становясь в величии достоянием мира, продлевают войны. Там, наверху, где альянсы живых сражаются с полчищами мертвых, а мертвецы безжалостно истребляют живых, любой заряженный на победу кристалл стравливает армии и обращает целые деревни в погосты. Двадцать лет я верой и правдой служил на материке интересам вельмож, ратующих за то, чтобы поля вовремя засевались и люди не боялись доить скотину. Но когда возвратился на родной остров, который остались защищать лиги окружающих пучин и более искусные воины, чем, я, более опытные, ведающие язык чаек, предсказывающие смену погоды по поведению косяков рыб, я издали услышал траурные колокола, что звонили не умолкая. Скверна добралась и до нас. С нашей стороны гибнут сильные и отчаянные бойцы, чего и добивается восставшая из могил погань. Вчерашние сыновья и верные мужья сегодня примыкают нежитью к бескровным генералам, седлают поклеванных воронами коней, садят на плечи стреляных крылатых разведчиков, бросаются с оружием на тех, кого любили и поклялись защищать!

Страсть ужасающе вскипела в груди и перехватила дыхание, обожгла горло, словно перечной настойкой — поднеси лучину и загорится. Но крови не было. Пока.

— И в чем ты видишь мою вину? — спросила Дева, скользнувшая взглядом по мужскому телу и отмечая невольные знаки, выдающие крайнюю степень волнения. — Я всего-то узница Храма, прикованная к вечности. По моей ли прихоти дары используются во зло?

— Но искушение!.. — вскричал Воин не сдержавшись.

— Искушение? — На короткий лучезарный миг черные радужки глаз полыхнули колдовским пламенем, блеск заметался мотыльками, в прорезях зрачков проступил ощутимый лед. — Проверка на него проходит по обычаю, как встарь. Многие ли из алчущих смогли доказать отвагой право на обладание? Всю ответственность за последствия несет будущий владелец — такова сделка, заключенная не мной, а задолго до меня. Прямо в это мгновение я наблюдаю внутри тебя благородный порыв. Ты не источаешь замешательства, оно не порабощает разум, а ведь твой выбор награды вообще не имеет цены. Зеркало со мной — это так, и с его исчезновением моего чертога тоже не станет. Ты веришь, что достоин распоряжаться им и моей судьбой?

— Верю! — озлился Воин на хозяйку, на себя, на необходимость доказывать непреложную правоту. — И мой прадед верил! Верил в то, что зеркало должно покинуть Чертоги, в то, что оно не может принадлежать ни людям, ни умертвиям, ни тебе, ни кому-либо еще. Верил настолько, что сам отправился добывать Сердце Храма и не вернулся. Мне жаль тебя, но эта вещь важнее всего! Заклятье должно быть сломано!

Стражница отлетела от него, словно от прокаженного, провела призрачными пальцами по волосам и вразумляюще, чеканным голосом произнесла:

— В моем доме нет замков. Я ничего не скрываю. Все награды перед тобой. Если сомневаешься, любую из них ты волен сперва опробовать на мне. Обезопась себя от ошибки. Скажу тебе, что сказала бы каждому: зеркало найдет тот, кто его не ищет, обретет тот, кто не выпустит из рук до самого выхода из Храма.

Моментом позже она, будто сердитая, растворилась бесследно, и в коридорах снова поселилась тишина.

— Понятно, — ответил Воин в пустоту, хотя ему ни черта не было понятно.

Он принялся за тщательные поиски, борясь с сонливостью от монотонного труда. Стаскивал в кучу все, что мало-мальски сошло бы за стекло, и все, в чем мог разглядеть отражение: в граненых алмазах, перламутре бусин, полированных лезвиях ножей.

Множество способностей перетекло через его руки. Он встретил шепчущее кольцо и не смог оторвать от пола, видел кривую саблю, реющую под потолком, приплясывающую броню из сухих веток и листьев. Какие-то украшения пропадали из-под носа, а какие-то появлялись из ниоткуда.

Зеркалом могло оказаться что угодно. Любая невзрачная вещь, на которую и не сразу обратишь взгляд.

Воин потерял счет времени и очнулся, когда прикончил мех с водой и отпил из фляги, оставленной про запас.

Ощущение ушедших часов настигло его и заставило критически отнестись к выбору. Идея тащить все подряд была напрасной. Проверить чудесные свойства собранных ворохом штуковин не было физической возможности, к тому же усталость постепенно сковывала тело.

При осмотре лабиринта он набрел на помещение с накрытым столом, бухнулся в кресло и почти не удивился тому, что на сидении справа возник нечеткий лик Стражницы.

Из мешка Воин вывалил бренчащую груду.

— Погляди, среди этих вещиц есть зеркало?

Помедлив, Дева покачала головой, то ли отвечая на вопрос, то ли отказывая в помощи.

Воин плеснул вина себе и ей, потянулся за теплым свиным окороком, сочащимся жиром.

— Как давно ты здесь?

— Я разговаривала со многими на их языках, — задумалась Стражница, не притрагиваясь к блюдам, — вспоминала названия народов, великих бедствий, лавовых рек, что брали течение снизу-вверх и низвергались сверху-вниз каменными водопадами. Живые четырежды забывали имена земель, что существовали после тех, что были известны мне из разговоров с гостями. Так сколько же я здесь? «Очень долго». Такой ответ тебя устроит?

— Ты можешь выходить отсюда? Хоть иногда?

Сочное мясо таяло во рту, пачкало щетину на подбородке.

— Могу. Но не по своей воле. Редко, кто отваживался вывести меня на прогулку, ведь для этого пришлось бы навсегда отречься от волшебных предметов. И я не могу переступить порог Ложа сама, поэтому без толку тычусь в невидимую стену. Скажи, детеныши уже вылупились?

— Какие детеныши?

— А как ты миновал Ложе?

— Ах это, — сообразил жующий мужчина, — там никого не было, кроме углубления в плите и раздробленной скорлупы. Нам повезло. Стало быть, детеныши вылупились. Ты следила за ними?

— Считай, подглядывала в замочную скважину, — сказала Стражница. — Драконы любят верховье Храма. Под куполом пригодный уют для кладки яиц. Мне нравилось наблюдать за полетом, хотя я чаще бываю не наверху, а внизу, если позволяет подаренное время.

— И что там интересного? — с набитым ртом пробурчал Воин.

Он обтер губы рукавом и был так голоден и взвинчен, что ему было не до манер.

Дева улыбнулась и воспарила над обивкой кресла:

— На нижних уровнях выдающимся полководцам и еще более выдающимся колдунам предоставлены почетные места в гробницах, наряду с умершими драконами, которым суждено однажды пробудиться. Братство некромантов разыскивает и переносит сохранившиеся скелеты в саркофаги. Драконы спят и во сне терпеливо ждут кого-нибудь, кто посмеет возродить и обуздать их неуправляемую мощь. Ждут такого же мертвеца в короне. Но иногда им не спится, и они покидают мраморную усыпальницу. Летают, но не так, как те, что гнездятся под куполом. Их сгнившие крылья-мачты взбивают зеленый огонь. Тогда все воскресает: полководцы ругаются за пыльные золоченые троны, что расставлены среди могил ради удовлетворения их былого тщеславия, а колдуны соревнуются в обрядах изгнания. Из-за склок Храм сотрясается, и я бы не решилась туда заглядывать, если бы имела живое бьющееся сердце, столь желанное ими. Ты хочешь спуститься?

Воин отставил кружку с вином и недоверчиво спросил:

— Были те, кто соглашался?

— Да. Они думали, что кости не умеют хитрить. Их вводили в заблуждение велеречивые посулы, усыпляющие бдительность, и слабое мерцание в пустых глазницах, затмевающее непримиримое отвращение. Колдуны готовы одарить смертного всеми сокровищами мира за один поцелуй в уста.

— Полагаю, «честное» обещание приводит к тому, что в итоге прах легковерных бедняг покрывает налетом эти троны?

Стражница рассмеялась словам, но ни подтвердила, ни опровергла догадку. Затем она попыталась поднять бокал, но пальцы прошли сквозь хрупкую серебряную ножку.

— Если прислушаться, — добавила Дева, снова потерпев поражение, — то в иные дни слышны нездоровые стенания отъявленных лжецов. Вот кого тебе должно быть действительно жаль. Взлетевших при жизни до небес и упавших после ниже дна. Мне кажется, горестный плач когда-нибудь расколет Храм и выпустит черную обиду наружу.

— Я не допущу этого. — Воин, серьезный, встал. — Если есть пища, то я задержусь, пока не отыщу зеркало.

— Кстати, один из вас выбрал награду и покинул Чертоги, — сказала Стражница, вставая вместе с ним.

— Что он выбрал?

Ответа, конечно, не последовало.

Воин выложил на тарелку хрустальную бутылочку. Свет пронизывал желтоватую жидкость и преломлялся в блики.

— А это что? Я нашел полный шкаф таких. Может, зелье поможет тебе заговорить? Не это, так другое…

Стражница даже не взглянула на сосуд.

— Эликсир предночного контроля, — сообщила она. — Его называют любовным или утешительным. Мне сказали, что вкусом похоже на суп. Острый суп из рыбы и специй. Вероятно, до того, как мне принесли котел, он и был супом. Хочешь, чтобы я выпила и показала, как он подействует?

Она изогнулась в поясе, расправила плечи, полупрозрачные ленты обнажили заманчивую мягкость груди, в разрезе показался живот, кусочек соблазнительной белизны бедра, и Воин замешкался. Красота хозяйки горы вдруг стала слишком осязаемой. Мужчина отчетливо вообразил, как вдыхает аромат шелковых волос, пропускает в пальцах свернувшиеся завитки, с какой расторопностью избавляет послушную Деву от одежд, проникает в нее жарким, страстным натиском, как крепко обвивают поясницу ее худые ноги и двигаются в подчиненном ритме два стонущих тела. Он будто проживал это, уверенный, что тому и надлежало отныне быть.

Средство для воплощения мечты находилось на расстоянии вытянутой руки.

Каким-то подспудным чутьем Воин знал, что Деве понятны его желания, он читал такое же яркое вожделение на ее близком лице, видел реакцию по расширенным зрачкам, проступившему румянцу, закушенной губе, чуть подрагивающим ноздрям.

Эликсир наливался цветом, испуская собственное сияние, обнадеживал, раздувал искру.

— Нет. — Мужчина сморгнул образ и подавил вспышку безволия. — Не хочу… То есть хочу… То есть я бы… — Он осознал, каким дураком выглядит. — И часто тебя просят выпить его?

Перекатывающиеся ткани плотно запахнулись и перевязались.

— Часто, — кивнула Дева с облегчением. Возобновился потухший блеск в глазах. — Оба твои спутника опробовали контроль, но по разным причинам.

Воин не ждал откровений, сгреб бутылочку и не сразу, но переставил подальше от греха.

Всем доброго дня. Представляю вниманию почитателей фантастики и мистики мой (длинный) рассказ "Узник", опубликованный также на АТ. С элементами ужасов, как мне кажется, поэтому для взрослых :) В целом, пробую писать немного фантастику, немного фэнтези, но из-за основной работы заканчиваю рассказы нечасто. Надеюсь, этот вам понравится)

Железные вилы с налипшими комьями грязи поставили жирные точки на спине. Пальто было старомодным, теплым, из черной шерсти, и совершенно не соответствовало сезону — вокруг уже вовсю цвели душистые гортензии.

Человек, стоящий по другую сторону от зубцов — в расхлябанных резиновых сапогах и зеленой затасканной куртке, покрепче схватился за черенок, когда незнакомец, слегка повернув голову, приятным лирическим баритоном произнес:

— Пальто не слишком дорогое, зато удобное. Ателье, где его шили, с тысяча восемьсот семьдесят третьего года не принимает заказы даже на починку. Тем августом в наследство вступил внук Томаса Беллза — Генри, очень предприимчивая особа, и вся добротная одежда сменилась гардеробом широкого спроса. Она стала менее практичной и не требовала снятия личных мерок, потому невыносимо жала в плечах. Прошу вас, не лишайте меня удовольствия носить то, что мне по нраву.

Человек ржавые вилы отодвинул, но не опустил.

— Как вы здесь оказались? — пробурчал он нелюбезно.

Мужчина развернулся и весело глянул из-под элегантной сажевой шляпы.

— Легко оказаться там, куда собирался прийти. Особенно, если представляешь дорогу.

Кое-что казалось странным в незваном госте, и давящее чувство заставляло внимательнее присмотреться к его чертам, которые покидали память, стоило на секунду отвести от них взгляд, хотя опрятная внешность, напротив, располагала к доверию.

Человек в сапогах воткнул вилы рядом с собой. В тот же миг с крыльца в траву соскочил белый с пятнышками пес, остановился неподалеку и задрал заднюю лапку, окропляя молодой смородиновый куст.

— У меня давно не было посетителей.

— Вы хотели сказать «никогда»?

Мужчина в шляпе улыбнулся, но несмотря на собравшиеся на щеках морщинки, темно-карие глаза его продолжали оставаться спокойными.

— На самом деле, — пояснил он, — я пришел предупредить, что вскоре сюда нагрянут такие визитеры, которых вы точно не пожелаете у себя видеть. Четверо профессиональных ищеек с наивысшим мастерством задерживаться надолго. Грубые и чрезвычайно мотивированные. Они целенаправленно разыскивают тропинки к таким, как вы, а если не находят — подобно кротам выгрызают лазейки всеми доступными способами. После же они врываются без приглашения, чаще под утро, уничтожают все, что сотворено тяжким трудом, разрушают великолепную идиллическую мозаику реальности и загоняют создателя в последний оставшийся угол, где и разжевывают под конец — медленно, внушая мучения, неспешно продлевая трапезу...

На этой фразе мужчина прервал себя.

— Зачем вы мне это рассказываете? — разозлился человек. — Вас что-то связывает с ними?

Ответ ему не понравился.

— Внутрисемейный конфликт с разногласиями на фоне идеологии и элементами криминала.

Собака, тявкнув, принялась обнюхивать чистые ботинки незнакомца.

— Так вы один из них!

Человек снова угрожающе поднял вилы.

— Уже нет, — с едва заметной усмешкой ответил мужчина, — ведь я стал носить шляпу.

Он козырнул и почесал озорную песью мордочку, сделавшуюся довольной.

— У нас с вами есть кое-что общее: я тоже давно ни с кем не беседовал. Захотелось полюбопытствовать, а чем вы занимались раньше? До... известного события?

Человек в сапогах отреагировал не сразу. Тема была щепетильной и вынуждала выдавливать правду чуть ли не силой.

— Числился биоинженером в одной госконторе... Номинально. А так... Застрял в рутине на услугах для частных ферм.

Мужчина был восхищен состоянием дел:

— Выходит, этот смышленый малыш выращен искусственным путем? Без экспериментов и образцов? По одним лишь воспоминаниям? Вы сумели меня поразить. Наличие еще одной жизненной субстанции...

Человек в сапогах окончательно вогнал вилы в землю и обтряс рукав.

— Нет, он не реплика. Сам нашел меня. Не знаю как. Должно быть, так же, как и вы. Свалился в один прекрасный день как снег на голову.

— Если он принадлежит вам, значит, у него имеется собственное имя?

Мужчина в шляпе тянул слова, будто не был уверен в том, о чем спрашивал.

— Его зовут Бампо, — ответил человек. — То есть Бампо-младший. Мы всегда звали его так.

— Поистине преданный друг, — мужчина сверил надпись на ошейнике и выпрямился, — последует за хозяином, куда бы тот ни пошел.

Намек был слишком очевиден, чтобы его игнорировать, и человек в сапогах нахмурился:

— Эти... как вы их называете. Могу ли я противостоять им? Я должен... Могу я что-нибудь сделать?

— Да, например, вы вольны уйти отсюда в любой момент. — Незнакомец начал перечислять: — Пролететь туннелем из света, вступить в голубой луч, провалиться в зыбкую пропасть, позволить отвести себя под руки или же лечь с двумя монетками в лодку, несущую куда-то вдаль. Вам надо только смириться и перестать бороться с действительностью.

Он уставился на высокую оранжерею из матового стекла, из которой донеслись скрипы словно потревоженных ветром деревьев. На передней стенке угадывались качающиеся корявые тени отдельных силуэтов — одна повыше и две совсем маленьких.

— Как это произошло? — тихо спросил он, облачаясь в скорбный вид.

Человек широко шагнул и заслонил обзор, и солнце разом сменило ракурс освещения, переместившись в невыгодном западном направлении. Стебли вьюнка с крыши оранжереи поползли по белесым стеклышкам вниз, распуская синие траурные цветы.

— Автомобиль занесло на мокром асфальте. Шел сильный ливень... В общем-то и все.

— Слышал неоднократно схожие истории.

Голос посетителя стал мягким и приличествующим обстановке.

— За рулем был я, — отрезал человек, точно это само по себе являлось главной причиной.

Навостривший кудрявые уши пес все пытался заглянуть хозяину в страдальческие глаза.

Мужчина в шляпе выразился яснее:

— Статистика людей утверждает, что случай весьма распространенный.

— Мне не следовало гнать, — покачал головой человек, — но было поздно, жена устала, дети хотели спать. Я принял неверное решение.

— Вы уснули?

— Нет.

— Превысили скорость?

— Что? Нет, конечно.

— Может, машина была неисправна?

Человек сцепил зубы и промолчал. С машиной тоже все было в порядке. Просто в кресле водителя находился он.

— Вы вините себя, и вот вы здесь. Без стимула к избавлению...

В помрачневшем небе формировались горы тяжелых туч, обрезанных вертикалью. Ветер усиливал тягу.

Из оранжереи вырвался новый стон, похожий на предсмертный выдох. Своей протяжной нотой он пробрал до мурашек.

Человек вздрогнул и оборвал причиняющие боль догадки резким тоном:

— Так как же я могу прогнать этих «профессионалов»? У меня тут припрятано кое-что... На них подействует серебро?

Незнакомец убрал левую руку в карман и встал в назидательную позу.

— Нет. И поймите, не они — так другие. Это место всегда будет служить приманкой. Вы цепляетесь за привычку, и однажды его отыщут вновь, как бы вы ни скрывались. Отстроите новое — и от вас не отстанут. Это азарт, влечение, зов инстинкта. Оно невероятно питательно. В охоте заключена цель их существования. Даже я еле сдерживаю себя, чтобы не натворить бед... Поэтому редко берусь помогать по-настоящему.

— Значит, «понять»... Это ваш единственный чертов совет?

Тон человека прозвучал упрямо, и мужчина с сожалением капитулировал. Проявление непокорности вызвало у него досаду.

— Как бы поделикатнее сказать. Вы же не совсем материальны. Точнее, абсолютно физически не материальны. Вы и Бампо-младший обрели эфемерную плотность в границах созданного вами пространства. Два участка земли с домом и ведущий на восток кусок моста над закольцованным ручьем... Да, я прогулялся по округе — это не заняло много времени. Вы намереваетесь их отстоять? Попробуйте. Этот мир играет по вашим правилам. Вы имеете полное моральное право защищать его. Однако стоит ли? Думаю, здесь чаще, чем нужно, идут дожди.

Спасаясь от зарядившей мороси, мужчина сдвинул шляпу так низко, что теперь из-под полей виднелся один гладко выбритый подбородок, и еще раз приласкал пса.

— Не люблю спецэффекты с исчезновением. Вы бы не могли зажмуриться?

Когда человек открыл глаза — странного гостя и след простыл.

— Ну и новости, — пробормотал он. — И как поступим, дружище?

Бампо прыгнул в его объятия, облизал лицо и пролаял в сторону алого зарева, пылающего на рассветном горизонте.

— Не сегодня, дружок. Снова не сегодня... У нас много работы.

Четверо, как и было предсказано, заявились, когда без остатка вымело ночное ненастье. На листьях яблонь сверкали свежие капли росы.

Красивая рыжеволосая женщина, одетая в то, что легко можно было счесть за наготу, лениво осмотрелась, прислушиваясь к тишине.

— Недурно, — изрекла она певуче. — Что скажете?

Смолянистый сгусток размером с монетку соскользнул с ее худощавого плеча, прилип к бревенчатой стене закрытой веранды и полез по фасаду, начисто стирая крашеную древесную фактуру. Он полз и чавкал, набирая вес, быстро достиг приставной лестницы и жадно захрустел перекладиной.

Ногти женщины выдвинулись вперед, превращаясь в десяток лезвий. Закончив рост, они приобрели заточенную металлическую остроту. Под впечатлением от момента гостья зачерпнула горсть земли, которую с наслаждением затолкала в безобразно растянувшийся рот. Вместо дерна остались зиять полосы, заполненные чернотой.

Третий визитер бычьей наружности оторвался от тачки с песком и наспех обтер бескровные губы.

— Я так голоден, что готов незамедлительно выпотрошить основное угощение.

— Поддашься сиюминутному порыву, и мы останемся ни с чем. — Женщина боязливо переступила через трещины бездны, усмиряя урчание пустого живота. — Пропадет фураж — пропадут и блюда из меню. Сколько можно повторять...

Бык поддел колесо щербатым копытом, и соседская туша противоречивого сочетания ребенка и кальмара заглотила садовую тачку клацнувшей прорезью, расположенной среди брюшных складок.

Тачка исчезла, будто ее и не было.

Косая рябь выжала из зубастой пасти запашок смрада.

— Разделимся.

— Пряничный домишко, чур, мой.

Рогатое чудовище, расшвыривая ветви смородины, грозно направилось к оранжерее.

Пасмурное небо расколола молния. Повеяло удушливой сыростью и зябким ветерком.

Женщина раскрепощенно прошлась вдоль груды вкусных досок и остановилась как вкопанная. Она часто замигала, отвергая увиденное. Но сомнений быть не могло.

С отвращением в горле она пророкотала нечто оскорбительное.

Из утробы стухшей массы, подкатившей к ее голым ногам, родился писклявый голосочек:

— Нашла что-нибудь?

— Да! — Брызги слюны снялись с перекошенных губ трупными мушками и с жужжанием унеслись к ароматной дымовой трубе.

— Дай кусить! Дай! Что это за подарочек?

Зловонные ручки потянулись, но женщина откинула находку подальше за лесочек из луковых стрел: ткань была явственно сухой.

— Нищенская шляпа... Половина причитающегося мне имущества. Намек на то, чтобы мы убрались.

Злость все более завладевала утонченным лицом, рыжие локоны приподнялись и зашевелились змеиными узорами. Женщина пристально изучила аккуратные гребни посадок.

— Будь осторожна. Нашу жертву подговорили к сопротивлению.

— Не хочу осторожничать. Хочу поиграть с едой как в прошлый раз!

Склизкая сероватая туша завертела от возбуждения бескостными культями.

Женщина наделила ее коротким снисходительным взглядом:

— Мы научились передвигаться в Хаосе исключительно сцеплением звеньев. Ты свои потеряла и веками вываривалась в его соку от невозможности питаться. Вспоминаешь? Моя команда рискнула подобрать сперва Стыга, а затем тебя. Вы были слабо пульсирующими звездочками в безвоздушных параллелях. Всем хорошо. Взяв вас на борт — мы выиграли в выносливости, но спроси, что стало с теми, чьи звенья вы заняли?

— А что с ними стало?

— Все начиналось ровно с такой ублюдочной шляпы.

Не успела женщина договорить, как мутные стекла оранжереи зазвенели от душераздирающего рева.

В отдалении, над садом, плавным мазком взошло солнце и устроило непрошеным зрителям театр теней. Множество уродливых корявых силуэтов, больших и маленьких, со страшным скрипом теснили могучего быка с двух сторон. Его повалили и накинулись сверху. Борьба длилась недолго. Расправа была жестокой. Толстые копыта пробили окошки наружу и вместе с осколками укатились в траву.

Женщина не на шутку встревожилась неожиданному приему. Жертвы и раньше сражались за призрачные слепки того, что именовали жизнью, но не с таким моментальным успехом. А эти марионетки...

Теперь ругательство вырвалось вслух и уползло под спелый камень, где свернулось шипящей серебристой гюрзой.

— Собачка! — вдруг завизжал кальмароподобный ребенок и, вихляя вывернутыми суставами, радостно бросился в погоню за пятнистым псом, не вовремя вылезшим из-под крыльца.

Собака перескочила аппетитные ящики с рассадой и помчалась к далеким спасительным деревцам, жалобно поскуливая.

— Песик!..

Пачкая цветы, туша бурлила вонючим бульоном и расплескивала из прорези жижу.  Нитевидная слизь тянулась за ней паутинками, гадила стебли подвязанных подсолнухов и рвалась в тонких местах.

— Соб-брл-чка... еда-а...

Притворный детский писк перерос в шумное клокотание.

Женщина вернула занесенную для шага ногу. Она не пойдет на поводу у хитрой жертвы. Никогда не шла, не намерена делать это и сейчас. Втроем они справятся, слижут все до крошки и напоследок взболтают из наглеца и его шавки настолько убойный коктейль, что хватит запала на рывок сквозь сосущий Зев Хаоса — за ним простирались струны нетронутых параллелей, целый океан с лакомым планктоном. Их ждет долгое жирное счастье. Изобилие сытной пищи с лихвой окупит отсутствие одного звена.

— Кляйка! — Женщина поискала питомца. — Ко мне!

После торжествующей паузы за деревьями истошно заверещали. Собачий скулеж превратился в злобный рык и череду ударов по стволам. Листва посыпалась наземь, словно из решета. В прорехах мелькнуло мускулистое тело перерослого лохматого оборотня. Потом будто что-то омерзительно лопнуло. Из-за бугров появился замызганный кудрявый песик — один — и гордо пометил территорию.

— Кляйка! Быстро ко мне!

Разъяренная женщина решилась выскочить из-под обгрызенного навеса крыши. Над кирпичной трубой в рое жалящих огненных искр крутился догорающий смолянистый сгусток. Угольки не давали ему ускользнуть.

— Кляйечка? — оторопела гостья при виде останков любимца и взбесилась: — Сукин сын!..

— Совершенно верно, — не стал спорить подкравшийся голос.

Удар пришелся куда надо. Лицо и рыжеволосый затылок женщины долей секунды мистически поменялись местами, но увесистая лопата со всего размаха сплющила ей череп.  После такого нападения никто бы не выстоял.

Однако женщина удержалась на ногах, не заботясь о том, что правый глаз повис на жилке смятым каштаном. Ее соблазнительная фигура растворила контуры и вылепилась в рогоносного демона в ржавой пластинчатой броне. Он был ужасен, огромен, перевит худобой, но само его пробуждение вытесняло пространство.

Дом, подхваченный энергетическим приливом, затрещал и накренился.

— Изменщик в шляпе... Это он вас надоумил, жалкие вы букашки? Да я сотру ваш фантом в порошок!

В гротескной пасти взбушевалось изумрудное пламя. Глотка вспыхнула как кузнечное горнило. У чудовища, помимо шпор на лапах, насчитывалась сотня сабельных клыков.

Человек с лопатой издал отчаянный клич. Он защищал не только свое существование. До него теперь дошло, что он не был одинок...

Служивший верой и правдой инструмент лихо рубанул бедро монстра, попав прямиком в щель между ремнем и выпуклой пластиной, и завяз в ворсистой плоти.

Звякнувшие стальные когти, по полметра каждый, процарапали в воздухе вакуумные борозды и древко развалилось точно трухлявый конструктор.

Темнота Хаоса сунулась внутрь и, перед тем как трусливо схлынуть, со свистом высосала отслоившиеся живительные крупицы.

Бампо-младший зашелся в истеричном лае. Он испугался этих черных мертвых языков.

— Вы, ничтожества, просто кормовая база! Непрожаренные отбивные!

Демон выдернул из кучи нераспиленную доску... С такой легкостью, что человек в зеленой куртке дал деру, проклиная излишне тяжелые сапоги. От обуявшего страха он запетлял чуть касаясь земли.

Следующее бревно, как щепка, воткнулось в его след и глухо пробурило грязевую траншею.

— Куда же ты собрался? От меня не убежишь! Это дохлый номер!

Гнусный демон несся по пятам, вспахивая участок. Там, где когти вспарывали земляные пласты — резвились непроницаемые глубины.

— Дружок, прячься!

Человек завяз в соломе и замахал руками, поднимая восстание. Столбы забора послушно сплюнули гвозди и застрочили по монстру ракетами. Подсолнухи распахнули бутоны и принялись раскручиваться пращами.

Подогреваемая злобой ловкость не избавила ищейку от трудностей. С небес на нее обрушились слепые молнии, взрывающие грядки наугад. Из воронок выносило червей и печеные картофельные клубни, которые били гораздо прицельнее электрических хлыстов. Длинные усы вербейника, будто заряженные собственной волей, вздумали кидать из канав прочные арканы; удачные броски стреножили сетью, выкрадывая секунды, и тогда армия полевых мышей прыжками таранила скошенный лоб монстра и кусала за уши, а на его тощем заду трепало ветром впившегося ужа, перекачивающего полыми клычками гадючий яд.

Мир ополчился на чужеродный враждебный элемент как единый организм, вытравливающий занозу.

Из разбитой оранжереи, толкая друг друга, выбирались на свет окривевшие уродцы и шли в атаку. Они воплощали собой все возможные генетические огрехи. Их сросшиеся с боками локти, тугие горбатые кили, опрокинутые дугой поясницы издавали неравномерный тягостный скрип. Раззявленные рты шлепали в такт с наплывавшими веками. За пятками вились сосудистые корни. В ломанных оболочках взрослых особей и выродков поменьше хранилась неимоверная сила, но не было разума. Они состояли из лоскутков, пахли затхлым чуланом, а на вкус оказались хуже мумий других охотников. Но на это также приходилось отвлекаться.

Раненый демон разделался с очередной подступившей белокурой образиной с висящими колокольными грудями, снес бросившегося наперерез храброго пса, и того поглотила открытая бездна — белый комочек с ошейником совершил кувырок, и над ним сомкнулась первозданная маслянистая тьма.

Когда человек взбежал на мост, свинцовые тучи уже осушили ручей и вовсю низвергали воду на искалеченную землю.

Просочившийся Хаос пил потоки и никак не мог напиться.

Демон тоже притормозил, раздувая ноздри. Путь человека лежал вперед, к алому зареву, или обратно на руины, подточенные голодом Зева.

— Бампо-младший? Дружок?

Не увидев собаки на клочьях разорванного мира, человек на мосту упал на колени и завыл от горя. Ливневые вихри над его головой образовывали спираль грозового торнадо. Наметившаяся буря подбросила первые обломки яблоневых веток. Черные языки слизали и их.

Женщина пересекла мшистую ступень и скрутила мокрые волосы в узел, снова становясь прекрасной. Синюшные порезы не кровоточили — из них выделялось липкое вещество, похожее на янтарь, и ползло по коже к плечу.

— Что ж, в изобретательности тебе не откажешь! — прокричала она, с опаской делая шажки по вздрагивающему каменному покрытию: серые булыжники под ногами ходили ходуном, старые перила дрожали. — Спасибо за опыт, будет чего впредь остерегаться! До сих пор я не имела интереса общаться с... людьми, но нечто важное мне про вас рассказали! Вы умеете прощать кого угодно, лишь не себя. Потому мы, слуги чистилища, никогда не останемся без работы. Очень нужной, смею заметить, ведь мы освобождаем умерших от груза вины. Вины, что держит вас в плену Хаоса, как узников. Да, Хаоса... Он повсюду — великий предвзятый палач... Для него нет разницы, кого карать! Для него все виновны! Вы желаете запереться от его правосудия в своих уютных тюрьмах? Не выйдет! Он умеет ждать, пока вы не отчаетесь настолько, чтобы откинуть засов и позвать его к себе по доброй воле, в надежде получить ответы... Такова была и моя история, разве что меня спасли немногим раньше, чем я совершила глупость.

Марионетки брели за ищейкой, сбивая шаг, словно зачарованное стадо разглядывающее зрячее звериное око, зыркающее в пучке волос. Дети спотыкались, стонали, падали с парапета в проруби бездны и рассыпались на тучи чешуек. Творец не смог вдохнуть в крепкие личины жизнь, ведь в нем самом не присутствовало достаточно жизни. Он смотрел издали, вытирал слезы, был уязвим, и женщина приободрилась.

Она остановилась, скормила янтарному сгустку обломок железного прута и заговорила тише:

— Я сожалею о твоих потерях, неприкаянная душа... Но оглядись, твое пребывание в этой клетке бессмысленно. Если ты не ушел из нее, значит, не веришь в то, что выше тебя ждут с распростертыми объятиями. И ты прав, там, в молчаливой розовой дымке, нет ничего, кроме безвозвратного забвения. Нет ни друзей, ни врагов, ни честных ответов, ни расчета на искупление. Нет даже Хаоса. Здесь ты мертв, но там ты будешь мертв окончательно. А если хочешь жить, действительно жить, насколько возможно — идем со мной. Я познакомлю тебя с новой реальностью. Четкой, могущественной, питающей... любопытной. Ты обретешь форму... Нет, тебя обеспечу формой я, любой — Хаос научил. Кто знает, кого еще мы сможем найти в тайных некрополях: таких, как я, несметное количество лет назад покинувших клеть, или же таких, как ты, совсем юных и неискушенных. Мы станем командой, и я отпущу тебе все грехи — прошлые и будущие. Ты распробуешь благостное служение на вкус: твои вены наполнятся теплом, расправятся легкие, внутри них разожжётся огонь. Не смахивай к краю сознания тот факт, что у тебя есть причина рассмотреть мое предложение.

Узкий, как лезвие, ветер подрубил уродцам щиколотки, смел подчистую с моста, тела кубарем слетели в мглистую пустоту.

— И ты сможешь сделать так, чтобы Бампо вернулся? — спросил человек, вставая.

Звериное око успокоено скрылось в рыжей копне, и женщина наморщила переносицу:

— Бампо? Кто это?

— Мой пес. Мой единственный верный друг. Его зовут Бампо-младший.

Женщина прокусила в ярости губу, но сумела почти сразу выдавить терпеливо:

— Увы, нам с тобой это не под силу. Хаос — не кладовка, куда складывают предметы и после достают. Он не вернет того, что упало ему в Зев. Никогда. Заурядной ошибкой будет думать иначе.

— Мы дали щенку кличку в честь знаменитого следопыта, — не слушая произнес человек, пошатываясь в бурной воздушной стремнине. — Я был против его появления, хуже пакостника мир не знал. Он рыл подкопы под калиткой и убегал гулять далеко за пределы поселка — туда, где не было троп и мы не могли его дозваться. Но всегда возвращался. Грязный, с гроздями клещей под хвостом, весь в хвое — и абсолютно счастливый. Ложился у печки, подставлял живот и лизал мне руки. Он любил меня больше, чем я его. И в этом проклятом месте он занимается ровно тем же и продолжает меня любить. Я был эгоистом. Мне давно стоило оправиться и позаботиться о нем, а не о себе. Страшно представить, как и с кем он прожил остаток лет, что выбрал после смерти мою компанию. А твоему «жуткому» хаосу — и тебе в придачу — предстоит учиться усерднее. Дело не в шляпе... — человек достал из-за пазухи скомканный головной убор, встряхнул и надел, — а в том, что она символизирует. Мой ответ такой же: «иди к черту».

Он коснулся двумя пальцами сажевых полей.

— Что значит «ровно тем же»? — завизжала незваная гостья, выставив кулаки.

Веселый лай, а с ним и владелец мягкой пушистой шерстки пронеслись мимо по лужицам, возле ее босых ног.

— Этого не может быть, — застыла женщина, провожая невредимого пса изумленным взглядом.

— Веди меня, дружок! Я готов!

Человек пропустил запыхавшуюся собаку вперед и побежал за ней к приветливым золотистым лучам в обрамлении безмятежного алого зазеркалья — в намокшей куртке и резиновых сапогах: неуклюже, но вместе с тем легко, раскованно и практически невесомо.

По мере того, как двое приближались к волнующей границе, очертания их, обласканные светом, меркли.

Им вслед глядели две пары глаз: злые и острые принадлежали голодной охотнице с вечным клеймом на плече, одобряющие — мужчине средних лет в добротном шерстяном пальто.

— Заскочил на минутку засвидетельствовать триумф твоей лжи, дорогая. Или я вновь не вовремя?

— Да чтоб ты сдох!

— Дважды? В брачном контракте об этом не было ни слова. А как поживают твои приятели?

— Вытащи меня отсюда, мерзавец!..

Тающий голос финальным окрыленным аккордом измерил пустые шелушащиеся развалины грядок:

— Это они, Бампо! Это они! Ты тоже видишь их, дружок? Ты чувствуешь? Слышишь? Мы идем!..

Позади все обращалось в пепел, а пепел обращался в ничто.