IIIoIIoIIaIo

Как человек распознает нужный ему голос в оживленной обстановке?

Представьте, что вы находитесь в людной комнате на коктейльной вечеринке. Вы стоите в кругу из четырех людей, болтающих о последних тенденциях фондового рынка. Когда разговор становится скучным, ваши мысли рассеиваются. Везде вокруг вас общаются люди, комната наполнена гулом. В этом почти оглушающем хоре голосов вы начинаете прислушиваться к группке людей за вашей спиной. Они обсуждают эклектичность декора, критикуя вкус хозяина, ругают его за занавески и обивку. Ничего интересного. Ваше внимание переключается на группу слева. Там сплетничают о знакомых вам гостях вечеринки. Вы прислушиваетесь. С улыбкой на лице ловите каждую деталь. И вдруг слышите собственное имя. Женщина напротив вас явно обращается к вам, но вы понятия не имеете, о чем она говорила, потому что ваше внимание было занято.
Избирательность внимания в данном случае сводится к так называемому «эффекту коктейльной вечеринки». В общем гуле голосов вы выборочно прислушиваетесь к одному из обсуждений, игнорируя все остальные.
Способность узнавать голоса среди шума и сосредотачиваться на одном диалоге в оживленной обстановке известна как «эффект коктейльной вечеринки»: слушатель способен разделять разные стимулы на отдельные потоки информации и решать, какие из них ему нужны, а какие — нет. Анализируя звуковую информацию, мы определяем, сколько вокруг источников звука, каковы их характеристики, и где находится каждый из них.
Известно, что в шумной обстановке активируется верхняя височная извилина в левом полушарии, где находится основная слуховая кора, а также лобно-теменная область, которая отвечает за обработку речи и контроль внимания и включает нижнюю лобную и верхнюю теменную извилины и внутрипариетальную борозду. Кроме того, было выявлено, что эффект коктейльной вечеринки — бинауральный: люди в наушниках, которым транслируют сигнал и шум только в один канал, хуже распознают сигнал, чем те, кто получает эту информацию через оба канала. Это отчасти связано с тем, что два уха определяют расположение источника звука гораздо точнее; фокусируясь на локализованном в пространстве источнике звука, слуховая система может определять сигналы, исходящие от него. Однако основное преимущество бинауральности состоит в том, что человек способен выбирать лучшее из двух соотношений «сигнал — шум», доступных каждому уху, и использовать его либо комбинировать информацию, поступившую в оба уха, и вычленять сигнал из шума.
В 1953 году британский когнитивист Эдвард Колин Черри впервые поднял эту проблему в своих исследованиях, обозначив ее как «проблему коктейльной вечеринки». Его работа показала, что на способность отделять звуки от шума влияют многие переменные, такие как пол говорящего, расположение источника звука, высота и скорость речи. Ученый надевал на испытуемого наушники и передавал разные сообщения в левое и правое ухо, сопровождая их шумами. Участник должен был повторить вслух то, что он слышал в определенном ухе (канале). Оказалось, что испытуемый мог услышать свое имя в канале, за которым он не следил. Этот эксперимент позже воспроизвел Невилл Морей, который обнаружил, что кроме субъективно важных сообщений из другого канала не проникает ничего.
Более поздние исследования показали, что на селективное внимание влияет возраст. С младенчества дети начинают поворачивать голову на знакомые им звуки, такие как голоса их родителей. Способность отфильтровывать шумовые стимулы достигает своего пика в молодом возрасте и затем начинает угасать. Пожилым людям труднее, чем молодым, сосредоточиться на разговоре, если конкурирующие стимулы, такие как субъективно важные сообщения, создают фоновый шум. Кроме того, пожилым людям требуется больше времени на обработку и различение отдельных потоков информации.
Неврологическое исследование «эффекта коктейльной вечеринки», проведенное в 2007 году, фокусировалось на нейронной активности в мозге определенного вида птиц, называемых зебровыми амадинами, в момент, когда птицы слушали смесь из самых разных звуков. Задача пернатых испытуемых состояла в том, чтобы узнавать знакомые песни других амадин. Однако в то же время группа ученых включала записи с фоновым шумом, в который иногда включался хор птиц иных видов. Это была птичья версия коктейльной вечеринки: птичьи трели звучали со всех сторон (но, к сожалению, коктейлями никого не угощали). Данные об активности мозга птиц оказались невероятно интересными. С одной стороны, было очевидно, что птица слышит звуковую мешанину – в слуховой коре ученые зафиксировали поток разнородных сигналов. Однако каждый раз, когда проигрывался фрагмент знакомой птичьей песни, ослабевали все волны, кроме одной, как если бы амадина находила среди общего гомона один голос и сосредоточенно слушала именно его, причисляя остальные звуки к фоновому шуму. Человеческий мозг работает аналогичным образом: он определяет важность определенного стимула и сосредотачивает свое внимание на нем, считая все остальные раздражители неважными и подавляя их влияние на нервную систему, – и этот процесс, что неудивительно, напоминает систему сопутствующего разряда.
Энн Трейсман предложила теорию ослабления. В этой модели «механизм фильтрации» ослабляет шумовую информацию, что позволяет ей проходить через все этапы обработки на бессознательном уровне. Трейсман также предположила существование порогового механизма, посредством которого некоторые слова из «шумового потока», исходя из смысловой важности, могут привлечь внимание человека. Например, имя человека имеет высокий уровень смысла и, соответственно, низкое пороговое значение, поэтому распознается легче. Другая модель, предложенная Дианой Дойч, предполагает существование второго механизма, который фильтрует информацию на основе ее значения. Даниэль Канеман рассматривает внимание как ресурс, который распределяется между различными стимулами и концентрируется не на том, когда внимание сфокусировано, а как именно оно сфокусировано. Согласно его идее, внимание определяется возбуждением, то есть когда фоновые шумы слишком многочисленные и сложные, человеку становится трудно распознавать слуховые раздражители. Это говорит о негативном влиянии чрезмерного возбуждения на внимание.
Вывод из всех этих нейробиологических исследований состоит не в том, что мозг фиксирует лишь некоторые фрагменты зрительной или звуковой картины и игнорирует остальные. Мозг воспринимает все, что воспринимают наши глаза и уши (и остальные сенсорные рецепторы). Но информации слишком много. Исследование внимания показывает, что мы бессознательно умеем выбирать, какие аспекты этого сенсорного потока действительно важны, и создавать единое, целостное повествование, которое превращается в наш опыт. Тот факт, что вы откликаетесь на собственное имя на коктейльной вечеринке, когда ваше внимание занято другими разговорами, показывает, что что-то все-таки проникает в мозг, даже если вы не знаете об этом. На самом деле мозг получает практически всю информацию, но вот осознаем мы ее лишь частично.
Источник (основной telegram): Naked Monkey

Какой бы сплоченной и организованной ни была группа млекопитающих, в ней всегда идет борьба за социальное превосходство.

Какой бы сплоченной и организованной ни была группа млекопитающих, в ней всегда идет борьба за социальное превосходство. В процессе этой борьбы каждый взрослый индивид приобретает особое социальное положение, определяющее его место (т. е. статус) в иерархии всей группы. Данная ситуация, впрочем, никогда не остается стабильной в течение долгого времени.
Идет постоянный и напряженный процесс борьбы за статус. В естественных условиях с этим процессом, впрочем, еще можно смириться, так как размер социальных группировок довольно ограничен. Но если эта среда искусственная, подобно среде зверинца, и группы становятся слишком многочисленными или пространство слишком ограниченным, тогда мышиная возня в борьбе за статус вскоре выходит из-под контроля, битвы за превосходство начинают бушевать с неистовой силой, и лидеры свор, стай, колоний или племен оказываются в очень напряженной ситуации.
На выяснение таких неестественно сложных статусных отношений уходит так много времени, что приходится пренебрегать другими аспектами социальной жизни, такими, например, как родительская забота, а это наносит им серьезный ущерб.
Главная особенность борьбы за статус в природе заключается в том, что она основывается на личных отношениях между отдельными особями внутри одной социальной группы. Следовательно, во времена примитивного первобытно-общинного строя эта проблема была относительно простой, но, когда племена превратились в огромные суперплемена (города, мегаполисы), где отношения стали максимально безличными, проблема статуса молниеносно превратилась в кошмар суперстатуса.
Какое же именно место занимает современный охотник за статусом? Во-первых, у него есть личные друзья и знакомые, все вместе они образуют его социальное псевдоплемя. Во-вторых, у него есть сообщество, в котором он живет, – его региональное псевдоплемя. В-третьих, у него есть специализация: профессия, ремесло или работа, а также игры, хобби или занятия спортом. Они образуют его специализированные псевдоплемена. Ну и, в-четвертых, он несет в себе пережитки классового племени и является членом нового возрастного племени.
Все эти подгруппы вместе предоставляют ему гораздо больше шансов для достижения некоего превосходства, а также для удовлетворения своего основного инстинкта – получения статуса, чем место крошечной частицы в однородной массе, человекоподобного муравья, взбирающегося на гигантский суперплеменной муравейник. Все вроде бы неплохо, но есть одна загвоздка.
Достигнутое в ограниченной подгруппе, уже само по себе ограничено. Крупная рыба, плавающая в маленьком пруду, никогда не перестанет мечтать о большом озере. Когда-то такой проблемы не существовало, так как жесткая и не терпящая компромиссов классовая система заставляла каждого оставаться на своем месте.
В настоящее время его практически повсеместно заменила гораздо более эффективная меритократия, где каждый индивид теоретически имеет возможность достичь своего оптимального уровня, а найдя его, может усилить свою социальную индивидуальность, примкнув к одной из многочисленных псевдоплеменных группировок.
Создается впечатление, что в любом крупном, деятельном и прогрессивном суперплемени должно быть большое количество охотников за статусом, которые, несмотря на старания, все же терпят постоянные неудачи. На смену молчаливой удовлетворенности жесткого застойного общества пришли лихорадочные стремления и страстные желания более гибкого и развивающегося общества. Какова же реакция тех, кто борется за получение статуса? Ответ очень прост: если они не могут взобраться на самый верх, то изо всех сил стараются создать иллюзию того, что они менее зависимы, чем это есть на самом деле.
Имитация превосходства стала одним из основных занятий суперплеменных охотников за статусом.
Необходимо понимать различие между символом статуса и имитацией превосходства. Символ статуса – это внешний признак истинного уровня социального превосходства, которого вам удалось добиться. Имитация превосходства – это внешний признак уровня превосходства, которого вам бы хотелось добиться, но которого еще нет. В материальном смысле это означает примерно следующее: символ статуса – это то, что вы можете себе позволить, а имитация превосходства – это то, что вы не совсем можете себе позволить, но тем не менее покупаете. Для имитации превосходства, таким образом, зачастую требуется жертвовать чем-то другим, в то время как при наличии истинного символа статуса в этом нет никакой необходимости.
В существовавших ранее обществах, с их более жесткими классовыми структурами, не было широких возможностей для имитации превосходства. Наделенные властью индивиды, видя, что имитаторы ослабляют их позиции, реагировали незамедлительно: для обуздания имитирования они вводили строгие предписания и даже законы.
Сегодня с распадом классовой структуры таких законов стало значительно меньше. Сознавая, что индивиды с низким статусом будут всегда стремиться подражать ему, он, в свою очередь, сделал доступными дешевые подделки массового производства, имитирующие его собственные вещи. Искушение было слишком сильным, и приманку проглотили.
Женщина, имеющая высокий статус, носит бриллиантовое колье; женщина же с низким статусом носит колье из бисера. Оба колье сделаны превосходно; бисер недорог, но смотрится эффектно и привлекает внимание, к тому же не претендует казаться тем, чем на самом деле не является. Для статуса он не имеет ни малейшего значения, и поэтому носящая его женщина хочет чего-то большего.
Усердно работая, экономя каждый пенни и в конце концов потратив больше, чем она может себе позволить, эта женщина, возможно, все же приобретет колье из маленьких, но настоящих бриллиантов. Но, сделав этот шаг и украсив свою шею колье, имитирующим превосходство, она будет представлять угрозу для женщины, обладающей высоким статусом; их статусные различия начнут стираться. Следовательно, человеку, имеющему высокий статус, ничего не остается, как пустить в продажу колье из больших, но поддельных бриллиантов. Такие колье недороги и так привлекательны внешне, что женщина с низким статусом прекращает бороться за настоящие бриллианты и вместо них довольствуется подделкой. Ловушка захлопнулась, настоящую имитацию превосходства удалось предотвратить.
На поверхности это, конечно, не так очевидно. Кажется, что женщина с низким статусом, радующаяся своей вульгарной подделке, продолжает имитировать свою властительную соперницу, но это всего лишь иллюзия. Дело в том, что поддельные бриллианты слишком хороши, чтобы быть настоящими, если сопоставить их с образом жизни женщины. Они никого не введут в заблуждение и, следовательно, не помогут повысить статус.
Кажется удивительным, что зачастую этот трюк довольно эффективно работает, но это и вправду так. Он уже проник во многие сферы жизни, и это не прошло бесследно. Он практически уничтожил искусство и ремесла, которыми владели люди, имеющие низкий статус. На смену народному творчеству пришли дешевые копии творений великих мастеров; народную музыку заменила граммофонная пластинка; вместо ручных поделок появились пластиковые имитации более дорогих товаров, выпущенные массовым производством.
Но для действительно серьезного борца за повышение своего статуса дешевые подделки не значат ровным счетом ничего, его ими не обманешь. Он прекрасно осознает, что это ловкий обман, иллюзия, имитация превосходства. Для него превосходство выражается в обладании по-настоящему ценными предметами, и, для того чтобы создать впечатление чуть большего социального превосходства, чем то, которым он на самом деле обладает, он всегда должен иметь чуть больше, чем может себе позволить. Только в этом случае его обман могут принять за чистую монету.
Для безопасности он старается сконцентрировать свое внимание на тех сферах, где подделок просто не существует. Если он может позволить себе покупку маленького автомобиля, он покупает средний; если может купить средний – покупает большой; если же может приобрести один большой автомобиль – покупает второй небольшой для ежедневного пользования.
Вся система покупок в рассрочку, ипотека и превышение банковского кредита обязаны своим существованием именно подобному желанию увеличить свою власть в рамках имитации превосходства.
К несчастью, нелепые внешние атрибуты упорного охотника за статусом приобретают такую значимость, что, кажется, становятся чем-то большим, чем они есть на самом деле. В конечном счете они лишь имитируют превосходство, не имея при этом ничего общего с истинным превосходством. Истинное превосходство, истинный социальный статус связаны с влиянием и властью над подчиненными членами суперплемени, а не с обладанием двумя цветными телевизорами. Разумеется, то, что вы можете легко купить второй цветной телевизор, является естественным отражением вашего положения и играет роль истинного символа статуса. Совсем другое дело – покупка второго цветного телевизора в то время, когда вы можете позволить себе лишь один. Это может показать тем, чей статус выше, вашу готовность присоединиться к ним, но вовсе не дает гарантии, что вам это действительно удастся. Ваши соперники, находящиеся на одном с вами уровне и движимые тем же желанием, тоже займутся приобретением вторых цветных телевизоров, но основной закон иерархии заключается в том, что лишь немногим удастся добиться своего и подняться на один уровень выше. Эти счастливчики могут вполне оправданно украсить лентой победителя свои вторые цветные телевизоры: их имитатор превосходства сделал свое дело. Всем же остальным, потерпевшим неудачу, приходится оставаться на своем месте в окружении многочисленных дорогостоящих имитаторов превосходства, которые в один момент стали тем, чем и являются на самом деле, – иллюзией величия. Проигравшие проглатывают горькую пилюлю, когда осознают, что все это вовсе не дает никаких гарантий, хотя и может быть крайне полезно для успешного продвижения вверх.
Чрезмерное стремление к имитации превосходства может нанести серьезный ущерб. Оно не только заставляет менее успешных охотников за статусом пережить тяжелое разочарование, но еще и требует от члена суперплемени так много усилий, что у него практически не остается времени ни на что другое.

Источник: Naked Monkey

Синопсис | Гольбах П. Священная зараза или естественная история суеверия

Primus in or be deos fecit timor (Вначале страх создал в мире богов)

«В начале было слово. Все слова – пи№%*ж!» Егор Летов.

Человек суеверен потому, что он пуглив, он пуглив потому, что невежественен. Он не знаком с силами природы, полагает, что природа подчинена каким-то невидимым силам, считает себя зависящим от них и воображает, что они либо раздражены против него, либо благосклонны к нему. Его воображение ищет средств и приемов заслужить их благорасположение и отвратить гнев. Но он может представить себе этих богов только в виде могущественных людей, поэтому перед богами он ведет себя так, как ведут себя перед человеком, могущества которого опасаются.

На всем Земном шаре народы заражены суевериями, это результат их страха и незнания истинных причин своих несчастий. Всякий страдающий, напуганный и невежественный человек склонен к легковерию. Страдающий и испуганный человек верит всему, соглашается со всем, если только обещают ему облегчить его страдания. Христианская религия находила вначале последователей среди низов общества. Подобно боязливому стаду толпа собирается вокруг проповедников, с жадностью следует их советам и урокам. Все те, кто давал людям богов, законы и религии, обычно выдвигались своими полезными открытиями, которые казались чудесами невежественной массе. Законодатели укрепляли свою власть среди народа, они отожествлялся с богом, ибо были толкователями его воли, посланцами божьими. Таким образом, шарлатаны пользовались самой неограниченной властью, они становились деспотами, правили с помощью страха. Боги служили для оправдания крайностей и преступлений тирании, из самих богов сделали тиранов, их именем приказывали совершать преступления и безумства.
С помощью этого оружия священство приобрело власть над народами и уселось на трон вселенной рядом с богами, перед которыми заставляло трепетать человечество. Энергичные, честолюбивые воины постепенно захватили власть у духовенства, явно злоупотреблявшей ею. И таким образом, у народов оказалось по два законодателя и две власти. Но духовенство никогда не поступалось своей властью, когда оно чувствовало себя слабыми, поднимали восстание против государственной власти. Таким образом, государь нуждался в союзе с религией, для того, что бы его не свергли, мочь тиранить и удерживать народ в своих руках. Духовенство же в собственных интересах осыпало цветами путь тирании, успокаивало их совесть, обеспечивало от гнева народа, говоря ему, что небо приказывает терпеть. Так короли стали богами на земле, деспоты стали покровители суеверий. А ослепленный своими предрассудками народ не замечал явной причины своих несчастий. Государи укреплялись с помощью духовенства, громили разум и уничтожали счастье своих подданных. Вот почему религия исконно считалась самой мощной пружиной политики. Аристотель правильно говорит, что тиран должен выказывать неуклонную приверженность к культу богов и что его усердие к богам устраняет подозрение его в несправедливости.
Религия, которая, можно сказать, опрокидывает все человеческие представления, никогда не позволяла, чтобы к ее принципам подходили с обычным мерилом. Жаловаться на посылаемые богом незаслуженные несчастья было преступлением. В своем ослеплении люди оправдывали в своем боге то, что разум заставляет их осуждать в себе подобных. Итак, на одной стороне было всемогущество, на другой – слабость, подчинение, унижение; люди всем обязаны богу, он же не обязан им ничем, они связаны, он свободен. Этот бог, столь далекий от морали, должен был, однако, служить образцом для королей, являвшихся его представителями и подобием на земле. Горсть привилегированных людей получила в силу божественного права власть быть несправедливыми и повелевать другими людьми. Монархи стали порождать желания в людях, и только они могли удовлетворять эти желания. Таким образом, интересы граждан разделились. Каждый становился соперником и врагом других. Угодить монарху являлось высшим счастьем, пределом желаний всех тех, кто имел доступ ко двору. Бессильная злоба, страх и отчаяние терзали тех, кто не мог приблизиться к особе монарха. Таким образом, государь, единственный источник милостей, развращал общество и разделял его, чтобы властвовать. Воля монарха заняла место разума. Прихоть монарха стала законом, милость его стала мерилом уважения, чести, общественного почета. Так государи, обоготворенные религией и развращенные попами, в свою очередь развращали души своих подданных, вносили среди них борьбу интересов, уничтожали существовавшие между ними отношения, делали людей врагами друг другу и убивали в них нравственность Каждый стремился быть изъятым из-под гнета, для того, чтобы угнетать других. Каждый желал получить возможность безнаказанно творить зло.
Несправедливые к своим подданным государи были столь же несправедливы в своих отношениях между собой. Они ревновали друг друга к своим успехам. Народы то и дело втягивались в войну из-за распрей, совершенно не интересовавших их. Религиозный кошмар – вот главный виновник их; это он повлек за собой развращенность и открыл ворота всем бедам человечества, Познание бога сыграло роль запретного плода для человечества; возжелав вкусить этого плода, человечество погубило себя. Всякая религия, построенная на боге, столь ревностном к своим правам, что его оскорбляют действия и помыслы людей, на боге мстительном и требующем, чтобы защищали его дело, такая религия неизбежно делает своих последователей несправедливыми, неспокойными, жестокими, злыми из принципа и неумолимыми по своему долгу. Она должна звать народы на бой, когда этого «требуют интересы неба». Но боги всегда говорят со смертными только через своих посредников, а те вкладывают в уста богов только то, что соответствует их собственным интересам, всегда прямо противоположным интересам общества. Темный народ всегда будет смешивать священника с богом. Жертва своей слепой веры в попов, он будет повиноваться им, не рассуждая. Религия, похваляющаяся тем, что принесла народам мир, породила в их душах такую лютую жестокость, которая более пристала каннибалам, людоедам, нежели последователям благого и милосердного бога. Если бы народы не были оглушены и загипнотизированы чудесами суеверия, они не были бы соучастниками, исполнителями и жертвами бессмысленных планов религиозных и политических тиранов, которые всегда строили здание своего величия на трупах своих рабов и на обломках империй. Он с молоком матери всосал непримиримую ненависть ко всем инаковерующим, ко всем тем, кто не поклонялся тому же богу.
Представление о боге необходимо связано с чувством страха, а это чувство предполагает в своем объекте злость. Суеверие, почитающее страшного, вероломного, жестокого, кровожадного бога, рано или поздно должно породить фанатиков. Относиться терпимо к чужой религии – это значит допускать культ, который считаешь оскорбительным для твоего бога, это значит поступиться интересами его славы в угоду человеческой политике, омерзительной в глазах бога. Бог – превыше всего в мире, в его руках судьбы людей, самое главное, это – угодить богу. Можно ли довериться богу, который создал первого человека только для того, чтобы поставить ему ловушку? Разве бог, приказавший Аврааму, которого он удостоил своим союзом, принести в жертву своего единственного сына, – разве такой бог не жестокий бог? Разве бог, которого могла умилостивить только смерть его собственного сына, не самый неумолимый из богов? Разве бог, именующий себя богом воинств и мести, приказывающий истреблять народы и их богов, заливший кровью города ханаанеян, требующий убийства царей, приказывающий устами пророков, чтобы женщины, старцы и дети проходили под острием меча, – разве это благостный бог? Наконец, разве бог, желающий, чтобы его поклонники страдали, терпели, истязали свою плоть, осуждающий большинство чад своих на вечное пламя ада, является нежным отцом, милостивым богом? Нет, христианский бог – кровавый бог. Только кровью можно умиротворить его, только потоками крови можно успокоить его ярость.
Нам не преминут возразить, что бог христиан, столь суровый в прошлом, смягчился после того, как смерть его сына примирила его с родом человеческим. Тогда из уст неизменного бога исходят столь противоречивые предписания: сегодня он осуждает то, что приказывал вчера. Всем и каждому должно быть ясно, что противоречивые веления бога обусловливались обстоятельствами, темпераментом, страстями и интересами тех, кто в различных случаях был глашатаем его воли. Моисей, неограниченный властелин своих диких израильтян, тупых и убогих, лишь сообразовался с их взглядами, предписывая им грабеж и истребление; Христос был бы неразумен, если бы тем же языком говорил с горстью несчастных, последовавших за ним. Итак, апостолы новой, преследуемой религии поневоле должны были рекомендовать терпение, терпимость и кротость. Достигнув власти, эта религия немедленно изменила тон, стала проповедовать только месть и ярость и превратила весь мир в обширное кладбище. Двусмысленность предписаний давала право попам принимать решения в их интересах. Ясные и точные правила, в которых нет противоречий, распряжённых согласно разуму, не нуждаются в толкованиях! Будучи создана воображением, религия никогда не может иметь твердых принципов, она всегда одной рукой разрушает то, что утверждала другой.
Все культы и религиозные системы мира строятся на представлении о боге, гневающемся и сменяющем гнев на милость. Поэтому представления о нем поражает их воображение по-разному: оно то пугает их, то вызывает в них благоговение. У разных людей в рамках одного и того же общества и даже одной и той же религии представление о боге, которому они одинаково служат различны. Каждый следует в своих представлениях своему темпераменту, своим предрассудкам, страстям и жизненным обстоятельствам. Бог, которого каждый представляет по-разному, не может быть нормой морали. Она должна быть одинакова для всех. Бога называют благим, но он не является таким, когда насылает на человека несчастье, его доброта не является нерушимой. Бога называют справедливым, но тут он тоже изменяет себе, самые добрые люди оказываются самыми несчастными в этом мире. Самые дикие и возмутительные обычаи, наиболее противные природе, обычно покоятся на религии. Но в своем изменчивом боге и в его противоречивых предписаниях человек найдет одинаково сильные доводы для оправдания любого поведения. Во что должна превратиться мораль, если она будет зависеть от прихоти и интересов каждого отдельного человек? Но попы заинтересованы в безнравственности народа, так как вместе с ней растет число отпущений грехов.
Отпущения грехов должны поощрять преступления, злодей становится смелее, будучи уверен, что имеются средства успокаивать гнев его бога. Если он богат, он уверен, что может купить себе право вредить своим ближним. Порочный и преступный человек найдет в религии бесчисленные лекарства против упреков своей совести. Ему гораздо легче и приятнее согласиться на словах с догмами, в которых он ничего не понимает, с учениями, в которых он даже не дает себе труда разобраться, чем обращаться к стеснительной морали. Не долго думая, он отдает предпочтение суеверным обрядам, которые избавляют его от необходимости изменить свое поведение, бороться со своими наклонностями, отказаться от своих привычек. Попы всех стран выработали прейскурант преступлении. Слуги всевышнего имели, таким образом, наглость судить о том, до какого предела разрешено оскорблять его!
Еще меньше пользы получает общество от мнимых совершенств, которые предлагают нам религии. В самом деле, в чем заключаются эти чудесные совершенства? Стремящиеся к ним подвергают себя добровольному безбрачию. Другие отказываются от самых законных радостей, они считают, что прогневят своего бога, если будут наслаждаться его дарами. Однако на этих абсурдах построено дикое поведение множества беснующихся подвижников, которых суеверие повсюду выдает нам за законченные образцы добродетели. Народ в своем ослеплении воображает, что бог по справедливости не может не вознаграждать и не любить тех, кто имел мужество страдать, отказываться от радостей жизни и все покинуть ради него.
Все религии мира поклонялись некоему страшному и злому божеству. Страх породил богов и их культы, они родились в лоне несчастий. Эти люди изводят себя, грызут себя за безобиднейшие поступки, которые религия объявляет непростительными преступлениями. Суеверных людей можно сравнить с ипохондриками, которых вечно тревожат их воображаемые болезни. Итак, суеверный человек, если он последователен в своих религиозных принципах, должен жить в горе и слезах. Он должен ревностно исполнять самые вздорные обряды, предписываемые ему религией для умилостивления божества. Его печальная жизнь должна проходить в замаливании воображаемых грехов. Не может быть жизнерадостным и любить своих ближних человек, который предполагает своего бога гневным, мстительным и ревнивым, вечно думает о нем и уверен, что грозный бог следит за каждым его шагом и что бога можно оскорбить даже бессознательно и невольно. Однако не следует думать, что религия одинаково действует на всех, кто попал в ее лапы. Действие ее так же различно, как различны темпераменты людей. Здоровый организм часто оказывает ей сопротивление. Чувствительный и нежный человек никогда не согласится с тем, что его бог бесчеловечен. Другой, с богатым воображением, пылким характером и слабым здоровьем, впадает в исступление, его посещают видения и вдохновения свыше, он искренне верит в призраки, порожденные неправильными движениями его мозга. Если религия захватывает в свои сети человека горячего, у которого кровь кипит в жилах, она делает из него ревнителя веры. Людей желчных, мрачных, с меланхолическим темпераментом – обычно это злые люди, мучимые угрызениями совести, – она делает жестокими и трусами. Над людьми с флегматическим темпераментом религия не имеет такой власти. Они слишком холодны, ей нужны горячие ревнители.
Всего сильнее привязывает человека к религии привычка. Воспитание прививает нам самые удивительные взгляды, наши первые представления обычно остаются у нас всю жизнь. Суеверия становятся дороги человеку, он впадает в постыдную косность, не позволяющую ему критически подойти к ним. Богословие всегда будет наукой догадок и предположений, относительно которых люди не могут быть одного мнения. Какую маску ни надевало духовенство, оно всегда руководилось только своими интересами. Чванство, ревность, жадность и властолюбие всегда будут разделять членов сословия, существование которого зиждется только на ослеплении народов; попы грабят народ и ссорятся из-за дележа добычи.

Автор: Naked Monkey

Источник | Гольбах П. Священная зараза или естественная история суеверия

Не думай о Белом Медведе!

Случалось ли вам иметь дело с навязчивой мелодией, которая застревает в голове и никуда не хочет уходить? Таким мотивом может стать фраза из популярной песенки или какой-то рекламный слоган. Часто мелодия нам ненавистна, но избавиться от нее невозможно, как ни старайся. Она проникает в наше сознание без приглашения, а оказавшись там, отказывается уходить.

Чем активнее вы стараетесь не обращать на нее внимания, тем сильнее она становится. Это какой-то музыкальный зуд, который невозможно унять, почесав нужное место.

Интересно, что такой навязчивый мотив, который человек не в состоянии забыть, как бы ни старался, по-английски называется словом earworm, которое представляет собой кальку с немецкого слова, обозначающего «уховертка». Девять из десяти человек сталкиваются с этим явлением хотя бы иногда, а исследование дневниковых записей показывает, что большинство из нас испытывает подобное по крайней мере раз в неделю. Большинство это раздражает, но, как бы мы ни старались, навязчивые мелодии никогда не уходят по команде. И если бы только мелодии! Привязываться таким образом могут и мысленные картины.

Вы можете оценить свою способность к подавлению нежелательных мысленных образов при помощи следующего теста. В течение следующих пяти минут произносите вслух каждую мысль и называйте каждый образ, который придет вам в голову. Засеките время. Можно говорить что угодно, единственное требование — не думать о белом медведе. Помните — все, что угодно, но не белый медведь. А теперь попробуйте.

***

На дворе стоял 1985 год, а очагом беспорядков оказалась психологическая лаборатория маленького свободолюбивого гуманитарного Университета Тринити в Сан-Антонио. 17 студентов терзались мыслью, с которой не могли сладить. Они понимали, что это неправильно: они должны были выкинуть ее из головы. Но она их просто пленила. Всякий раз, как они пытались сосредоточиться на чем-то еще, она вновь проторяла себе путь в их сознания. Они не могли перестать думать о белых медведях.

Обычно этим студентам не приходилось беспокоиться о свирепых полярных хищниках. Их гораздо больше занимали секс, экзамены и разочарование от New Coke (Как раз в 1985 году компания Coca-Cola выпустила новый напиток, New Coke («Новая Кока»), однако публике он не понравился). Но в тот момент перед белыми медведями было невозможно устоять — а все потому, что ребятам дали инструкцию: «В следующие пять минут постарайтесь не думать о белых медведях».

Эти студенты были первыми участниками серии экспериментов Дэниела Вегнера. В начале карьеры Вегнер наткнулся на рассказ о русском писателе Льве Николаевиче Толстом. Когда тот был маленьким, старший брат предложил ему игру: сидеть в углу до тех пор, пока не удастся отогнать от себя мысли о белом медведе. Вернувшись через какое-то время, он обнаружил малыша там же, где и оставил.

«Условия были, во-первых, стать в угол и не думать о белом медведе. Помню, как я становился в угол и старался, но никак не мог не думать о белом медведе». Из «Воспоминаний» Л. Н. Толстого.

Вегнер вскоре понял, что эта история и поднятый в ней вопрос тоже не выходят у него из головы: почему у нас не получается контролировать свои мысли?

Вегнер провел опыт, который практически повторял детскую задачку Толстого: просил участников думать о чем угодно, кроме белого медведя. Вот расшифровка речи одной девушки, ее «мысли вслух», и мы видим, как это непросто:

«Я пытаюсь думать о сотнях вещей, обо всем, кроме белого медведя, но я вновь и вновь к нему возвращаюсь. Итак… хм, эй, взять, к примеру, эту коричневую стену… Всякий раз, как я пытаюсь не думать о белом медведе, я думаю именно о нем».

Вегнер отмечал, что наличие у людей нежелательных мыслей, которые они изо всех сил стараются избегать, было одним из фундаментальных открытий Зигмунда Фрейда. Однако Фрейд пытался объяснить это бессознательными процессами, в частности механизмом вытеснения. Вегнер же не соглашался с тем, что сознание никак не участвует в подавлении мыслей. Ведь для того, чтобы что-то подавить, необходимо иметь цель подавить и знать, что именно планируешь подавлять. Фактически сама логика исследований в духе психоаналитической традиции восставала против исследования роли сознания в процессе подавления мыслей. В то же время Вегнер утверждал, что большинство мыслей, которые мы хотим подавить, сознательны. Мы осознанно пытаемся не бояться, не думать о голоде и так далее. И он задается вопросом о том, что же происходит, когда человек пытается контролировать свои нежелательные мысли осознанно. Поставленная цель исследования была скорее поисковая: что произойдет, если попросить человека не думать о чем-либо?

Основной эксперимент был организован достаточно просто. Участникам-студентам предлагалось сначала в течение пяти минут под запись диктофона описывать вслух то, о чем они думают. Затем они делились на две группы. Первую группу просили в течение следующих пяти минут проговаривать все приходящие в голову мысли, но постараться в это время не думать о белом медведе. По окончании этого времени их просили в течение следующих пяти минут снова проговаривать свои мысли, но в этот раз думать о белом медведе. Студентов просили нажимать на специальный звонок, как только они подумают о белом медведе или произнесут вслух мысль о нем. Вторая группа делала все то же самое, но в другой последовательности: первые пять минут они проговаривали и думали о белом медведе, а во вторые пять минут им думать о нем запрещалось. Те студенты, которых просили подавлять мысли, чаще отмечали, что эта информация оказывала на них влияние.

Стало очевидно, что попытка подавлять мысли может создавать интроспективное отчуждение – склонность думать, что подавленные мысли исходят из какого-то внешнего источника. Проникая в разум человека, эти подавленные непрошеные мысли, не имеющие никакого отношения к тому, о чем думает и что планирует человек, могут приписываться несуществующему внешнему влиянию. В одном из своих исследований Моррис и Вегнер попросили участников попытаться представить себе, что за человек мог бы говорить тем голосом, который звучал на пленке. Участников просили оценить личность и манеру этого человека по нескольким показателям. Оказалось, что участники, которых просили подавлять мысль, по сравнению с теми, которых просили целенаправленно думать об определенных вещах, сочли (несуществующий) голос подсознания как приказывающий (а не высказывающий просьбу) и злой (а не добрый), как голос человека, которого им хотелось бы игнорировать. Хотя эти впечатления о несуществующем голосе далеки от ощущения внутренних голосов, которые описывают больные с шизофренией, этот эксперимент показывает: гипотеза о том, что мысли могли быть вызваны какой-то иной причиной, может восприниматься как на удивление достоверная даже нормальными людьми.

В экспериментах было получено два основных результата. Во-первых, студенты не смогли справиться с задачей «не думать о белом медведе». Они в среднем нажимали на звонок чуть чаще, чем один раз в минуту. Во-вторых, оказалось, что в случае, когда студентам разрешали думать о белом медведе, мысли о нем появлялись значимо чаще после периода подавления мысли, чем в условиях первоначального разрешения. Так был обнаружен эффект преувеличенного возврата подавляемых мыслей (эффект рикошета). При этом чем успешнее получалось у студентов подавлять мысли, тем больший эффект возврата у них наблюдался.

Вегнер назвал это ироническим бумерангом. Вы отгоняете от себя мысль, и — бац! — она прилетает обратно. Эффект иронического бумеранга объясняет многие современные проблемы: при бессоннице попытки уснуть только «бодрят», во время низкоуглеводной диеты люди мечтают о белом хлебе и печенье с орехами макадамия, при тревожных расстройствах пациенты пытаются блокировать тревогу, но перед их глазами вновь и вновь крутится калейдоскоп катастроф. Вегнер даже доказал, что, если в течение дня человек старается отогнать от себя мысли о своей пассии, вероятность того, что она ему приснится, выше, чем когда он намеренно о ней фантазирует. Безусловно, это способствует эффекту Ромео и Джульетты. Известный жизненный факт: желания более пылки, если отношения запретны. Вегнер обнаружил, что эффект иронического бумеранга действует при попытке подавить любой порыв, который только можно представить.

На основе этого ставшего классическим результата, а также серии других экспериментов Вегнер окончательно разработал свою теорию иронического контроля. Она, в частности, пыталась объяснить, почему мы совершаем действия, которые не хотим совершать, или почему к нам навязчиво возвращаются мысли. Суть теории заключается в том, что одновременно работают два когнитивных механизма. Первый — сознательный контроль, работа которого заключается в выполнении поставленной задачи не думать о нежелательном содержании. Второй — процесс мониторинга. Он автоматически отслеживает, не появилась ли нежелательная мысль, чтобы привлечь при необходимости туда сознательный контроль. Ироничность контроля заключается в том, что при попытке не думать о чем-то человек волей-неволей начинает об этом думать.

Описанный эксперимент и созданная теория иронического контроля принесли Дэниелу Вегнеру популярность и уважение в научных кругах. Результат этого исследования многократно воспроизводился в других экспериментах и исследованиях. Причем испытуемых просили то не думать о чем-то совсем невероятном, например о зеленом кролике, то не совершать каких-либо действий. Проведенные мета-анализы экспериментальных исследований также подчеркивают, что эффект рикошета является надежным и воспроизводимым. Закрепилась и исследовательская методика «думай — не думай», хотя она во многом опирается на самоотчеты людей о своих мыслях и состоянии.

Работа иронического контроля, по мысли Вегнера, позволяет объяснить возникновение навязчивых мыслей. Особенно трудно соблюсти запрет в ситуации, когда сознательный контроль, занятый процессом торможения нежелательных мыслей, не срабатывает. Это может происходить в ситуации, когда мы параллельно решаем несколько задач, требующих внимания, когда находимся в состоянии усталости или расслабленности или в ситуации стресса.

Автор: Naked Monkey

Источники:

Гуд Брюс | Мозг прирученный: Что делает нас людьми?

Дэниел М. Вегнер | Иллюзия сознательной воли

Келли Макгонигал | Сила воли: Как развить и укрепить

Пожалуй, лучшее, что мы можем – это мыслить мышление.

Наш мозг очень полезная штука, он нужен нам для выживания. А что бы выжить в этом недоброжелательном мире, к нему нужно как то приспособиться. Для этого он научился моделировать реальность таким образом, что бы удовлетворять свои насущные потребности в выживании. Например, лягушке нужны здоровые, мухи, она не нуждается в больных, полудохлых насекомых, есть риск съесть что-то не свежее, вот ее мозг и научился распознавать только тех, которые физически здоровы, как минимум могут двигаться и летать. Если перед ней будет неподвижная муха, она ее даже не заметит потому, что ее мозг просто не распознает неподвижное, а пролетающую мимо живность, еще как сможет увидеть. Исходя из своих потребностей, мозг моделирует только ту реальность, которая ему нужна для их удовлетворения.

Моделирование реальности происходит посредством поступление в мозг информации из сенсорных систем (зрение, слух, осязание, вкус и обоняние). В теории информации, минимальное количество информации, передаваемое в мозг, называют – один бит. Бит – это очень мало информации, поэтому эти биты объединяются в общую картину. Например, смотря на кого то, ваш мозг не воспринимает моментально образ данного человека. Сначала он распознает линии, форму, фигуру, цвет и т.д. Дальше, все эти данные собираются воедино, и возникает некий образ, тот который вы думаете, что воспринимаете сразу. Вот этот и есть настоящее мышление, производимое вашим мозгом – создание из простых интеллектуальных объектов (линий, формы, фигуры, цвета…), интеллектуальных объектов сложнее (образ воспринимаемого человека или предмета).

Важно то, что это мышление происходит всегда. Идя домой по улице, ваш мозг постоянно проделывает эту работу, мы просто об это даже не подозреваем. Это может показаться легко, что тут сложного, сложить образ из имеющихся пазлов, но это только кажется. Создать ту картинку, которую вы видите, из летящих фотонов света через трехмиллиметровое отверстие в радужной оболочке, не так уж и просто.

Настоящее мышление происходит не на сознательном уровне. Потому, когда мы думаем, это совсем не то, что мы думаем, что мы думаем. Сознание это всего лишь самоотчет в связи с мыслительной деятельностью. Оно лишь узнаёт о результатах этой интеллектуальной работы мозга и выражает их в наших «мнениях», «представлениях», попутно складывая (забалтывая) множество возникающих здесь противоречий.

Возможно, наши сознательные, мыслительные представления – всего лишь послемыслия, идеи, которые мы порождаем впоследствии, чтобы подарить себе иллюзию силы и контроля. Ирвин Д. Ялом, «Когда Ницше плакал».

Любая деятельность мозга уже является мышлением. Любой психический процесс в каком-то смысле есть мышление, ведь он представляет собой сборку интеллектуальных объектов. То, что для сознания эти интеллектуальные объекты выглядят по-разному и складываются в некие образы, – лишь результат работы соответствующих программ мозга. Представьте себе гимнаста, который выполняет какой-то сложные элемент на турнике, все его мышцы хорошо скоординированы, он может легко выполнить данное движение. Можем ли мы сказать, что он думает, как выполнить этот элемент? Да, правда это происходит на несознательном уровне, вы только представьте, сколько зон мозга участвуют в выполнении движения, огромное количество нервных клеток задействовано, что бы он мог совершить определенный элемент, мозг это все должен просчитать до малейших деталей, а это уже мыслительный процесс.

Мышление присуще не только человеку. Если подбросить кошку, как бы она не падала, она приземлится на лапы, что бы это проделать, ее мозг выполняет огромную работу, по расчету скорости, траектории, угла наклона, положения туловища в воздухе, эта работа и есть то, что называется мышлением.

Мышление всегда происходит бессознательно. Наше сознание это молоко производимое коровой, которое ни как не может влиять на саму корову. Л. С. Выготский говорил, что наши мысли это облака, гонимые ветрами мотивов, которые проливаются словами дождя. Вот мы и думаем, что этот дождь и есть наше мышление, а на самом деле это не так. Мысль не выражается в слове, но совершается в слове. Они нам нужны для обучения, что бы связать их со значениями, что будут стоять за этими словами.

Слова это присоединённый к ним жизненный опыт. Нужны ли вам слова, что бы сказать, что этот человек одевается со вкусом? Нет, вы не проговариваете в голове все элементы одежды и не соединяете их, что бы выяснить эстетично это или нет. Вы сразу можете дать ответ. Ваш мозг уже подумал за вас и выдал вам ответ. Но для того, что бы это произошло, вам надо было научиться понимать, что есть эстетично, а что нет. В этом ключевую роль играет наш опыт. При его отсутствие мозг не сможет придумать ничего стоящего, у него просто нет нужного материала. Он сможет умело прикрыть любую свою глупость красивыми формулировками и «мудрыми» объяснениями. По сути, сознание санкционирует то, с чем, по уму, должно было бы бороться. А что бы процесс заработал продуктивно, опыт в мозг нужно загрузить.

Человек – единственное животное, которое не учится на опыте, а подводит под свои ошибки рациональное обоснование. Шандор Радо.

Очень многое мы решаем за доли секунды, наугад, по интуиции, не раздумывая. И это происходит только после того, как наш бессознательный компьютер проделает гигантскую аналитическую работу. Но для этого мозгу требуется хорошая тренировка. Только в том случае, если бессознательный мозг долго и интенсивно снабжается необходимой информацией, знаток искусства приобретает достаточный опыт, чтобы сразу почувствовать, если в предъявленном ему экспонате что-то не так, И только осмотр многих и многих больных позволяет врачу развить способность с первого взгляда на пациента ставить ему диагноз.

Реальное мышление происходит на уровне опытов, а не слов. А сами мы и есть наши опыты, потребности и отношения с другими людьми, а вовсе не то, что себе на придумывали.

Автор: Naked Monkey

Использована литература:

Курпатов А. | Красная таблетка

Курпатов А. | Чертоги раз ума

Свааб Д. | Мы – это наш мозг. От матки до Альцгеймера

Мораль – вовсе не изобретение человечества

Многие морально-этические нормы поведения человека, называемые еще общечеловеческой моралью, имеют свои аналоги во врожденных запретах разных видов животных. В некоторых случаях можно предполагать, что это совпадение чисто внешнее. Что моральная норма у человека возникла на разумной основе и случайно оказалась похожей на инстинктивный запрет животного. Но по крайней мере часть наших так называемых общечеловеческих норм морали и этики генетически восходит к врожденным запретам, руководившим поведением наших предков, в том числе и дочеловеческих.

Приверженцы движения «Разумного замысла» исходят из того, что мораль не имеет биологического основания, но дарована человеку милостью Божьей и что первыми были наделены ею верующие. Поборник взглядов «Разумного замысла» Хенк Йохемсен утверждает: «С точки зрения социобиологии и эволюционной этики бесспорно, что альтруистическое поведение есть извращение и патология, ибо оно противоречит истинной природе человека. Но в большинстве культур и великих религий истинно альтруистическое поведение возводится в степень высшего идеала». Всякий, кто знаком с произведениями Дарвина и Франса де Вааля, знает, что это полная чепуха.

Еще Дарвин подробно описывает, как из социальных инстинктов, важных для выживания группы, развивалось наше моральное сознание. Это справедливо и для таких видов животных, которые для взаимодействия должны доверять друг другу: приматов, слонов и волков.

На первый взгляд может показаться, что дарвиновская идея об эволюции, происходящей на основе естественного отбора, вряд ли подходит для объяснения высоких нравственных качеств, морали, приличий, сопереживания и сочувствия. При помощи естественного отбора легко объяснить голод, страх и сексуальное влечение, поскольку они напрямую способствуют нашему выживанию и сохранению наших генов. Но как объяснить острое сопереживание при виде плачущего сироты, страданий одинокой вдовы или мучающегося больного животного?

Отметим четыре осмысленные «дарвиновские» причины, по которым особь может вести себя по отношению к другим альтруистично, щедро или «нравственно».

Во-первых, это генетическое родство. Существуют обстоятельства, когда гены обеспечивают себе выживания тем, что подталкивают организм к альтруистичному поведению. Ген, программирующий организм безвозмездно помогать своим кровным родственникам, с большой вероятностью тем самым помогает размножению собственных копий. Частота данного гена может возрасти в генофонде настолько, что безвозмездная помощь родственникам станет нормой поведения. Очевидным примером является любовь к собственным детям, но, помимо этого, есть и другие.

Во-вторых, реципрокный (взаимный) альтруизм – предоставление услуг в расчете на последующее возмещение. Охотнику нужно копье, а кузнец хочет дичины. Асимметрия потребностей приводит к заключению сделки. Пчеле необходим нектар, а цветку – опыление. Цветы летать не могут, поэтому они платят пчелам нектарной валютой за прокат их крыльев. Взаимный альтруизм возникает по причине асимметричности нужд и возможностей их удовлетворения. Именно поэтому он лучше всего работает между различными видами – в их нуждах и возможностях больше асимметрии.

На основе этих двух причин строится третья: эволюционное преимущество приобретения репутации щедрого и доброго индивидуума. Невозможно недооценить значение репутации, особенно в человеческом обществе с его склонностью к пересудам и толкам. Кто-то известен как добрый и щедрый человек. О другом говорят, что он – ненадежный, мошенник и может нарушить данное слово. А третий знаменит щедростью в отношении проверенных партнеров, но беспощадно преследует обманщиков. В своем простейшем виде теория взаимного альтруизма основывается на допущении, что поведение животных любого вида строится на бессознательных реакциях на те или иные поступки собратьев. В человеческом обществе к этому добавляются обусловленные наличием речи возможности создания репутаций, как правило – в форме пересудов и сплетен.

Четвертая причина – дополнительное преимущество показной щедрости как неподдельно правдивой саморекламы. Израильский зоолог Амоц Захави сделал еще одно интересное предположение. Альтруистическая помощь, возможно, служит своеобразной рекламой, демонстрирующей превосходство или лидерство. Оказалось, что доминирующие дрозды утверждают свое главенствующее положение, подкармливая более слабых собратьев. Если перевести их поведение на человеческий язык, что Захави удается мастерски, вожак заявляет что-то вроде: «Смотри, насколько я могущественней тебя. Я добываю столько пищи, что даже с тобой могу поделиться».

Правила морали служат для поддержания взаимодействия и взаимопомощи внутри социальной группы и действуют как общественный договор, налагающий на индивидуума множество ограничений. Моральная психология Дарвина основывалась не на эгоистическом соперничестве между отдельными особями, но на социальных связях внутри группы. В ходе эволюции взаимопомощь развивалась из любовной заботы животных-родителей о потомстве. Впоследствии это распространилось на всех представителей данного вида, исходя из принципа «добро даешь, добро обретешь». Со временем ладить с другими стало само собой разумеющимся. В конце концов продукт миллионов лет эволюции стал краеугольным камнем человеческой морали, которую сравнительно недавно, всего несколько тысяч лет назад, вобрали в себя религия. Она не породила правила морали, а всего лишь заимствовала их, после того как в ходе эволюции они получили развитие у животных, включая и человека.

Биологической цели морали присуще правило: оказывать предпочтение членам своей группы. На первом месте стоит моральный долг приверженности семье, родственникам и своему сообществу. Только в том случае, если обеспечено выживание и здоровье своих ближних, масштабы приверженности могут быть увеличены: «Сначала еда, мораль — потом», — как выразился Бертольт Брехт.

Франс де Вааль, специалист в этой области, однако, указывает на то, что человек в большинстве случаев вообще не размышляет о своем моральном поведении. Мы незамедлительно, инстинктивно поступаем морально, исходя из прочного биологического основания и только задним числом открываем для себя причины поступка, бессознательно совершенного за доли секунды. Наши моральные ценности эволюционировали в течение миллионов лет и покоятся на бессознательных универсальных ценностях. Уже самое первое проявление морального поведения в развитии индивидуума является, так же как моральное поведение животных, аргументом в пользу биологической основы этого поведения. Малыши стараются успокоить членов семьи, если у тех что-то болит, уже тогда, когда они еще не могут ни говорить, ни думать о моральных нормах; точно так же ведут себя и человекообразные обезьяны. Когда по поведению взрослого чувствуется, что у него какое-то горе, к нему проявляет внимание уже годовалый или двухгодовалый ребенок. И не только дети, но и домашние животные активно проявляют заботу в такого рода экспериментах. Шимпанзе, как и полуторагодовалые дети, могут вести себя альтруистично, хотя я за это не предполагается никакое ни немедленное, ни будущее вознаграждение. Они могут дать другому шимпанзе палку или карандаш ребенку просто потому, что те не могут до них дотянуться. Они многократно делают это, не ожидая за это никакого вознаграждения. Корни нашего альтруизма уходят далеко в прошлое.

Предполагается, что у морали есть два основных уровня, один из которых регулирует отношения один на один, а другой – интересы общества. Первый уровень – это, по существу межличностная мораль, такая мораль отражает понимание того, как наше поведение действует на иных представителей вида. Этот уровень у нас общий с другими социальными животными, у которых имеются аналогичные сдерживающие факторы и кодексы поведения. Отступление от правил ведет к дисгармонии, именно поэтому мы чувствуем необходимость учитывать интересы других это «должное». В основе лежит не разум, хотя совсем несложно логически обосновать любое решение. Второй уровень – общественный интерес. Он не отвергает индивидуальные интересы, но представляет собой принципиальный шаг вперед во всем, что касается гармонии в большом коллективе. Именно на этом уровне человеческая мораль начинает отличаться от всего, что было до человека, хотя у некоторых животных можно обнаружить рудиментарные формы общественного интереса. Человек поднял репутацию и общественный интерес на уровень, недостижимый для приматов, и таким образом загнал каждого члена общества в сети морали.

Автор: Naked Monkey

Источники:

Докинз Р. | Бог как иллюзия

Дольник Р. | Непослушное дитя биосферы

Свааб Д. | Мы – это наш мозг. От матки до Альцгеймера

Франс де Вааль | Истоки морали. В поисках человеческого у примат