K0T0BUS

— Милый, — Джульетта отложила вышивку и посмотрела на мужа, — и всё-таки я до сих пор не пойму.

— Ммм?

— Как ты устроил нашу свадьбу? Наши семейства так страшно враждовали!

Низенький, толстенький, рано полысевший Ромео закрыл бухгалтерскую книгу, снял очки и потёр глаза.

— Я просто пошёл к твоему отцу и поговорил с ним по-мужски. Он не смог мне отказать.

Джульетта улыбнулась мужу. Этот мужчина, с совершенно негероической внешностью, смог ради любви совершить настоящий подвиг. На какой не осмелился ни один другой юноша Вероны.

Ромео улыбнулся в ответ. Младший сын, неуклюжий и нескладный, да ещё из ненавистной семьи - у него не было шансов. И тогда он совершил невозможное.

Поездка в Венецию в одиночку, по дорогам, где частенько шалили разбойники. Настоящим чудом он сумел добиться аудиенции у самого венецианского дожа. Изложил ему план особого торгового соглашения, выгодного и Венеции и Вероне. И упросил дожа, поставить условие: этой сделкой могут воспользоваться только оба враждующих семейства вместе.

Дож, поражённый деловой хваткой и пылом юноши, согласился. После этого, разговор с отцом Джульетты показался влюблённому пустяком.

Что не могла сделать сила, совершила жадность — семейства объединились, и символом примирения стал брак Ромео и Джульетты. Но рассказывать жене такие подробности Ромео не собирался: пусть думает, что он всего добился шпагой и мужеством. Ведь какая разница, если они вместе? А их детей навещают живые дядюшки Тибальд и Меркуцио.

(с)Александр «Котобус» Горбов из книги "Таблетка от понедельника" https://author.today/reader/51846/

Обет безбрачия волшебники-шуофканы никогда не давали. Но и семьями, за редкими исключениями, не обзаводились: магия ревнива и требует от своих адептов посвящать себя только ей. А вот временные связи с обычными людьми считались делом полезным и даже необходимым. Хорошо, знаете ли, влияет на здоровье и не даёт оторваться от реальности. Патриархальные нравы, суровые к прелюбодеям, смотрели на интрижки волшебников сквозь пальцы и делали исключения для их избранников.

Всегда занятый, Хан-Го полагал общение с женщинами зря потерянным временем. Даже в молодости, когда вечерами другие ученики бегали по девицам, суровый паренёк просиживал над книгами. Став полноправным шуофканом, Хан-Го с лёгким презрением относился к коллегам, заводящим любовниц. Посмеивался, что мол не умеют укротить плоть и теряют драгоценные минуты ради ерунды. До тех пор, пока не встретил её.

Чёрные кудри; жёлтые, как у кошки, глаза; высокие скулы — Хан-Го несколько дней ходил сам не свой, а потом начал выяснять, кто эта женщина. Вдова сотника городской стражи, зовут Лейла, живёт одна в переулке Хахаман, детей нет. Шуофкан, привыкший действовать, семнадцать дней посылал ей подарки, а затем явился сам. Она не стала отказываться.

Бурная страсть давно ушла из их отношений. Но расстаться с женщиной шуофкан уже не мог. Она умела слушать, а волшебнику порой нужно было выговориться. А ещё, по-женски мудрая Лейла мягко подбрасывала советы там, где требовалась житейская хитрость, а не магия и яростный напор. Хан-Го не признался бы и сам себе, что дорожит её обществом больше, чем дружбой с сердаром. Тайно подмешивая ей эликсиры, продлевающие молодость, волшебник старался не думать, что может на многие годы пережить подругу.

В этот раз он пришёл к ней днём, в самую жару, нарушая давно сложившийся обычай вечерних визитов. Дверь открыла служанка: ойкнула, хихикнула и побежала звать госпожу. Хан-Го, мрачный как туча перед грозой, не дожидаясь Лейлы, пошёл в сад за домом. Отыскал в дальнем углу беседку и с облегчением спрятался в тени. Сбросил с плеч халат и лёг среди раскиданных в беспорядке подушек. Закрыл глаза и прогнал все мысли, терзающие уже который день.

— Я отпустила служанок и решила сама подать чай грозному шуофкану.

В беседку вошла Лейла, держа в руках поднос. Из одежды на ней были что-то невесомое. Складки прозрачной ткани, как хороший купец дразнили, нахваливали и намекали: стоит лишь протянуть руку, распахнуть, чтобы оценить во всей красе.

Женщина опустилась рядом с волшебником на колени. Поставила около себя поднос с чайником, пиалой и кусочками шербета на плоском блюде.

— Я заварила твой любимый, с жасмином.

Хан-Го потянулся, но вовсе не к чаю. Провёл ладонью по бедру, коснулся живота, поднялся к полной груди. Лейла еле слышно вздохнула. Хан-Го, как по волшебству, оказался близко-близко. Жадные губы прошлись по шее, оставляя после себя горячие следы поцелуев. Нетерпеливые руки срывали ткань, ставшую сейчас лишней. Женщине показалось, что волшебник был со всех сторон разом, превратившись в многорукого демона страсти. Сопротивление, наигранное и жеманное, стало бесполезно...

— Иди сюда!

Только что старик был рядом, а через мгновение — выкрикнул призыв с другого края бассейна. От удивления Миназ позабыл про страх и кинулся бегом к хозяину оазиса.

— Я всегда сначала кормлю гостей, с чем бы они ни пришли. Садись, Пустой.

Рука аннуакана указала на большой плоский валун. Мальчик послушно сел на самый край. Прогретый на солнце камень был тёплым, как шкура огромного животного.

Старик вытащил из рукава драного халата платок. Крохотный, величиной с ладонь. Положил на каменном столе, развернул раз, другой, третий. Кусочек ткани рос, превращаясь в скатерть.

— Добро пожаловать за мой дастархан, многоуважаемый Пустой гость, — в голосе аннуакана послышалась насмешка, — Да будет он полон, как звёздное небо.

Старик вытянул руку и провёл над камнем, напевая незнакомые мальчику слова. «Волшебство!», — хотелось ему закричать, когда из воздуха появились многочисленные глиняные блюда с яствами: лепёшки, горячие, только из печи-тандыра; гора плова с большими кусками мяса; треугольные пирожки-самбуса; исходящие паром манты из тонкого полупрозрачного теста; кислый катык с рубленой зеленью в пиалах; множество незнакомых фруктов, самых разных цветов. У мальчика разбежались глаза от такого изобилия, а в животе заурчало.

Подмигнув Миназу, аннуакан достал из воздуха две пустые глиняные чашки. Зачерпнул ими воду прямо из бассейна, и пристроил посреди тарелок. Старик уселся напротив мальчика, выставив из-под халата голые мосластые колени.

— Приятного аппетита, маленький Пустой. Мотыльки должны хорошо кушать, чтобы не умереть.

Миназа не пришлось упрашивать. Он схватил пирожок, откусил, потянулся за мантой… И тут же положил всё обратно.

Устыдившись, мальчик сел прямо. Забормотал слова благодарности Семнадцати, хозяину дома и всем духам-хранителям. Провёл ладонями по лицу и поклонился. Аннуакан наблюдал за ритуалом с лёгкой усмешкой.

— Благодарю за гостеприимство. Да будет чаша этого дома всегда полна и в сердце пребудет радость.

— У меня нет сердца, так что радость я ношу в кармане, — старик хихикнул, — Как тебя зовут, Пустой?

— Миназ бну-Банар из рода... — мальчик запнулся, опустил голову и продолжил бесцветным монотонным голосом, — я Миназ, раб купца Масхула по прозвищу Золотой Палец.

— Можешь называть меня каджи Аждахак. Это мой вишап стоит посреди источника. Ешь уже — кормить гостя, до того как расспрашивать, придумали гораздо раньше, чем твои предки сделали первое колесо.

Миназа не пришлось больше уговаривать. В караване никогда не кормили досыта, а у мальчика отобрали часть его доли взрослые рабы. Теперь же, он за раз пытался наверстать всё упущенное.

Аждахак же наоборот, не притронулся к пище. Только с любопытством наблюдал за гостем, да изредка отщипывал кусочек хлеба и бросал в воду, где стаи рыбёшек крутились в ожидании подачек.

В чашке Миназ с удивлением обнаружил вместо воды сладкое вино. Давно, в прошлой счастливой жизни, отец давал ему пробовать такое. И было в этой сладости столько боли и тоски по родителям и доме, что слёзы потекли из глаз. А предатель-рот продолжал жевать, и руки сами тянулись за добавкой. Обнаружив в себе такое разделение, мальчику стало стыдно и взрослая злость ударила наотмашь. Смуглое от загара лицо залилось краской.

Отложив недоеденную лепёшку, Миназ ещё раз смочил губы вином, выказывая дань уважения хозяину стола. И отставил чашу в сторону.

— Благодарю достопочтенного каджи Аждахака за угощение, и готов послужить в меру своих возможностей.

Старик гулко засмеялся, хлопая себя по коленям ладонями.

— Вы, люди, живые только пока маленькие. Боитесь по-настоящему, и честно преодолеваете страх. А когда вырастаете, становитесь памятниками самим себе.

— Хозяин просил передать вам это.

Миназ вытащил из-за пазухи шкатулку и протянул старику. Пальцы Аждахака вцепились в добычу, обхватили, погладили. И смяли деревянные резные дощечки как тонкую бумагу. Пыль посыпалась на землю, а на морщинистой ладони остался голубой камень.

— Твой цвет, маленький Пустой.

Аждахак приблизил драгоценность к глазам. Рассмотрел со всех сторон, понюхал. И бросил самоцвет в рот. С хрустом разжевал и блаженно зажмурился.

— Настоящая капля неба из Далакхай-ра. Ты знал, что это странное место Великий Змей вытанцевал в Первые времена?

Мальчик помотал головой. Он слышал название в первый раз, а уж что кто-то когда плясал, тем более.

— Настоящий вкус, — старик вздохнул, — жаль редко попадается.

Взгляд тёмных глаз Аждахака обратился на Миназа.

— Я доволен, Пустой. Очень доволен. В благодарность, я разрешаю задать тебе три вопроса.

— А вы ответите честно?

— Я слишком стар, чтобы врать, малыш. Бесчисленные годы из моих дел и знаний складывалась башня моей судьбы и памяти. Если я буду лгать, то выбью из неё кирпичи, образующие стены, и однажды она рухнет, погребая меня под развалинами, ввергая в безумие и забвение. Я видел таких лжецов, и не хочу повторить их путь: это страшное зрелище. Судьба жестоко мстит обращающимся с ней неуважительно. И ты задал первый вопрос, у тебя осталось два.

Мальчик нахмурился. Напряжённо морщил лоб, подыскивая нужные мысли. Чесал нос. Катал в задумчивости по камню маленькую сливу. Старик не прерывал его, искоса наблюдая за меняющимся выражением детского лица. Можно было подумать, что он получает удовольствие от крутящихся в голове маленького собеседника мыслей.

— Кто вы? Я не понимаю: Золотой Палец называл вас аннуаканом, вы зовёте себя каджи. Вы говорите «мой вишап» и едите камень. Вы бог или демон?

— Вкусный вопрос, — старик причмокнул губами, — и ответ тебе понравится. Сначала послушай притчу. Однажды, три слепых мудреца...

— Я ему говорю: милый, какие ноги? У меня хвост!

— А он?

— Как стал канючить: ну давай тебе ноги сделаем, переедешь ко мне на сушу...

— А ты?

— Я ему говорю: сдурел? Ноги брить надо, целлюлит на попе появляется, варикоз опять же. А хвост — это венец эволюции. Хочешь встречаться — делай ты себе нормальный хвост. В крайнем случае, купи ласты.

— И что?

— В общем, рассталась я с этим принцем.

— Правильно! Одна морока с людьми. Ишь, хвост ему не угодил. Да у тебя он самый элегантный, во всем атлантическом океане!

— А я, девочки, вчера к морской ведьме ходила.

— Да ты что?!

— Пришла и спрашиваю: есть оперные голоса? А она такая: они сейчас не в моде, возьми рэперский. Я послушала — это же ужас какой-то! "Йоу, йоу, мазафака!" Говорю: и как этим моряков приманивать? Я между прочим сиреной работаю, а не пугалом.

— А она?

— Стала искать по закромам, вот, говорит, есть голос Джигурды.

— Фу!

— Почему фу? Я взяла, очень удобно китов отпугивать. Или скандал им закатывать, когда муж выпивший приплыл.

— А ко мне вчера свекровь приехала. Целую истерику устроила: а почему икринки плохо одеты? Почему лежат так тесно? Почему выгуливаю икру не три раза в день.

— Ой ужас!

— Я ей главное говорю: мама, это вы мне скажите, почему ваш сын-тритон с ними не гуляет? Где он шляется целыми днями? Вчера, соседка рассказывала, видела его в компании каких-то креветок. А если я начну с лобстерами прогуливаться?

— Дамы, — к столику подплыл дельфин в костюме аквалангиста, — наш ресторан "На Титанике" закрывается. Вам раздельный счет?

— Я заплачу, девочки, — рыжая русалка бросила официанту золотой дублон, — а может еще гульнем? Рано же еще.

До самого утра, редкие корабли в Бермудском треугольнике, пугали нетрезвые девичьи голоса. А что, имеют право! Не так часто русалки собираются на девичник в честь дня рождения Ганса Христиана Андерсена.

— Принцесса! — рыцарь на белом коне подъехал к башне, — я спасу тебя!

Окошко на верхнем этаже распахнулось, выглянула голова с рыжими кудрями и закричала.

— Где маска?

— Что?

— Почему без медицинской маски?

— Не знаю, — рыцарь растерялся, — я как-то не подумал. Да ладно, сейчас я поднимусь, возьму тебя на руки и мы уе...

— Стоять! Никаких "на руки". Социальная дистанция — полтора метра.

— А как же... Я же...

— Ничего не знаю, — принцесса погрозила ему пальцем, — я тут на драконоизоляции.

— Это как?

— Это вот так, — из-за башни показался дракон, — ехай двай отсетдова.

Рыцарь икнул. Ящер был раза в три крупнее, чем предполагал рыцарь.

— А я это... Не подходи! Почему социальную дистанцию не соблюдаешь?

— Так ты же без маски.

— В маске! — рыцарь захлопнул забрало, и натянул латные рукавицы, — Меня вообще есть нельзя, я может заразный. Я только что из крестового похода, мало ли с кем контактировал. Да и домой мне пора...

Развернув лошадь, рыцарь ударил пятками и ускакал прочь.

— Коша, — принцесса вздохнула и посмотрела на дракона, — когда гулять можно будет? Уже надоело тут сидеть. Так все рыцари разбегутся, пока я эту дистанцию соблюдаю. Скуууучно!

— Ты всего третий день сидишь! Книжку почитай, эльфийский язык поучи, на арфе поиграй. Скучно ей. А то, что в королевстве бушует Волшебный Насморк, ты забыла? Гулять она хочет. А если ты заразишься?

— Бе-бе-бе!

Принцесса ушла от окна, прерывая спор. Но на всякий случай, пошла и помыла руки. А то ведь и правда, подхватишь Насморк, а потом всю жизнь будут Красноносой Принцессой дразнить. Лучше уж эльфийский выучить и пусть называют Мудрой.

(с)Александр «Котобус» Горбов из книги "Таблетка от понедельника" https://author.today/reader/51846/

Весь день Фатх просидел на палубе: под палящим зноем, на самом солнцепёке. Но даже лоб жреца оставался прохладным. Жар словно впитывался в него, проваливался в бездонный колодец. Туда, где на самом дне прятался дар Огль. Лишённый божества, он поглощал свет как нищий, дорвавшийся до роскошного обеда.

Жрец улыбался. После долгих лет немочи он чувствовал себя молодым. По странной прихоти, дар наполнял его силой и бодростью. Аванс за будущую работу? Случайность? Помощь в долгой дороге? Ответ был не нужен. Главное — сейчас ему хорошо.

— Разделишь с нами трапезу, брат?

Рыжий капитан подошёл к Фатху и присел рядом на корточки.

— Нет, благодарю, — жрец улыбнулся: искренне, доброжелательно, — Не сейчас.

— Держишь пост?

Фатх пожал плечами: можно и так сказать. Дар, наевшись за день света, подпитал и своего носителя. Лишь крошки с божественного стола, но и этого слабому человеку было довольно.

— Ты ведь служитель Огль, верно? — рыжий, прищурившись, смотрел на жреца.

— Да.

Капитан замялся, подбирая слова. Неопределённо махнул рукой и нахмурился.

— Она мертва? Скажи честно.

Ответил Фатх не сразу. Заглянул в глаза рыжему и смотрел, пока тот не отвёл взгляд.

— Да, Восьмая из Семнадцати покинула мир.

— А другие? Сколько Их осталось?

Жрец пожал плечами.

— Сложно ответить. Все знаки врут, а различить их в небе человеку не под силу.

— Жаль, — капитан вздохнул, — Она была доброй.

Мужчины замолчали, каждый думая о своём.

— Братство распадётся? — спросил Фатх.

— Почему? — рыжие брови удивлённо поднялись.

— Огль больше нет, а вы заключали с ней…

Капитан рассмеялся. Тихо и грустно.

— Братство Подающих существовало задолго до богини. Когда Восьмая пришла в мир, именно мы протянули руку: наши клятвы были сходны с её заветами. Не Она обещала награду, а Братство предложило помогать Ей и слугам Её.

Чувство досады кольнуло Фатха — в священных книгах эта история выглядела по-другому.

— Мы продолжим своё дело. Боги приходят и уходят, а ноша Братства неизменна. В память о Восьмой мы сохраним Её знак — ради былой дружбы.

— Благодарю.

Положив ладони на палубу, жрец низко поклонился.

— Не за что, дружище.

Хлопнув Фатха по плечу, капитан встал.

— Когда захочешь есть, подойди к Рыбе. Такой низенький, с выпученными глазами. Я скажу, чтобы оставил тебе.

— Хорошо.

Рыжий ушёл, и Фатх продолжил смотреть на плывущие мимо дюны.

Шар солнца покраснел и рухнул за далёкий горизонт. Сумерки налились лиловым пурпуром. А когда зажглась первая звезда, жрец услышал цокот когтей.

В двух шагах от Фатха сидело маленькое чудовище. Тело пустынной кошки, крылья с пепельными перьями, капризное детское личико с оттопыренной нижней губой.

— Сидишь, — тонким голоском пропело создание, — смотришь.

— Сижу, смотрю, — согласился жрец, — чем ты недоволен?

Чудовище фыркнуло, показав острые клыки. Много лет назад, когда Фатх первый раз отслужил у жертвенника, Огль наградила его странным подарком. Личным демоном-хранителем по имени Шеду. Едкий, капризный, то приходящий каждую ночь, то исчезающий на месяцы. То ли защитник, то ли искуситель.

— И чего ты попёрся в такую даль, старикашка?

— Ты же знаешь, — Фатх улыбнулся старому другу, — мне поручено важное дело.

— Все крылья сбил, пока догнал. Не мог поехать с караваном?

— Я должен торопиться.

Шеду прыгнул с места, прямо к Фатху. Поднялся на задние лапы и заглянул человеку в глаза.

— Ты чувствуешь Благодать внутри? Ощущаешь великую Силу? Она делает тебя моложе?

— Отойди.

— Не отдавай, — голос Шеду стал вкрадчивым, — оставь себе Благодать.

— Я дал обещание.

— Ой какой честный! Что ты обещал? Отдать чистой душе? А твоя, грязная? Отдай сам себе!

— Так нельзя, Шеду.

— А как можно? Хоть раз подумай о себе. Ты всю жизнь плясал, стоял ночами перед алтарём. А какая благодарность? Взял сокровище и тащит. И как ты решишь кому отдать? Кто чистый? Кто достойный?

Шеду прошёлся взад-вперёд по палубе. Длинный хвост бил по пушистым бокам как плеть.

— Кому ты отдашь? Проходимцу? Как ты выберешь чистую душу?

— Мне будет знак.

Демон с сочувствием посмотрел на старика.

— Ты больной? Какие знаки? Огль мертва, ты не понимаешь? Найдёшь блаженного дурачка, отдашь Силу и сразу помрёшь.

— Не…

— Умрёшь, точно говорю. Ты сейчас почему такой бодрый бегаешь? Тебя Сила держит. А отдашь и сразу всё кончится.

— Я обе…

— Ещё раз: ты сам чистая душа. Отдай себе, и дело с концом. Понятно объясняю?

— А дальше?

— Как что? Станешь чуть-чуть богом. Я отведу тебя к Лестнице, ты поднимешься на седьмую ступень и наведёшь в мире порядок.

— Уйди.

— Фу на тебя.

Шеду отвернулся и несколько минут молчал.

— Глупый. Такой шанс выпадает смертному раз в тысячелетие. Сейчас будешь бегать со своим обещанием, а потом место займут другие. И опять по новому кругу.

— А тебе какое дело? Чего вдруг демон людей жалеет?

— У меня свой интерес. Я-то всё равно при тебе останусь.

Шеду расхохотался.

— Представляешь, какая хохма получится? Любимый демон бога!

Отсмеявшись, Шеду сурово посмотрел на жреца.

— Пойду пока. Ты подумай, я не буду торопить. Решение непростое, для обычного человека. Но имей в виду: демоны заключают пари, когда новые боги полезут изо всех щелей. Как думаешь, позволят они жить обычному человеку с Благодатью? Огль была идеалисткой, ничего из её плана не выйдет.

Развернув крылья, Шеду выпрыгнул за борт и растворился в тенях среди барханов.

***

К полудню следующего дня корабль пересёк невидимую линию. Пески из жёлтых стали красными, дюны сгладились и пустыня выровнялась как стол.

— Глубокий песок, — рыжий капитан встал недалеко от Фатх и прищурившись вглядывался в даль.

— Что?

— Опасное место, жрец.

— Песчаные черви?

— Ха! Если бы они, если бы. Не будем звать лихо, расскажу когда окажемся на другой стороне.

Капитан замер, с тревогой всматриваясь в бескрайние пески. А Фатх, пожав плечами, продолжил смотреть в пустоту — вчерашний разговор с Шеду заронил в нём сомнения.

— Справа по борту шахлуд! — корабельщик, сидевший в вороньем гнезде на макушке мачты, заорал что есть мочи.

— Смотри, вот твой червь, жрец.

На расстоянии фарсанга, песок рассекала длинная лента. Красная, с лоснящимися сегментами. Червь-шахлуд то скользил сверху, то нырял в глубину.

— Плохо.

— Он может напасть?

— У него глотка не больше собачьей. И зубы — вот такие, с ноготь. Нет, шахлуд тварь безвредная.

— А что тогда плохого?

— Его выгнали из глубины хищники.

Спросить, какие именно, Фатх не успел. Песок рядом с червём взорвался, выпуская странных существ. Заострённые тела, длинные щупальца, тёмные воронки жадных ртов.

— Крахеши!

Корабельщик на мачте заорал полным ужаса голосом.

— Крахеши!

По палубе заметались люди.

— Лево руля, — капитан бросился к корме, — Лево руля, быстро!

Жрец, не обращая внимание на суету, вглядывался в страшных тварей. Всего несколько минут им потребовалось, чтобы догнать шахлуда и устроить кровавое пиршество. Щупальца рвали красную плоть червя, мелькая как плети. Раз, и на песке остались только рваные клочья.

— Привяжись!

К жрецу подбежал корабельщик по имени Рыба и сунул в руки верёвку.

— Что?

— Привяжись. Одним концом за пояс, другим за скобу. Понял? Быстро!

Спорить Фатх не стал. Сделал что сказано и повернулся ещё раз взглянуть на удаляющихся крахеши. Кто сказал удаляющихся? Твари закончили обед и собирались поужинать: вкусным кораблём и аппетитной командой.

Они догоняли. Как стая волков заходили с двух сторон, отрезая пути к бегству.

— Право руля! Разворачивайте второй парус, крысы! Или станете добычей крахешей.

Голос капитана разлетелся над кораблём. А в ответ ему затрубили песчаные твари: рёв охотников перед атакой.

— Поворачивай!

Фатх во все глаза смотрел на крахешей. Кажется, Шеду был прав. Сейчас корабль догонят и больше не будет ни жреца, ни Благодати, ни знаков. Интересно, можно ли считать чистой душой хищного крахеша? С одной стороны, тварь убивает живых существ, с другой, никаких человеческих грехов она не совершает. Со щупальцами, знаете ли, воровать, обманывать и желать чужую жену не очень-то и получится. Может, проглотив Фатха, какой-нибудь крахеша станет богом других обитателей песка? Какие жертвы он потребует?

Из неуместных размышлений Фатха вывел тяжёлый удар. Один из хищников толкнул корабль, заставив людей покатиться по палубе. Жрец чуть не улетел за борт, и лишь верёвка, повязанная вокруг пояса, удержала от падения.

— А-а-а!

Одному корабельщику не повезло. Чернобородый матрос выпал на песок, и теперь волочился за кораблём, пытаясь залезть по канату обратно.

Фатх дёрнулся, хотел помочь несчастному, вытянуть. Но тут мелькнули тёмные щупальца и осталась только свободно болтающаяся верёвка.

— Право руля! Держитесь!

Снова удар. Жрец упал на палубу, проехал на животе и стукнулся о мачту головой. На мгновение сознание помутилось. А когда он пришёл в себя, раздался оглушающий треск.

Фатх прижался к палубе, моля о быстрой смерти. Но великий Жнец медлил, не спеша опускать золотой серп.

— Вставай.

Кто-то легонько пнул его в бок носком сапога.

— Поднимайся, жрец. Восьмая хранит тебя.

Опираясь на руки, Фатх сел. Корабль стоял неподвижно, чуть накренившись на левый борт. Поборов тошноту, жрец встал.

Капитан спас их. Направил судно к скальным останцам и с разгону выбросил корабль на каменную насыпь. Обитатели песка не решились выйти на «сушу», и теперь оглашали воздух печальными криками.

Кто-то стонал, и Фатх, взяв себя в руки, пошёл к страждущему. Не нашлось члена команды, кто бы не пострадал в кораблекрушении. У одного была сломана нога, у другого рука, кто-то отделался ушибами и царапинами. Жрец переходил от матроса к матросу и помогал в меру сил. Огль не наделила Фатха талантами целителя, но вправить вывих или наложить лубок он умел.

— Корабль разбился? — Фатх подошёл к капитану.

— Ерунда, починим. Но мы не сможем двигаться дальше, пока здесь крахеши.

Рыжий указал рукой: крахеши были неподалёку. Зарылись в песок, выставив на поверхность длинные усы, раскачивающиеся на ветру.

— Караулят. Они долго могут ждать. Мой брат месяц сидел на такой же отмели, только самум помог убежать от тварей.

Корабельщики принялись обустраивать вынужденную стоянку. Растянули навесы рядом с кораблём, разожгли костёр и сварили густую похлёбку. Кто-то, кажется Рыба, достал длинный музыкальный инструмент с тремя струнами и начал наигрывать тягучую мелодию.

Отказавшись от приглашения, Фатх остался на палубе в одиночестве. Сел возле мачты, и принялся смотреть на заходящее солнце.

— Сидишь, — голосок Шеду пискнул над ухом, — опять в гляделки играешь.

Жрец не ответил, только раздражённо поморщился.

— Долго будешь сидеть?

— Пока не уйдут твои родственники.

— Эти, которые в песке? Точно, братаны троюродные. Хочешь, чтобы я попросил их уползти?

— А ты можешь?

— Неа. Они тупые, слов не понимают, только жрать и умеют. А сам чего не прогонишь?

— Издеваешься?

— Глупый, глупый старикашка! Что у тебя внутри? Благодать! Мощь, которая может повергать царства и возносить горы. А ты жалуешься на жалких животных.

— Я… Я не умею, Шеду.

— И это говорит человек, стоявший у алтаря? Ты же видел чудеса Огль! Возьми и попробуй. Только начни, а остальное дар сделает сам.

Шеду слез с мачты и с сомнением посмотрел на жреца.

— Малахольный ты. И зачем тебя выбрали?

Недовольно дёрнув хвостом, демон исчез. Оставив после себя запах жжёных тряпок и почему-то ромашек.

Ещё долго Фатх сидел и мучительно боролся сам с собой. Использовать Благодать? Он обещал просто хранить! Но чтобы передать кому-то, надо вырваться из ловушки. Да? Нет? Проклятый Шеду!

Солнце почти коснулось песков, когда жрец устал сомневаться. С мольбой протянул руки к заходящему светилу. По привычке сделал движение, будто зачерпывает воду. И рот Фатха распахнулся в беззвучном крике.

Мир превратился в детский рисунок. Перспектива нарушилась, делая невозможное реальностью. Вот огромные руки жреца, как из чаши набирают сияющий огонь прямо из солнца, маленького и близкого. Горят от нестерпимого жара пальцы, трещит кожа, опалённая огнём. Ладони раскрываются, и пламя льётся в песок, на полпути от корабля к горизонту. Барашки дюн вспыхивают, гаснут и мерцают как угли под пеплом…

Тихо воя от боли, Фатх катался по палубе. Обожжённые невозможным огнём ладони пылали, до краёв полные страданием. Но хуже этого, жреца мучил стыд за использование Благодати. Чужая Сила пришлась по вкусу и по плечу. В груди Фатха леденел страх нарушить обещание, данное Восьмой.