PanShafran

Несмотря на робкие отнекивания Ялики, старушка провела ворожею из сумрачных сеней в ярко освещенную горницу, где за столом уже сидела пара светловолосых детишек лет одиннадцати-двенадцати от роду. Мальчик и девочка до того походили друг на друга, что ворожея тут же догадалась – близнецы. Беззаботно болтая ногами под столом и тихо переговариваясь о чем-то своем, ребятишки уплетали свежеиспеченные пироги, запивая их молоком из больших глиняных кружек, и, казалось, даже не замечая гостью.

– Это Огнеяры дети, – пояснила травница. – Те самые, которых Могута спас. Святозар и Лада. Ты садись, пресветлая, не менжуйся.

Услышав свои имена, дети разом пристально, не по возрасту настороженно, посмотрели на аккуратно присаживающуюся за стол Ялику, пред которой тут же появилась заботливо поставленная старушкой кружка до краев заполненная молоком.

– Бабушка Ведана говорила, что ты придешь, – серьезно заключил Святозар уже начавшим ломаться, но все еще остающимся по-детски высоким, голосом, внимательно разглядывая ворожею.

– Ты знаешь, что с мамой? – печально спросила Лада. Сорвавшиеся с ее губ слова походили на нежный перезвон весенней капели. – Черный зверь маму забрал?

– Допили молочко-то? – строго прервала близнецов Ведана, ласково погладив по голове девочку. – Будет вам, гостью расспросами пытать, да силу нечистую к ночи поминать. Лучше идите-ка, ребятишки, спать. Будет день светлый, будут и вопросы с ответами.

– Ну, бабушка, рано же еще… – в два голоса заканючили дети.

– Что вам велено было? – строго отозвалась Ведана. – Ступайте, я вам в горнице уже давно постелила.

Когда разочарованно бормочущие себе под нос ребятишки ушли, нахмурившаяся старушка, тяжело опустилась на лавку напротив задумавшейся Ялики.

– Ох, соколики несчастные, – сокрушенно вздохнула Ведана. – Сиротками сделались. И что с ними теперь будет?

Мрачная Ворожея оторвала взгляд от стоящей перед ней кружки и внимательно посмотрела на старую травницу.

– У меня дом хоть и большой, все поместятся, – горестно продолжила между тем Ведана, словно и, не заметив тяжелого взгляда Ялики – Да, вот только, совсем старая я сделалась, с двумя дитятками то, поди, и не управлюсь... Ну да ничего, сладим как-нибудь...

– Ведана, я же ведать-то не ведаю, что произошло, – оборвала старушку ворожея.

– И то правда, – согласилась травница, суматошно всплеснув руками. – За тем тебя и позвала. Могута, с тобой потолковать хотел, да умаялся с хворобой своей биться, спит, небось. Я то думала ты раньше проведать придешь...

Ялика требовательно молчала. Ведана настороженно покосилась на дверь горницы, в которой спали дети, и горестно вздохнув, принялась рассказывать, понизив голос почти до шепота.

– Пожар, пресветлая, случился у Огнеяры в имении. Да такой, что сельчане, туда ходившие говорили, все дотла выгорело. Могута, вот только и сумел, что детей вынести из огня, да сам еле ноги унес, а остальные все вместе с хозяйкой-то и погорели. Ох, не зря люди, видать, говорили, что Огнеяра колдовством черным промышляет. А я, старая, не верила. Я ж ее, Огнеяру-то, еще совсем малюткой помню, матери ее разродиться помогала. Ни тогда, ни сейчас не видела я на душе ее мрака да тьмы. А, вот, оно как оказалось. Быть такого не может, чтобы целое имение от искры одной так полыхало, что все в пепел выгорело.

– И не такое бывает, – осторожно заметила Ялика и спросила. – Дети о черном звере что-то говорили?

– Вот, он-то и есть колдовство черное, – кивнула старушка. – Могута тоже, когда ко мне его принесли, о черном звере бредил. Я, когда он в себя пришел, тихонько его и расспросила. Говорит, что в хоромы хозяйские, мужиков да девок дворовых раскидав, зверь огромный, что твой медведь, прошмыгнул, да такой черный, будто смоль, опосля и полыхнуло, да до самых небес. Он внутрь кинулся – а там уже все в дыму да пламени, с трудом детей нашел, бока свои обжигая. Подхватил ребятишек, значит, да на улицу, а следом за ним крыша-то хором и сложилась. Глянул, а вокруг все постройки, все сараи да избы, уже до самого неба полыхают. Могута коня, что из конюшни горящей в страхе выскочил, за уздцы поймал, детей следом за собой посадил, да и в село наше поскакал, кровью от ожогов истекая.

– Так и было, – услышала за своей спиной Ялика тихий, но уверенный, бархатистый мужской голос.

Чуть ли не сметя со стола посуду, ворожея резко обернулась на звук и увидела Могуту, который, отрывисто дыша, прислонился к стене рядом с дверью, видимо, ведущей в дальнюю горницу. Мужчина ежесекундно морщился от боли, прижимая здоровой левой рукой раненый бок, замотанный в белоснежную льняную ткань, на которой проступило большое ярко-красное пятно крови.

– Ох, соколик, встал то за чем? – запричитала травница, вскакивая из-за стола, и поторопилась на помощь к раненому.

Усадив его за стол, Ведана заботливо спросила:

– Иван-чая хочешь, заварю?

Могута только покачал головой, даже не посмотрев в сторону суетящейся Веданы и, в очередной раз, поморщившись, отрывисто произнес, вперив тяжелый взгляд в смутившуюся от такого пристального внимания ворожею:

– Права Ведана. Колдовство это было. Да только не Огнеярой наведенное. Нечего люд слушать, языки у них длинные, а голова им для того дана, чтобы было, куда ложку поднести. Толки о колдовстве хозяйки после того пошли, как муж ее, Тихомир, на охоте сгинул позапрошлой зимой. Вот, и стали кумушки деревенские языками чесать, мол, Огнеяра мужа со свету колдовством черным сжила. Куда им знать-то, что я тело его изодранное в лесах нашел. Волки задрали. Зима суровая выдалась, вот зверье и осмелело.

Ялика отрешенно кивнула, прислушиваясь к тому, как ярится неожиданно поднявшийся на улице ветер. Разбушевавшаяся стихия словно пыталась проникнуть в ярко освещенную светлицу и, затушив гневным дыханием все лучины, отвоевать у света право безраздельно властвовать в возведенном самонадеянными людьми убежище, затопив его своим яростным воем и отдав обитателей на потеху ночной тьме. Ворожея зябко повела плечами, прогоняя морок.

– Если ты уверен, что колдовство не Огнеяра призывала, – немного рассеяно произнесла Ялика, обеспокоено поглядывая в окно, – То, кто, по-твоему, мог бы это сделать?

– А вот это мне не ведомо, пресветлая, – сокрушенно заметил Могута, пытаясь проследить за ее взглядом.

– Ялика, – чуть помедлив, отозвалась ведунья. – Меня Яликой при рождении нарекли.

– Хорошо, Ялика, – тут же подтвердил мужчина, чуть заметно скривившись от боли в обожженном боку, и мучительно, словно через силу, вздохнув, продолжил. – Мы с Тихомиром друзьями были. Вместе в дружине княжьей служили, вместе кровь проливали, а когда он в родовое имение вернулся, меня с собой позвал, предложив мне в охранение к нему пойти, старшим над караулом сделав. Мне и возвращаться-то особо некуда было, родных давно схоронил, в родном селе и не ждет никто. Согласился я.

Могута на секунду замолчал, переводя дыхание. В этот момент его глаза заволокло поволокой боли, и он судорожно выпустил воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ведана, тихонько охая и что-то неслышно бормоча, поставила перед ним кружку, наполненную исходящим горячим паром иван-чаем. Бросив неловкий взгляд в сторону внимательно слушавшей ворожеи и скорбно покачав головой, старушка ласково погладила сухой ладонью наморщившегося мужчину по голове, а затем аккуратно присела на краешек лавки, словно настороженная, охраняющая свой выводок, птица, готовая в любую секунду вспорхнуть и прийти на помощь.

Справившись с приступом боли, Могута изумленно приподнял бровь и неторопливо продолжил:

– Незадолго до своей погибели, Тихомир, будто смертушку чуя, попросил у меня клятву кровную, что, если его на этом свете не станет, то я в ответе за жену его да детей малых сделаюсь. Огнеяру уберечь – не уберег, так хоть детишек спас. А теперь знать хочу, кто колдовство навел, да жизнь невинную сгубил. А будет воля Богов так и отомстить, чтобы после смерти своей, в Нави с Тихомиром да Огнеярой встретившись, ответ перед ним нести. Что скажешь, Ялика, по силам тебе? Отплачу серебром да златом, скопил кое-чего за годы службы верной.

– Так сгорело же все, – невпопад заметила ворожея, неотрывно наблюдая за окном, за которым, как ей казалось, начала сгущаться сумрачная угроза, заставляющая тоскливо сжиматься сердце в предчувствии скорой беды.

– Где монеты добыть, то моя дума, – натужно усмехнувшись, ответил Могута.

Едва стихли его слова, как Ялика заметила, что оконное стекло покрылось сетью расползающихся трещин, сквозь которые внутрь дома просачивались тоненькие ручейки черного змеящегося дыма, словно сотканного из ночной тьмы. Сквозь усилившиеся завывания ветра обомлевшая ворожея расслышала то ли тоскливый вой, то ли печальные женские стенания. В ту же секунду стекло лопнуло, разлетевшись по светлице полчищем сверкающих капель. Ворвавшийся внутрь ветер яростным порывом затушил мигнувшие на прощание лучины, погрузив дом в почти непроглядный мрак.

Странное оцепенение сковало тело и разум ворожеи. Она словно со стороны наблюдала за тремя застывшими неподвижными куклами-фигурами, оцепенело смотрящими на разбитое окно, не в силах даже пошевелить рукой. Ялика вдруг почувствовала, что кожу обожгло ледяным замогильным холодом, и отстраненно заметила, как с губ Могуты, в бессильной ярости вращающего глазами, сорвалось облачко заискрившегося в ледяной темноте дыхания. Вновь, на этот раз уже ближе, сквозь неистово завывающий ветер, послышались тоскливые стенания, переходящие в едва слышимое бормотание. Спустя секунду, все стихло, и воцарилась гнетущая, терзающая разум, тишина.

Ворожея чувствовала как, отдаваясь болезненным стуком в ушах, заходится ее сердце, в обезумевшем танце пытаясь прогнать сгустившуюся кровь по заледеневшим венам и сосудам. Видела, как безвольными куклами завалились на пол Ведана и Могута. Видела, как в затопленную половодьем мрака светлицу сквозь разбитое окно проскользнула размытая тень, сотканная из переплетающихся друг с другом языков тьмы. Видела, как тень, задержавшись, приняла очертания высокой худой женщины, чей дымчатый силуэт, укутанный в полуистлевший саван, засветился бледно-зеленым гнилушным светом, чуть разогнавшим сгустившийся мрак. В этом свечении, мягко обволакивающим окружающие предметы, Ялика заметила медленно развевающиеся, будто покачивающиеся на волнах, волосы пришелицы и смогла разглядеть ее худое изможденное лицо, с глубоко ввалившимися глазами и напоминающими пергамент мертвенной кожей, сквозь которую просвечивали кости черепа.

Женщина, медленно повернула голову в сторону безвольной ворожеи, изо всех сил противившейся волнам онемения, и, приложив костлявый палец с длинным черным ногтем к бледным тонким губам, едва заметно улыбнулась, чуть обнажив игольчатые белые зубы.

– Багровая Луна обагрила кровью один плод, живородящее Солнце напитало соками второй… – услышала Ялика шепот, напомнивший ей шуршание туго переплетенного клубка змей. – Грядет жатва… Мои...

С этими словами призрачная фигура, качнувшись, словно от порыва ветра, медленно проплыла мимо неподвижной Ялики. Дверь, ведущая, в комнату детей распахнулась, и, пропустив фантома внутрь медленно, с протяжным тоскливым скрипом, захлопнулась.

Разгорающееся где-то в области груди обжигающее свечение вырвало Ялику из опутавшего ее омертвения, вернув способность повелевать телом. Ворожея, схватившись рукой за нестерпимо горячий и обжигающий ладонь оберег с руной Велеса, со всех ног кинулась к захлопнувшейся двери, распахнув которую, застыла в изумлении, не в силах сделать и шага.

Безвольно раскинув по сторонам руки, обездвиженные дети, медленно парили в воздухе вокруг призрачной женщины, подобно светящейся статуе возвышающейся в центре горницы. С ее лица так и не сошла зловещая улыбка.

– Время жатвы… Мои… Наш-ш-ши… – шипел призрак, протягивая костлявые руки то к одному, то к другому ребенку, и осторожно, почти с материнской лаской и заботой, касался их лбов кончиками черных когтей, следом за которыми из голов детей начинали виться тоненькие светящиеся голубоватым светом нити. Мерцающие в темноте линии сплетались в пульсирующий клубок. Исходившее от него сияние в такт биению детских сердец то почти затухало, то вновь разгоралось с новой силой, заливая горницу мертвенным светом.

“Лойма, – Ялика наконец-то узнала фантома. – Неужели близнецы – ее неклюды? Нет, и я, и Ведана давно бы догадались!”

Ворожея судорожно потянулась рукой к котомке. Но, не обнаружив ее на обычном месте, вспомнила, что оставила сумку на постоялом дворе.

“Ох, разиня!” – сокрушенно выдохнула ворожея.

Память тут же услужливо подкинула образ недовольной Яги, которая не раз ругала молодую ученицу за брошенную, где попало котомку.

“Может и так статься, – не единожды наставительно повторяла старушка, в очередной раз, обнаружив сумку в самом неподходящем месте. – Что от того, что в котомке твоей схоронено, будет жизнь твоя зависеть”.

Мерцающая в темноте лойма не обращала никакого внимания на ошарашено застывшую на пороге ворожею, лихорадочно пытавшуюся вспомнить какое-нибудь средство, способное прогнать духа туда, откуда он пришел..

– Ж-жатва… – продолжал шипеть призрак.

Клубок светящихся нитей, висящий в воздухе перед лоймой, прекратив пульсировать, стал разгораться все ярче и ярче. В этом сиянии, залившем всю горницу, ворожея увидела, как ввалились глазницы на лицах детей, а их посеревшая кожа стала напоминать полуистлевший пергамент.

“Она же их убивает! – пронеслась суматошная мысль в голове Ялики. – Силы их пьет!

– Хватит! – что есть мочи прокричала ворожея.

“Кровь – с нее все начинается, ей все и заканчивается, – прошелестели в голове наставления старушки Яги. – Великая сила в ней заключена!”

Лойма на мгновение замерла. Неспешно обернувшись на крик, она уставилась на ворожею. В белесых глазах медленно разгорелись огоньки, пламенеющие потусторонним светом. Призрак с угрозой оскалился, обнажив ряды маленьких острых зубов, и поплыл навстречу Ялике.

Не теряя ни секунды, ворожея впилась зубами в запястье правой руки, разрывая кожу и сосуды. Теплая солоноватая жидкость потекла по губам. Поморщившись, ворожея торопливо нараспев прокричала, вцепившись левой рукой в висевшую на шее руну Велеса:

– Здесь ты и руна твоя, здесь я и кровь моя. В ней сила твоя, в ней сила моя. – С каждым словом, срывающимся с губ, по венам ворожеи прокатывалась волна жара, сокрушающим потоком устремляясь к прокушенному запястью.

– Прими же кровь в дар! – срывающимся голосом выкрикнула Ялика. – Оставь в ней силу, как дар!

С последним словом ворожея резко взмахнула прокушенной рукой. В сторону неспешно надвигающейся лоймы устремились сорвавшиеся с кончиков пальцев ведуньи рубиновые капли крови, на лету наливаясь и разгораясь ярким багровым пламенем. Едва коснувшись духа, они, ослепительно сияя, растеклись по призрачному телу рваными алыми кляксами. Призрак оглушительно завыл, вскинув вверх голову, беспорядочно замахал руками в попытке стряхнуть с себя прожигающие призрачную плоть капли и в следующую секунду распался на языки мрака, промелькнувшие невесомыми клубами мимо застывшей Ялики и вылетевшие на улицу сквозь разбитое окно. В ту же секунду парившие в воздухе близнецы с глухим звуком рухнули на пол.

Ворожея, облегченно выдохнув, кинулась к распростершимся на полу детям.

– Что с ними? – услышала она встревоженный голос Могуты, замершего на пороге.

– Живы, хвала Богам, – глухо отозвалась Ялика и, прикрыв лицо руками, расплакалась, давая волю бурлящим в груди переживаниям.

– Ну, будет, – тихонько произнесла подошедшая Ведана, ласково погладив ворожею по голове.

– Лойма была? - спросила травница.

Ялика лишь кивнула, захлебываясь от душивших ее рыданий.

– Тяжело тебе, пресветлая, пришлось, – то ли спросила, то ли заключила Ведана, заметив рваную рану на запястье правой руки ворожеи. – Кровиночку в ход пустить пришлось.

– Сама виновата, – буркнула Ялика, утирая рукавом катящиеся слезы. – Она вернется. Отсидится в лесах до полуночи, сил наберется и вернется.

– Вижу, – прошептала Ведана, разглядывая детей подслеповатым прищуром. – Связала себя, нечистая, с ними узами черными.

Уложив так и не проснувшихся детей в кровати, они вышли из горницы, прикрыв за собой дверь.

Тяжело дышащий от боли в боку, Могута тут же опустился на лавку за столом и тяжелым мрачным взглядом сопровождал засуетившуюся Ведану.

Старая травница, завесив разбитое окно старым потрепанным полотенцем, разожгла лучины и помогла Ялике перевязать запястье, рваная рана на котором покрылась черной обуглившейся коркой.

– Что делать-то, пресветлая, будем? – нарушил молчание Могута, когда все расселись за столом.

– Ты и Ведана – ничего, – на секунду задумавшись, тяжело заключила Ялика. – Ты говорил, что колдовство кто-то навел.

Могута мрачно кивнул.

– Лойма не просто детей поглотить хотела, – продолжила ворожея, задумчиво разглядывая перебинтованную руку. – Она пыталась связать их души с собой. Колдовство нужно разрушить. Иначе лойма вернется. Не завтра ночью, так через день, через два, может, через неделю, но вернется, чтобы завершить начатое. И тогда ни я, ни Ведана, ни тем более ты, Могута, не сможем защитить детей.

Ворожея замолчала, бросив настороженный взгляд на прикрытое одеялом окно, и, словно соглашаясь со своими мыслями, решительно кивнув, добавила:

– Поутру отправлюсь в имение Огнеяры. Может след, какой найти удастся.

Могута насупившись, посмотрел на Ялику и, не говоря ни слова, тяжело поднявшись из-за стола, отправился в свою горницу. Едва за ним прикрылась дверь, Ведана едва слышно произнесла, бросив встревоженный взгляд на ворожею:

– Ты видела, пресветлая? Детей-то уже, считай, и нет на этом свете, души их почти в серые пределы следом за нечистью ушли. Что их в Яви еще держит, поди одним Богам и ведомо.

– Видела, Ведана, видела, – горестно вздохнув, отозвалась Ялика. – Потому-то колдовство и надобно разрушить. Как дом от нечисти оградить знаешь?

Старая травница молча кивнула.

– Вот, утром, как уйду, и сделай так, как надобно, – посоветовала Ялика.

Как только забрезжил рассвет, и деревенские петухи поприветствовали восходящее солнце, ознаменовав начало нового дня, так и не сомкнувшая глаз ведунья покинула дом старой травницы, торопливо направившись к постоялому двору. Забрав котомку, и как следует, расспросив Радмилу, встревоженную долгим отсутствием ворожеи, о пути до имения Огнеяры, Ялика первым делом решила все-таки зайти к кузнецу, справить ножны для неожиданного подарка Мортуса. Эх, если бы она не забыла вчера свою сумку, то, может, и не пришлось бы прибегать к магии крови, призывая на помощь Велеса. Не зря ведь, наставница без устали повторяла ей, что кровь – это последнее средство, когда другого выхода уже нет, и без крайней нужды прибегать к ней не следует. В следующий раз Боги могут и не откликнуться.

– Ладная работа – мастера достойная, – заключил кузнец, пристально рассматривая серебряный кинжал и подозрительно сощурившись, спросил. – Откуда он у тебя, пресветлая?

– Так ты, Тихомир, ножны-то смастеришь? – раздраженно спросила Ялика, которой его взгляд и тон не пришлись по душе.

– Не серчай, пресветлая, – примирительно произнес кузнец, возвращая кинжал, – Нет нужды мастерить...

Коренастый Тихомир с густой, рыжей бородой, в подпалинах от царившего в кузнице жара, стал суетливо копаться на верстаке, захламленном различными инструментами и поделками. Разворошив мускулистыми руками груду, по всей видимости, забракованных заготовок, он извлек из-под них искусно сделанные ножны, украшенные витиеватым узором рун и символов, переплетающихся друг с другом.

– Вот, помню же, что где-то здесь были, – вытерев пот со лба, пробасил кузнец и протянул ножны Ялике. – Пару месяцев назад, по весне, кажись, заходил к нам в село странный путник. Имя еще у него какое-то диковинное было, запамятовал. Так просил он меня ножны сделать, точь в точь к такому же клинку, который ты мне показала, поэтому и спросил, где его взяла…

– Мортус? – осторожно уточнила Ялика, разглядывая плавные изгибы узоров на поверхности ножен.

– Точно! Мортусом его звали! – старательно закивал Тихомир, приветливо улыбнувшись. – Сам он эскиз и нарисовал. Я тогда еще подивился странноватому рисунку. Но заказ-то исполнил, да только заказчик пропал, ни следа, ни духу.

Аккуратно вложив кинжал в ножны, ворожея поразилась тому, как ладно они подходят друг к другу, и спросила кузнеца:

– Сколько за работу возьмешь?

– Вперед плачено, – кузнец покачал головой. – Чую, не вернется заказчик за работой, посему забирай.

– Не вернется, – чуть слышно заметила Ялика с грустью. – В царство Мары отправился.

Поблагодарив кузнеца и прикрепив ножны к поясу, ворожея, следуя наставлениям Радмилы, отправилась к сгоревшему имению. Еще издали она почувствовала удушающий запах гари. Казалось, это смрад пропитал все вокруг: и дорожную пыль, и зеленеющую на полях траву, и раскачивающиеся от дуновений легкого ветерка вершины деревьев, громадными исполина возвышающимися чуть вдалеке. Даже проносившиеся по небесной синеве невесомыми призраками пушистые облака пахли недавно приключившейся бедой.

Когда показались первые обугленные остовы изб и хозяйственных построек, запах стал совсем невыносимым. К нему добавился смрад паленой плоти и шерсти. Видимо, вместе с постройками погорели и все их обитатели, включая животных. Над воцарившимися вокруг смертью и разрушением не властно было даже летнее солнце, лучи которого, казалось, обходили проклятое место стороной.

Зябко ежась, Ялика бродила среди остывшего пепелища, поднимая настороженными шагами облачка пепла и сажи, тревожно вглядываясь в останки некогда богатого имения в попытках обнаружить хоть что-нибудь, позволившее разглядеть причину случившегося несчастья. Как вдруг уголком глаза она заприметила быстро промелькнувшую тень, тут же скрывшуюся под неведомо как уцелевшим и покрытым языками копоти креслом.

– Выходи, – устало позвала ворожея. – Я тебя видела.

Из-под кресла, словно нехотя, вылез черный взлохмаченный кот, мельком посмотрел на ведунью блюдцами желтых глаз с вертикальными зрачками и жалобно мяукнув, принялся вылизывать грязный растрепанный хвост.

– Прекрати прикидываться, – строго заметила ворожея.

Кот, уставившись на ворожею, прищурился и совсем по-человечьи резким писклявым голосом изрек, растекаясь клубами черного дыма:

– И не скрыться-то ведь. И чего тебя сюда понесло?

В следующую секунду перед ворожеей предстал маленький косматый бесенок, раздосадовано перебирающий крохотными копытцами. На голове, покрытой черной шерстью красовались два небольших обломанных примерно посередине рожка.

– Ну, чего зенки вылупила? – огрызнулся бесенок, яростно помахивая коротким хвостиком. – Мешу что ли никогда не видела?

– Не видела, – честно призналась Ялика, с любопытством разглядывая бесенка.

– Ну, любуйся, – оскалился меша и медленно повернулся кругом. – А теперича давай проваливай.

– А ты-то чего здесь забыл? – словно не услышав, спросила Ялика.

– Чего-чего? – искренне удивился нечистый. – Ищу чем поживиться. Люблю, знаешь, человечинку, копченую да прожаренную как следует.

Бесенок плотоядно облизнулся и сердито топнул копытцем, подняв облачко пепла, тут же подхваченное дуновением ветра. Заметив посуровевший взгляд ворожеи, он тут же осекся и чуть смущенно добавил:

– Жил я тут.

– Знаешь, что произошло? – поинтересовалась Ялика.

– А то, как же! – не без гордости заявил меша. – Кадуковы дела!

– Кадук, значит, – задумчиво повторила ворожея и ласково спросила. – Расскажешь?

– Еще чего! – искренне возмутился нечистый, смешно мотнув рогатой головой. – Чтоб меня опосля Кадук в болотах утопил?

Ялика нахмурилась и, потеребив прядь пшеничных волос, задумчиво протянула:

– Сперва, я тебя... – она осеклась, силясь придумать кару пострашнее. – Со свету сживу, сам рад будешь Кадуку в лапы попасть.

– А силенок-то хватит? – с вызовом поинтересовался бесенок, предусмотрительно отступив на шаг назад.

– Уж хватит, будь уверен, – с притворной лаской в голосе произнесла ведунья, угрожающе нависая над съежившимся мешой.

– Вот, по что грозишься-то? – спешно затараторил нечистый. – Без угроз-то никак? Все расскажу.

Он, что-то сердито бормоча себе под нос, вскарабкался на кресло, под которым совсем недавно пытался спрятаться, и по-хозяйски устроившись в нем, с самым невозмутимым видом продолжил:

– Баба глупая здесь жила. Да и мужик-то ее – не семи пядей во лбу. Нечего противиться кадуковой силе, особливо ежели сам по добру и воле договор с ним заключил.

– Договор? – непонимающе переспросила Ялика.

– А то как же! – важно кивнул меша. – Они никак ребеночка зачать не могли. Ну, не получалось у них никак. А тут мужик ейный Кадука в болотах встретил. Он как раз старцем прикинулся. Так мужик все ему и выложил. А Кадук-то умный! – Бесенок глупо хихикнул и, давясь смешками, продолжил, – Кадук, значит, ему и говорит, что средство есть. И раз, уже ему пузырек с водой болотной да семенем своим нечистым под нос сует, мол, вот он, эликсир волшебный. Выпьешь – поможет, стало быть. Только, говорит, отплатишь плодами древа своего.

Меша набрал побольше воздуха и, скривив кошмарную рожицу, продекламировал тоскливым замогильным голосом:

– Когда багровая Луна обагрит кровью один твой плод, а живородящее Солнце напитает соками второй, тогда плодами древа своего со мной и расплатишься.

Ялика, вздрогнув, обмерла. Те же зловещие слова она уже слышала сегодня ночью от ворвавшейся в дом старой травницы лоймы.

Бесенок опять глупо захихикал.

– А мужик-то глупый, взял да на радостях и согласился, думал о яблоне какой речь идет – давясь смехом и нелепо подпрыгивая на кресле, вымолвил он. – Баба его об этом узнала, уже, когда на сносях была. Ох, и серчала. Да, делать нечего, уговор есть уговор. Только деток своих отдавать, ох, как ей не хотелось. Стала она ведовским премудростям учиться. Да, только куда ей! Разве ж против Кадука, кто из смертных встать сможет. Пришло время, Кадук за обещанным лойму, из тех, что позлее да посильнее, и послал. В общем, баба чего-то там напутала в своих чарах неумелых. Вот, все вокруг и спалила. Да сама сгинула. На счастье, деток ее из огня какой-то мужик дворовой вытащил.

– Лойму, значит, послал, – эхом отозвалась ворожея, задумчиво покусывая указательный палец на правой руке.

– А то, как же! – подтвердил меша, поковырявшись в ухе. – Кто ж еще, окромя лоймы, может с неклюдами управиться.

– Так дети Огнеяры Кадуковы неклюды?! – изумленно воскликнула Ялика.

Бесенок с притворным разочарованием прикрыл лицо ладонью, мелко засеменив висящими в воздухе копытцами.

– До чего ж вы, смертные, порой глупые, – шумно простонал он, кривляясь. – Ну, конечно, а по что ему человеческие детеныши-то? Свое вернуть хочет.

Опешившая ворожея с отсутствующим видом заходила перед креслом с сидящим на нем бесенком, равнодушно наблюдавшим за ней. Два долгих шага вперед, два - обратно.

Молчаливые раздумья Ялики быстро наскучили меше, и он, лихо спрыгнув на землю, стал карикатурно вышагивать вслед за ворожеей, словно передразнивая ее.

– Так! – Ялика неожиданно остановилась.

Бесенок, не ожидавший такого, налетел на нее и, раздосадовано охнув, повалился на землю. Хмурая ворожея, стремительно наклонившись, взяла его за шиворот, резким рывком поставив на ноги, и присела перед ним на корточки так, чтобы ее лицо оказалось вровень с мордочкой растерявшегося духа.

– Ну, а ты-то, зачем мне это рассказываешь? – полюбопытствовала она, стараясь заглянуть в глаза меши. – Неужто и вправду моих угроз испугался?

Меша тут же отвел взгляд. Попятившись, бесенок смущенно спрятал ручки за спиной и, уставившись куда то вниз, принялся скорбно вычерчивать копытцем пологую дугу, поднимая облачка сажи и пепла.

– Тут такое дело… – начал он, подобострастно осклабившись. – В общем, надоело мне пакостить.

Брови ворожеи в изумлении подлетели вверх.

– Баба местная, хоть и глупая была, да понимающая, – продолжил смущенный меша, старательно подбирая слова, будто боясь сболтнуть лишнего. – Едва видеть нашего брата научилась, меня прочь не погнала, хоть и могла, на пакости да шалости мои не серчала особливо, наоборот лакомствами какие подкидывала, сахарку кусочек или варенья миску оставляла.

Он споткнулся на полуслове, словно поперхнувшись.

– Жалко мне стало ее, – пояснил бесенок, видя требовательный взгляд наблюдавшей за ним ведуньи. – Я с дуру и сболтнул, как от Кадука избавиться. Обмануть, стало быть, его.

– А ты знаешь, как? – не поверила Ялика.

– Ведома мне эта тайна, – с загадочным видом кивнул меша и зачем-то погладил обломанный рог. – Да, только тебе просто так не скажу. Сделку предлагаю.

Изумленная ворожея выпрямилась и сверху вниз посмотрела на наглого духа, который тут же предпочел спрятаться за креслом

– Сделку, – подтвердил тот, настороженно выглядывая из своего убежища. – Я к тебе в услужение пойду, коли ты с Кадуком сладишь.

– И по что ты мне сдался? – удивилась ворожея.

– Эх, молодо-зелено! – тяжело вздохнул меша, выходя из-за кресла. – Я ж про нечисть всякую поболе вас, людей, ведаю. Секреты всякие. Соглашайся, я тебе как с Кадуком сладить поведаю, а ты меня к себе в услужение возьмешь?

Извернувшись, Ялика, ловко схватив бесенка за шиворот, подняла его над землей. Тот сразу обмяк, умоляюще уставившись на ворожею.

– И чего это ты, мил друг, так ко мне в услужение набиваешься? – ехидно поинтересовалась та.

– Так все одно, – жалостливо заметил меша, нелепо болтая в воздухе ножками. – Я ж перед Кадуком уже провинился. Он и без того меня сил лишил. Так, на мелкие пакости только оставил. А теперь-то, после того, как Огнеяра с ним не сладила, он точно в болоте сгноит. А ежели тебе Кадука обмануть сил достанет, то, стало быть, и меня от гнева его защитить сможешь.

Дух выразительно сплюнул на ладонь и протянул руку ворожее:

– Ну, что? По рукам? – умоляюще спросил бесенок, доверительно вглядываясь в лицо Ялики.

Неожиданно сильный порыв налетевшего ветра поднял и закружил в воздухе прогоревшую золу, тут же забившуюся в нос ворожеи. Она чихнула, выронив бесенка, который, не теряя времени, стремглав отбежал на почтительное расстояние и выжидательно замер, пытливо уставившись на ведунью. Крупные хлопья пепла, кружащиеся вокруг в медленном степенном танце, на мгновение скрыли солнце, погрузив округу в гнетущий сумрак. Впрочем, следующий порыв ветра, подхватил пепельное облако, унося его высоко ввысь.

Из-за ограничения количества символов в посте пришлось разбить историю на логические части.

День не задался с самого утра.

Всю ночь Ялике пришлось отмахиваться от назойливого комарья, судя по всему и давшего название небольшому селу, на которое ворожее уже глубокой ночью посчастливилось набрести после многочасовых скитаний по лесам да болотам. На ее счастье, в Комарищах оказался постоялый двор, и ей не пришлось стучаться в хаты с робкой надеждой найти место для ночлега. Лишь незадолго до рассвета юной ведунье удалось наконец-то задремать, когда духота прошедшего дня, казалось, только усилившаяся после захода солнца, сменилась долгожданной утренней свежестью, все-таки разогнавшей надоедливых насекомых.

В довершение ко всему, хмурая и не выспавшаяся Ялика, умываясь, случайно зацепилась подолом сарафана за лавку, на которой стояли глиняные чаша и кувшин для умывания. Утвари не повезло. Упав на пол, она, конечно же, разбилась, разлетевшись по всей комнате множеством осколков. Чертыхаясь и поминая всю нечисть, которую только могла припомнить, Ялика принялась собирать черепки, один из которых самым наиковарнейшим образом умудрился порезать ей ладонь левой руки. Хорошо еще, что в дорожной котомке нашлись заблаговременно припасенный отвар шиповника и тряпицы для перевязки. Вспомнив добрым словом нравоучения своей наставницы, старушки Яги, о том, что у любой уважающей себя ворожеи всегда должны быть наготове средства для первой помощи, Ялика, морщась и шипя, перевязала кровоточащий порез смоченной в отваре тряпицей.

Кое-как собрав разлитую воду, удачно подвернувшимся под руки полотенцем, ворожея осознала, что проголодалась, о чем тут же возвестил ее желудок, издав требовательное урчание. Ялика, несмотря на то, что была в комнате одна, украдкой оглянулась, не услышал ли кто.

Спустившись со второго этажа корчмы, где располагались гостевые комнаты, в обеденный зал ворожея растерянно оглянулась в поисках хозяина постоялого двора, которого, впрочем, не оказалось в пределах видимости.

Устроившись за столом около раскрытого окна, Ялика позвала:

— Корчмарь!

Тот не замедлил явиться, широко позевывая и лениво почесывая необъятное пузо, свесившееся через пояс.

— Я кувшин умывальный разбила, — смущенно заявила ворожея, рассеянно стряхивая со стола крошки.

Мужчина равнодушно пожал плечами и меланхолично заявил гулким раскатистым басом:

— Эка невидаль. Бывает. Заменим.

Попытавшись пригладить широкой ладонью взлохмаченные соломенные волосы и с трудом подавив зевок, он добавил, уставившись на ворожею отсутствующим взглядом:

— Трапезничать, пресветлая, будешь?

— Да, — коротко кивнула ворожея, и нетерпеливо поерзав на лавке в неловких попытках скрыть настойчивое урчание оголодавшего желудка, смущенно спросила. — А что имеется?

— Бобовая похлебка, грибная похлебка, каша ячневая, каша перловая, капуста кислая, капуста моченая, рулька запеченная, творог, пироги ягодные… — начал занудно перечислять корчмарь, зачем-то уставившись в потолок и поочередно загибая пальцы на руках.

— Неси-ка грибную похлебку, — перебила ворожея грозившее затянуться до вечера перечисление снеди, имеющейся в корчме.

 — Как скажешь, пресветлая, — все так же меланхолично пробасил мужчина в ответ.

— Подскажи, мил человек, будь любезен, — задержала ведунья собравшегося было удалиться на кухню владельца постоялого двора.

— Горыня я, — отозвался корчмарь, и немного помявшись, смущенно проронил. — Сельчане меня Пузом прозвали.

— Горыня, — спрятав улыбку, продолжила, как ни в чем не бывало, Ялика. — А не найдется ли у Вас в селе работенка какая для человека знающего, отвары приготовить, настои да зелья лечебные?

— Эх, пресветлая, — корчмарь Пузо растерянно почесал затылок. — Травница в селе есть уже. А нечисти всякой, сколько себя помню, в округе-то и не водилось никогда. Разве что леший иногда тропы путает, так на то он и леший!

Ворожея печально вздохнула. Денег, что выдала ей Яга на первое время, считай, что и не осталось совсем.

— Ступай, — грустно улыбнулась Ялика растерявшемуся Горыне.

Мужчина поторопился скрыться за дверью кухни, откуда донесся его раскатистый бас:

— Радмила, ну и где тебя леший носит? Гостья есть хочет, а ты опять запропастилась незнамо куда!

Послышался тихий неразборчивый женский голос, и в обеденный зал из кухни тихо прошмыгнула невысокая худенькая девица в простом домотканом сарафане. Подойдя к столу, за которым сидела Ялика, она принялась протирать с него полотенцем многочисленные крошки и пятна, оставшиеся от прошлых трапез.

Ворожея приветливо улыбнулась. Девушка с растерянностью посмотрела на ведунью и робко улыбнулась в ответ.

— Сейчас, я мигом, пресветлая, — тихим, похожим на журчание ручейка, голосом проговорила девушка.

В этот момент через распахнутое окно послышался дробный перестук копыт, тревожное лошадиное ржание и заполошный женский визг, сменившийся неразборчивыми причитаниями.

Ялика встрепенулась и с удивлением воззрилась на Радмилу.

— Пойду, узнаю, что стряслось-то, — не без растерянности в голосе ответила девушка на невысказанный вопрос ворожеи и смущенно улыбнулась.

— Бабку Ведану зовите! Травницу! — донеслись со двора встревоженные крики.

Дверь корчмы распахнулась с неожиданно громким стуком, и двое сельчан торопливо внесли на руках тихо стонущего мужчину. Запахло гарью и паленой плотью.

Ялика стремительно вскочила, решительно оттолкнув остолбеневшую Радмилу, и кинулась на помощь.

— На стол его! — решительно скомандовала ворожея, заметив, что за вошедшими тянется тонкий кровавый след, и уверенно засучила рукава.

Весь правый бок мужчины представлял собой обугленные сочащиеся кровью лохмотья плоти, сплавившиеся с тканью рубахи. Раненый протяжно стонал от боли, скрежеща от боли зубами. Его глаза то и дело закатывались. Ялика нежно положила ему ладонь на лоб, беззвучно шевеля губами. Пальцы ворожеи стали полупрозрачными от идущего сквозь них призрачного сияния. Мужчина судорожно вздохнул и обмяк. Дыхание сделалось ровным, а искаженные невыносимой мукой черты лица разгладились.

— Нож. Чистые полотенца. Воды. Много воды — отрывисто велела ворожея, бросив быстрый взгляд в сторону растерянно хлопавшей глазами Радмилы.

Та, кивнув, кинулась выполнять распоряжение ворожеи.

— Это что здесь… — начал было вышедший из кухни Горыня, расталкивая столпившихся в зале селян, но, встретившись с серьезным взглядом Ялики, осекся и, быстро оценив ситуацию, зычно гаркнул. — А ну, пошли все вон!

Мужики и бабы возмущенно зароптали. Видимо, подобные происшествия не часто происходили в забытых всеми богами Комарищах, и никому не хотелось пропустить ни минуты из потревожившего сонное благополучие села происшествия, о котором еще долго будут судачить местные, встретившись в корчме или у колодца. Пузо, не особо церемонясь, отвесил пару звонких оплеух, что помогло быстро выпроводить селян взашей.

Притащившая ворох тонких льняных полотенец Радмила, сгрузила их на соседний стол и стремглав убежала на кухню за ножом.

— Так это же, Могута! — неожиданно воскликнул корчмарь, узнав безвольно лежащего на столе раненого. — Он у Огнеяры в имении старшой по охране. И как его угораздило-то?

— Потом все разговоры, — оборвала его Ялика, забирая у запыхавшейся Радмилы принесенный кухонный нож. — Подсоби-ка лучше. Подними его.

С помощью Горыни, приподнявшего бесчувственного Могуту, ворожее удалось аккуратно распороть рубаху вокруг кровоточащей раны, стараясь не повредить неаккуратными движениями слипшиеся с тканью обгоревшие кожу и мышцы, сквозь которые кое-где проступали ребра, казавшиеся ослепительно белыми на фоне кровоточащего месива раны.

Едва ворожея закончила, Могута резко открыл замутненные глаза, попытался привстать, но, скорчившись от боли, смог только вцепиться левой рукой в край стола.

— Пить… — едва слышно прошептал раненый.

Ловко оттеснив Горыню, Радмила, только что с трудом притащившая огромную кадку, зачерпнула ковшиком воду и поднесла его к губам Могуты. Тот, сделав пару жадных глотков, бессильно откинул голову назад. Его прояснившийся взгляд на мгновение задержался на ворожее.

— Дети… С-спас… Помоги… — взгляд раненого снова затуманился и он, протяжно застонав, обмяк, задышав часто и отрывисто.

— Радмила, — засуетилась Ялика, раздавая поручения. — Бегом ко мне в комнату. Принеси мою котомку. Горыня, рану промыть надо.

Корчмарь беспрекословно повиновался, принявшись аккуратно лить воду из оставленного Радмилой ковшика на обгоревший бок Могуты.

— Погоди, руки вначале мне ополосни, — прервала его ворожея, протянув сложенные лодочкой ладони.

Тоненькая серебристая струйка воды наполнила подставленную пригоршню и, повинуясь неслышному приказу, обволокла пальца и ладони ведуньи тонкой призрачно светящейся пеленой, медленно истаявшей под удивленным взглядом корчмаря, словно впитавшись в побледневшую, лишившуюся всякой кровинки, кожу.

Закусив губу, Ялика распростерла руки над раненным мужчиной так, чтобы ее побелевшие ладони зависли в паре сантиметров от его раны и, решительно кивнув Горыне, медленно прикрыла глаза.

Струящиеся потоки воды, стекая с пальцев, приобретали бледно-голубой оттенок, а попав на обожженную плоть, тут же впитывались в нее. Кожа рядом с раной вдруг стала полупрозрачной, обнажая сеть капилляров и сосудов, по которым побежали синеватые всполохи. Ялика, побледнев, натужно засопела.

Горыня растерянно хмыкнул и с тревогой посмотрел на Ялику.

— Все в порядке, — коротко ответила та, словно почувствовав его взгляд сквозь плотно прикрытые веки.

Обожженное мясо на боку Могуты вдруг запульсировало, разрастаясь, и в следующую секунду скрыло под собой обнаженные ребра. Прекратившая кровоточить плоть в одно мгновение покрылась темной коркой, которую мягко обволакивало исходящее от рук ворожеи свечение.

Мертвенно-бледная Ялика глубоко вздохнула и медленно убрала руки. В туже секунду истаяло и свечение, словно впитавшись во все еще страшную, но уже начавшую рубцеваться, рану.

Ворожея тяжело опустилась на стоявшую рядом лавку и медленно прикрыла руками глаза, под которыми залегли глубокие темные круги.

Ошеломленный Горыня с удивлением обратил внимание на почерневшие, словно обуглившиеся пальцы Ялики.

— С тобой все хорошо, пресветлая? — неуверенно поинтересовался он.

Ведунья устало мотнула головой, как будто прогоняя морок, и коротко кивнула, резко взмахнув руками. С кончиков пальцев сорвались язычки темного пламени, медленно осевшие на пол темным пеплом.

Подоспевшая Радмила, бросив встревоженный взгляд в сторону распростертого на столе Могуты, задышавшего ровно и размеренно, протянула Ялике котомку. Суетливо покопавшись в ней, ворожея извлекла на свет два пузырька из темного стекла.

— Это, — она протянула Радмиле первый — Дубовый отвар, раствори в воде и смочи ей полотенца, а потом перевяжи рану Могуты. А в этом, — ворожея передала девушке второй пузырек — Зверобойное масло, при каждой перевязке делай компресс с ним.

— Да по что это все Радмиле-то? — удивился оживившийся Горыня. — Отнесем Могуту к травнице, она уж точно все сделает, как требуется.

Ялика устало пожала плечами, и, поднявшись, нетвердой походкой направилась к лестнице, ведущий на второй этаж.

— Хорошо, — бросила она через плечо. — Дело ваше. А мне поспать надобно…

— Благодарю тебя, пресветлая, — донесся ей во вслед раскатистый бас хозяина корчмы. — Жизнь Могутину спасла…

— Не спасла, помогла — коротко ответила поднимающаяся по лестнице Ялика и, обернувшись, добавила под удивленные взгляды Горыни и Радмилы — Теперь от него самого все зависит. Ежели жить хочет — выкарабкается. Тело излечить, не велика наука, а вот душу, по своей воле на просторы Нави устремившуюся, не в моей власти вернуть…

Поднявшись к себе в комнату, ворожея без сил рухнула на кровать, тут же забывшись тяжелым сном.

Снилась ей стена ревущего огня, окружившая ее кольцом и, то ли ограждавшая ворожею от гигантской фигуры, чьи очертания с трудом угадывались за ярящимся пламенем, то ли, наоборот, не дававшая Ялике убежать прочь. От сумрачного образа веяло древним, первородным злом и изначальной тьмой, выворачивающей наизнанку и душу, и разум. Ворожея ощутила себя маленькой и беззащитной. Сознание затопила волна всепоглощающего страха, заставившего оцепенеть. Вокруг ведуньи заплясали серебристые огоньки, закручиваясь в светящуюся искрящуюся спираль. От нестерпимого блеска заслезились глаза, заставив Ялику часто заморгать в попытках прогнать наворачивающиеся слезы. В следующее мгновение напротив нее уже стояла знакомая фигура в кожаном плаще до пят и широкополой шляпе, из-под которой в отсветах огня таинственно поблескивали стеклянные окуляры птичьей маски с длинным изогнутым клювом.

— Мортус, — одними губами прошептала ворожея.

Тот, ничего не говоря, неожиданно схватил ворожею за руку и вложил что-то в ее раскрытую ладонь. От прикосновения призрака кожу Ялики обожгло ледяным холодом.

Ворожея отпрянула назад. Мортус коротко кивнул, сверкнув окулярами, и неторопливо растаял в воздухе, так и не сказав ни слова.

Ялика медленно подняла руку к глазам. К своему удивлению она увидела, что сжимает рукоять того самого клинка, которым совсем недавно положила конец страданиям Мортуса, отправив его в ледяное царство Мары. По лезвию пробежали ослепительно белые искры. Наблюдая за их танцем, становившимся все быстрее и быстрее, ворожея вдруг осознала, что ей необходимо сделать.

Широко размахнувшись, она резко опустила покрытый белым пламенем и неожиданно удлинившийся клинок, словно вспарывая им саму ткань реальности сна.

Огненная стена замерла. Недвижимые языки пламени вдруг покрылась сетью трещин и с тихим мелодичным звоном осыпались кусочками битого янтарного стекла. Скрывавшаяся во тьме фигура вздрогнула, как от удара, и, испустив оглушающий рев, превратилась в черный невесомый дым, клубы которого тут же подхватил налетевший неведомо откуда порыв пронизывающего ветра.

Ялика открыла глаза и подскочила на кровати, ловя ртом ставший вдруг нестерпимо густым воздух.

Длинный багряный луч клонившегося к закату солнца, прорвавшись сквозь неплотно занавешенное окно, словно разделил сумрачную, окутанную тенями и полумраком комнату на две части. Пытаясь припомнить, были ли занавески прикрыты в тот, момент, когда она совершенно измотанная вернулась в комнату, Ялика неторопливо обвела помещение взглядом. Взор ее неожиданно наткнулся на совершенно целый умывальный кувшин, все также стоящий на низкой лавчонке в дальнем углу помещения.

«Должно быть, Радмила, кувшин меняла, вот и прикрыла занавески», — успокоившись, решила Ялика.

Только в это мгновение она неожиданно осознала, что продолжает что-то сжимать в руке. Этот был тот самый клинок. Клинок, вложенный в ее ладонь призраком Мортуса.

«Неожиданный подарок», — чуть заметно улыбнулась ворожея.

Приступ безумного голода, грозившего свести с ума, заставил Ялику, наскоро умывшись, спуститься в обеденный зал.

Корчма оказалась заполнена местными жителями, видимо обсуждавшими за кружкой холодного пива или медовухи, утреннее происшествие. Едва ворожея сделала последний шаг с лестницы, как тут же десяток пар любопытных глаз с интересом уставился на нее. Появившаяся словно из ниоткуда Радмила, аккуратно взяла ворожею за руку и настойчиво потянув куда-то, тихо бросила:

— Пойдем, пресветлая, для тебя Горыня место отдельно приготовил. Там спокойнее будет.

Небольшой стол, за который девушка усадила Ялику, оказался в дальнем углу корчмы, несколько в стороне от всех остальных, так что возобновившийся гул болтовни местных завсегдатаев долетал сюда сильно приглушенным.

— Проголодалась? — то ли спрашивая, то ли утверждая, заявила Радмила, рассеяно протерев стол.

Ялика добродушно улыбнулась.

— Целого порося съесть готова!

Радмила с удивлением округлила глаза, смущенно уставившись на продолжающую улыбаться ворожею.

— Да нет, что ты! — ответила она на невысказанный вопрос. — Запеченной рульки с грибами достаточно будет.

Быстро расправившись со снедью, ворожея, вспомнив о неожиданном подарке Мортуса, спросила убирающую со стола Радмилу.

— А кузнец у вас в селе имеется?

— А то, как же! — не без гордости заявила девушка. — Тихомиром звать. Дом его в конце улицы, если от корчмы направо идти. Чуть на отшибе стоит. Там увидишь, пресветлая. Как же нынче без кузнеца-то? Он и плуг починит, и инструмент какой в порядок приведет, сбрую для лошадей смастерит, коли нужда будет.

Ялика, отстраненно улыбнувшись, задумалась, перебирая в мыслях подробности приснившегося ей кошмара и продолжая вполуха слушать жизнерадостное щебетание девушки, продолжившей нахваливать работу сельского кузнеца.

— Ой, — осеклась вдруг Радмила, всплеснув руками. — И как я запамятовать-то могла? — затараторила она, смущенно теребя подол сарафана. — Ведана-травница, тебя, пресветлая, ее проведать просила.

— С Могутой что? — уточнила Ялика, с усилием прогоняя нахлынувшие чувство отчаяния и страха, сопровождавшее давешний сон.

— Не ведаю, — мотнула головой Радмила. — Заходила, когда ты, пресветлая, спала беспробудно. Узнала, что ты отдыхаешь, беспокоить не стала. Просила только тебе передать, чтобы ты ее проведала, сразу, как сможешь. Я провожу. А то стемнело совсем, заблудишься еще неровен час, пресветлая.

Ялика, согласно кивнув, поднялась из-за стола и уверенно направилась к выходу.

— Я мигом, только Горыне скажу, что отлучусь, — бросила Радмила вдогонку ворожеи.

— Добро, я снаружи обожду, — отозвалась ведунья, открывая дверь на улицу.

После жара согретой постоянной готовкой и дыханием посетителей корчмы, ночная прохлада показалась Ялике обжигающе холодной. Зябко поежившись и вздохнув полной грудью, ворожея запрокинула голову, уставившись на безоблачное удивительно глубокое небо, яркая темнота которого разгонялась колючим и холодным светом частых звезд, рассыпанных по небосводу искрящимся ковром и ласковым призрачным сиянием народившегося полумесяца. Злой порыв стылого ветра, налетевший со стороны сумрачной громады леса, чьи вершины угрожающе возвышались над крышами потонувших в ночной мгле окрестных домов, донес до ушей ворожеи едва слышный голодный вой то ли волка, то ли еще какого обитателя чащобы.

Ялика вздрогнула, заметив, что от тени соседнего дома судорожным, равным, движением отделилась призрачная фигура, напоминающая своими очертаниями изломанного покореженного человека. Высоко в небе взлетел злобный вороний грай, от леденящего звука которого, казалось, враз померкли звезды, застыв неподвижными потусторонними огнями.

— Отступись! — расслышала вдруг ворожея недоброе ядовитое шипение.

Темный силуэт сделал ломаный конвульсивный шаг навстречу окаменевшей ведунье. Сердце Ялики судорожно забилось, словно стараясь выскочить из груди, убежать, скрыться от надвигающейся фигуры, распространяющей вокруг волны страха и неприкрытой угрозы.

— Ты не изменишь того, что предначертано, — безучастный свистящий шепот, ворвавшись в оцепеневшее сознание Ялики, достиг сердца, заставив его замереть в предчувствии неминуемой гибели.

За спиной тревожно скрипнула дверь и узкая полоска света, вырвавшись из корчмы, словно остро заточенный, нож вспорола сгустившийся плотный сумрак, медленно отвоевывая пространство у зловещей мглы и оживляющим теплым потоком, смывая плотную завесу чувства обреченности и смерти.

Ялика медленно обернулась. На пороге застыла Радмила, с тревогой вглядываясь в посеревшее лицо ворожеи.

— Что с тобой, пресветлая? — обеспокоено спросила девушка.

— Все… Все хорошо, — бросив быстрый взгляд туда, где еще секунду назад возвышалась угрожающая сумрачная тень, ответила ворожея, с трудом разлепив пересохшие губы. — Наверное, от воздуха голова кругом пошла, в корчме натоплено сильно.

Видимо, удовлетворившись ответом, Радмила протиснулась мимо Ялики и жизнерадостно произнесла:

— Чудесная ночь.

Ворожея смогла только утвердительно кивнуть и медленно побрела следом за девушкой, поминутно оглядываясь назад, на то место, где ей привиделся кошмарный фантом. Скрывшаяся в тени сумрачная фигура проводила удаляющихся девушек внимательным взглядом, и едва они растворились в ночной мгле, тут же расплылась пятном тьмы, из которой выпорхнул огромный черный ворон, стремительно взмывший в ночное небо.

Проводив ворожею до старого, слегка покосившегося и будто наполовину вросшего в землю дома сельской травницы, Радмила, простившись, поторопилась вернуться обратно, на постоялый двор, оставив Ялику в одиночестве, на которую тут же накатила волна неконтролируемого страха перед тем неведомым, что встретило ее за порогом корчмы.

Немалых усилий стоило ворожее прогнать начинающуюся панику, медленно сковывающую и тело, и душу в своих ледяных объятиях.

Ялика робко постучала. В следующую секунду распахнувшаяся дверь обдала ведунью мягким обволакивающим потоком тепла, пахнущим пряными травами, выпечкой и еще чем-то неуловимо знакомым. Именно таким запомнился Ялике запах, царивший в избушке Яги Егоровны, затерянной среди вековечной чащобы.

За порогом в тусклом, пляшущем по стенам, свете застыла маленькая сухонькая старушка с милым улыбчивым лицом, на котором, словно два игривых огонька, сверкали поблекшие, но все еще полные силы и непреклонной воли, внимательные серые глаза.

— Входи, ворожея, — пригласила травница, бросив настороженный взгляд куда-то за спину почему-то смутившейся ворожеи.

— Что там? — нервно спросила Ялика, оборачиваясь.

— Ничего, дочка, ничего, — ответила бабка Ведана, успокаивающе улыбнувшись. — Ничего не вижу, да, вот токмо чую, что зло какое-то за тобой по пятам ходит, неровен час схарчит да не подавится.

— Какое зло? — непонимающе переспросила Ялика, входя в сени, скупо освещенные горящей в светце лучиной.

Травница, подслеповато щурясь, опасливо посмотрела в ночную тьму и захлопнула дверь.

— Не ведаю, дочка, — вновь ласково улыбнувшись, отозвалась травница. — Токмо чую. Я, может, и не так сильна в волшбе да ведовстве, как ты, да, вот куда как опытнее. Годы научили смотреть так, как другие не умеют. Не в свое ты дело влезла, пресветлая, будет время, ответ нести придется.

Протянув сморщенную ладонь, старушка зачем-то робко коснулась плеча растерянной Ялики и тут же, нахмурившись, опасливо, как от огня, отдернула руку.

— Ты не слушай меня, старую, мало ли что мне на склоне лет привидится, — ласково обронила она. — Пойдем, я пироги напекла, молочком свежим угощу. Опосля и потолкуем.

К вечеру извилистая тропинка неожиданно вынырнула из темного леса и змеёй устремилась через заросшее невысокой ярко-зеленой травой поле к виднеющемуся чуть вдалеке пригорку. Пузатый мохнатый шмель басовито зажужжал над плечом ворожеи, норовя усесться на яркий цветок, вышитый на ее сарафане.
— Вот глупый, — усмехнулась Ялика, прогоняя того взмахом руки.
Шмель досадливо загудел и, сделав размашистый круг над головой молодой ведуньи, скрылся в небесном мареве. 
Из глубины леса раздался довольный смех, похожий на уханье потревоженного филина. Ялика обернулась к чащобе и беззлобно погрозила кулаком.
— Леший, проказник, — добродушно произнесла она. — Смотри у меня! И на тебя управа найдется, ежели добрых путников промеж трех елей водить будешь. 
В ответ донесся все тот же ухающий смех, с готовностью подхваченный раскатистым эхом. Молодая ворожея негодующе покачала головой и, подставив лицо ласковым лучам заходящего солнца, торопливо зашагала по извилистой тропинке.
За невысоким пригорком притаился крохотный хутор. Добротный бревёнчатый дом, просторный хлев, каменный колодец, с любовью возделанный огород да ухоженный яблоневый сад - вот и все нехитрое хозяйство, окруженное деревянным забором с резными воротами. Вокруг повисла гнетущая тишина. Лишь стая ворон, кружащая высоко в небе, оглашала окрестности тревожным карканьем. Ялика проводила воронье обеспокоенным взглядом и нервно поёжилась.
Цветущий хутор не производил впечатления покинутого, но отсутствие мало-мальски заметных признаков жизни и распахнутые настежь створки ворот наводили на тяжелые размышления о судьбе его обитателей.
— Есть кто? — громко спросила ворожея, с опаской входя на пустынный двор и тревожно оглядываясь.
Слюдяные окна молчаливо блеснули в ответ лучами багровеющего солнца, окрашивая все вокруг в алеющие цвета крови, да налетевший порыв показавшегося ледяным ветра коварно звякнул подвешенным над колодцем жестяным ведром, заставив молодую ворожею трусливо вздрогнуть. 
— Жуть какая, — едва слышно пробормотала Ялика в неловкой попытке разогнать скребущую разум тишину.
С трудом переборов настойчивое желание покинуть зловещий хутор, ведунья поднялась на крыльцо жилого дома. На секунду застыв в нерешительности, она аккуратно толкнула незапертую дверь и вошла в горницу.
Дыханье перехватило от приторного зловония разлагающейся плоти. С округлившимися от отвращения глазами Ялика уставилась на мерзкое, почти безволосое создание, отдаленно похожее на крысу-переростка, копошащееся в груде гниющего мяса, некогда бывшей живыми людьми. Вырвав очередной кусок истекающей кровью плоти, чудовище повело заостренной мордой и резко повернулось к окаменевшей ворожее, выронив на пол свою добычу. Буравя Ялику налитыми потусторонним огнем буркалами, чудовище угрожающе зарычало, оскалившись жуткой ухмылкой изогнутых, покрытых кровью и тягучей слюной клыков и, ощетинившись редкой шерстью на загривке, напружинилось, готовясь к прыжку.
— На пол, дуреха! — вырвал ворожею из оцепенения сиплый мужской голос.
Чудовище распрямилось, взмывая высоко в воздух. Черные изогнутые когти устремились к горлу растерянно застывшей ведуньи. Вскинув руки в отчаянной попытке защититься, она инстинктивно отшатнулась назад и поскользнувшись на кровавом следе, безвольно рухнула на пол.
Стремительное падение и уберегло ее от неминуемой смерти в сомкнувшихся на горле окровавленных челюстях.
Кошмарный зверь отлетел в сторону, снесённый точным попаданием беззвучно мелькнувшей серебром молнии, и забился в конвульсиях у стены, разбрызгивая черную дымящуюся кровь и едкую слюну. Из его горла торчало оперение глубоко увязшего в гноящейся плоти арбалетного болта.
Словно материализовавшись из тени, высокая мужская фигура в длинном до пят кожаном плаще и широкополой шляпе подлетела к вздрагивающему чудовищу, отбрасывая в сторону бесполезный арбалет, и, широко замахнувшись, всадило зазубренный, сверкнувший серебром, кинжал в безволосую, покрытую слизью и гноем грудь создания. Оно вздрогнув, испустило протяжный хрип, и, наконец, затихло.
— Ты как? Жива? — спросил незнакомец поднимающуюся на ноги ворожею и, облегченно вздохнув, снял маску с изогнутым птичьим носом и стеклянными окулярами глаз.
Труп чудовища задымился, наполняя помещение удушливой вонью, и осыпался черным пеплом.
— Ты кто? — нервно спросила Ялика, настороженно рассматривая своего неожиданного спасителя.
На вид тому было около сорока лет. Худое изможденное лицо покрывала многодневная щетина. Коротко стриженные волосы казались снежно белыми от преждевременной седины. Несгибаемая воля билась в серо-стальных глазах, печальный взгляд которых скрывал давнюю, но все ещё не забытую боль.
— Потом вопросы, — коротко бросил мужчина, носком ботинка разворошив груду черного пепла, оставшегося от убитого зверя. Подняв серебряный арбалетный болт, он устало добавил:
— Здесь всё нужно сжечь.

***

Порывы ветра уносили искры полыхающего пожарища высоко в сумеречное небо. Ярость бушующего огня, жадно пожирающего следы недавнего побоища, чувствовалась даже на пригорке, опаляя жаром две замершие на вершине молчаливые фигуры.
— Ты ворожея, — вдруг невпопад заключил мужчина, не отрывая взгляда от языков пламени, жадно тянущихся к небу.
Ялика промолчала.
— Я знаю, — согласно кивнул незнакомец и, отвернувшись, неторопливо пошел прочь в сторону темнеющей вдали громады леса.
— Подожди, — закричала ему вслед ворожея, раздраженно взмахнув волной пшеничных волос. — Может, ты хоть объяснишь, что здесь произошло? 
Мужчина замер на полушаге, задумчиво посмотрел на искрящееся первыми звездами небо и коротко бросил:
— Идем.
До самой опушки леса странный попутчик ворожеи не проронил больше ни слова. Лишь когда они достигли того места, где тропа терялась среди лесного частокола, он неожиданно заявил:
— Заночуем здесь.
Под недоумевающие взгляды удивленной ворожеи, незнакомец собрал сухой хворост и неспешно развел костер.
— Умойся иди, — изрек он, оценив долгим взглядом замызганный вид Ялики. — Чуть дальше в лесу ручей есть.
— Знаю, была уже тут, — недовольно огрызнулась ведунья и горделиво удалилась, скрывшись среди древесных стволов и кустарников, что-то презрительно бормоча себе под нос.
Вернувшись, она застала мужчину сидящим перед костром на расстеленном плаще и меланхолично жующим кусок вяленого мяса. Услышав ее тихие шаги, незнакомец резко обернулся.
— Есть хочешь? — отрывисто спросил он.
— Нет, — ворожея наморщила нос. — До сих пор во рту отвратительный вкус стоит.
— Ну, как знаешь, — равнодушно согласился седовласый и, отведя взгляд, принялся безучастно наблюдать за игрой огненных всполохов костра.
— Тебя звать-то как? — поинтересовалась Ялика, присаживаясь рядом.
— Мортус, — буркнул тот, не переставая жевать.
— Странное имя, — удивилась ведунья. — Не похоже на настоящее.
— К чему тебе мое имя? — ответил мужчина, вскидывая брови. — По-хорошему, тебе и со мной встречаться-то не стоило. Зачем в дом полезла?
Ялика недоуменно пожала плечами.
— Думала помощь какая нужна. А там это… зверь этот, — прошептала она неуверенно.
— Демон, — поправил Мортус.
— Какой? — не поняла ворожея, нахмурившись.
— Древний, — уточнил седовласый, заглянув в глаза смутившейся под его пристальным взглядом ведуньи. — Древний, чуть ли не древнее самой земли.
— Но ты ведь его убил, — то ли спросила, то ли констатировала Ялика, зябко поведя плечами.
— Эх, кабы все так просто было, дочка, — горестно вздохнул Мортус.
— Ялика, — чуть кивнув головой поправила ведунья, которой такое обращение совсем не пришлось по нраву.
— Это не имеет никакого значения, — ухмыльнулся мужчина.
— Ты можешь все складно объяснить? — с трудом сдерживая нахлынувшую волну раздражения, процедила сквозь зубы ведунья, которую странная обрывистая речь собеседника начала выводить из себя. 
— Могу, — кивнул Мортус. — Только ты сначала скажи, та тварь тебя не зацепила?
— Нет, — растерянно произнесла ошарашенная совершенно неожиданным вопросом Ялика.
— Славно, а то пришлось бы и тебя убить,  - заключил седовласый. — Зверь, что напал на тебя в доме, хм... - Он замолчал на мгновение, словно подбирая слова, и чуть погодя неспешно продолжил:
— Тот зверь — вестник гораздо более древней и опасной силы, зародившейся чуть ли не с началом времен. Через него она питается, поглощая плоть и души умерщвлённых им.
— Откуда ты это знаешь? — потребовала объяснений Ялика, разглядывая собеседника со смесью недоверия и любопытства.
— Да потому что, я был одной из жертв этого демона, — с яростью, чуть ли не переходя на крик, заявил Мортус, уставившись на ворожею безумными глазами. — И я могу его видеть. Вернее, его...хм… проекцию в нашем мире. Вижу, как он насылает болезнь, которую все принимают за чуму; вижу, как он медленно высасывает из заболевшего силы; вижу, как приходят в наш мир его звери; вижу как они пожирают плоть умирающих, насыщая своего хозяина…
— Как же ты можешь это видеть? — нетерпеливо перебила его Ялика.
— Таково мое проклятье, — печально вздохнул Мортус, успокаиваясь и отводя взгляд.
— Ты лжешь, — упрямо мотнула головой ведунья, скептически пождав губы. — Или не говоришь всей правды.
Мужчина раздосадованно вскочил со своего места и принялся нервно мерить шагами пространство в круге света. Ялика молча наблюдала за ним, готовясь в любой момент вскочить. Мало ли что взбредет в голову этому чудаковатому человеку.
— Разве это так важно? — наконец нарушил затянувшееся молчание Мортус, остановившись в паре шагов от ведуньи, нависая над ней угрожающей тенью.
— Да, — коротко кивнула ворожея, чуть помедлив. — От этого зависит помогу ли я тебе или нет.
Мортус расхохотался раскатисто и совершенно не стесняясь. Неожиданно его смех оборвался. Тень догадки промелькнула по лицу мужчины. Он уставился на опешившую ворожею, растерянно и непонимающе хлопающую глазами, пристальным взглядом, в котором читалась смесь надежды и любопытства.
— Ты же видела зверя? — вдруг вкрадчиво спросил Мортус.
— Видела, — Ялика занервничала, сама не отдавая себе в этом отчет.
Отблески костра заиграли в сделавшихся непроницаемо-черными зрачках мужчины, от чего тот приобрел потусторонний демонический вид.
— Может, дитя, ты и сможешь мне помочь, — задумчиво протянул он, проводя ладонью по щетинистому подбородку. — Дело в том, что зверя дано увидеть не каждому. Если верить древним легендам и сказаниям, то вестника демона может узреть только тот, кто его призвал в наш мир…  Или те, немногие, кто способен узреть  изнанку мироздания, кто волшбой повелевает. Ты, видимо, одна их них. Так я и догадался о твоем ремесле...
— Значит, ты был тем, кто призвал этого древнего демона, — заключила ворожея, перебивая неспешную речь Мортуса.
— Догадливая, — удовлетворенно кивнул тот. — Да, его призвал я, и это моя вина и проклятие. Но, клянусь, небесами, я не хотел таких последствий.
— Когда-то давно, — печально и отстраненно продолжил Мортус, как-то разом сгорбившись, бессильно опуская плечи. — Жил в небольшом селе паренек, кузнецом был, всё как и у всех вокруг: дом, небольшое хозяйство, красавица жена, на сносях... Да вот только в тех краях боярин лютый очень был - кровь любил проливать почём зря, насильничал, словом, зло творил страшное. Приглянулась боярину тому жена кузнеца, не посмотрел, что та скоро разродиться должна…Выкрал он ее, когда кузнеца дома не было.
Мортус тяжело вздохнул. В уголках его глаз заблестели слезы. Он сжал кулаки в бессильной злобе.
— Насытив похоть свою, отдал он деваху на поруганье своим холопам. Вернулась та домой, кровью истекая, а утром умерла, так и не явив дитя на этот свет, — голос мужчины задрожал, переходя на сбивчивый шёпот. — Уж сколько паренек не взывал к Богам, возмездия требуя, те глухи к его мольбам оставались. Взял тогда он топор в отчаянии, да пошел к барину - убить хотел. Только вот, холопы боярские высекли его так, что кожа лоскутами висела, да выкинули в канаву придорожную, подыхать. Тогда-то к нему при смерти демон и явился. Пообещал тело исцелить в обмен на душу. Месть его осуществить обещал. 
— И он согласился, — сухо констатировала Ялика, разворошив затухающий костер хворостиной. 
— Согласился, — печально кивнул Мортус и опустился рядом с ворожеей, уставившись невидящим взглядом на радостно заплясавшие языки пламени. — Свершил месть демон, мор наслав на боярина и его холопов, следом и село вымерло… Не ведал я тогда, что моя душа ему нужна была только за тем, чтобы его в наш мир впустить. Я держу врата между мирами, тело с одной стороны, плененная душа с другой.
— Душа мне твоя не доступна, — медленно произнесла Ялика, вскакивая. — Но тело-то здесь.
По ее рукам заплясали зеленые огоньки, окутывая ладони бледно-зеленой дрожащей и извивающейся пеленой.
— Попробуй, — горько усмехнулся Мортус. 
— Думаешь я не пытался, когда все осознал?
 Он выхватил из ножен серебряный кинжал и отрывисто полоснул себя по ладони. Вместо крови из свежей раны устремился к небу черный вьющийся дымок.
— Ты еще не поняла, пресветлая? — ухмыльнулся мужчина, переворачивая ладонь, из которой на землю посыпался темный пепел.
 Мортус сжал руку в кулак и, раскрыв, протянул навстречу ошеломленной Ялике, не поверившей своим глазам. От раны не осталось и следа.
— Я давно не человек, — пояснил он. — Пока моя душа в плену у демона, мое тело бессмертно. Так врата между мирами остаются открытыми. А мне только и остается, что бродить по свету, уничтожая, где могу, зверей демона, иначе его зараза расползется по всему миру. Может, хоть так, я смогу хотя бы частично искупить свою вину. Знаешь, зачем мне этот маскарад?
Мужчина повертел в руках странную птичью маску и нацепил ее на лицо, уставившись на ворожею стеклянными глазами-окулярами. Ялика взмахнула руками, рассеивая в воздухе окутывающее их свечение, и отрицательно мотнула головой.
— Чтобы звери не узнали меня, и их хозяин не отобрал у меня последнее, что осталось для меня ценным, — голос мужчины стал сиплым и  приглушенным. — Мой разум и мою волю.
Он с раздражением сдернул с лица маску и резким взмахом руки отшвырнул ее в сторону.
— Рано или поздно ты ошибешься, — прошептала ворожея. — И тогда демона уже ничего не остановит.
— Я страшусь этого момента, — Мортус обреченно опустил голову.
— Ты знаешь, как его уничтожить? — спросила Ялика, помедлив.
— Его нельзя уничтожить, он часть мироздания, всегда был и всегда будет, до конца времен, — отстраненно произнес мужчина, не поднимая головы. — Можно лишь закрыть врата, связывающие наши миры.
— Как? — нетерпеливо вцепившись в его плечи, поинтересовалась ворожея. 
Отстранившись тот, поднял взгляд на ворожею и хрипло произнес:
— Моя душа стала частью сущности демона. Если призвать мою душу, то следом в наш мир и он сам явится, воплотясь в моем теле. 
Он замолчал, собираясь с мыслями.
— Ну же! — поторопила его ведунья.
Мужчина меланхолично повертел в руках кинжал, которым недавно разрезал себе ладонь.
— Если его вонзить мне в сердце в тот момент, когда мои душа с телом вновь воссоединяться, то связь будет разрушена, а врата будут закрыты, утянув демона в его реальность, где он и будет поджидать следующего глупца, согласившегося принять его злокозненную помощь.
Он замолчал, а потом тихо, на грани слышимости, прошептал:
— Знаешь, ворожея, я очень устал скитаться ни живым ни мертвым, и уже давно мечтаю обрести покой… 
— Откуда у тебя это клинок? — с интересом разглядывая оружие, поинтересовалась Ялика.
— Из небесного огня выковал, ты же помнишь, я был кузнецом, — тихо пробормотал Мортус. — Я долго бродил по свету пока не встретил одного очень старого волхва, который мне и рассказал, что небесный огонь - это искры, что летят из кузницы Сварога. В них заключена часть силы Праотца. А его силе ни одно зло противостоять не может ибо он творец всего сущего. Вот тогда-то я и сделал этот клинок. Сердечник из небесного огня выковал, а снаружи серебром покрыл. Серебро любая нечисть не любит. Больно ей от него делается. А загвоздка в том, что я не знаю, как свою душу призвать.
Мортус мрачно улыбнулся. Ворожея задумалась, угрюмо теребя сарафаний подол.
Угнетающая молчание плотной пеленой окутало собеседников. Лишь иногда со стороны леса доносилось тревожное уханье филина и тоскливый волчий вой, да в костре то и дело потрескивали поленья, выстреливая огненные искры, подхватываемые легкими дуновениями ветерка.
— Я знаю, — вдруг очнулась от задумчивого размышления Ялика. — Зову Мары ни одна душа, из когда-либо рожденных на этой земле, не сможет противостоять. И твоя на её зов обязательно явиться.
В глазах Мортуса заблестела призрачная надежда.
— Может, и не зря я тебя, Ялика, повстречал.
Он, чуть помедлив, протянул ворожее свой кинжал и мечтательно посмотрел на перемигивающееся искрящими звездами глубокое ночное небо.
— Не подведи, пресветлая, прошу, - сказал он, глубоко вздохнув. — Пусть Боги направят твою руку в нужный момент.
— Ты точно готов? — серьезно спросила ведунья, собираясь с духом.
Мортус только утвердительно кивнул.
Ялика, набрав в легкие воздуха, широко развела в стороны руки и тихонько запела:

Я тебя закручу-заморожу,
Меня Марой зови белокожей.
Прихожу я с зимою искристой,
За снежинкой лечу я лучистой.

С каждым произнесенным словом ее вкрадчивое пение наливалось силой, становясь все громче и громче.

В зимнем царстве тебя приголублю,
Хладом стылым ты будешь загублен.
Я тебя обниму лютой стужей,
Спи, мой сокол, снегами закружен.

Голос ворожеи задрожал, срываясь, и откуда-то донеслось отдаленной пение, от которого повеяло замогильным холодом:

Я тебя провожу в царство хлада,
Там тебя в белоснежных палатах
За деянья твои по заслугам 
Награжу или будешь поруган.

Вокруг стихли все обычные ночные звуки. Поднявшийся ледяной ветер, бесшумно закачал вершины деревьев. Языки пламени, бушующего и ярящегося в костре, постепенно замедлили свой бег, застыв извилистыми огненными сталактитами.
И вот уже пению Ялики вторит другой женский голос, мертвенный и отстраненный:

Не старайся сбежать или скрыться,
Я за всеми повинна явиться.
На исходе с моим поцелуем
Позабудешь судьбу ты земную.

За спиной ворожеи, от силуэта которой исходило бледное призрачное свечение, прямо из воздуха проявились слепяще-белые извивающиеся линии, складывающиеся в высокий и статный, мерцающий в ночной темноте, женский образ, сжимающий в руках посох с длинным изогнутым навершием, напоминающим лезвие косы.

Ты меня не растопишь весною,
Я змеёю ползу за тобою.
На дороге, на смертной тропинке
Соберу твою жизнь по крупинке.

Завораживающее, леденящее душу, пение неожиданно оборвалось на высокой ноте.
Призрачная фигура явившейся богини величественно и отчужденно смотрела на посмевших призвавать ее людей. 
— Теперь проси, — с трудом выталкивая слова прокричала Ялика.
Мортус кивнул.
— Смерть-Дева! — плохо повинующимися губами прошептал Мортус. — Взываю к твоей силе, помоги… Молю…
По белеющему в сумраке лику богини промелькнула тень понимания. Она величаво кивнула и, запрокинув голову в беззвучном крике, подняла к небу свой устрашающий посох.
Налетевший порыв стылого беззвучного ветра чуть не сбил Мортуса с ног, разметав лежавшие вокруг прошлогодние листья с хвоей и сухие ветви. Пламя костра мигнуло и вновь застыло в неподвижном танце. Мужчина проследил за взглядом величественно застывшей Мары.
Небо заволакивало низкими клубящимися тучами, закручивающимися гигантской спиралью, из которой к земле устремились длинные извилистые языки тьмы.
Один из них потянулся было к застывшей Ялике. Лицо Мары исказила гримаса гнева и презрительного недовольства. Короткий взмах её посоха разрубил извивающееся щупальце мрака, заставив того осыпаться на землю дождем черного пепла. Богиня выжидательно посмотрела на с трудом удерживавшегося на ногах под порывами пронизывающего ветра Мортуса, пригвоздив того к земле мертвенным взором стылых глаз.
— Не медли, пресветлая, — надрывно проорал он Ялике и, воздев к небу руки, закричал. — Демон, я принимаю твою силу!
Мара удовлетворённо повела головой. Призрак легкой улыбки на секунду озарил ее неземной лик.
Черная облачная спираль ускорила свой бег. Клубы мрака устремились к застывшему в молитвенной позе Мортусу, закручиваясь вокруг него и окутывая того непроницаемой сумрачной пеленой. Ноги мужчины подломились и он, качнувшись назад, распростерся на земле, широко раскинув руки. Его тело забилось в конвульсиях, впитывая в себя дымчатую вуаль.
— Иди, —Ялика скорее почувствовал, чем услышала, леденящий душу приказ богини.
Не теряя времени и крепко сжав в руке рукоять мерцающего серебром клинка, ворожея кинулась к извивающемуся на земле в болезненной агонии телу.
— Давай, пресветлая! — скозь зубы натужно процедил Мортус, которого колотила крупная дрожь, едва Ялика склонилась над ним. — Давай! Не медли.
Ворожея широко размахнулась и с видимым усилие вонзила кинжал в грудь мужчины, преодолевая оказавшимся неожиданно сильным сопротивление плоти. Тело Мортуса выгнулось дугой. Свист яростного ветра заложил уши. Яркая вспышка, бьющая из раны на груди мужчины, слепящим столбом белого холодного огня ударила в небо, прямо в центр бешено вращающейся спирали. Ялику отбросило назад волной невидимого ветра.
Изогнутое тело Мортуса медленно оторвалось от земли, покрывшись сетью извилистых трещин, сквозь которые во все стороны сочилось слепящее призрачное пламя, вырывавшее куски плоти мужчины.
Ялика, зажмурившись и прикрыв глаза ладонью, отвернулась в попытке защититься.
Неожиданно ярящееся буйство обезумевших стихий прекратилось.
Воцарилась оглушающая тишина.
Ворожея медленно открыла глаза.
Мара величественно протянула руку навстречу поднимающемуся с земли Мортусу. Мужчина неуверенно сделал шаг к неподвижно застывшей богине.
— Благодарю, пресветлая, - услышала ворожея тихий шепот, когда Мортус проходил мимо неё. — Наконец-то я свободен.
Он вложил свою ладонь в протянутую руку Мары. Та неожиданно тепло улыбнулась.
Две фигуры покрылись призрачным свечением и медленно истаяли в воздухе.
Обычные звуки ночного леса ворвались в плотную пелену тишины, оглушая шелестом листвы, уханьем и перекличкой ночных животных и птиц. Застывшее пламя костра растерянно мигнуло. Языки пламени медленно, словно нехотя, возобновили свой ярящийся танец.
Ялика подобралась поближе к костру, поджав колени к груди, в попытке совладать с пробравшей ее зябкой дрожью и согреться.
До рассвета оставалось ещё полночи.
Ворожея подняла голову, окинув взглядом бескрайний простор бездонного небосвода.
Одна из звезд радостно подмигнула ей.
Ялика в ответ добродушно улыбнулась.

Сказка - не сказка, быль - не быль, но что-то с научно-саркастическим подтекстом.

Давным-давно, впрочем, не очень и давно, а меньше тысячи лет назад, в далекой-далекой галактике, на самом деле, не такой уж и далекой, а всего лишь нашей, в системе звезды спектрального класса G2V  на третьей планете от солнца в дивном то ли королевстве, то ли графстве, а может быть и герцогстве, об этом, к сожалению, история умалчивает, в одном очень большом и красивом дворце жила да не тужила Принцесса.
И хоть была она весьма красива собой, но все во дворце ее очень не любили, потому как была она весьма сварлива, заносчива и склонна к истерии. Даже сам Король, назовем его так, рад бы избавиться от такой доченьки, замуж выдать, да вот беда - никто из окрестных принцев брать в жены Принцессу не захотел. Разбежались да попрятались, кто в подвале заныкался, кто в высоком замке за рвами да частоколами окопался, кто, вообще, от греха подальше, в дальние края подался. Вскоре не осталось в округе ни одного самого завалящего принца.
Одной прекрасной, томной и безоблачной ночью сидела Принцесса у окна своей башни и по своему, с рождения заведенному обычаю, ворчала. И ветер-то слишком сильно дует, и луна недостаточно ярко светит, и в кровати холодно, а вот там, у гор, облачко неправильное да кривое появилось. Впрочем, услыхав стенания Принцессы облачко тут же предпочло ретироваться, спрятавшись за горными пиками, которые немедленно были обвинены Принцессой в недостаточной высоте и крутизне их склонов. В общем, была наша девица в самом прекрасном и возвышенном расположении духа.
Тяжело вздохнув и посетовав на свою несчастную жизнь, Принцесса внимательно посмотрела на небо.
- Хочу, - тихо прошептала она, мечтательно окидывая взглядом необъятные просторы небосвода.
- Хочу! Хочу! Хочу! - завопила она неожиданно, подняв требовательный перст к небу.
Своим криком девица перебудила не только всех обитателей дворца, но и близлежащих окрестностей. Даже живший в соседнем парке старый и мудрый филин прекратил ухать и с интересом прислушался.
- Хочу! - продолжала вопить Принцесса, постепенно переходя на частоты недоступные человеческому уху.
На ее крик сбежалась вся придворная челядь во главе с самим Королем.
- Что случилось, - растерянно спросил он, сонно потирая заспанные глаза.
- Хочу! - ответила Принцесса.
- Ягодка моя наикислейшая, что же ты хочешь? - устало поинтересовался Король.
- Звезду с неба! - мечтательно протянула его дочь. - Она такая красивая! Хочу, чтобы она украшала меня,  а не этот противный небосвод!
Она требовательно затопала изящными ножками.
- Тише-тише, золотце мое вопящее, - попытался урезонить ее отец, растерянно оглядываясь на придворных.
Те в недоумении пожимали плечами.
- Хочу! - продолжала между тем канючить Принцесса так, что от ее требовательного голоса угрожающе закачалась под потолком тяжелая люстра.
- Достаньте уже кто-нибудь ей звезду, - провозгласил Король на экстренно созванном совещании, грозно стукнув кулаком по столу . - А не то, головы - с плеч!
Сановники и вельможи всех мастей зароптали и растерянно переглянулись.
- Ваше Величество, - начал самый смелый, а может быть и самый глупый, ведь смелость и глупость всегда ходят рядом. - Это не возможно! Каждый же знает, что звезды к небосводу прибиты серебряными гвоздями. Да и высоковато это.
Король задумался. Головы он, конечно, рубить не стал, поскольку был очень мудрым и дальновидным.
“Коли рубить головы приближенным, то так и до бунтов да революций недалеко”. - подумал он.
- Хочу! - донеслось откуда-то сверху. С потолка прямо на головы важных сановников посыпалась дорогая венецианская штукатурка.
“А вот простого мужика - не жалко” - продолжал размышлять Король. - “Да и кто их, простаков, там считает?”
- Кузнеца ко мне! - провозгласил он наконец.
Придворная челядь кинулась врассыпную толкаясь и сбивая друг друга с ног. Каждый стремился первым выполнить приказ Короля, заслужив его благосклонность и расположение.
Вскоре брыкающегося и ругающегося по чем свет стоит Кузнеца привели пред грозные очи невыспавшегося сюзерена.
- Кузнец, - торжественно проговорил Король, грозно насупив брови. - Поручаю тебе дело государственной важности! Достань с неба звезду!
- Ну достать-то дело не хитрое, - ответил Кузнец. - Да вот, что мне с того будет?
- Принцессу в жены хочешь? - нашелся сюзерен и обрадованно заулыбался, довольный своей находчивостью: и Принцессу утихомирит, а заодно  и замуж ее сбагрит.
- Вашество, - хитро прищурился Кузнец. - Мне бы сначала на жену будущую поглядеть да с ней потолковать.
- Хорошо, - согласился Король.
Уставшая голосить Принцесса по-прежнему сидела у окна своей башни и осипшим голосом продолжала требовательно шептать, так как на ор и крики сил уже не осталось:
- Хочу! Хочу! Хочу!
Обойдя вокруг Принцессы и придирчиво ее осмотрев, Кузнец, согласно кивнул:
- По рукам!
Король радостно пожал протянутую ему руку.
Стоит заметить, что Кузнец был не по времени грамотным, увлекался астрономией и вообще немало знал о законах космоса и астрофизике, а посему ему было ведомо, что именно в эту ночь случится звездопад.
- Смотри, Принцесса, - проговорил он, пряча улыбку. - Сейчас для тебя с неба упадет звезда.
Придворные глупо захихикали и зашептались, потешаясь над глупостью и необразованностью Кузнеца, ведь каждый из них был твердо уверен, что небосвод - это такая огромная доска, висящая очень и очень высоко, и  на которую серебряными гвоздями прибиты звезды.
Принцесса заинтересовалась и посмотрела на небо. И, действительно, одна  крохотная звездочка закачалась и, медленно распуская искрящийся газовый хвост, полетела к земле.
- Завтра, я найду ее для тебя, - сообщил Кузнец. -  И выкую из нее для тебя красивую брошь, а ты станешь моею женой.
- Не хочу! - засипела сорванным голосом Принцесса, но ее никто не услышал, поскольку в башне воцарился страшный гул, поднятый знатными вельможами.
На следующий день Кузнец сдержал свое обещание и явился ко двору, зажав в кулаке искуссно выкованное из упавшей звезды украшение. Но мы-то, как и Кузнец, знаем, что звезды не падают, а являются огромным газовыми шарами, удерживаемые в состоянии равновесия силами собственной гравитации и внутренним давлением, в недрах которых происходят (или происходили ранее) реакции термоядерного синтеза.
Но вельможи и Король об это, конечно, не догадывались, поскольку времена были очень темные,  до эпохи Просвещения и Великих Открытий было еще очень далеко.
Так Принцесса, которая сама не знала чего хочет, переехала в кузницу, став женой умного и хитрого Кузнеца. А со временем даже научилась варить всяческие каши да супы.
Но сказка совсем не о том.
Сказка о том, что даже самое незначительное событие увеличивает энтропию Вселенной, что бы это не значило! 

- Гришка, поганец ты этакий, чего опять удумал? - грозно спросила Яга, входя в избу. - Куда черепа с ворот дел?

Маленький домовой продолжал сосредоточенно полировать тряпкой и без того блестящую макушку черепа.

- Парко-хозяйственный день у меня, - нахмурился он. - Совсем ты без меня грязью заросла, Егоровна, пока я с Баюном княжескую библиотеку изучал.

- Ой, знаю я твою библиотеку, - вздохнула старушка, махнув на домового рукой. - Все запасы настоя валерьяны небось в округе истребили.

- Зря ты, Егоровна, напраслину на меня наводишь, - обиделся Гришка. - Мы с Котом, промеж прочего, Ваньку уму разуму обучали.

- Какого такого Ваньку? - удивилась Яга, вскидывая брови.

- Ну, тролля Ингварром зовут, - пояснил домовой, довольно улыбаясь. - Вот мы с Баюном Иваном его для простоты и прозвали. Так мы Ваньку еще и по-нашенскому лопотать научили. Теперича, он как купца какого углядит, так радостно издалеча кричит: “Деньгу давай!”.

Во дворе послышался дробный перестук копыт и лошадиное ржание.

- Кого там нелегкая несет? - проворчала Яга сварливо.

В избу ввалился растрепанный, покрытый болотной тиной и грязью стрелец, на ходу снимая шапку с меховым околышем.

- Беда, бабушка, - запричитал гость, падая в ноги к замершей в недоумении старушке.

- Ты б, служивый, хоть бы ноги вытирал, - фыркнул домовой, заметив оставленные стрельцом грязные следы, и брезгливо наморщил нос. - Вот так убираешь-убираешь, а потом приходят всякие.

Он отложил в сторону блестящий начищенной макушкой череп.

- А за ухом-то! За ухом-то забыл! - клацнул тот челюстями и требовательно засверкал гнилушным светом пустых глазниц.

- Молчал бы уж, - отмахнулся домовой и деловито полез за угол печки.

Яга проводила Гришку строгим взглядом и спросила у стрельца:

- Ты сказывай, милок, давай! Как звать? По что пожаловал?

Стрелец поднялся на ноги и попытался отряхнуть красный кафтан, от чего на сукне остались длинные грязные разводы.

- Федотом звать, - представился он, сокрушенно вздохнув, и медленно поклонился Яге. - С племянником князя из посольства возвращались...

Из-за печки, уперевшись спиной в большую кадку с водой и толкая ее перед собой, вылез Гришка, зажав в мохнатых ручонках швабру, с черенка которой на манер полкового знамени свисала цветастая тряпка.

Опешивший стрелец во все глаза вытаращился на бубнившего что-то себе под нос домового, принявшегося с деловым видом натирать испачканный пол.

- Ну, чего встал, как осина на поляне? - забрюзжал Гришка, несколько раз ткнув шваброй в ноги стрельца. - Сапожищи-то грязнющие! Срамота какая!

Яга обреченно вздохнула.

- Пойдем, Федот, на крыльцо, там и потолкуем, - обронила она, выходя из избы. - Никакого сладу с этим иродом нет.

Стрелец на цыпочках, стараясь не наследить, последовал за ней, украдкой поглядывая на орудующего шваброй домового.

- Ну, значит, возращались мы из посольства, - начал Федот, выходя на крыльцо и вдыхая полной грудью наполненные летними ароматами воздух. - Да заплутали и в болото угодили. Телега наша с дарами для князя в трясине увязла. Уж как только ни старались вытянуть, все без толку. А там русалки нагрянули. Наготой прелестной пару наших на дно заманили, наобещав всякого…

Лицо стрельца залилось пунцовой краской.

- Срамота! - донесся из-за приоткрытой двери голос Гришки.

- Подслушивать, поганец, будешь, так я твои уши-то лохматые надеру! - строго произнесла Яга, захлопывая дверь и, ласково улыбнувшись, добавила, обращаясь к Федоту:

- Ты сказывай-то, яхонтовый мой, сказывай. Гришку-поганца не слушай.

- Вот, стало быть, взяли нас в полон русалки, отпускать не хотят. А следом и сам Водяной, повелитель их, пожаловал.

Тихонько скрипнула дверь и в образовавшуюся щель протиснулась всклокоченная голова Гришки. Маленькие черные глазки домового лучились внимательным любопытством.

- Так они теперича все вместе пьють да в карты играють, - сокрушенно продолжил Федот.

- Эка невидаль, - обронила Яга, пожав плечами.

- А ты чего не пьешь? - заинтересовано спросил Гришка, опасливо покосившись на Ягу.

Та лукаво улыбнулась.

- Животом слаб, - с сожалением ответил стрелец.

Домовой понятливо кивнул.

Федот, нервно перебирая отвороты кафтана, зачастил скороговоркой:

- Казимир, племянник князя, уже все дары иноземные проиграл, вот-вот шапку княжескую с самим Князем впридачу в прикуп отдаст. Я конягу распряг, да мигом сюда. Свезло ещё, что в трясине не утоп. Князь-батюшка прознает - осерчает. Всех без разбору в Тьму-Таракань какую сошлет. Скор он и суров на расправу-то. Одна на тебя надежда, Бабушка.

Ноги стрельца подломились и он пал ниц перед Ягой.

- Подсоблю тебе, яхонтовый мой, - тяжело вздохнула Егоровна, поправив повязанный на голове платок. - Показывай дорогу, служивый. Пешком пойдем, нечего зазря коня в трясину тянуть. Утопнет еще. Гришка, идешь?

- Нет, Егоровна, - замотал нечесаной головой домовой. - Мне еще крыльцо теперь мыть.

Болото ничем примечательным не выделялось. Как и на любом другом, здесь торжественно и тягуче квакали лягушки, звенела надоедливая мошкара, да застоявшаяся, покрытая ряской вода, звонко булькая, выпускала наружу вонючие пузыри болотного газа.

Лишь душераздирающее, немелодичное пение, доносившееся откуда-то из глубины болота, нарушало первозданные звуки природы.

- На поле гуси гоготали

И шли стрельцы в последний бой.

Десятника-а-а мла-а-дого

Несли пробитого стрелой…

Надрывались две луженые глотки.

Перепрыгивающие с кочки на кочку Яга и Федот встревоженно переглянулись.

- Как будто медведи-подранки ревут, - тихо пробормотал стрелец, балансируя на одной ноге в попытках не соскользнуть в зыбкую топь.

- Змий зеленый это. Медведь - животина благородная, так орать не станет, - сухо заметила Яга, подбирая подолы сарафана. - Далече еще? И как вы сюда заплутать умудрились, да еще и с телегой груженой?

- Недалече, - кивнул Федот, чуть не потеряв шапку. - Волшебство какое вело, видать.

Зловещее пение неожиданно смолкло. Воцарилась тягучая тишина. Смущенно и неуверенно квакнула одинокая лягушка, словно проверяя свои возможности.

Вскоре низкорослые болотные деревья и кустарники расступились, и Яга в сопровождении Федота вышли к небольшому, покрытому сочной зеленой травой островку, в центре которого возвышался заросший мхом пень, а на берегу, увязнув одной осью в трясине, торчала телега. Вокруг безвольно лежали распростертые тела четырех молодецки храпящих стрельцов. На заваленном буреломом стволе, в одном исподнем сидел княжеский племянник. Одной рукой он почесывал тощие волосатые ноги, другой - разгонял зудящую мошкару перед заросшим кустистой бородой лицом. Рядом с ним громоздился отряд пустых бутылок из темного зеленого стекла.

- А Водяной где? - недоуменно спросил Федот.

- За добавкой пошел...ик… поплыл, - заплетающимся языком пробормотал Казимир, позевывая, и, попробовав сосредоточить разбегающийся взгляд, добавил:

- А я то мыслю, куда это Федот делся? А он...ик... здесь, да еще и красну девицу привел.

- Да какая я тебе красна девица? - беззлобно проворчала Яга. - Совсем разум потерял?

Вода рядом с берегом радостно забулькала, и на сушу, бережно прижимая перепончатыми руками к груди бутыль, в которой плескалась какая-то жидкость, вышел Водяной. Был он высок и плечист. Его бледно-зеленая кожа более всего походила на рыбью чешую. Длинные волосы и борода переплетались с болотной тиной и ряской.

Оценив на взгляд объем сосуда, он грустно посмотрел на Ягу и Федота.

- Маловато будет, - печально заключил водный хозяин.

- Хватит с тебя! - гневно бросила Яга. - Ты, тина болотная, зачем посольство споил?

- А чего не так-то? - искренне удивился Водяной, непонимающе хлопая темными, как омуты, глазами. - Промеж прочего, натуральный продукт, на ряске настоянный. Одна польза!

- Я тебе покажу, польза! - уперев руки в бока, угрожающе изрекла Егоровна.

- Скучно мне, Ягушенька! - печально вздохнул Водяной. - Компании никакой. Одни русалки.

Он досадливо взмахнул рукой:

- Толку-то от них! Ни поговорить, ни выпить! Тьфу, рыбы холодные!

- А еще...ик... мы в карты играли, - неуверенно заявил Казимир. - Он мне рыбку золотую обещал! Волшебную.

- Да вижу, как играли! - вздохнула Яга осуждающе. - В дым проигрался!

- Проигрался! Все проиграл! - сокрушенно согласился княжеский племянник. - Но ведь рыбка… Золотая! Волшебная!

Водяной поставил на пень свою драгоценную ношу, взял лежащую на нем колоду карт и окинул островок пытливым взором. Его взгляд остановился на завязшей в трясине телеге.

- Не все! - радостно заключил он и перетасовал карты.

- Угомонись, тина ты болотная, - заворчала Яга, выхватывая у него из рук колоду. - По что тебе богатства-то эти?

- Как по что, Егоровна? - всплеснул руками Водяной. - Жениться буду! Вот утяну на дно красавицу какую пригожую, так вот приданое и сгодиться.

Казимир осоловело поглядывал то на строгую Ягу, то на негодующего Водяного. Его рука потянулась к оставленной на пне бутылке. Сделав из нее большой глоток, он икнул, закачался на бревне и, рухнув на землю как подкошенный, разудало захрапел, жалобно посвистывая.

- Эх, молодежь, - печально вздохнул Водяной. - Совсем пить не умеют. Раньше вот, бывало, пьешь с каким богатырем, так на третий день только и угомонишься.

Он с затаенной грустью посмотрел на серьезную Ягу, досадливо вздохнул, и тоскливо шлепая босыми ногами, направился к воде.

- Ты куды это собрался? - нахмурившись, поинтересовалась старушка.

- Куды-куды, - горько усмехнулся водный хозяин. - Домой. Куды же еще?

Яга, преградив ему дорогу, строго сказала:

- Покудова награбленное добро не вернешь, никуда не пойдешь!

- А то что? - с вызовом усмехнулся Водяной. - Да и не награбленное оно, а честный выигрыш.

- Горыныча позову, разом болото твоё осушит, - возразила старушка, поджав губы.

- Вот завсегда ты так, Егоровна, - обиженно пробормотал Водяной. - Чуть что не так, сразу расправой грозишь. Говорю же, выигрыш честный.

- Ага, честный, - всплеснула руками Яга. - Послов споил да обдурил. Ты хоть и нечисть, а порядки чтить должон! Тебе-то сколько нужно?

- Много, - не без гордости произнес Водяной и довольно улыбнулся

- То-то же и оно, - старушка кивнула в сторону беззаботно храпящего Казимира. - А этот как ребенок малый да не разумный в сравнении с тобой.

- Ты не смотри, что он щуплый да тощий, - заметил водный хозяин. - Наравне пили. Добро, пусть по-твоему будет. Верну все. Уважу задохлика.

Вскоре все выигранные Водяным сундуки, набитые иностранными дарами да подношениями, вернулись в телегу, еще глубже осевшую в трясину под тяжестью груза.

- Ну, бывай, Егоровна, - удовлетворенно потирая руки, бросил Водяной. - Не забывай старика, проведывай изредка. Вдруг уже... того.

- Да, я тебя, старика на две сотни лет старше, - добродушно улыбнулась Яга. - Смотри, не чуди более.

Едва Водяной скрылся в трясине, умаявшийся таскать сундуки Федот спросил:

- Бабушка, не серчай, а что со спящими делать будем? Да и как телегу обратно на торный путь из болота тащить будем? Лошадь-то у тебя на дворе осталась.

Яга хитро прищурилась и, напустив загадочный вид, ответила:

- Есть средство верное. Скакун у меня есть ладный.

Заложив пальцы в рот, старушка молодецки засвистела, поводя головой из стороны в сторону. Оторопевший Федот прикрыл уши руками и поморщился.

В ту же секунду поднялся сильный ветер и рядом с Ягой приземлился Горыныч.

- Егоровна, пролетаю я тут, значит, мимо, слышу, ты свистишь, - начал он, выпуская клубы черного дыма.

Окинув внимательным взором островок и заметив распростертые тела мертвецки пьяных стрельцов с Казимиром, он плотоядно улыбнулся и спросил, преданно заглядывая в глаза старушке всеми тремя головами разом:

- Никак, кушать подано?

- Тебе лишь бы брюхо ненасытное набить, - проворчала Егоровна. - Да и вредно тебе такое есть, сивухой еще потравишься, а мне потом перед князем ответ нести. Кто, окромя тебя, просторы небесные от супостатов защищать будет? Давай, грузи пьянчуг этих в телегу.

- Нет чтобы приласкать да приголубить, - забубнил змей, принимаясь за работу. - Так она еще и работать заставляет. А я, промеж прочего, с обеда маковой росинки во рту не держал. Мне б хоть этим щупленьким перекусить??

Он, склонив одну из голов, заинтересованно потыкал острым когтем в бок храпящего и ни о чем не подозревающего Казимира.

- Тебе от него все равно никакого проку, - проканючил Горыныч, выпуская тонкие струйки дыма из обиженно раздутых ноздрей. - Одна кожа да кости.

Егоровна вздохнула и осуждающе покачала головой.

- Тебе работать велено, - произнесла она. - Вот сладишь с работой, попрошу князя накормить тебя.

Управившись, Горыныч жалобно спросил:

- Ну теперича все? Есть хочу.

- Федот, подсоби Горынычу, запряги его в телегу, - попросила Яга.

- Меня в телегу? - непонимающе переспросил змей, хлопая глазами. - Я зверь статный, исчезающий, нельзя мне в телегу.

- Зверь-то ты ладный да пригожий, спору нет,- согласилась Егоровна. - Да окромя тебя помочь старушке-то некому.

Она досадливо развела руками и добавила:

-Уж сделай милость.

Змей печально вздохнул, окатив и Ягу, и растерянного Федота дымом.

- Ну смотри, Егоровна, с тебя у князя обед, - согласился он, подумав. - Рябчиков там, гусей-лебедей фаршированных.

Он мечтательно облизнулся.

- Будут тебе и рябчики, и гуси-лебеди, - разгоняя руками смог, пообещала старушка.

Торжественная процессия во главе с гордо шествующим чуть впереди Федотом приблизилась к воротам стольного града.

- Деньгу давай! - встретил их протянутой рукой тролль Иван.

- Смотри-ка, не соврамши, - усмехнулась Яга, вспомнив разговор с Гришкой. - Иванушка, яхонтовый мой, князя позови.

Старушка выудила из кармана золотую монету и протянула троллю. Тот попробовал монету на зуб, понятливо кивнул и утопал, довольно шлепая по каменной мостовой.

Вернулся он в сопровождении разгневанного князя.

- Опять ты, Егоровна, мне гостей да честной люд пугаешь? - заворчал он, хмуро посмотрев на запряженного в телегу Горыныча.

- Вот, княже, твоих послов с подарками заморскими на болоте выудила, - пряча лукавую улыбку, ответила старушка, деловито разглаживая складки сарафана. - Заплутали оне.

- А чего это сивухой-то так несет? - раздраженно поинтересовался князь, брезгливо наморщив нос.

- Так болотных ягод, видать, объелись, - старушка хитро подмигнула потупившемуся Федоту.

- Ох, Егоровна, - досадливо вздохнул правитель и поправил съехавшую на лоб шапку. - Вот нутром чую, что не так дело обстояло. Но все равно, эх благодарствую, я уж думал дружинников с богатырями на поиски посылать. Я тебе давно медаль обещал. Теперича точно дам. За заслуги! Второй! Нет, Первой степени! С золотом да самоцветами.

- Не нужна мне медаль, - коротко бросила Яга. - Лучше Горыныча накорми, за заслуги! Да на довольствие его поставь. А то сгинет животина от голоду-то.

- Вот пустишь ты меня по миру, - удрученно заметил князь. - Еще одного нахлебника на шею посадить хочешь?

- Не прибеднялся бы ты, княже. Не к лицу такому мудрому да разумному правителю, - наставительно произнесла Егоровна. - Ивашка вон тебе пользу какую приносит. Небось уже все подвалы от податей дорожных ломятся.

Князь, пожав плечами, обреченно вздохнул.

- Ну, будь по твоему, - согласился он. - И раньше ты меня не подводила, авось и сейчас дело говоришь.

Затаивший дыхание Горыныч удовлетворенно выдохнул, окутав присутствующих густым смогом.

Сизокрылый голубь спланировал в открытое окно и, усевшись на подоконник, требовательно застучал клювом по раме, привлекая внимание.
- Кого там нелегкая принесла? - спросила сидящая в кресле-качалке старушка, не поднимая головы и продолжая набирать спицами хитрые петли.
- Курлык, - голубь нетерпеливо взмахнул крыльями.
- Опять князь депеши бесполезные строчит, - устало вздохнула Яга, откладывая в сторону вязание.
Из-за печи вышел крохотный лохматый мужичок, волоча за собой громыхающую и позвякивающую котомку чуть ли не с него ростом.
- Далеча собрался, Гришка? - спросила приметившая домового бабушка.
- В отпуск я, Егоровна, - гордо вздернув подбородок, ответил тот. - Работнику полагается две седмицы в год. Указ княжеский!
- И откуда ты такой умный на мою голову взялся? - вскинула брови Яга.
- Читаю много, - огрызнулся домовой.
- Опять Волка Серого в княжескую библиотеку гонял? - старушка погрозила Гришке пальцем.
- Да ежели и так? - пожал плечами мужичок. - У нас с ним честный бартер - он мне бересту какую, я ему косточку сахарную.
- Смотри, Гришка, доиграешься, - покачала головой Егоровна. - Князь прознает - осерчает.
- Тебе письмо, промеж прочим, - решил сменить тему домовой, кивая нечесанной головой в сторону нахохлившейся на подоконнике птицы.
- Ну, ежели ты у меня теперича грамотный такой, прочти - старая я, вижу плохо, - скрывая улыбку, попросила Яга.
- А вот и прочту! - бросил через плечо Гришка, карабкаясь на подоконник.
Зажав под мышкой клюющегося голубя, он снял с его лапки перевязанную тонкой красной нитью бересту.
- Азм есмь Князь Великий, - старательно прочитал он по слогам, усиленно морща лоб.
- Опять серчает? - не выдержала Яга.
- Нет, - ответил чуть погодя Гришка, водя нестриженным ногтем по бересте. - Тебя, Егоровна, в стольный град требует. Пишет, дело государственное, безотлагательное.
- Дай-ка сюда, - подошедшая Яга выхватила из рук домового депешу и углубилась в чтение.
- Будет тебе, Гришка, отпуск, - задумчиво произнесла она, дочитав.
Домовой растерянно посмотрел на нее, непонятливо хлопая глазками.
- Ступу готовь, - коротко бросила Егоровна, отворачиваясь.

***

Князь был уже не молод, но еще не стар. Был он как раз того возраста, какой полагается иметь любому уважающему себя правителю. Не низок, не высок, аккурат среднего роста, чуть полноват. Одет, по издревле заведенному обычаю, в богатый отороченный соболиным мехом кафтан, длинные подолы которого лежали на острых носах красных сапог. Широкие отвороты являли все еще могучую грудь, скрытую под вышитой золотой да серебрянной нитью рубахой. Лысоватую голову венчала украшенная камнями-самоцветами шапка, из-под которой выбивались клочки тронутых сединой волос. Безбородое округлое лицо покрывал легкий румянец, подчеркнутый утонченной бледностью.
Князь вышел на крыльцо, сосредоточенно пережевывая бутерброд с маслом, и окинул свои владения пристальным взглядом. В пронзительно голубых глазах затаилась безмерная тревога о судьбе Руси-матушки.
Надрывно свистящая ступа приземлилась прямо перед ним. Князь от неожиданности выронил бутерброд, сопроводив его падение долгим разочарованным взглядом.
- Егоровна, ты бы хоть выбирала что ли менее экстравагантные способы передвижения? - пожурил он вылезающую из ступы Ягу. - В прошлый раз, когда рыцаря Горынычем отправила, распугала мне всех гостей иностранных. Всем миром потом их из окрестных лесов да оврагов выманивали. Они ж, поди, люди цивилизованные, к нашим чудесам диковинным не привычные.
- И тебе не хворать, Княже, - ответила старушка, поправив повязанный на голове платок.
Заметив лежащий у ног князя надкушенный бутерброд, Егоровна хитро заулыбалась.
- А ты, гляжу, все о народе печешься? - спросила она, разглаживая руками сарафан. - Вон какую ряху уже надумал. Ни в одно зеркальце волшебное скоро не влезет.
- Не дерзи! - грозно воскликнул князь и постарался незаметно отодвинуть бутерброд носком сапога.
- Срамота! - брякнулся на землю Гришка.
Рядом, подозрительно звякнув, упала котомка.
Домовой поднялся и, отряхнувшись, забубнил:
- Да ни в жисть больше в эту телегу небесную не полезу. Братья углядят, стыда не оберешься. Приличный домовой по воздуху аки птица летать не должон.
Гришка, волоча звенящую котомку по земле, двинулся прочь.
- Ну все, Егоровна, я пошел, - бросил он через плечо.
- Далеча? - спросила Яга с прищуром, вставая у него на пути.
- К Баюну, - нехотя сознался домовой.
- Ах ты ж, ирод мохнатый! - всплеснула руками старушка. - Я-то думаю, куда моя настойка на валерьяне запропастилась? А вот оно что оказывается-то!
Егоровна выхватила из ступы метлу и пригрозила ей домовому. Гришка мужественно попытался заслонить хилой спиной свою драгоценную ношу.
- Так Кот-Баюн-то в темнице, - добродушно заметил князь, довольный тем, что внимание Яги переключилось на провинившегося домового.
- Как? По что? - удивились разом и Яга и Гришка, мигом позабыв о своей перепалке.
Князь поправил съехавшую на бок шапку и важно пояснил:
- У боярина Кукишева колбасу элитную, им лично из конины накрученную, повадился воровать. Две палки, окоянный, утянул пока изловили. Вот пущай теперь в темнице седмицу-другую посидит да подумает о своем поведении, чтоб впредь не повадно было.
- Ох, и суров же ты! - заметила Яга, бросив на князя лукавый взгляд. - Потому-то народ тебя и любит, что спуску никому не даешь: ни своему, ни чужому. А Кукишев этот у тебя случаем не по конюшням ли старшой?
- Не за тем я тебя, Егоровна, зазывал, - отмахнулся князь, поморщившись. - Не боярам косточки перемывать! Они знаешь, где у меня все?
Он потряс в воздухе крепко зажатым кулаком и продолжил, озабоченно нахмурив лоб:
- Тут, Егоровна, завелось у нас чудище диковинное. Под мостом через ров окопалось и ни пешего, ни конного не пропускает. Дорогу перегородит, сядет и канючит - лапу тянет да что-то там бормочет не по-нашенски.
Яга с удивлением вскинула бровь.
- А чего хочет-то?
- Да пес его знает! - воскликнул самодержец, пожав плечами.
- А откуда, княже, напасть-то такая взялась? - поинтересовалась старушка, подозрительно прищурившись. - Небось супостаты заслали?
- Так и есть, Егоровна! - согласно закивал головой князь. - Кругом враги!
- Враги, говоришь? - вздохнула Яга, убирая метлу в ступу. - Опять с Кощеем об заклад бился?
- Азм есмь Князь! - вскричал самодержец, сердито топнув ногой. - Что хочу, то и делаю. И не об заклад, а в карты играли!
- Проигрался? - уточнила Егоровна.
- Да, - нехотя признал князь, насупившись. - Сто золотых.
- И отдавать не хочешь? - Яга осуждающе покачала головой, хватая за шиворот попытавшегося улизнуть домового. - Ох, и азартен ты, батюшка! Смотри, царство проиграешь!
- Егоровна, - князь обиженно сложил руки на груди. - Я тебя звал помочь, а не уму разуму учить. Сам ученый. Отдавать не хотел - да пришлось. Кощей под мост страхолюдину эту посадил и сказал, что, пока я долг не отдам, не уберет. Долг-то я отдал, а вот чудище это под мостом как сидело, так и сидит.
-А сам-то Кощеюшка где? - спросила Яга.
- Кабы знать! - вздохнул князь. - Золото получил и поминай как звали!
- Эх, - старушка обреченно махнула рукой. - Показывай давай свое чудо-юдо.
Делегация в составе надувшегося князя, молчаливой Яги, на левом плече которой сидел обиженный Гришка, и десятка дружинников тронулась в путь. Едва они приблизились к мосту через ров, опоясывающий стольный град, как дорогу им перегородило уродливое существо.
Было чудище в три раза выше самого рослого богатыря, а на его могучих плечах легко уместилась бы целая телега. Тело походило на груду разномастных камней, на вершине которой расположилась маленькая необычайно лохматая голова. На безобразном лице с огромным крючковатым носом алчно поблескивали два маленьких черных глаза.
- Jag vill äta! - пробасило чудовище, протягивая руку.
- Батюшки, свет-свет! - запричитал домовой, спрыгнул на землю и спрятался за ногой Яги. - Тролль!
- Jag vill äta! - жалобно повторило существо, требовательно потрясая раскрытой ладонью.
- Что делать-то будем Егоровна? - растерянно спросил князь.
- Денег еще давали? - откликнулась Яга после непродолжительного раздумья.
- А как же, - подтвердил самодержец, придерживая рукой съезжающую на лоб шапку. - Пуд золотом ссыпали. А оно на зуб попробовало, скривилось да расшвыряло кругом...
- А богатыри чего? - перебила его Егоровна.
- А что богатыри? - пожал плечами князь. - Пробовали мечами порубить - только затупили, как о камень.
- Так тролль же! - вставил Гришка.
- Ну-ка, ирод лохматый, - ласково погладила его по голове старушка. - Сказывай что знаешь.
- Да не много, Егоровна, - смутился домовой от неожиданной ласки. - В этих ваших енциклопедиях о них немного читывал.
- Ой, не томи, - попросила Яга.
- Из камня они, тролли эти, - продолжил Гришка. - Живут в Норвегиях. Все.
- Эх, а еще бересту читает, - с укором произнесла старушка, - Толку от тебя…
Яга, нахмурившись, задумалась.
- Мы страхолюдину эту травить пытались, - вспомнил вдруг князь. - Набили лошадь дохлую ядами да отравами, троллю этому кинули. Так он лошадь под мост утащил. И затихарился. Думали, помер уже. А нет, окоянный, с рассветом опять вылез и давай по-новой канючить - йовиллета, да йовиллета.
- Jag vill äta! - радостно согласился тролль, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- Тьфу! - в сердцах сплюнул самодержец.
- Княже, - начала Яга задумчиво. - Ежели тролль из Норвегии, то лопочет-то он небось по-норвежски. Толмача бы.
- Где ж я его тебе возьму! - отмахнулся князь. - Норвеги, как о чудище прознали, так и подались разом к своим берегам.
- Баюн-то! Кот ученый! - встрепенулся вдруг Гришка. - Может он подсобит?
- А ведь и верно, княже, - согласилась Яга, потрепав домового по лохматой голове. - Он в библиотеке у тебя жил, покуда ты его не заневолил. Может и знает чего путного.
Вскоре один из дружинников, повинуясь княжескому приказу, принес большого черного кота, недовольно сверкающего огромными желтыми глазами и раздраженно помахивающего пушистым хвостом.
Вывернувшись из рук дружинника, Баюн спрыгнул на землю и, зевнув, провозгласил:
- Мяу!
- Так, колбасный похититель, - заговорил князь. - Признавайся, норвежский знаешь?
Кот не обратил на него никакого внимания и принялся вылизывать лоснящуюся шерсть.
- Я тебя! - замахнулся князь.
Баюн безразлично посмотрел на злящегося самодержца и с достоинством подошел к домовому, протянув тому лапу для приветствия.
- Не так ты, батюшка, начал, - покачала головой Яга, наклонилась и погладила кота.
Тот благосклонно заурчал и потерся о ноги старушки.
- Баюн, яхонтовый ты мой, норвежский понимаешь?
- Понимряу, - отозвался пушистый, усевшись рядом и обвив хвостом передние лапы.
- А чего князю не отвечаешь? - взъярился самодержец пуще прежнего. - Я тебя не то что в темницах сгною…
- Княже! - Яга чуть повысила голос.
Князь смутился и проворчал под нос:
- Ни во что власть не ставят, бунтовщики окаянные.
- Колбасы ему жалко, - зевнул Баюн. - У него из конюшен вороных скакунов табунами тягают, да фарш из них крутят, а он меня в темницах держит.
Князь обиженно отвернулся, вскинув голову.
- Так чего чудище заморское хочет? - перебила кота Егоровна.
- Jag vill äta! - напомнил о себе тролль.
- А вот не скажу, - проурчал Баюн. - Пусть сначала извинится.
Кот кивнул головой в сторону обиженно сопящего князя.
- Да что б я, князь, у блохастого воришки прощения просил! - закричал тот, грозно размахивая руками. - Да ни в жисть!
- Ну как знаешь, - безразлично пожала плечами Егоровна. - Мне тогда здесь делать нечего. Отправляй в Норвегию посла, пусть толмача засылают.
- Ага, а тролль пока пусть здесь сидит? Он же мне весь честной люд распугает! - возмутился князь, а потом, немного подумав, нехотя добавил:
- Ладно уж. Извини.
- И крынку смяута-а-аны! - протянул, облизываясь, Баюн.
- Будет тебе сметана, - процедил сквозь зубы князь.
- И колбасы, - мечтательно повел усами кот. Его хвост нетерпеливо задрожал, покачиваясь из стороны в сторону.
- Ты меру-то знай! - недовольно буркнул самодержец.
Кот равнодушно посмотрел на него.
- Ну хорошо, и колбасы, - вздохнув, согласился тот.
- Так чего тролль-то хочет? - нетерпеливо спросила Яга.
- Жрать просит, - коротко ответил Баюн.
- Jag vill äta! - тролль яростно замотал лохматой головой.
- И всего-то, - в голос удивились князь с Ягой.
Кот с достоинством кивнул, сверкнув желтыми глазами.
- Вот что, князь-батюшка, - протянула Егоровна, о чем-то размышляя. - А ежели тролля на службу взять? Пусть ворота охраняет да с путников и купцов плату берет - для казны польза будет. А ты его за это кормить будешь?
- Ну и голова ты, Яга! - радостно откликнулся князь. - Баюн переведи-ка интуристу.
- Jag vill äta! - довольно затряс лохматой башкой тролль, едва только дослушав мяуканья кота.

***

- Ты, княже, тролля-то кормить не забывай, - сказала Яга, залезая в ступу.
- Уж не забуду, - согласился князь. - Хорошо ты, старая, придумала. Надо бы тебе медаль какую выдать. Тролль у нас теперича за достопримечательность сойдет, окромя прочего. Жрет вот только окаянный много. Ну да ничего, авось с купцов дохода поболе будет.
- А Гришка где? - всполошилась Яга, оглядываясь.
- С Баюном небось валерьянку уже глушит, - улыбнулся князь.
- Пришли мне тогда потом этого ирода, - попросила старушка, тяжело вздохнув. - Две седмицы выйдут, сразу домой отправляй.
Ступа, надрывно свистя, медленно поднялась в воздух и быстро скрылась в дали, перечеркнув небо полосой белого дыма.