LightPhotinia

Не правда ли, когда едешь в автобусе дальнего следования, невольно сближаешься с такими же пассажирами, как ты сам? За триста километров совместного пути завязывается непринужденный разговор, определяются общие интересы. И уже как-то не стыдно высказывать своё мнение о состоянии дорог и правительстве! С интересом разглядываешь на остановках новых пассажиров, вошедших в салон, и с тоской провожаешь тех, кто уже добрался до места назначения. Понимаешь, что судьба никогда больше не сведет тебя с ними. Особенно острые чувства вызывают дети! Вспоминается случай, что произошел по дороге из Белокурихи. Автобус, переполненный пассажирами, останавливается в какой-то деревне. Открываются двери, и в уши врезается звонкий детский голосок: «А меня возьмете? А меня возьмете? А меня возьмете?». И так на одной ноте и на протяжении нескольких минут. Все пассажиры, даже те, кто дремал, прильнули к окну, чтобы разглядеть этого настырного мальца. Мальчик лет трех или четырех, стоя вместе со взрослыми в очереди на посадку в автобус, пытался таким образом докричаться до водителя. Наконец, нервы водителя не выдержали: «Да возьму я тебя! Возьму!»

Малец сделал недолгую паузу и снова спросил:

- А бабку?

- И бабку возьмем!

- А деда?

- Сразу предупреждаю! Коров, овец, лошадей, собак, кошек и кур брать не буду!

Мальчишка захлопал глазами, осмысливая услышанное. Видимо, многое, что он хотел взять с собой, попало в этот длинный список. Тяжело вздохнул и, забираясь на ступени автобуса, снова спросил:

- Бабка яйца с собой дала. С яйцами возьмете?

Водитель с умилением посмотрел на хлопца и одобрительно махнул рукой: «Да проходи уж, дипломат!» Деревенский дипломат прошел в автобус вместе с отцом. Дед с бабкой не поехали. Они просто провожали гостей. Мест не было. Женщина на переднем сиденье взяла мальчика на колени и повела с ним разговор:

- Наверно, деда с бабкой любишь?

- Люблю. Они же ведь старые. А ещё у них фамилия, как у меня!

- Да ты что? - притворно удивилась женщина. - А какая у тебя фамилия?

Мальчонка набрал в легкие воздуха, затем громко и гордо произнес:

- Шестаков!

- Красивая фамилия! И чем ты, Шестаков, в деревне занимался?

Малява сдвинул брови, задумался, а потом многозначительно сообщил:

- Меня дед материться научил!

- Ух, ты! И на кого же ты матерился?

- На кошку!

Маленький Шестаков, словно, пытаясь повторить образ деда Шестакова, его поведение, речь, поднял вверх палец и произнес:

- Я к ней с любовью да лаской! А она, сука, палец окорябала!

В одно мгновение деревенский дипломат, заботливый внук и актер Шестаков покорил сердца своих слушателей. Все от души смеялись...

Я вспомнила своего пятилетнего внука Богдашку. Вообще-то, я его никогда и не забывала. Увезла сноха Богдана от нас на юг, на постоянное место жительство. Сказала, что теплый климат и море для внука полезнее, чем общение с нами, дедами. Может быть, она и права. Как знать. Сейчас все едут в Крым да Краснодар. Кому нужна наша Сибирь с морозами и метелями, с угольной пылью и смогом заводов, с горящей тайгой и истощенными полями? Никому. Только грабителям-бизнесменам.

Нет же! Нет! Есть ещё Шестаковы на нашей земле. Шестаковы, которые почитают родителей и любят родные места. Вот на таких, как они, и будет держаться наша Сибирь!

1995-ый год. Расцвет хамства, наглости и обмана. Этим грешили не только чиновники всех мастей и уровней, но и мелкие руководители на местах. За вопрос «Когда выдадут зарплату за полгода?» обыкновенная директриса школы могла унизить тебя такими словами «Образованный человек! А не понимаете, какая сложная ситуация сложилась в городе, области, в стране в целом! Чему, Вы, можете научить детей, если у вас в голове только деньги?» Я пыталась понять сложную ситуацию! А вот мой четырехлетний сын наотрез отказывался. Гуляя со мной по проспекту, он с завистью смотрел на детей, жующих сникерс, баунти, марс. Слушая мои невразумительные объяснения, почему у мамы нет денежек, сын однажды сказал: «Просто, ты плохо работаешь!» Это стало последней каплей. Моё терпение лопнуло, как воздушный шарик! Уволилась со школы и пошла на завод. В то время исправно получали зарплату только коммерсанты, бандиты и революционные слои населения: шахтеры и металлурги.

Господи! Как мне, бывшей учителке, было страшно! Лязг, скрежет металла, свистки тепловозов и кранов, предупредительные сигналы постов управления, окрики доброжелательных рабочих «Стой, дура! Куда идешь?» (по незнанию маршрута движения можно было легко свалиться в какой-нибудь приямок, люк и т.д.).

Я пряталась в угол помещения весовой, изучала ГОСТы и ТУ на принимаемую продукцию и уговаривала себя продержаться на заводе хотя бы месяц! С трудом привыкала к спецовке, фуфайке, тяжелым ботинкам с металлическими носками… А сленг и жесты металлургов! Это тоже наука! На шумном заводе, в цехе себя не слышишь, не то, что собеседника! Без жестов – никак! Вот несколько примеров жестов и их объяснение из моей записной книжки.

Показать на плечи, воображаемые погоны, – предупредить о появлении начальника;

постучать кулаком об кулак – вызвать слесаря;

похлопать ладонью по голове, вернее, по каске – означает, что эта пачка металла первая, головная на погрузку в вагон;

похлопать ладонью по интимному месту – означает, что эта пачка последняя на погрузку в данный вагон, «на конец вагона».

Вот так и работала: показывала, постукивала, похлопывала, считала, измеряла, подписывала.

Но однажды произошел сбой с моими жестами, показала, да не то! Мне нужно было резчику передать, чтобы он отрезал один метр арматуры для взвешивания. Поискав на своем теле «метровые части», я остановилась на руках. С улыбкой Джоконды показала резчику так, как будто я левой рукой отрубаю себе правую руку выше локтя. Увидев такое, молодой резчик бросил свои многотонные ножницы, прибежал ко мне и сказал: «Светка, я и не знал, что у тебя такие запросы! Давай не сейчас, давай после смены!» Я сгорала от стыда, когда до моего сознания дошло то, что я показала. Ходила к резчику извиняться, объяснила, что я вовсе не то имела ввиду.

Прошли годы. Вместо одного месяца на заводе я отработала 24 года. Слава Богу, никаких травм, увечий и профзаболеваний. Вышла на пенсию досрочно из-за вредных условий труда. А мои сверстники ещё работают! Спасибо моему прозорливому сыну. В свои четыре года он знал, что будет пенсионная реформа.

Иногда воспоминания из детства не поддаются объяснениям. Всплывают сами собой со дна памяти, покрытого полувековым слоем событий, дат, имён, номенклатурных данных и прочей дребеденью. Легкие, разноцветные, смешные, как пузырьки воздуха. Не сдержишься и улыбнешься им. Попытаешься найти логическую причину появления этих воспоминаний, но всё тщетно. Да и важно ли это?

Остановилась в круговерти домашних дел, присела на кресло и вспомнила своё село и себя девочкой-подростком.

Вечер знойного лета. Каким бы ни было оно жарким, а огромная лужа на пересечении Первомайской улицы и улицы Титова никогда не пересыхала. Обходить её не хотелось. Осталась на своём бережку лужи встречать корову из стада. Бабульки, надев разноцветные платочки и вооружившись прутиками, чинно сидели на лавочке под старым ветвистым клёном углового дома, отгоняя этими самыми прутиками комаров. Я стояла рядышком, переминаясь с ноги на ногу, и подслушивала их пересуды. Темы были прежними: «кто кого бьёть», «сколько и на чьи пьёть» и «кому сколько жить осталось». Первая тема мне стала интересной, так как сама не раз замечала, как та женщина, о которой говорили бабульки, часто с криками бегает по ограде. Эта женщина жила на другой стороне Первомайской улицы, то есть на другом берегу лужи. Оказалось, со слов бабки Рябушихи, её гоняет пьяный муж. Я не поверила.

Видели бы Вы эту женщину! Статная, крупная, сильная. Она не только «коня на скоку остановит», она его оседлает и пахать заставит. А муж её был маленьким, задиристым морячком, всегда ходил в тельняшке и расклешённых черных брюках с золоченой бляшкой на толстом ремне. Я видела, как женщина «нарезает круги» вокруг своего дома, а от кого она убегает, не понимала. Думала, что убегает от клевачего петуха или бодливого телёнка. За высокой оградой второго персонажа не было видно.

Прошла неделя, может быть, две после того, как я узнала правду о морячке и его жене.

Дежавю. Снова жду нашу коровку из стада на берегу большой лужи. Бабульки в платочках, лавочка, клён, комары, пересуды. Не совсем чтобы «вдруг», но в конце Первомайской улицы появляется та самая женщина, несёт под мышкой что-то тяжелое, похожее на скрученный ковёр. Останавливается, перекладывает ношу из одной руки в другую, вытирает со лба пот. Подходит ближе.

Ёш твою клёш! Это же - не ковёр! Это - морячек, вдрызг пьяный!

Бабульки от удивления уронили прутики на землю. Первой в себя пришла Рябушиха:

- Да что ж ты, дура, его прёшь! Брось его в лужу, брось! На кой тебе этот хрен моржовый нужен?

- Ён же моряк! Сам доплывёт! – залилась смехом беззубая Дубовичка.

Советы и поддёвки полились рекой.

Женщина мило улыбнулась, ни слова не сказав, занесла своё морское чудо к себе в ограду и закрыла калитку на засов. Кроткая, скромная, странная.

И почему я вспомнила эту историю?

Немного отдохнув, я встала с кресла, расправила оборочку на переднике и пошла на кухню готовить обед. Обед готовила, напевая песню "Странная женщина".

Обед, сами понимаете, получился тоже каким-то странным.

Кликуху «Мамонт» Наташке дали из-за её фамилии – Мамонтова. Вообще, ей бы лучше подошла кличка «Лошадь». В вытянутом овале лица, выступающих вперед, крепких зубах, смехе-ржании и желании Наташки постоянно скакать и бегать, явно выступали признаки этого благородного животного. В школьных соревнованиях по бегу ей не было равных! В порыве - быть первой, она сметала всё и всех на своём пути. Как-то, играя в догонялки, она случайно сбила самого директора школы, потом, извиняясь, подняла дядечку с пола, поставила на ноги, отряхнула ему коленки и побежала играть дальше. Директор охренел от такой вежливости и потерял дар речи на три дня. С таким же азартом Мамонтова неслась каждый раз после второго урока в школьную столовую. Деревянный пол прогибался под её ступнями, стены дрожали, ученики младших классов в страхе прилипали к стенам. Молодой организм Наташки требовал первой вкусить гороховое пюре-пукалку, вареный хвост минтая и выпить залпом стакан компота! Это тоже было своего рода соревнованием. И всё бы хорошо, если бы двери кабинета биологии не открывались наружу в коридор, ведущий в столовую.

О-о-о! Я очень хорошо помню то утро! Прозвенел звонок. В 10 «А», то есть в нашем классе, закончился урок биологии. В коридоре уже слышался топот голодных. Горбатенко Костя взялся за ручку двери и стал её открывать от себя. Я шла за ним следом. Вдруг ноги Кости оторвались от пола, и он полетел, влекомый ручкой двери. Потом страшный треск, грохот и тишина…

Смотрю, а на полу корчится от боли Наташка, схватившись за голову. Помотав головой, она театрально дернулась всем телом и замерла. Незамедлительно последовала реплика Кости, потиравшего выдернутую руку:

«Всё! Пи…ец! Отмучился Мамонт!»

Наташка, лежащая на спине без признаков жизни, со скрещенными на груди руками, тут же воскресла, открыла глаза и сразила всех фразой:

«Ты что? Дурак что ли? Я же ещё не поела!»

После чего она перевернулась на живот и с низкого старта продолжила бег в столовую. И, действительно, умирать на голодный желудок, как-то скучно. Встреча Наташки с дверью не прошла бесследно. На лбу у неё была огромная шишка, а под глазами синяки. А теперь добавьте к этому портрету ещё то, что я писала раньше: вытянутое овальное лицо и выступающие вперед, крепкие зубы. Короче, переименовали мы Мамонта в Циклопа.

P.S. Наташка, не обижайся. Я тебя люблю! Давай как-нибудь встретимся и вместе побегаем.

Пожалуйста, вспомните детство.

Вы любили ходить в детский сад? Я – нет. Нет и, ещё раз, нет!

Ещё раз «нет» приплюсовала потому, что ходила в детский сад в группу с круглосуточным пребыванием.

Как же мне было горько и завистно смотреть на счастливых детей, которых каждый вечер забирали домой родители! Чьи-то сыночки и дочки с разбегу бросались на шею своим родным, крепко обнимали и целовали их, а мне на прощанье показывали языки, вызывая классовую обиду.

Я знала, что меня родители заберут только в пятницу, но какая-то надежда на чудо жила во мне. Прильнув лицом к металлической сетке рабице, огораживающей детский сад, я всё смотрела и смотрела на дорогу. А вдруг там появятся мои папа, мама или сестра! Потом эту надежду сменяло разочарование. Слезы текли по грязному лицу.

Старая воспитательница отцепляла меня от сетки и вела в помещение. Переступив бетонный порог, такие как я, невостребованные родителями, разувались и молча поднимались наверх, в группу. Там раздевались до маечки и трусов, вешали платьица и рубашки в свои кабинки с опознавательной картинкой (яблоко, гриб, мячик, утенок, машинка и т.д.), проходили в туалет, садились на горшки и делали мокрое дело. Потом по очереди подходили к раковине, мыли руки с мылом и умывались. Ноги мыли в каком-то желтом металлическом тазу также в строгой очередности. Тех, кто толкался и не соблюдал порядок, перемещали в конец очереди.

Ходили строем. Строем подходили к чайнику и пили воду из кружки, но не более трёх глотков, чтобы ночью не проситься на горшок и не написать во сне в постель.

Если дежурила старая добрая воспитательница, то она нам перед сном читала сказку. Если дежурила молодая, то сразу тушила свет, и кроме угроз мы от неё ничего не слышали. Плакать вслух запрещалось. Могли поставить в угол. Стоять в темноте в углу так страшно, что и от трёх глотков воды можно было описаться.

Помню, что перед сном очень хотелось есть. Поэтому все сны были про еду. Ясно вижу во сне, что у меня в руках мороженое, просыпаюсь, а его нет. Досада. Снова плачу.

Утром будили нас рано. После всех гигиенических процедур выводили гулять, так как помещение группы нужно было прибрать и проветрить. Полусонные, голодные и продрогшие толпились возле крыльца детского сада, играть никому не хотелось. Наше состояние хорошо понимала повариха, звали её Борисовной. Борисовна выносила нам кастрюльку с сухариками. Какие же вкусные были эти сухари! Похрустев, мы окончательно просыпались и начинали двигаться, шли обследовать вверенную нам территорию.

У каждой группы – своя территория, свой участок земли. Мне кажется, что я до сих пор помню, где и как лежит каждый камушек, листик, щепочка на этом участке. Помню каждый сучок на детской скамейке, каждый одуванчик под ней. Одуванчики пробовали есть. Гадость. Молочко в них горькое. Но рядом росла какая-то бледно-зелёная низкорослая травка с вполне съедобными «калачиками». Пока мы, невостребованные родителями, ходили вдоль и поперёк территории, щипали травку, к нам присоединялись те, которые вчера показывали языки. Некоторые из них капризничали, плакали и не хотели расставаться с провожающими их родителями. Если вечером я готова была оторвать им высунутые языки, то утром искренне сочувствовала таким деткам.

Наконец, всех нас, капризных и сочувствующих, заводили в группу. На столиках были расставлены тарелки с остывающей ароматной кашей, кружки с компотом, в отдельной тарелке лежали воздушные булочки, облитые сахаром. Борисовна замечательно умела готовить! Но к столикам допускали только тех детей, кто отважился выпить ложку рыбьего жира. Я в группе, как Вы понимаете, была самая отважная! Рыбий жир – это такая мелочь в сравнении с горечью одуванчиков!

Далее время проносилось просто стремительно… Тётя врач с витаминками, зарядка под музыку, репетиция драмы «Муха-Цокотуха» с моим участием в главной роли, обалденно вкусный обед Борисовны, сон-час, полдник с оладушками и повидлом, прогулки на свежем воздухе, прыжки на скакалке, классики, песочница, посещение могилы дохлого котика (место захоронения знали только посвященные, о нём ни в коем случае не должны были знать взрослые), рисунки на асфальте, ужин. Если на улице была нелетная погода, то мы оставались в помещении и готовились к школе: изучали буквы, учили стихи, считали, те, кто умел читать, читали, лепили, клеили, рисовали. В игрушки играли мало, так как они вызывали у нас постоянные ссоры. Всем разом хотелось взять одну и ту же игрушку. Не факт, что это была самая новая или красивая игрушка. Иногда драки устраивали из-за безногой куклы.

А потом… снова повторение вечера. Надежда на чудо и разочарование.

Но однажды ночью… я исчезла из группы.

В то время в помещении постоянного пребывания детей нашей группы затевался ремонт, и нас переселили в игровую комнату детского сада. Кровати перетаскивать не стали, а нашли где-то обычные раскладушки.

После трех положенных глотков воды мы разошлись по своим раскладушкам. Выключили свет. В ту ночь дежурила молодая воспитательница. К ней, вернее, под окна нашей спальни пришел парень. Открыв окно, воспитательница переговаривалась с ним, виляя попой и театрально вздыхая, но видимо этого было им мало. Вскоре, показав кулак и обещая жестоко расправиться с теми, кто будет шуметь, воспитательница упорхала на свидание. Её не было долго. Естественно, никто не спал, и началось такое…

Сначала опустошили весь чайник. Уж если нечего есть, то хотя бы вдоволь воды напиться! Потом стали играть в догонялки. Прыгали по, бегали между и ползали под раскладушками. Веселью не было предела. Я была упитанной девочкой, под раскладушками ползала с трудом. И надо же, как назло, зацепилась трусами за металлические крючки раскладушки. Я дергалась, пытаясь оторваться, но не помогло. Трусы были крепкие, советские и не рвались. А тут ещё воспитательница вернулась! Все быстро разлеглись по раскладушкам, боясь промолвить слово. Моего отсутствия она не заметила. Я попыталась поскулить, привлечь к своей персоне внимание, но воспитательница рявкнула:

— Это кто там хочет постоять в темном углу туалета?

Я испугалась и решила подождать под раскладушкой до утра. Вскоре задремала, стоя на коленках.

Проснулась от крика. Кого-то искали. Молодая воспитательница, всхлипывая, не могла объяснить заведующей, куда подевался ребенок, и почему все дети ночью описались. Потом я почувствовала, как меня поднимают за трусы. Поднимали, конечно, раскладушку, а я шла к ней прицепом. Обнаружив меня, воспитательница и заведующая кинулись меня целовать. Я не могла понять, чему они так радуются, где все дети и где моя каша?

С тех пор я перестала лазать под раскладушками.

Трусы на ночь тоже не надеваю, чтобы случайно за что-нибудь не зацепиться!

P.S. А не переименовать ли мне рассказ?

К нему бы подошло такое название "Почему я на ночь не надеваю трусы" или, например, "Советские трусы - самые крепкие". Если у Вас возникли какие-нибудь идеи с названием рассказа, то предлагайте.

- Ты же у нас кто?

- Кто? – полюбопытствовала я.

- Ты – образованный человек! Награды, премии, всё такое… Даже фильму про тебя с Маяковским сняли! А книжек вон скоко перечитала! – Григорич мотнул головой в сторону книжного шкафа и подытожил. – Одним словом, гениталий!

После такого вывода моё высокомерие, вскормленное похвалами Григорича, шлепнулось с неба на землю и вдребезги разбилось.

- Григорич, ты меня обидел! – чуть не всхлипнув с досады, произнесла я.

- Я?

- Да.

- Тебя?

- Да.

- Обидел?

- Да. Ты меня обидел! Ты только что сказал, что я – гениталий.

Григорич погрузился в непродолжительные раздумья, а потом спросил:

- А как надо-то было сказать? Я, кажется, это самое слово забыл.

- Не знаю, какое ты там слово забыл! Но если бы ты назвал меня гуманитарием, я бы, наверное, не обиделась. Если б - гением, то тоже стерпела, но … гениталием! Это чересчур.

Я сердилась и смеялась одновременно.

Вообще, Григоричу свойственно ошибаться в словах.

Прошлым летом его жена, далеко не хрупкая женщина, решила позагорать. Надела розовые шорты и давай дефилировать по шести соткам. «Ейный» грозный муж решил намекнуть, что она выглядит не совсем безупречно, и обронил фразу:

- Ну что ты ходишь туда-сюда, трясёшь своим суицидом!

Сначала мы с ней ничего не поняли и синхронно округлили глаза, стали рассматривать шорты. Что с ними не так? А потом до нас дошло! Григорич спутал «целлюлит» с «суицидом».

Его словарный запас приносит немало проблем, но тяга к мудреным словам так и не пропадает.

Иногда мне кажется, что Григорич – это находка для писателей-сатириков, но прежде чем передать его в их руки, я сама им попользуюсь. Отомщу за "гениталия".

https://proza.ru/avtor/tretyakova5